Текст книги "Гнев Божий."
Автор книги: Вера Крыжановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
Глубоко прочувствованно, увлекательно звучал его голос и рисовал подавляющую картину нравов настоящего времени, злоупотреблений и преступлений, заражавших воздух и надрывавших жизненные силы планеты. Он объяснял, какое значение имеют чистые силы, излучения добра для обуздания и отражения натиска разъяренных сил хаоса, которые готовы ворваться в жизнь и произвести страшные перевороты. Горячо взывал он к людям, убеждая их обратиться к Богу, молиться, призывать светлые силы, дабы избегнуть тяжкой смерти ввиду того, что организм еще полон жизненности, а трупы их уже станут добычею ларвических духов, жадно стерегущих каждое покидаемое душою тело, чтобы насытиться им…
Упоминание о ларвах вызвало сдержанный смех и в зале замелькали во множестве платки, чтобы заглушить неуместную веселость. Кое-где, впрочем, замечались и озабоченные лица, с серьезным вниманием слушавшие речь.
Супрамати не показывал вида, что замечает производимое его словами впечатление и спокойно перешел к опытам, показывавшим действие порочных флюидов на астральное тело человека.
Антракт был поглощен взятием приступом буфетов и оживленным обменом мыслей. Много забавлялись предвещаемыми наводнениями и еще более смеялись над предложенным для избежания ото всех бедствий лекарством: молиться, уверовать в Бога и вытащить вновь на сцену церковные обряды. Добрейший принц просто-напросто желал бы вернуть мир на несколько веков назад и погрузить его вновь во тьму предрассудков и суеверия; но по счастию, теперь люди не так-то глупы.
Сатанисты, со своей стороны, были обижены дурной аттестацией, которую «этот индус» давал ларвам, – очаровательным и интересным существам, с которыми можно потешаться совсем иначе, чем с простыми смертными.
Тем не менее, каждому любопытно было посмотреть в волшебное зеркало и увидеть в нем свое собственное будущее: судьба планеты их мало занимала.
Вторая часть сообщения, в которой Супрамати делал много любопытных опытов с человеческой аурой и показал видения «иного» мира, очень заняла публику, и только последняя картина своей чрезвычайной реальностью оставила по себе неприятное впечатление.
Выступившим из удивительной рамы черным паром заволокло весь грот, скрыв фигуру мага, и вдруг появился уголок Царьграда. Яркие молнии прорезывали черное небо, порывы ветра потрясали стены и гонимые ураганом косматые серые волны с грохотом затопляли город. Иллюзия была так сильна, что, казалось, вот-вот бурная вода зальет зрителей, и в зале послышались уже крики ужаса. Когда видение исчезло, много дам оказалось в обмороке, у нескольких мужчин с истрепанными нервами был истерический припадок, а другие разразились душу надрывающими рыданиями.
Но с появлением света все успокоилось и осталось только общее восхищение «кинематографическим опытом», никогда не виданным и превзошедшим всякое воображение.
На другой день Нивара сообщил Супрамати, что многие лица просили принять их, чтобы получить некоторые разъяснения по разным вопросам, возбужденным его лекцией; все выражали сильное желание поучиться.
– Просто любопытных я спровадил, но человекам десяти, истинно верующим, назначил день по твоему указанию, учитель.
– Хорошо, Нивара. Когда наберется таких пятьдесят, сообщи мне.
И Супрамати сделал нужное распоряжение для устройства открываемой им «эзотерической школы» и для помещения двух молодых адептов, прибывающих скоро, чтобы помочь ему в преподавании.
Не успел уйти секретарь, как явился Нарайяна, напевая шансонетку и в самом прекрасном расположении духа.
– Знаешь, что я делал? Обратил в свиней с десяток твоих вчерашних слушателей, – самодовольно объявил он. – Ты не веришь? А это правда.
– И тебе не совестно злоупотреблять своими познаниями?
– Ни чуточки. Меня возмутило, что ты метал вчера бисер перед свиньями и проповедовал двуногим скотам. Но вот как было дело. Гуляю я в парке театрального дворца и встречаю компанию молодых людей, смеявшихся над тобою, над предсказанными тобой переворотами и особенно над советами молиться. Каких только глупостей и кощунств они не болтали; но, наконец, один из них заявил, что если ты рассчитываешь на слушателей в храмах и на церковной процессии, то тебе следует, в таком случае, выдрессировать свиней и загонять их на эти церемонии. Я притворился, будто мне нравится их идея, и сказал, что мастер дрессировать животных и, если они хотят отправиться со мною в купленную мною виллу близ дворца артистов, то я покажу им любопытные вещи в этом роде.
Они пошли, и там известным тебе способом я обратил их в свиней, а потом выгнал на улицу. Ты поймешь, что произошло, когда они осознали свое положение. С отчаянным ревом бегали они по улицам, крича человеческими голосами, что принц Нарайяна околдовал их. Собралась, конечно, огромная толпа и сопровождала почтенных животных, со всех ног бежавших по домам.
Но там разыгралась преуморительнейшая сцена этой трагикомедии: домашние не захотели признавать таких странных родственников и, несмотря на крики бедных поросят, их бесцеремонно вышвырнули. Но возбужденная против меня толпа с криками и угрозами бросилась к моему дворцу.
– Боже мой! Можно ли так себя компрометировать, Нарайяна? Надо же, однако, освободить этих несчастных! – воскликнул в негодовании Супрамати.
– Успокойся. Эбрамар уже вернул им их природную красоту, а тебе следовало бы знать, что я никогда не скомпрометирую себя: я приготовил себе неоспоримое alibi. Во время всей этой истории я находился в театре с шестью великосветскими друзьями, удостоверившими это, и завтра во всех газетах появится мое письмо с объяснением, что какой-то негодный обманщик принял мой образ для производства дьявольского превращения, ибо я был в театре, с друзьями, а потому никто не может усомниться в моей честности, – самодовольно закончил Нарайяна.
– Ты раздвоился, плут. А не лучше ли было помочь мне, чем заниматься такими глупостями? – заметил Супрамати, качая головою.
– Помогать в спасении этих скотов? Да их все равно не спасешь…
– Если из ста мы спасем одного, и тогда это стоит труда. Нарайяна скорчил гримасу.
– Если уж ты так желаешь, пожалуй, чтобы доставить тебе удовольствие, я готов помогать. Но что я могу сделать?
– Прежде всего постараться вызвать движение в густой ауре этих людей, чтобы сделать ее более чувствительной и восприимчивой; ты видишь же, какая липкая, сероватая масса окутывает их мозг, мешая ему ощущать чистые токи, препятствуя полету мысли. Окружающая их атмосфера и люди, с которыми они сталкиваются, запечатлели их мозговую ауру узкими материалистическими идеями, убили понятие о Боге. Смутное влечение к чему-то неведомому, существование которого они чувствуют, таится, несомненно, замкнутое в глубине души, но плотная и липкая аура не дает духовной птичке развернуть свои крылья.
Дать слепцам возможность постичь механизм вселенной – вот работа, достойная нас. Почему можем мы провидеть бесконечные горизонты астрального мира, читать сквозь материю тайны творения и скрытые законы?
Потому что мы расширили свое духовное зрение; а между тем оно еще крайне ограничено в сравнении с великими духами, нашими учителями. Сколько же света надлежит нам еще приобрести, прежде чем переступить за грань верховной тайны?
У нас свободный и подчиненный огонь светится сквозь материю и озаряет наш путь в лабиринте тайны творения; у тех же, кого мы хотим спасти, астральная сила замкнута и не в состоянии выступить за обнимающую ее тяжелую атмосферу, мысли становятся узкими, ограниченными, и высшее понимание не может прорваться наружу.
Они не видят могучего тока, яркого астрального света, исходящего от высшего существа, хотя и чувствуют этот поток света и тепла, подобно дождю искр падающий на черноватую массу, мешающую мозгу свободно действовать. Но золотой дождь пронизывает густую атмосферу, проделывает в ней ходы, через которые мало-помалу начинает вырываться астральный свет индивидуума и он становится легче, а мысли гибче. Начинают просыпаться нравственные и научные запросы, восстанавливается обмен, а внутренний свет пробивается наружу и принимается за работу. Недаром старая и мудрая пословица гласит: от столкновения мнений блещет истина.
Ты знаешь, конечно, все это не хуже меня; но я говорю об этом только для того, чтобы придать более отчетливую форму программе твоей работы. Обязанность каждого высшего существа высвобождать эти грубые мозги, под корою коих таится божественное наследие – неразрушимая психическая искра, требующая работы как пищи, чтобы возгореться теплом и силою, разбить узы плоти и получить свободу.
– Да, и первое врожденное усилие разбить материю, преграждающую путь к свободе, будет порывом к Богу. Эта мысль наиболее понятна всякому существу. Ах, чего бы я не дал, чтобы понять загадочный закон, по которому совершенная искра вселяется в низшую материю, чтобы затем снова делаться совершенной путем тысячи страданий, – глухо произнес Нарайяна.
– Мы узнаем это, когда пройдем за огненную ограду, которая скрывает высшую тайну творения; но какой долгий, долгий, почти бесконечный путь предстоит нам еще пройти, – ответил задумчиво Супрамати:
Нарайяна задумался на минуту, глядя в пространство, потом он нервно вздрогнул, и на подвижном лице его мелькнуло выражение разочарования и усталости.
– Да, да. Впереди у нас бесконечный труд и беспредельное время для достижения неведомой цели, а позади головокружительная бездна, уже пройденная нами сквозь три царства, пока мы не сделались тем, что мы теперь из себя представляем, – точно про себя произнес он.
– Да, тяжело восхождение духа от протоплазмы до мага. Но разве нам не помогали, не руководили нами, не поддерживали нас на тернистом пути? А посмотри, чего ты уже достиг.
И Супрамати подвел друга к большому зеркалу.
– Взгляни. В глазах твоих светится великий разум, широкое излучение твоего мозга делает тебя способным постичь величие Творца, своим божественным дыханием создавшего такие прекрасные существа, которые силою притяжения к Нему постепенно перерождаются.
Нарайяна улыбнулся, но взглянув на Супрамати, аура которого блестела, как серебряная, усеянная искрами мантия, он схватил его за руку и крепко пожал ее.
– Я хочу работать, спасибо, брат мой и друг! Ты оказал мне большую услугу, напомнив о моем долге в отношении моих низших братьев; я обязан оказать им то, что мне делали другие.
Супрамати привлек его к себе и дружески поцеловал.
В эту минуту раздался гармоничный аккорд и на мозаичный пол упал луч голубоватого света, в котором оба друга увидали террасу гималайского дворца и стоявшего на ней Эбрамара. Он приветствовал их жестом и улыбкой, приняв издали участие в их разговоре, и посылал теперь им свои астральные флюиды.
Глава седьмая
Исполненная грусти, но твердо решившаяся следовать избранному пути, вернулась Эдита в Америку и, несмотря на усиливавшееся неудовольствие отца, снова стала посещать бедных и больных, а на собраниях и приемах, которые постоянно устраивал Диксон, она присутствовала только по необходимости и с явным отвращением.
Банкир действительно решил выдать во что бы то ни стало дочь замуж и даже наметил будущим зятем дальнего родственника, влюбленного в Эдиту и умевшего снискать его расположение. Возмущенный ледяной холодностью девушки, новый претендент решил через отца повлиять на дочь. Стараниями его насчет молодой девушки пошли самые обидные толки и приняли, наконец, такие размеры, что один из друзей банкира счел нужным предупредить его.
– Тебе следовало бы положить конец этим обидным сплетням, – закончил тот. – Ясно, что дочь твоя ненормальна, потому что какая же молодая девушка, красивая и богатая, будучи в здравом уме, стала бы избегать свойственных ее летам развлечений, рыская вместо того по лачугам и разговаривая с голытьбой. Что станется с твоим богатством, если ты вовремя не приставишь к нему разумного управителя? Она несомненно его промотает.
Доведенный до белого каления этим разговором, банкир устроил дочери сцену, какой она еще не видала, и объявил, что, если она не образумится, он поместит ее в сумасшедший дом.
– Мне надоели все эти сплетни и пересуды на наш счет. Потрудись жить разумно и выбери мужа из числа претендентов; твой двоюродный брат Сидней больше всех мне нравится. Как бы то ни было, но я хочу найти тебе еще при жизни разумного покровителя, который сохранил бы мое состояние от нищих. Если ты будешь упорствовать, я буду считать тебя помешанной, состояние здоровья которой требует попечения. Даю тебе неделю на размышления и выбор. Сидней, мистер Хемпдон и мистер Ларрис ищут твоей руки, и если ты хочешь избегнуть больших неприятностей, обручись через неделю с одним из них.
Не ожидая ответа, он вышел из комнаты.
Оставшись одна, Эдита залилась слезами. Благодаря большой свободе, какою пользовались женщины, она могла, конечно, бороться с отцом, но только ценою скандала, потому что она была несовершеннолетняя. Кроме того, она любила отца, который всегда был добр к ней, желал ей, конечно, одного добра и гордость его страдала от гадких толков на ее счет. Но ни за одного из этих антипатичных ей господ она выйти не могла; все трое были заведомые атеисты и кутилы, а Сидней слыл даже сатанистом. Один образ властно царил в сердце молодой девушки; это – образ таинственного рыцаря, спасшего ей жизнь.
Она не знала, человек он или ангел, но в эту минуту скорби она обратилась к нему, стоя на коленях в своей комнате и заглушая рыдания, молила она Бога еще раз послать ей этого избавителя для совета и утешения.
На следующий день она сидела дома, вследствие головной боли, и открыла окно, рассеянно глядя на улицу. Вдруг она вздрогнула и побледнела. Мимо ее дома проезжал элегантный экипаж и в нем ее «рыцарь» или его двойник. Но теперь он был в современном костюме. В эту минуту незнакомец поднял голову, взгляды их встретились, и он улыбнулся.
На другой день был большой бал у представителя одной великой европейской державы, и Эдита по воле отца должна была туда отправиться, но, к его удивлению, она согласилась без малейшего возражения; ей казалось, что предстояло что-то счастливое, может быть, она увидит вчерашнего незнакомца, и при одной этой мысли сердце ее сильно билось.
Предчувствие ее оправдалось. Вскоре в толпе увидала она молодого человека – живой портрет ее идеала, а позднее отец представил ей его, назвав принцем Дахиром. Яркая краска, покрывшая в эту минуту лицо дочери, навела банкира на мысль, не встретила ли она красавца индуса случайно в Европе, влюбилась в него, и любовь эта была, может быть, причиною ее странностей. Когда потом принц просил разрешения сделать визит, подозрение это окрепло и даже обрадовало отца. Диксон видел в Царьграде Дахира с Супрамати и знал, что они очень богаты; а если индус также видел Эдиту и ради нее приехал в Америку, значит, все складывалось как нельзя лучше.
Эдита была в таком настроении, которое не поддается описанию. Счастье и болезненная тоска боролись в ней. Принц разговаривал с нею и открыто за нею ухаживал, но ни одно слово, ни один взгляд не выдали недавнюю встречу. И вопрос, «он ли это или другой, похожий на него», до такой степени поглотил ее, что она не отвечала иногда на вопросы Дахира и не замечала мимолетной улыбки, мелькавшей на его лице.
На другой день Дахир явился к банкиру, который любезно принял его и пригласил обедать. Чуть не каждый день встречалась Эдита с принцем и, к великому неудовольствию прочих искателей, молодая девушка не видела никого, кроме красивого иностранца.
Не раз уже беседовали они, а у Эдиты неотвязчиво вставал в голове вопрос о прошедшем и о ее таинственном исцелении, но непобедимая робость останавливала ее. Несмотря, однако, на это сомнение, она задавала себе вопрос, что ответить, если он попросит ее руки?
– Да, да! Кто бы он ни был, я люблю его, и принадлежать ему – верх блаженства, – шептала она, трепеща от счастья и надежды.
Итак, когда однажды вечером он спросил, согласна ли она принадлежать ему, она ответила тихим голосом, с влажными от счастья глазами.
– О, я давно – ваша.
На следующее утро мистер Диксон очень довольный пришел к дочери и сообщил о предложении Дахира.
– Передать ли принцу твой отказ или ты стала снова благоразумна? – лукаво спросил он.
– Благоразумна, – отвечала Эдита, красная, как вишня, и пряча лицо на груди отца. – Скажи принцу, что я согласна.
Помолвка справлялась торжественно. Двоюродный брат Сидней отсутствовал и обдумывал план мщения, но неожиданный случай помешал его злобным замыслам. Во время перелета испортился механизм его самолета, он упал, сломал ногу и руку и на несколько месяцев слег в постель.
Свадьба Дахира и Эдиты была не менее пышная, нежели обручение, и справлялась без всяких религиозных обрядов, к большому прискорбию невесты; мистер Диксон, будучи атеистом и материалистом, не признавал никакой религии.
По окончании великолепного обеда новобрачные сели в воздушный корабль принца и отправились в свадебное путешествие, которое заканчивалось Царьградом.
Когда они остались наконец вдвоем в маленьком салоне самолета, Дахир усадил Эдиту на диванчик и сказал весело:
– Ну, милая моя, теперь, когда мы муж и жена, задашь ли ты мне, наконец, вопрос, который так давно мучает тебя. «Он» ли это или только похож на него?
Раскрасневшаяся и смущенная Эдита блаженно взглянула на него.
– Ты уже знаешь, ты угадал мою мысль? Правда, я видела всего один раз таинственного незнакомца, твой живой портрет, и теперь даже сомневаюсь, однако…
Она колебалась и прижалась головой к его плечу.
– Я хотела бы лучше, чтобы ты был «другой», но не ангел. Дахир от души рассмеялся.
– Успокойся, дорогая, я – не ангел, хотя, в то же время, я и не совсем обыкновенный человек, но моя жена должна это знать. Видишь ли, я – член одного тайного братства ученых, которые умеют владеть силами, неведомыми профанам. Я увидал тебя, полюбил и захотел вернуть тебе здоровье; при помощи собратьев мне это удалось, но ты поймешь, что подобное оккультное знание, для того чтобы быть примененным на практике, требует особых условий. Готовься же в качестве моей жены увидать вещи, которые покажутся тебе необычайными и непостижимыми. Можешь ли ты пообещать мне не любопытничать, особенно никогда не разбалтывать отцу и не выдавать кому бы то ни было того, что узнаешь или что будешь подозревать относительно тайны моей жизни?
Объятая суеверным страхом, Эдита вздрогнула и с минуту молчала; потом в глазах ее сверкнула бесконечная любовь и, сжимая руку Дахира, она ответила твердо:
– Ты меня любишь и я – твоя, чего мне больше желать? Ты спас меня, и это только усиливает, если возможно, мою любовь и благодарность. А что мне до остального? Не бойся с моей стороны ни нескромности, ни любопытства.
Дахир прижал ее к себе и нежно поцеловал.
– Благодарю, дорогая, за любовь твою и доверие, но позволь мне сказать, что чудесное в твоей жизни начинается с этой поры. Мы едем в Индию, к моему учителю и руководителю, одному из ученых, которому ты обязана жизнью, просить его благословить наш союз, не получивший освящения свыше.
Наконец самолет остановился перед террасой дворца Эбрамара. Молодые супруги вышли и, пройдя несколько роскошных зал, вступили в кабинет ученого. В задней стене теперь была открыта глубокая полукруглая ниша, озаренная голубоватым светом, и там стоял маг. Сноп ослепительного света ореолом окружал его, и его белая одежда сверкала, как снег на солнце.
Вся дрожа, опустилась Эдита на колени около Дахира. Эбрамар поднял руки и из его ладоней вылетели два светящихся шара, кружившиеся над головами новобрачных, а затем как бы ушедшие в них. Затем Эбрамар произнес молитву, благословил их, поднял и, поцеловав, поздравил.
После этого все прошли в столовую, где Дахира ожидал сюрприз – Супрамати с женой, приехавшие их поздравить, и Ольга оживленно рассказывала, что собиралась уже спать, как вдруг пришел муж и, смеясь, предложил ей съездить поздравить Дахира.
– Эбрамар приглашает нас, – прибавил он. – В ту же минуту явился широкий луч света, а на полу образовался большой красный треугольник. Мы вошли в него, Супрамати завернул меня в свой белый плащ и… не знаю, как мы очутились здесь. Не чудесно ли такое происшествие и какое нам выпало счастье выйти за таких ученых, – прибавила она, целуя Эдиту.
Ужин прошел очень весело и оживленно: Эбрамар был самым любезным хозяином. Он отечески отнесся к молодым женщинам и на память об этом дне подарил им древние медальоны, украшенные изумрудами.
После ужина Супрамати собрался уезжать, но когда и Дахир хотел последовать его примеру, Эбрамар сказал ему:
– Не желаешь ли ты остаться и провести здесь несколько недель твоего медового месяца? Я приготовил вам помещение; сам же я отправляюсь к приятелям, живущим на острове, прежде необитаемом, – он лукаво улыбнулся, – где мы намереваемся произвести несколько любопытных опытов. После вы присоеди-
нитесь к Супрамати, чтобы помочь ему, пока не найдется какого-нибудь полезного дела и для тебя, Дахир.
Эдита была в восторге и горячо благодарила Эбрамара, отведшего их в приготовленное им роскошное помещение с живописным видом из окон на сады и горы. Залитая луною, картина эта казалась сказочной.
В глубокой тишине волшебного дворца Дахир с женой провели несколько недель безмятежного счастья.
Несмотря на свою долговременную жизнь, Дахир не знавал радости домашнего очага, тихого счастья истинной любви. Страстная и безграничная любовь Эдиты согрела и смягчила сердце ученого, столь юного телом и старого душою; да и сам он горячо привязался к милой и привлекательной женщине, читавшей в глазах мужа малейшее его желание и вместе энергично работавшей над развитием своего ума и приобретением познаний, чтобы и духовно приблизиться к нему. Потому с большим сожалением покинули они Индию и поселились в Царьграде, в маленьком дворце, приготовленном для них Супрамати.
Как только они устроились, Дахир стал помогать Супрамати и в сообщениях, которые продолжали привлекать публику, и в руководстве тайной эзотерической школой, насчитывавшей уже около 300 членов.
– Немного для населения в несколько миллионов, но это все, по крайней мере, серьезные адепты, люди преданные, на которых можно положиться.
Собрания у Ольги также не остались без результата. Началось с того, что сперва смеялись над новообращенной амазонкой, проповедовавшей семейные добродетели, предрассудки и суеверия, уничтоженные, казалось, окончательно и столь невозможные в настоящее время, как возвращение к каменному веку. Тем не менее, несмотря на эти насмешки, оказалось все-таки немало, женщин, в душе которых принципы принцессы Супрамати нашли отклик. Образовался тесный кружок сторонниц Ольги, который понемногу расширялся, и Эдита приняла горячее участие в трудах этих адептов-женщин.
Она была энергичнее и практичнее Ольги, а потому под ее влиянием реформаторское движение усилилось и члены их общества, отбросив ложный стыд, вернулись к обязанностям жен и матерей, не сдаваясь перед насмешками мужей, не доверявших прочности принципов своих легкомысленных половин.
Прошло около года. Однажды вечером Эдита сидела одна в спальне, ожидая мужа, бывшего еще у Супрамати.
Была великолепная ночь и, сидя у открытого окна, она мечтала, смотря на темно-голубое небо, усеянное миллиардами звезд и вдыхая аромат роз, доходивший из сада.
Шаги мужа в соседней комнате вывели Эдиту из задумчивости затем вошел Дахир и торопливо подошел к ней. Он был бледен и прекрасное лицо выражало непривычную строгость.
– Как ты долго не возвращался! – сказала она.
Меня задержали, – ответил Дахир, садясь рядом с нею и целуя ее. – А теперь я хочу еще поговорить с тобою о серьезном деле и попросить у тебя об одной жертве – прибавил он, нагибаясь к ней и испытующе смотря в ее синие глаза, с бесконечною любовью глядевшие на него.
– Говори. Разве есть что-нибудь, чего бы я не принесла с радостью в жертву тебе, если только… – она побледнела и остановилась, – это не касается разлуки…
– Нет, нет, Эдита. Дело не касается такой жертвы, которая была бы невыразимо тяжела и для меня. Это – не то. Видишь ли, руководители мои налагают на меня миссию. Ты знаешь, что в будущем предстоят страшные бедствия, и для блага человечества, для спасения тех, кто пожелает спастись, надо снова научить людей молиться, вселить раскаяние в зачерствевшие сердца, разъяснить им, что единственный путь к спасению в милосердии Создателя. Миссию, которую Супрамати несет среди высших классов, мне предстоит выполнить в среде народа; но для того, чтобы внушить доверие бедняку, чтобы заставить его себя слушать, я должен сам быть бедным и скромным, как он. Знатному барину, миллионеру, он не поверит.
Итак, дорогая моя, хочешь ли ты идти со мной на это трудное дело, оставить дворец, роскошь, к которой привыкла, и жить со мною в бедном домике, служа бедным и больным, утешая умирающих, поддерживая нищих духом? Достанет ли у тебя бодрости спуститься со мною в логовища нищеты, порока и безверия, чтобы словом и делом поддержать эту отталкивающую и потому
вдвойне жалкую толпу? Золото наше будет служить только нуждам других, а у нас не будет даже прислуги. Я буду лечить и проповедовать, а ты станешь помогать мне. Только не будет ли слишком тяжело этим маленьким атласным ручкам заниматься хозяйством?
Эдита восторженно обняла шею мужа.
– О, Дахир! Как я благодарна тебе, что ты привлекаешь и меня к своей великой миссии милосердия. Помогать бедным, молиться Богу и быть вдвоем, все делать для тебя, да ведь это – рай.
Глубоко тронутый, Дахир прижал ее к себе.
– Благодарю за такой ответ, мой доблестный друг. Твоя готовность делить со мною труды делает меня несказанно счастливым.
На следующий день вечером Эдита в простом сером шерстяном платье, закутанная в темный плащ с капюшоном, садилась с мужем в его самолет.
Две корзины составляли весь багаж путешественников.
Их сопровождал Небо, секретарь Дахира; он знал миссию своего учителя и должен был поддерживать сношения с ним.
На рассвете воздушное судно опустилось на небольшой площадке. Там, прислонившись к поросшей лесом горе, стоял скромный домик, всю роскошь которого составляла большая, покрытая вьющимся виноградом терраса; внутри были две скромно меблированных комнатки и маленькая кухня; за изгородью паслись две овцы. С террасы открывался великолепный вид; у подножия горы, в долине, виднелся городок, к которому спускалась извилистая дорога.
Простившись с секретарем, Дахир с женой подробно осмотрели свое новое жилище и нашли его восхитительным; потом Эдита с помощью мужа разместила в шкафу содержимое корзин и весело побежала на террасу готовить завтрак.
В маленьком белого дерева буфете она нашла белье, посуду и провизию, состоявшую из меда, хлеба, масла, сыра и кувшина овечьего молока.
Окончив свой скромный завтрак, Дахир расцеловал ручки жены и объявил, что никогда в жизни не ел с таким удовольствием. Затем он позвал Эдиту осмотреть еще один уголок их жилища.
На скате горы, у которой приютился их домик, находилась высокая расселина, почти совершенно скрытая густой листвой плюща и виноградника, и над ней сквозь зелень деревьев выглядывала остроконечная башенка. Изумленная Эдита очутилась в просторной пещере, похожей на часовню. В глубине висел большой крест с изображением во весь рост распятого Спасителя, а сверху струился неведомо откуда сильный голубоватый свет, который, падая на главу Христа, придавал ей удивительную жизненность; да и вся пещера озарена была мягким полусветом.
У подножья креста был престол из белого мрамора, покрытый золотистой скатертью, а на нем стояла большая, увенчанная крестом чаша братства рыцарей Грааля. Посредине пещеры был большой бассейн и в нем бил фонтан, высоко кверху бросая серебристую и чистую, как хрусталь, струю.
– Это к чему? – спросила Эдита.
– Да ведь необходимо начать снова крестить эту грязную толпу, иначе она не поддастся лечению и не будет способна к раскаянию. Только обмыв ее и очистив немного, можно будет проповедовать ей слово Божие, – ответил Дахир, опускаясь на колени перед алтарем.
Эдита последовала его примеру.
Когда они помолились, Дахир нажал пружину в углублении скалы и ввел жену в другую пещеру, осветив ее. Там были полки с флаконами и пакеты с травами, различные странной и незнакомой формы инструменты.
– Это твоя лаборатория? Ты тоже маг? – спросила, краснея, Эдита.
– Слегка, – добродушно ответил Дахир,
Потом они уселись на скамью около дома и любовались, беседуя, веселой расстилавшейся у их ног картиной; далеко внизу серебряной полосой змеилась река. Дорога, извилистой лентой спускавшаяся с горы в долину, проходила очень близко от их дома; Дахир указал на нее рукою.
– Будем надеяться, что вскоре дорога эта приведет к нам много больных телом и душою. Завтра, на заре, надо будет нам освятить часовню.
На другой день Дахир надел длинную белую шерстяную тунику, повесил на шею золотой крест и, в сопровождении Эдиты, также в белой одежде, пошел в часовню.
Пока маг читал молитвы, окропляя престол, стены и бассейн, Эдита зажгла семь треножников и бросала в огонь травы и ароматические порошки, смесь розового масла, сандала, мирры, перуанского бальзама и других веществ; бальзамический укрепляющий аромат наполнил пещеру и в ту же минуту стал звонить колокол, и его громкие, звенящие звуки далеко разносились вокруг.
В это время по дороге в горы тихо подвигалась старая женщина с ребенком на руках и мужчина, хотя и молодой, но худой и сгорбленный, очевидно, чахоточный. Он опирался о палку, и сильный кашель душил его; он дышал тяжело и вынужден был останавливаться. Ребенок, лет трех, имел вид умирающего, и маленькое, худое тельце его конвульсивно подергивалось.
Подходя уже к дому Дахира, мужчина остановился и вытер струившийся по лицу пот.
– Не могу больше… Надо отдохнуть, устал, – проговорил он.
– Вот у дома скамья, присядь на ней, – ответила женщина и оба сели, прислушиваясь к продолжавшемуся звону колокола.
– Где звонит этот колокол? Не видно ни церкви, ни часовни, – заметил мужчина.
– Да и дома этого я никогда не видала. В последний раз, когда мы ходили в клинику, я помню, что его не было; вероятно, он только что построен, – сказала женщина. – Посмотри, посмотри. Из-за дома выходят мужчина и женщина; это, должно быть, какой-нибудь священник, у него на шее крест.
– Женщина должна быть добрая, попрошу-ка я у нее напиться, – вполголоса проговорил мужчина.
Но прежде, чем он успел встать, Дахир и Эдита, выходившие из часовни, подошли к скамье. При виде двух больных с печатью смерти на лице, маг многозначительно переглянулся с женой.
