Текст книги "Лучший друг девушки"

Автор книги: Вера Кауи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Когда Ливи узнала об этом от своей обеспокоенной подруги, дочь которой тоже училась в Уэллесли, она только весело рассмеялась:

– Розалинда всегда была на стороне угнетенных. Ты даже представить себе не можешь, скольких брошенных щенков она притаскивала домой, скольких полузадушенных котят, белок со сломанными лапками или птиц с перебитыми крыльями. У моей дочери инстинктивная тяга к жертвам несправедливости. Что, – с умным видом пожимая плечами, добавила она, – вполне понятно в неполные восемнадцать лет.

– Лично я в неполные восемнадцать лет тянулась к Грегори Пеку[13]13
  Популярный американский киноактер.


[Закрыть], – не без ехидства отпарировала ее подруга. – Мне кажется, Ливи, тебе необходимо более серьезно отнестись к Розалинде.

Но когда перед Ливи вставала такая проблема, реакция ее была неизменно однозначной: она обращалась за помощью к специалистам, передоверяя ее им. Так оно должно было быть и на этот раз. В течение нескольких месяцев она всюду, как бы в шутку, но с интригующей последовательностью намекала о своих планах относительно дебюта Роз, и люди интересовались, где и когда это должно произойти, сколько будет приглашенных, заранее предполагая, что такое важное событие Ливи обставит с присущим ей размахом. Теперь же все ее планы относительно организации стола, закупки цветов, продуктов, выпивки и прочая, прочая, прочая летели коту под хвост. А что по этому поводу, Господи, что скажет Билли? От одной этой мысли ее бросало то в жар, то в холод, и хотелось немедленно бежать куда глаза глядят.

– Не стану с тобой пререкаться, – сказала она, вставая из-за стола, поскольку свое скандальное заявление Роз приурочила ко времени обеда. – Скажу лишь, что несколько месяцев я только тем и занималась, что всесторонне готовила твой дебют. Твой отказ сугубо эгоистичен и неуважителен по отношению ко мне, так как сделан буквально в последнюю минуту, когда уже ничего нельзя изменить. Все мои усилия, все мое время потрачены совершенно напрасно.

– Единственное, что ты забыла сделать, это посоветоваться со мной, – заметила Роз. – Я ведь тебе не какая-нибудь карточка с именем в колоде других таких же карточек, которые ты перебираешь, чтобы вычислить, кого с кем посадить за столом. Впрочем, для тебя я как раз и есть такая карточка, ведь так? Карточка, которую можно тасовать и перетасовывать ради твоего удобства и твоего удовольствия.

– Каи ты смеешь так разговаривать со мной! – Голос Ливи дрогнул, хотя она всеми силами старалась выглядеть спокойной.

– Смею, потому что мы иногда по целым месяцам вообще не общаемся, даже по телефону, и я не вижу причин, которые помешали бы мне открыто высказать свое мнение, – безжалостно продолжала Роз. – Тебе ни разу не приходило в голову, что это мою жизнь ты пытаешься организовать, мое будущее устроить, и поскольку это моя жизнь и мое будущее, то не вернее ли будет, если я сама, а не ты, и тем более не твой муженек, буду решать, как же мне поступать.

– В таком случае сама и скажи ему об этом, – в отчаянии хватаясь за спасительную соломинку, сказала Ливи.

– Ну что ж, запиши меня к нему на прием, – отпарировала Роз, и Ливи лишь подивилась смелости своей дочери. Ее лихорадило от одной только мысли о возможности такой встречи. Но в данных обстоятельствах это был единственный выход из тупика.

– Неужели ты не в состоянии сама управиться с собственной дочерью? – раздраженно буркнул Билли, когда Ливи, приняв для успокоения сверхдозу капсул валиума, сообщила ему, что его падчерица желала бы поговорить с ним. – Такие вещи должна решать ты, а не я. К тому же ты прекрасно знаешь, что нам с Розалиндой нечего сказать друг другу.

– Значит, мне не остается ничего другого, как взять и все отменить? – Валиум придал ей смелости.

Лицо Билли помрачнело.

– Как это все отменить?

– Если Розалинда отказывается принять участие в собственном дебюте, то какой смысл вообще его устраивать?

– Она сделает то, что ей прикажут!

– Не сделает, если прикажу я.

Билли рассвирепел.

– Тогда пора кому-нибудь заставить ее сделать это. Слишком долго и слишком многое ей сходило с рук. Чему, кстати, в немалой степени способствовала ее бабка, да и ты тоже. Долли Рэндольф оказывала на нее дурное влияние, а ты не должна была позволять своей дочери проводить с ней столько времени.

Ливи удержалась, чтобы не напомнить ему, что именно он, а не кто иной, настаивал на необходимости поддерживать тесные родственные отношения с Рэндольфами, что, правда, ни к чему не привело, ибо Долли так ни разу и не пригласила сэра Уильяма Банкрофта и его супругу погостить в «Кингз гифте». По заведенному порядку эта неудача была списана на счет Ливи. На его счету числились одни лишь успехи.

– Значит, надо быть понапористей, – бушевал Билли, запамятовав, что напористая жена меньше всего устраивала именно его самого. – Роз возомнила о себе Бог знает что: она и умнее всех других, и может водить нас за нос. Думаю, настало время показать ей, что она глубоко ошибается. И не только в этом. Хорошо, пусть приходит и говорит со мной. Мисс Маршалл сообщит тебе о времени. У нее список аудиенций.

Ливи хотелось бы находиться как можно дальше от того места, где намечалась эта встреча. Несколько утешала ее только мысль о том, что в лице своей падчерицы Билли встретит достойного противника.

Одновременно она ощущала в себе какое-то чувство вины перед детьми. Сидя в тот вечер одна в своей комнате и закуривая очередную сигарету, она подумала, что и впрямь должна была бы быть к ним повнимательней, чаще наезжать к Роз, проводить с ней больше времени, беседовать на различные темы, выяснить, что ее заботит. Скорее всего, совсем не то, что меня! Но, увы, я никогда не умела обращаться с детьми.

Глядя в прошлое сквозь густую пелену сигаретного дыма, она увидела, как была далека от собственных детей и как давно началось это отчуждение.

Сейчас ей было тридцать восемь лет, и правду о ней в ее окружении уже давно сменил миф. Эмоционально опустошенная во всем, что касалось ее мужа, в последнее время она все больше и больше уделяла внимание собственному образу. Ей было необходимо как воздух, чтобы иконе, писанной с Ливи Банкрофт, поклонялись, как и прежде. Брак ее давно превратился в некое обеленное надгробие, хотя она и стремилась удовлетворять нескончаемым запросам своего мужа, и во всем мире ее величали не иначе как Совершенной; она сделалась каноническим образом, на который молились и который стремились превзойти другие женщины.

Она сделалась одной из самых боготворимых женщин своего времени, подражать которой не считалось зазорным. Внутренне же она была совершенно опустошенным человеком. В день выкуривала по три пачки «L&M», обычно втайне от посторонних глаз – на людях она еще сдерживала себя, превратив процесс курения в своеобразный вид искусства, для чего пользовалась целой серией изысканных мундштуков. Пилюли валиума глотала, как щелкала орешки. Зато упоминая о ней, Ливи неизменно величали Ее Высочеством Элегантностью, или Поднебесной. И не об этом ли факте в одной из своих песен пропел Коул Портер? И этот свой имидж она стремилась удержать на высоте во что бы то ни стало, в пику всем желающим столкнуть ее с пьедестала. Хотя таких, честно говоря, было не очень много. Ибо те женщины, кто пытался это сделать, с ужасом осознавали, сколь тяжко поддерживать ее умопомрачительное совершенство.

Для Ливи это означало работать на него не покладая рук, по двадцать четыре часа в сутки, но она категорически не желала, чтобы кто-либо хотя бы одним глазком взглянул за фасад воздвигнутого ею творения. Никто не должен был знать, что вот уже много лет муж не пересекал порога ее спальни. Что она полностью устранилась от воспитания своих детей. Что она живет только благодаря транквилизаторам. Общественное признание было ей необходимо, чтобы, как ватой, подбивать им стены одинокой своей кельи. Как вода и воздух, ей было нужно, чтобы ею восхищались, стремились ее превзойти, молились на нее, благословляли ее. Хорошо, твердила она себе, может быть, я не совсем нормальная – в том смысле, как это обычно трактуют люди, но, как это любил говаривать папа о тех, кто шагает под бой собственного барабана, «у каждого человека свой размер шага». Да, именно так. Это обо мне.

– Мать обучила меня искусству быть идеальной женой, но совершенно не обучила меня искусству быть женщиной, – призналась она Джеймзу, который к этому времени сделался ее ближайшим и единственным другом. Только ему дано было восхищаться ее стремлением удовлетворить безжалостные требования Билли иметь непревзойденную, идеальную жену, которую он обучил и которую приобрел за свои деньги. Только Джеймз понимал, что ничто человеческое не было чуждо Ливи и что на самом деле она была ранимой и уязвимой.

Естественно, именно он одним из первых узнал об отказе Розалинды участвовать в своем дебюте.

– Как же теперь я вдруг всем скажу, что он не состоится? – Она печально покачала головой и потянулась за сигаретами. – Почему, когда дело касается Роз, все превращается в непримиримую, кровопролитную войну? Моя мать никогда бы не потерпела такого.

– Что, совершенно не желает уступить? – поинтересовался Джеймз.

– Ни на шаг. Вы же знаете Розалинду: если что вобьет себе в голову, колом этого оттуда не вышибить.

Джеймз улыбнулся.

– Воистину...

– Не знаю, откуда это у нее?

– От вашей матушки, по-видимому. Из того, что вы рассказывали мне о ней, совершенно ясно, что она была очень сильной натурой.

Слабым голоском она прошелестела:

– Вы имеете в виду, что это проявилось только через поколение? – И затем приободрилась: – Но мама, как и я, несомненно захотела бы, чтобы дебют Розалинды обязательно состоялся. Уверена, даже больше, чем я. Она бы никогда не простила Розалинде ее отказа. Я вовсе не снимаю с себя никакой ответственности. Но мне и в голову не могло прийти, что Розалинда не пожелает быть представленной свету. Тем более что для нее это вовсе не было неожиданностью. Я сто раз ей об этом твердила... Никак не пойму, откуда вдруг этот внезапный отказ.

– Мне кажется, вы никогда не понимали ее, – сказал Джеймз.

– Так, как вы ее понимаете? – не удержалась от укола Ливи.

– Розалинда мне нравится. Весьма самостоятельная девушка.

– Имея в виду, что я таковой не являюсь!

Джеймз взглянул ей прямо в глаза. Ливи отвернулась.

– Да я и сама знаю об этом, – пробормотала она. – И никогда такой не была... Сначала я была придатком своей матери, потом стала Рэндольф, а теперь вот принадлежу Билли Банкрофту. Всю свою жизнь я была тем и делала то, что от меня ожидали другие люди... Розалинде только восемнадцать, а она уже отказывается делать то, с чем не согласна... – Ливи залилась своим мелодичным смехом. – Она и впрямь вылитая мама. Мама, если надо, пошла бы и против танка.

– Вы бы хотели, чтобы я поговорил с ней?

Лицо Ливи просветлело, как небо после бури.

– Вы сделаете это? Она послушает вас, так как уважает... именно поэтому ни за что не станет слушать меня.

Пропустив мимо ушей ее жалостливый тон, он сказал:

– Полагаю, поговорить нужно до того, как она встретится со своим отчимом. И если повезет, то разговор между ними вообще может не состояться.

– О Джеймз, дай Бог, чтобы так и случилось! – Лицо Ливи осветилось робкой надеждой. – Розалинда может делать потом все, что ей заблагорассудится, если только согласится сделать это ради меня. – Она передернула плечами: – От одной мысли, что Розалинда сцепится с Билли, меня в дрожь бросает. После этого он станет совсем невыносим, и тогда мы все пострадаем.

Джемз рассмеялся, и Ливи испуганно вскинула на него глаза, но, только встретив его взгляд, поняла, что сказала, и хихикнула:

– Увы, и денежки мои бы не помогли. – Она сдвинула свои тонкие брови: – Никогда не пойму, как мне удалось произвести на свет такую дочь, ни в чем на меня не похожую?

– Просто Роз слышит дробь иного барабанщика, вот и все. В то время как другие девочки балдеют от Роберта Редфорда и Клинта Иствуда, Розалинда боготворит Джорджию О'Киф и Мэри Маккарти.

Ливи удивилась.

– Правда?

Джеймз улыбнулся, и Ливи покраснела.

– Вы заставили меня почувствовать себя виноватой, – пробормотала она. – Но какой смысл притворяться? Я действительно не умею обращаться с детьми. Роз же всегда была истинным наказанием. Джонни, тот не доставлял мне никаких хлопот, Диана такая послушная, а Дэвид просто маленькое солнышко. Если вам удастся уговорить Роз, после дебюта она вольна делать со своей жизнью все, что пожелает, конечно, если это не слишком чрезмерно. Пусть тогда делает что хочет. Я не стану вмешиваться.

– Я попытаюсь, – пообещал Джеймз.

Ливи протянула ему обе руки.

– Ну что бы я делала без вас?

Джеймзу удалось уединиться с Роз только во время верховой прогулки. Она приехала в «Уитчвуд» на сугубо семейный уик-энд, когда были обе сестры Ливи и их мужья. Все еще регулярно совершавшая прогулки верхом, хотя страсть ее к лошадям несколько поумерилась, Роз обронила, что на следующее утро хочет отправиться на конную прогулку, и Джеймз спросил, не станет ли она возражать против спутника.

– Нет, если этим спутником будете вы, – честно призналась Роз, так как к этому времени он стал одним из близких ее друзей, хотя его гомосексуальные наклонности в свое время в немалой степени шокировали ее.

Ее познания о них ограничивались другом тети Тони Трумэном Капоте и еще членами кружка обожателей, везде и всюду сопровождавших ее мать. Но Джеймз сильно от них отличался: в нем не было ничего женственного, он никогда публично ни с кем не заигрывал. К тому же был добр и слишком джентльмен, чтобы приводить людей в замешательство, афишируя свои наклонности. Он был просто Джеймзом. Ее другом. И союзником.

И потому она внимательно выслушала все, что он нашел ей сказать о просьбе матери, пока они ехали через лес, поросший густой травой и наполненный пением. Лес начинался сразу за поместьем Билли. Солнечные лучи, пронзая густую листву, оставляли на земле замысловатый пятнистый узор, а их лошади – Роб Рой все еще был ее любимцем – трусили ленивой иноходью. На одной из прогалин, известной под названием Кольцо, так как деревья по ее краям выстроились в удивительно четкую окружность, они спешились, пустили лошадей пастись, а сами присели в марево колокольчиков.

Роз молча его выслушала.

– Вы человек истинно благородной души, – произнес он наконец. – Не думаю, чтобы ваша мать до сих пор просила вас о какой-либо услуге.

Роз рассмеялась, но он пропустил это мимо ушей.

– В данном случае это для нее очень важно. То, что она предлагает, на самом деле просто небольшое quid pro quo[14]14
  Одно вместо другого (лат).


[Закрыть]: вы соглашаетесь на свой дебют так, как она хочет, а она позволяет вам поступить в Уэллесли, получить ученую степень по искусству, а затем окажет вам финансовую поддержку во время годичного пребывания во Флоренции.

– В этом нет никакой нужды, – смакуя слова, сообщила ему Роз. – Когда мне исполнится двадцать один год, я получу право на использование меньшего из двух денежных фондов, оставленных мне бабушкой, – большим фондом я смогу пользоваться по достижении тридцатипятилетия, – а этого более чем достаточно для Италии. Что же касается ее «разрешения», чтобы я поступила в Уэллесли, то в свое время она не могла нарадоваться моим успехам в школе. У меня с полдюжины приглашений в самые лучшие из женских университетов. Я всегда была круглой отличницей, в худшем случае самостоятельно смогу пробиться через колледж и получить необходимые знания. Другие же смогли это сделать! Поэтому вопрос о том, что моя мать что-то может сделать для меня, вообще не стоит. Такое случится впервые. Обычно она предпочитает перекладывать проблемы на другие плечи. – Роз обернулась к Джеймзу. – Знаете ли вы, что в одиннадцать лет моя тогдашняя гувернантка объяснила мне, что такое менструация и как я должна себя вести в это время, а когда у меня начала развиваться грудь, она же купила мне первый бюстгальтер. Гувернантка, а не родная мать! Меня воспитали слуги. И стоит ли удивляться, что с самых ранних лет я научилась полагаться только на саму себя, таить свои мысли и добиваться всего собственными силами?

Голосом ее, как рашпилем, можно было бы спокойно сдирать с поверхности краску.

Джеймз чуть подался вперед и мягко положил свою ладонь на один из ее сжатых кулачков. Несомненно, она была умной и сильной натурой, во многих отношениях намного взрослее своих лет, но в основном оставалась типичной восемнадцатилетней девочкой. И очень правильно с ее стороны, думал он, что она научилась скрывать от всех свои чувства в так называемой семье, где в действительности никому до них не было дела.

– Не могу понять ни ее, ни Билли, – после короткого молчания продолжала Роз. – Если бы она, по крайней мере, любила его, если бы он был для нее всем, тогда другое дело. Но этот брак заключен явно по расчету, он дань привычке, в основе его лежит стремление вести блестящую светскую жизнь. Неудивительно, что она такая худая, ведь она питается только призрачной своей легендой, купаясь в лучах восхищения и обогреваясь только его теплом; отключи его, и она исчезнет, испарится, как туман.

На холеном лице Джеймза не отразилось и толики того удивления, которое он чувствовал от поразительной проницательности столь юного существа.

– Все мы к чему-нибудь стремимся, – дипломатично заметил он.

– Но разве вы не заметили, что у моей матери нет искренних друзей? У нее масса знакомых, которых она называет своими друзьями, но никто из них не близок к ней, как вы. Женщины – ее соперницы, а друзей-мужчин не потерпит Билли.

– Здорово же вы поставили меня на свое место!

Она дернулась нетерпеливо:

– Вы же знаете, что я имею в виду, вы же сами не скрываете своих наклонностей, но делаете это весьма деликатно. Я рада, что мама нашла вас, это значит, что и я приобрела друга в вашем лице.

– Но вам я не нужен в той роли, в какой задействован для вашей матери. Вам никто не нужен, Розалинда, не так ли? Вы – так уж случилось – обособились от всех, но надеюсь, не безвозвратно. Мне будет печально думать, что и в дальнейшем вы будете отождествлять жизнь с игрой в пасьянс, рассматривать людей, как карты, которые можно передвигать на столе.

На какое-то мгновение Роз смешалась, но врожденная честность снова взяла в ней верх.

– Ну что ж, ваша характеристика довольно точна, – согласилась она. – Ну и прекрасно, а какой еще прикажете мне быть? Не дай Бог мне в ком-либо нуждаться! К кому же, как не к слугам, я должна была бы обратиться тогда за помощью?

Джеймз не мог не видеть справедливости того, что она сказала, но бритва его была обоюдоострая.

– А вот мама ваша относится к тем людям, кто непременно нуждается в других. Ей необходимо, чтобы ею восхищались, необходимо сознавать, что легенда о ней не лопнула как мыльный пузырь. Разве у нее есть что-либо другое, кроме этого? – Роз нахмурилась, и Джеймз тотчас воспользовался ее замешательством. – Один вечер, вот и все, что она просит. Один чудесный, блестяще продуманный и проведенный бал. За который большинство девушек жизнь бы свою отдали!

– Но только при условии, что я не стану предметом торга, повторяю: я не желаю, чтобы мной торговали! У меня свои планы на дальнейшую жизнь, и браку в них нет места. То время, когда у женщин не было иного выбора, ушло навсегда.

– Уверен, что она согласится с вашим пожеланием.

– Может быть, но на всякий случай мне бы хотелось, чтобы вы дополнительно сообщили ей о моих намерениях. Она в них больше поверит, если это будет исходить от вас, я не хочу никаких недоразумений.

– Значит, вы сделаете так, как она просит?

– Только потому, что об этом столь убедительно попросили вы, – ответила Роз.

– Спасибо, – сказал Джеймз, но таким тоном, что она чуть не поперхнулась и потому нарочито-весело воскликнула:

– Теперь вы со спокойной душой можете отменить мой визит в логово к тигру. Сообщите ему, что он может представить меня хоть целой армии чистых англосаксов, но за это заплатит дорогой ценой. Он будет в восхищении от вас, когда вы передадите ему это!

Но едва Ливи – а она была вне себя от радости, передавая Билли эту новость, – сообщила ему о решении Роз, тот немедленно посчитал это сдачей позиций со стороны своей падчерицы. Отчего пришел в такое отличное настроение, что по поводу счета, за которым следовал список приглашенных, высказал лишь одно критическое замечание:

– Ты заказала слишком мало шампанского. На банкете Банкрофтов всего должно быть в избытке!