Текст книги "Теоретико-методологические основы истории психологии"

Автор книги: Вера Кольцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Кризис науки оценивается Куном как переломный момент в ее развитии, подготовленный «деструктивно-конструктивными» изменениями в парадигме и обнажающий ее неспособность справиться с возникающими «техническими задачами», успешно решать новые проблемы, выдвигаемые наукой и практикой. Кризисное состояние характеризуется определенной динамикой и может иметь различные исходы. Наиболее радикальный результат научного кризиса – смена парадигм. Рассматривая кризис как естественный момент в развитии науки, своеобразную «прелюдию к возникновению новых теорий», Кун, таким образом, подчеркивает его продуктивный смысл: «Значение кризисов заключается именно в том, что они говорят о своевременности смены инструментов» (там же, с. 121, 109).

Представляет интерес также предпринимаемая Куном попытка объяснения причин кризисов и смены старых теорий не только внутренними законами развития науки, но также социальными и психологическими (уровнем осознания учеными научной состоятельности парадигмы и их реакцией на ее кризис) факторами[8]8
  Это положение концепции Т. Куна подвергается критике со стороны сторонников имманентного подхода, прежде всего И. Лакатоса, упрекающего Куна в иррациональной реконструкции истории науки.


[Закрыть].

Следует отметить, что в психологии сложились разные представления относительно применимости к ней выдвинутых Куном положений. Наиболее сопоставимыми с идеями Куна являются взгляды американских психологов М. Маркса и В. Хилликса, считающих, что главным внутринаучным фактором, определяющим развитие психологии, диктующим выбор объектов и методов ее исследования, объединяющим разрозненные направления и подходы в психологические системы, выступают «супертеории» (Marx, Hillix, 1973). С этой точки зрения возникает возможность рассмотрения «супертеорий» как своеобразных парадигм, задающих нормативные требования и правила осуществления научной деятельности[9]9
  Оценивая этот подход, М. Г. Ярошевский пишет, что «сама по себе характеристика систем как “супертеорий” является сугубо описательной и не раскрывает ни их происхождения, ни их роли в прогрессе научно-психологического познания» (Ярошевский, 1976, с. 9).


[Закрыть]. В то же время очевидно, что речь идет о той или иной совокупности «супертеорий», противостоящих друг другу и не образующих единой системы психологической науки, что противоречит исходному постулату концепции Куна.

Не желая признать психологию «незрелой наукой» и обосновывая ее парадигмальный статус, Д. Палермо выделяет две основные парадигмы, лежавшие в ее основе и предопределявшие ее развитие в исторической ретроспективе: интроспекционистскую и бихевиористскую. Как считает Палермо, современный бихевиоризм переживает состояние кризиса и в перспективе должен быть заменен новой парадигмой (Palermo, 1971).

Иное мнение высказывает Л. Брискман, отмечая неправомерность определения интроспекционизма и бихевиоризма в качестве универсальных нормативных моделей психологического исследования (Briskmann, 1972).

Плюралистический характер психологии, ее дисциплинарную раздробленность подчеркивает американский ученый З. Кох, делающий на этой основе вывод, что она принципиально не может быть когерентной наукой (Koch, 1970). Разнообразие научных дисциплин, направлений и ветвей психологии, разнонаправленность их развития, по мнению Б. Ф. Ломова, обусловлены широтой решаемых ею практических задач, а также внутренними потребностями развития науки. Это, в свою очередь, определяется сложностью и многогранностью объекта психологического исследования. «По-видимому, возможность многообразия проблем и задач, с которыми сталкивается психология, вытекает из самой природы психических явлений… Трудно назвать другую систему – объект научного исследования, – сопоставимую по уровню сложности с человеком» (Ломов, 1999, с. 59).

В последние годы в науковедении утверждаются подходы, обосновывающие принципиально отличные от модели Куна положения о продуктивности дезинтеграционных процессов в науке: принципы конкурентности идей (П. Фейерабенд), стимулирования научного дискурса (М. Фуко), признания права на существование различных научных подходов (Ж. Деррида). Все более популярными в науковедении становятся идеи научного плюрализма и методологического либерализма. По мнению А. В. Юревича, именно в множественности различных подходов и теоретических интерпретаций психической реальности состоит преимущество психологии, ибо наиболее ценное знание возникает в «зазорах» между конкурирующими теориями. Соответствующей поступательному развитию науки Юревич считает стратегию «методологического либерализма», открывающего возможности для сосуществования «различных уровней детерминации» психического (феноменологического, физического, биологического, социального), их интегрирования в построении системы психологического знания. Это, в свою очередь, определяет перспективность комплексных межуровневых объяснений, «в которых нашлось бы место и для смысла жизни, и для нейронов, и социума, и для эволюционной целесообразности» (Юревич, 2003, с. 356). С этой точки зрения по-новому трактуется само понятие кризиса – как состояние стагнации, научного застоя, отсутствия борьбы мнений. Соответственно отказ от гносеологического монизма и выход в пространство широкого и свободного научного дискурса, возникновение различающихся по своим методолого-теоретическим основам подходов и течений рассматриваются как предпосылки преодоления кризиса науки, условие ее эффективного развития.

Состояние кризиса как сложного и многоаспектного явления требует системного рассмотрения и может быть понято и раскрыто на основе многомерного анализа – выделения разных его форм и уровней, совокупности показателей и факторов возникновения.

Формы проявления кризиса науки многообразны: кризис может быть организационным, методологическим, структурным, а также охватывающим разные стороны функционирования науки, системным.

Психологическая наука неоднократно испытывала организационные трудности, а в отдельные периоды истории переживала и глубокие организационные потрясения (период дискуссий 20–30-х гг., военные годы, период «Павловских сессий»). В настоявшее время наука вновь столкнулась с серьезными проблемами организационного характера, прежде всего связанными с качественным изменением характера государственной научной политики. В условиях монетаризации общественной жизни возрастают тенденции коммерциализации науки, утверждается представление о ней как в первую очередь о потенциальной статье дохода и средстве получения материальной прибыли, умаляется взгляд на науку как на важнейшее условие формирования духовной культуры общества, повышения его образовательного уровня. Следствием этого является крайне неудовлетворительное состояние ее финансирования и государственной поддержки. Естественно, это не может не отразиться на структурном строении психологии: уменьшается объем фундаментальных исследований, сокращается численность научных кадров, разрушены связи с рядом крупных психологических региональных центров (грузинских, прибалтийских, украинских и т. д.), входивших ранее в состав единой советской психологической науки. Но даже все это еще не дает основания констатировать состояние глубокого организационного кризиса современной психологии, так как одновременно высокими темпами развивается сфера психологической практики, многократно в последние годы увеличилось число психологических центров в области прикладной психологии (главным образом консультационных, психотерапевтических), расширяется система подготовки психологических кадров, возрастает численность психологического сообщества, усиливается интерес к психологии в обществе, происходит активное освоение ею различных сфер жизни человека и социума. Преодолевая серьезные организационные трудности, продолжают развиваться фундаментальные исследования, регулярно проводятся научные съезды и конференции (всесоюзные и международные), углубляется взаимодействие отечественной психологии с мировой психологической наукой, увеличивается число периодических изданий по психологии (журналов и газет), возрастает массив научной и популярной литературы по психологии.

Уровень состояния кризиса и глубина его влияния на систему науки могут варьироваться в широких пределах – от «неадекватности «самовосприятия» психологической науки» (А. В. Юревич), ощущения теоретической неопределенности или недостаточной разработанности методического инструментария исследований до полного преобразования ее методолого-теоретических основ в силу исчерпанности их ресурсов. С этой точки зрения вряд ли правомерно утверждать о глобальной теоретико-методологической перестройке современной психологии. Открывшиеся в последние годы возможности для более широкого научного поиска и свободного обсуждения ключевых проблем теории и методологии психологии не привели к кардинальному пересмотру системы основополагающих принципов и подходов, сложившихся в отечественной научной школе. Даже наиболее радикальная критика ограничивается лишь их уточнением и дополнением, что является нормальным и естественным процессом в развитии научного познания. Согласно К. Попперу, наука – динамично развивающийся процесс, ориентированный на перманентное опровержение, фальсификацию полученных знаний, переход от менее достоверного знания к более достоверному. В основе этого движения лежит научная критика, прекращение которой оценивается им как остановка в развитии науки. Следует отметить также, что не предложены и какие-либо серьезные альтернативы существующим методологическим подходам. В связи с этим правомерно говорить скорее о стремлении к обновлению методологии, расширению и углублению теоретического каркаса психологической науки, нежели об их коренном преобразовании.

Что касается причин кризиса науки, то они могут быть как внутренними, определяемыми логикой ее развития (достижение научной системой пределов, дальше которых ее движение невозможно), так и задаваемыми извне. Трудности, переживаемые современной российской психологией, вызваны, как представляется, в первую очередь общественно-историческими факторами: преобразованиями в области экономической и социально-политической жизни, сменой системы общественной ценностей, изменением научной политики государства, кризисом марксистской философии, состоящим в отказе от гносеологического монизма и утверждении принципа научного плюрализма, недостаточностью социальной, идеологической и материальной поддержки науки.

По своей природе и источникам возникновения различаются также кризисы «генетические», заложенные в системе в момент ее образования, и «функциональные», спровоцированные ходом ее развития. В свою очередь, функциональные кризисы дифференцируются на «физиологические», состоящие в приспособлении системы к новым внешним и внутренним условиям, и «патологические», охватывающие глубинные структуры системы и качественно преобразующие ее (Политология, 1993, с. 148).

Генетически в психологическую науку были заложены определенные противоречия, обусловленные ее развитием в рамках единой философской парадигмы и жестких административно-командных форм руководства и идеологического контроля над наукой (отрыв от мировой психологии, отказ от разработки «идеологически неприемлемых» проблем и т. д.). Несмотря на эти объективные трудности, творческими усилиями советских психологов в рамках существующей философской парадигмы была создана оригинальная научная школа и получены значительные результаты в познании психической реальности, снискавшие мировое признание. В условиях демократизации общества и деидеологизации науки латентно существующие и назревающие противоречия обнажились, и последствия «генетического кризиса» оказались быстро и успешно преодоленными. Психологическая наука обрела возможность развиваться свободно, существенно расширила свое научное пространство, успешно интегрировалась в мировую психологию. Однако непреодоленным остается «функциональный кризис» психологии, обусловленный спецификой исторических условий ее развития в современном российском обществе. По-видимому, правомерно определять состояние современной психологии как состояние функциональной неравновесности, вызванное изменением соотношения науки с макросистемными процессами и возникающей в связи с этим необходимостью активного приспособления психологии к новым общественно-историческим реалиям.

К числу последствий кризисных состояний относятся нарушение сложившихся форм функционирования научной системы, ее дестабилизация, деформация структурного строения. Но одновременно в слабости заложена и сила. Как утверждает И. Р. Пригожин, неравновесное состояние представляет собой форму активного деятельностного состояния, выступает источником появления нового. Таким образом, идеологическое раскрепощение психологии, расширение ее теоретико-методологического базиса и проблемного поля исследований, опора на конструктивные достижения познания психической реальности, полученные на предшествующих этапах развития психологической науки, создают предпосылки для позитивных преобразований в системе психологического знания. В этих условиях особую актуальность приобретают задачи методологической рефлексии, включающие анализ и конструктивное переосмысление достижений предшествующих этапов развития психологии, ее современного состояния, а также перспектив дальнейшего развития.

O необходимости переосмысления проблем методологии психологии пишет И. П. Волков, утверждая, что «новая методология в русской психологии, если такая нужна, должна учитывать достижения новой физики с ее голографической парадигмой устройства мира, а также новую роль религии и феномена веры в структуре научного психологического знания»; она должна включить в сферу своего анализа «проблемы исследования паранормальных психофизических феноменов», попытаться интегрировать представления о психике как о «космо-планетарном и социоприродном феномене» (Волков, 2003, с. 85, 86).

Оценивая состояние современной методологии как кризисное и считая, что «методологические затруднения воспроизводятся в научной психологии регулярно»[10]10
  В. А. Мазилов пишет по этому поводу: «…как только менее актуальными становятся расхождения между школами и направлениями в психологии, так выявляются радикальные различия между парадигмами, “полупсихологиями” и т. п.» (Мазилов, 2003, с. 214–215).


[Закрыть], В. А. Мазилов видит основное их проявление в росте дезинтеграционных тенденций. Соответственно преодоление трудностей методологического характера он связывает с целенаправленной деятельностью самих психологов, которая должна проводиться в двух направлениях.

Во-первых, необходимо изменение «методологических установок» психологов: отказ от попыток создания «универсальной объяснительной» теории, автоматически отвергающей все другие (более частные, предыдущие) теоретические подходы, переход от «поиска отличий» к выявлению точек их соприкосновения, к конструктивной оценке прошлого психологической мысли. «От психологов, на наш взгляд, требуется отчетливое понимание того, что универсальные концепции сегодня разработать вряд ли удастся… Поэтому, создавая научную теорию, стоит помнить о том, что она должна иметь свою сферу применения, “зону адекватности”. Нужна установка на кооперацию, на сотрудничество. Иными словами, психологи должны выработать толерантность к взглядам коллег, сформировать у себя установку не на поиск отличий, а на обнаружение сходства» (Мазилов, 2003, с. 216).

Во-вторых, необходимо разработать «коммуникативную методологию», призванную обеспечить интеграцию психологического знания, что рассматривается автором как одна из наиболее актуальных методологических проблем современной психологической науки. Основные характеристики проекта коммуникативной методологии представляются следующим образом: «…это должна быть методология на исторической основе, т. е. учитывающая исторический путь, пройденный психологией; это должна быть деидеологизированная методология; это должна быть методология плюралистическая (не ориентированная на единый универсальный научный стандарт); это должна быть методология, учитывающая возможность наличия различных целей получения психологического знания (познавательных или практических); наконец, это должна быть содержательная методология, т. е. рассматривающая вопросы реального предмета психологической науки» (там же, с. 227). Таким образом, основная цель коммуникативной методологии – соотнесение различных психологических теорий. Это, в свою очередь, предполагает решение ряда задач.

1. Формирование нового сложного, многоуровневого и широкого понимания предмета психологии, с которым могут быть соотнесены любые психологические концепции. (Подчеркивается, что «соотнесение концепций должно происходить на уровне “реального” предмета».)

2. Проведение «уровневого анализа» психологических понятий и терминов с целью выявления их мнимых и действительных расхождений («подлинного и мнимого спектра значений того или иного понятия»).

3. Разработка технологии соотнесения психологических теорий, в качестве варианта которой предлагается интеграция психологического знания на уровне концептуальных структур посредством рассмотрения соотношения в них теории и метода (там же, с. 228).

Дополнением данных позиций являются, на наш взгляд, чрезвычайно конструктивные положения, высказанные И. Д. Ковальченко применительно к анализу общественно-исторических процессов и в общенаучном плане звучащие следующим образом:

1. Необходимость исключения претензий на создание «универсальных и абсолютных» теорий и методов познания, что обусловлено неисчепаемостью исследуемой реальности и принципиальной невозможностью существования каких-либо «всеохватывающих теорий».

2. Признание наличия в любой теории, отражающей действительность, рационального знания и соответственно ее вклада в процесс познания. Учет и использование всего разнообразия накопленных в теории и методологии рациональных идей, что выражает «переход от догматического гносеологического монизма (в любых его проявлениях) к познавательному плюрализму.

3. Понимание, что любая философская и научная концепция всегда «исторична, т. е. в большей или меньшей степени ограничена… всегда справедлива в определенных исторических границах».

4. Осознание, что любой теории «присущи и определенные ошибки и просчеты».

Особенно важным представляется утверждение Ковальченко о том, что «нужен синтез идей и методов, а не механическое отбрасывание одних из них (что сейчас наиболее активно происходит по отношению к марксизму) и замена их другими (чаще всего субъективно-идеалистическими)» (Ковальченко, 2003, с. 11).

Как уже отмечалось, методологические трудности, переживаемые современной наукой, обусловлены состоянием философского знания, ослаблением ее интегрирующей и обобщающей функции в развитии научного познания. Интересную характеристику особенностей современного философского мышления дает В. Е. Кемеров (Кемеров, 2003). Главными тенденциями развития философии постперестроечного периода являются, по его мнению, утрата ею своих привилегированных позиций, скатывание «в повседневность», превращение в одну из субкультур. Следствием этого является, с одной стороны, усиление связи философии с жизнью, с другой – нивелирование ее общественной ценности. «И дело не в том, что философия стала рассматривать повседневность как одну из… проблем, а в том, что в самой философии формы повседневности стали одерживать верх над специфически философскими способами характеристики практических и духовно-теоретических задач», – пишет автор (там же, с. 9). Если раньше философия испытывала зависимость от власти, религии, зарубежья, то теперь – «от повседневности, от политической злобы дня, от журналистской попсы». В них она черпает свою проблематику и систему новых языковых конструктов, усваивая «из политического жаргона слова без понятий»[11]11
  В качестве примера нового философского «жаргонного» языка В. Е. Кемеров приводит воспринятые и активно обсуждаемые в философской литературе противопоставления: «патриотизм – демократия», «государственность – либерализм», «восточники – западники». И хотя эти «словесные связки», по его мнению, не выдерживают «элементарной исторической или логической критики», они некритически переносятся в науку и рассматриваются как правомерные и, более того, аксиоматичные (Кемеров, 2003, с. 9).


[Закрыть] (там же). В погруженности философии в массовую культуру автор видит тревожную тенденцию, выражающуюся в исчезновении научного языка и обсуждении ее проблем «в понятиях повседневности, оттесняющих на второй план категории собственно философские». Вместо разработки собственного категориального аппарата, философия берет уже готовые термины, подстраивая под них свои проблемы: заимствованные слова «диктуют выбор вопросов» (там же, с. 10). За внешне кажущейся незначительностью этого явления скрывается его глубокий смысл: изменение проблематики философского анализа, ее обмирвщление, использование особой «сослагательной метафизики» («как бы», «кажется», «видится») и, как следствие, возникновение «бессубъектной морали» (там же, с. 11). Автор делает вывод о необходимости возвращения философии в сферу научного анализа, разрыва «с обыденным жаргоном и журналистской попсой», отказа от стереотипов и перехода к конкретному рассмотрению проблем жизни.

Следствием философского кризиса является активизация поиска новых оснований науки, что само по себе является позитивным фактом, но при этом опорными точками нередко становятся достаточно спорные и противоречивые философско-методологические системы, носящие релятивистский или эклектический постмодернистский характер. Нивелирование ценности и значения философского уровня методологии приводит к неоправданной универсализации и возведению в ранг общенаучных принципов специально-научных (например, информационного подхода) или конкретно-научных (лингвистических, эволюционных) теорий. Разрывается связь между эмпирическими и теоретическими представлениями конкретных наук и философским уровнем осмысления и обобщения получаемой ими научной фактологии.

В то же время на фоне обострения интереса к философско-методологическим проблемам появляются новые конструктивные и перспективные идеи и подходы: рассмотрение особенностей постнеклассического развития научного знания в работах В. С. Степина (Степин, 1990[12]12
  В. С. Степин выделяет в развитии естествознания четыре глобальные революции и три этапа: 1) этап классического естествознания (XVII–XIX вв.), включающий две революции – разработка идеалов научности и организационно-дисциплинарное оформление науки; 2) этап неклассического естествознания (конец XIX – первая половина XX в.) и сопутствующую ему третью революцию – признание относительной истинности теорий и особой роли средств наблюдения; 3) этап постнеклассического развития науки и четвертая революция – последняя треть XX в. – процессы компьютеризации естествознания, развитие междисциплинарных исследований, утверждение идей эволюции и историзма.


[Закрыть]; Степин, Кузнецова, 1994); обоснование тенденции гуманизации науки, в том числе психологии, и попытки преодоления позитивистских узкосциентистских традиций (Юревич, 2001; Он же, 2003; Аллахвердов, 1999; Шкуратов, 1997; и др.), развитие новых вариантов целостного системного описания исследуемых явлений, в частности с позиций синергетики (Князева, Курдюмов, 1992; Князева, Курдюмов, 1993; Яшин, 2003, и др.); разработка И. Р. Пригожиным проблемы неравновесных состояний как источника порождения нового и т. д.

В научных и философских трудах высказываются серьезные положения, касающиеся совершенствовании стратегии и организации научных исследований, понимания самой природы познавательной деятельности. Утверждается представление о нелинейности, альтернативности и многовариантности в развитии знания, акцентируется внимание на его диалектической природе, непрерывности развития и совершенствования (Ковальченко, 2003). Обосновывается как отражающая современное состояние и требования развития науки идея полиметодологизма, допускающая использование и признающая позитивную гносеологическую ценность различных методологических оснований, взаимодействующих друг с другом на основе принципа «дополнительности» (Смирнова, 1993). К этому необходимо добавить происходящее в современной науке преобразование ее теоретико-познавательных основ, переосмысление категориального строя, изменения в трактовке и обогащение содержания как базовых общеметодологических (материи, пространства и времени, сознания, причинности), так и конкретно-научных категорий. Например, в психологии в работах А. В. Брушлинского, К. А. Абульхановой-Славской, В. В. Знакова, Е. А. Сергиенко, Н. В. Богданович и др. представлены новый взгляд на место и роль категории субъекта как системообразующего основания интеграции психологического знания о человеке, предпосылки более точной формулировки предмета психологии и ряда ее важнейших принципов. Практика научных исследований осваивает и осмысливает новые методические приемы и способы научного анализа (методы обоснованной теории системного анализа и т. д.); расширяется исследовательский арсенал науки.

В ряду актуальных методологических проблем, требующих специального методологического рассмотрения, стоит и задача объективного, всестороннего и взвешенного, идеологически не ангажированного рассмотрения познавательных возможностей и ресурсов диалектико-материалистической методологии. К сожалению, в настоящее время проявляется нигилистическое отношение к диалектико-материалистическому учению как философскому базису методологии, его умалчивание или критика, причем далеко не всегда конструктивная и носящая нередко не научный, а идеологический характер. И если в бытность советской науки усилиями ряда ученых диалектико-материалистическая методология представлялась как аксиоматическое знание, фактически закрытое для научного обсуждения, в силу этого утрачивающее характер живого, развивающегося учения и превращающееся, по сути, в догматическую, метафизическую систему, то в настоящее время она нередко столь же догматически, без достаточной аргументации отвергается. Стало не модным и даже зазорным ссылаться на какие-либо положения марксистской философии, включая и те, которые выдержали проверку временем и опытом научных исследований. Как справедливо отмечает А. Н. Славская, «современная критика марксистской методологии и ее якобы негативной роли в развитии психологической науки представляет собой столь же крайнюю позицию, какой в свое время выступала абсолютизация ее значения. Подобная критика исходит из неправомерного отождествления марксизма с советской идеологией (хотя последняя спекулятивно опиралась на марксизм). Кроме того, она имеет в своей основе отождествление теории марксизма с его идеологией – учением о классовой борьбе и революционном переустройстве мира. На самом же деле марксизм – это целостная философская система, вобравшая в себя в переработанном виде все лучшие достижения гегелевской и кантовской мысли и истории философии в целом» (Славская, 2002, с.122–123). Этот вывод представляется достаточно точным и взвешенным.

Марксистская философия может и должна использоваться в научном познании, но не как единственное, а как одно из философско-методологических оснований развития научного познания, что имеет как логическое, так и историческое обоснование.

Во-первых, диалектический материализм составляет наиболее ценную и глубоко проработанную часть марксистской теории. Его возникновение явилось результатом осмысления и обобщения рациональных принципов методологии предшествующих эпох. Он вобрал в себя и переработал на последовательно материалистической основе богатейшее наследие классической немецкой философии, являющееся, бесспорно, одной из вершин научной мысли XIX века. Этим определяется его фундаментальность и богатство содержания.

Во-вторых, история развития науки, в том числе отечественной, ее достижения и успехи в познании природных и социальных явлений, в изучении человека и его психического мира являются наглядным подтверждением эвристической роли и возможностей диалектического материализма и конструируемых на его основе методов и средств познания. Особенно ярко и зримо выступает значение диалектического материализма как условия обеспечения системного строения знания, синтетического описания современной научной картины мира.

В-третьих, на сегодняшний день в науке не предложено какой-либо адекватной замены диалектико-материалистической философии. И это не случайно, ибо, по сути, ее реальной альтернативой выступает метафизический подход в познании, характеризующийся абстрактностью, односторонностью, абсолютизацией каких-либо из сторон изучаемой реальности, утратой целостности, догматичностью.

В свете выявленных особенностей структурного строения и современного состояния методологического знания обратимся к рассмотрению проблем методологии истории психологии.