Текст книги "Засекреченное счастье"

Автор книги: Вера Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Вера Иванова
Засекреченное счастье

1

– Ненавижу дачу, ненавижу эти грядки! – гневно бормотала худенькая светловолосая девочка, развалившись на заднем сиденье нового джипа цвета «металлик».

Врывавшийся в приоткрытое окошко ветер теребил мягкие локоны, выбившиеся из-под надетой задом наперед кепки. Прищуренные глаза, побелевшие веснушки и крепко сжатые кулачки – все выдавало ее недовольство. Впрочем, она и не думала его скрывать.

– Что я там делать буду? Мне нужно рисовать! – слова ее били в спину сидящего впереди водителя, однако тот казался совершенно невозмутимым.

Он внимательно наблюдал за дорогой, словно не замечая плохого настроения своей спутницы. Его спокойствие еще больше бесило девочку – она пребывала в том смутном, переменчивом возрасте, когда куколка начинает превращаться в бабочку – подростковые угловатость и резкость уже почти сменились нежной грацией, но гадкий утенок еще не привык к новому обличью и к тому, что вокруг, оказывается, нет никаких врагов и ни с кем не надо сражаться.

– Ты можешь рисовать и тут. Вокруг полно пейзажей! – преодолев сложный участок, водитель наконец оторвался от дороги и ответил девочке.

– Пап! Ты что, издеваешься? Ну какие же это пейзажи! Затянувшееся строительство... Строительный мусор... – Насупленные брови отразились в зеркале заднего вида, и водитель вдруг, проникшись этим неподдельным чувством, отчетливо вспомнил, как и ему самому вот так не хотелось в пятнадцать лет ехать в скучную, унылую деревню, где даже ночью снились прополотые грядки, а все веселье исчерпывалось бесконечными рассказами деда о боевой юности и хоровым пением окрестных старушек. А назойливые комары! А удобства во дворе! А тонны переколотых дров и вода из колонки! Если бы тогда ему кто-нибудь сказал, что он собственную дочь будет так же насильно выпихивать из душной московской квартиры «на природу», он бы рассмеялся тому в лицо...

Секундное воспоминание смягчило черты сурового лица, и только. Петр Васильевич Шестов, преуспевающий бизнесмен, не был склонен к сантиментам. Не любил дачу. И ничего, вырос. И эта вырастет, куда ж ей деваться. У нее тут такие условия, что ему тогда, в юности, и не снились! Газовое отопление, горячая вода в доме, канализация, телефон мобильный... В конце концов, для кого же все затевалось – коттедж, участок... Для нее все и делалось! Тут воздух, природа! Разве сравнишь это с загазованностью на Кутузовском? Вон какая бледненькая, в чем только душа держится...

Так он и сказал ей, и больше уже не слушал ее возражения, целиком сосредоточившись на дороге и на ведении машины. Ему не нравился какой-то необычный стук. Прибавляя газ, он каждый раз прислушивался, досадуя на бесконечную трескотню дочери. Вот он, конфликт поколений в чистом виде – она так занята своими проблемами, что совершенно не замечает ничего вокруг и не понимает, что у него тоже могут быть проблемы! Вместо того чтобы помочь, хотя бы морально, хотя бы просто поинтересоваться, чем он так озабочен, его уже совсем взрослая дочь дуется.

Приблизительно те же мысли одолевали и девочку. Отцы и дети – это две разные цивилизации, просто абсолютно чуждые друг другу племена! Кому, кому она сейчас все это говорит, перед кем выворачивает душу? Он же ее совершенно не слушает! Ему же все по барабану, до лампочки!

Надувшись, девочка рывком головы скинула с кепки на глаза темные очки и замолчала. Мрачные мысли, обида, злость, недовольство – все смешалось, рождая черные, злые планы мести.

– Вы еще пожалеете, что привезли меня сюда! Ох, как пожалеете!

2

Дачная жизнь в пустом поселке, состоящем из громадных недостроенных особняков – скукотища, а дачная жизнь с бабушкой – скукотища вдвойне.

Юля (так зовут нашу героиню) уже представляла себе, как долго ей придется терпеть нотации и выслушивать нескончаемые наставления старушки. И грядки – бесконечные ряды длиннющих грядок – бабушка не могла себе представить, что это такое – участок без огорода.

Не то чтобы девочка не любила бабушку, нет, в городе она была всегда рада, когда та навещала их – сумасшедший, нервный ритм московской жизни сразу как-то успокаивался, в нем появлялась уравновешенность и умиротворенность, девочка любила ласку и заботу, которых ей не хватало от вечно занятых родителей и которые она с избытком получала от бабушки. Но одно дело – визит на день-два, пирожки и новые варежки, и совсем другое – перспектива провести под надзором целое лето!

А она так рассчитывала провести каникулы с друзьями, в своей «тусе», как любила выражаться Эмма – ее лучшая подруга и хозяйка самой подходящей для встреч квартиры. Самой подходящей – не только потому, что родители Эммы работали целыми днями, а иногда и неделями, так что не бывали дома, и девочка жила практически одна. А еще и потому, что эта была одна из тех милых, обшарпанных, нормальных человеческих квартир, где никто никогда не боится что-нибудь испачкать, разбить или сломать.

Что может быть лучше – в сумерках, не включая света, развалиться на продавленном диване и, потягивая газировку, часами трепаться под заунывный говор русского рока! Вопреки расхожему мнению, кайф этот случался нечасто, приходилось все-таки посещать школу и даже иногда учить уроки. А у Юли ко всем этим заботам прибавлялись занятия рисованием в художественной школе, так что из их компании она бывала на таких встречах реже всех. Поэтому она так рассчитывала на лето – вот тогда можно будет по-настоящему оттянуться!

И еще.

Этим летом она очень надеялась осуществить одну свою тайную мечту. Она хотела нарисовать на стене – сама, своими руками! – настоящее большое граффити. Целый год она тренировалась на маленьких поверхностях – заборах, остановках, – и как следует овладев техникой, хотела перейти к освоению больших пространств. Она даже уже выбрала подходящую стену – в пятистах метрах от дома, совершенно чистую, идеально новую стенку какого-то модного магазина. Она так аппетитно белела, что у Юли просто руки чесались расписать ее! А теперь парень, который учил ее весь год, сам займет эту стенку – не пропадать же такому добру!

И вот теперь все эти замечательные планы должны разрушиться. Только из-за того, что отцу вдруг срочно понадобилось принимать дома немецких партнеров, и дочку решили на это время выселить на дачу. Она, видите ли, давно не отдыхала и теперь может совместить приятное с полезным – подышать свежим воздухом и освободить от своего присутствия квартиру. Ну хоть бы кто-нибудь спросил ее мнения!

Джип подъехал к воротам, и отец несколько раз посигналил.

Металлические створки медленно раздвинулись, машина вкатила во двор, и Юля со злостью взглянула на место своего будущего заточения. С тех пор как особняк был достроен, она едва ли пару раз побывала тут: девочка сразу же всей душой невзлюбила это место. Ей не нравилась распланированная ухоженность участка, какие-то неживые, слишком уж чистенькие и аккуратные газоны, ровно подстриженные кусты. Ей не нравился дом – огромный трехэтажный кирпичный коттедж в псевдорусском стиле. Будь у нее выбор, она бы предпочла обычную избу или уж дворец, что-нибудь более живое и привлекательное, чем эти невообразимо скучные хоромы.

Но больше всего ей не нравилось бабушкино детище – огромный огород, под который выделили всю левую, самую солнечную сторону. Бабушка даже надорвалась, вскапывая эти бесконечные, большущие грядки.

– Мама, зачем ты это делаешь! – укорял ее отец. – Зачем такие мучения! Мы что, не купим тебе редиски? Я тебе целую машину этих редисок пригоню, если уж так хочется!

– Хочется своего, сыночек, – качала головой бабушка, обматывая ноющую поясницу пуховым платком. – Чтобы свеженькое, с грядочки.

– За это свеженькое приходится слишком дорого платить, – бурчал отец, – если принять во внимание стоимость лекарств, которые понадобятся для твоего последующего лечения. Кому оно все будет нужно, твое свеженькое, если ты на этих раскопках угробишь здоровье!

Бабушка только молча вздыхала и продолжала посевные работы до очередного приступа радикулита.

И вот теперь все эти сельхозработы будут взвалены на плечи Юли. Нет, конечно, впрямую никто ее не заставит, но ведь и так ясно, что она не сможет со спокойной совестью смотреть, как надрывается старушка!

Юля не торопилась вылезать из машины. Как будто это могло отсрочить неизбежное! Взгляд девочки скользил по грядкам, прикидывая объем будущей работы, и тут вдруг в поле зрения попала совершенно посторонняя фигура.

Какой-то парень, раздетый до пояса, поливал из шланга кустарник возле дома. Радужные брызги веером разлетались из-под пальцев, накрывая жесткие блестящие листики искристой жемчужной пылью. И то ли от этого фонтана, то ли оттого, что Юля в этот момент сняла очки, но только ей показалось, что угловатая мальчишеская фигурка светится. Сияло все: и выгоревшие, растрепавшиеся вихры, и уже потемневшая от загара, покрытая мягкими белыми волосками спина, и глаза парня, когда, обернувшись, он встретился с девичьим взглядом, а ослепительнее всего – белозубая улыбка, которой он поприветствовал незнакомку.

Несколько секунд Юля, почему-то покраснев до ушей, оторопело разглядывала новый предмет дачного «интерьера», после чего быстро надела очки и обратилась к отцу:

– Пап! Кто это?

– А? Что? – Отец суетился у багажника, выгружая многочисленные дочкины сумки.

– Кто это, пап? Вон тот, со шлангом!

– А! Разве мама тебе не рассказала? Это Роман. Он теперь у нас работает.

– То есть... он наш слуга, что ли?

– Не слуга, а помощник! – Отец захлопнул багажник и вместе с подскочившим парнем понес вещи в дом.

Старательно пряча взгляд за очками, Юля пристально разглядывала парня.

Какой верзила... Худющий! И лопатки выпирают... Вон, загривок весь выгорел... А руки крепкие, качается, наверное!

Парень выглядел довольным и веселым, и это почему-то привело Юлю в страшное раздражение.

Как смеет кто-то в этом гадком месте быть таким довольным!

Как смеет кто-то с таким удовольствием работать, когда она даже и думать не желает об этом гадком физическом труде!

Как смеет кто-то смотреть на нее так... и улыбаться, когда ей плохо... и видеть, как она краснеет!

Вылезая из машины, девочка демонстративно хлопнула дверью. Она чувствовала, что одним врагом в этом мире у нее стало больше. У самого входа в дом она обернулась, чтобы выяснить, куда смотрит ее новый враг. Почему-то она почувствовала разочарование – он смотрел не на нее, а на только что оставленный ею джип.

3

Роман проводил девушку насмешливым взглядом, а потом повернулся к джипу. Он сразу же догадался, что эта фифочка – хозяйская дочка. Кто же еще мог так вольно обращаться с хозяином и его шикарной машиной! Вон как дверью хлопнула – так же замки сломать можно. А с этой машиной нужно обращаться нежно, бережно – все механизмы у нее отлажены и подогнаны друг к другу так, что она отзывается на любое прикосновение. Для того чтобы закрыть дверь, достаточно просто слегка тронуть ее пальцем...

– Петр Василич, мне помыть машину? – Роман, упиваясь видом совершенных, идеальных автомобильных форм, не замечал, что хозяин с усмешкой наблюдает за ним.

– Да. А потом отгони ее в гараж.

– Отогнать? Мне? Самому? Вы разрешаете? – В глазах парня светилось такое счастье, что Юлин папа, отвернувшись, вздохнул.

– Ты знаешь, – вырвалось вдруг у него, – у меня всю дорогу что-то в коробке стучало. Не пойму, что это было?

– В коробке? – Парень нахмурился. Лицо его выражало такую искреннюю озабоченность, словно речь шла о близком существе. И если бы кто-нибудь понаблюдал за собеседниками во время последовавшего короткого разговора, непременно решил бы, что они обсуждают что-то серьезное, важное обоим.

Именно это ощущение и осталось у Юлиного отца: глядя, с каким рвением парень намыливает машине бока, он с сожалением подумал: «Как же просто найти общий язык с чужими детьми... И так трудно с собственной дочерью». А может, ему просто недостает сына? Жаль, что они с Натальей так и не решились на второго ребенка! А теперь уже поздно.

А Роме работа действительно доставляла удовольствие. Он вообще любил работать, особенно когда за это хорошо платили. В последние три года он стал настоящим асом в подработках – брался за любое дело, сулившее хотя бы небольшую прибыль. Его знали уже в нескольких конторах, где он с успехом выполнял разовые поручения, успевая по выходным торговать газетами. Заработанного «капитала» с избытком хватало на карманные расходы – благо их было немного – в кино и на дискотеки Роман практически не ходил, было некогда. Поэтому иногда он мог себе позволить и более крупные покупки – навороченный мобильник или ноутбук, например.

Мать, которой он честно «отстегивал» половину заработка, считала сына слишком сухим и расчетливым. Она была против того, чтобы вечерами он пропадал неизвестно где. Она предпочла бы, чтобы Роман больше времени проводил дома за книгами или же с друзьями и не лишал себя детства.

– Нельзя себя так изводить! – пеняла она ему в рекламную паузу очередного сериала. – Кому это нужно – так издеваться над собой в юные годы! Еще успеешь, наломаешься. Садись лучше, почитай. «Шестеркой» бегать каждый тупица сумеет, а читать вы совсем перестали.

Еще одним любимым маминым высказыванием было: «Всех денег не заработаешь». Этим она оправдывала собственную пассивность – после окончания Литературного института маме Ромы, когда-то писавшей неплохие дамские романы, так и не удалось пробиться, и она, забросив творчество, уютно прозябала то на стульчике в библиотеке, где работала, то в кресле перед телевизором.

Был у Ромы и другой оппонент – его друг Вася, умник, целыми днями просиживающий за компьютером. Он тоже критиковал приятеля, правда, немного с другой стороны.

– Мне кажется, ты мыслишь слишком узко, – втолковывал Вася своему трудолюбивому другу. – Я называю это «дефект цели».

– Как это? – иногда Рома не сразу понимал, что имеет в виду его друг.

– У тебя слишком низменные цели. Одну копейку заработать, другую... Зачем тебе это надо?

– Это не копейки! – протестовал Ромка. – Это очень даже приличные деньги. За копейки я и сам работать не буду!

– Ну, хорошо. И на что ты потратишь эти приличные деньги?

– Ноутбук вот купил. Машину теперь хочу, хорошую.

– «Шестисотый», – уточнял Вася.

– А хоть бы и так! Где же здесь твой «дефект цели»?

– Неужели ты сам не видишь? Твоя цель – машина, агрегат, какой бы она ни была – стиральной, копировальной... Ради машины ты способен выламываться с утра до ночи. Ради нее ты сам у себя крадешь время! И знаешь, чем это кончится?

– Чем же? – переспрашивал заинтригованный Ромка.

– Тем, что ты купишь эту машину, и все. Твоя мечта осуществится. И больше тебе мечтать будет не о чем. Или ты станешь копить свои копейки или центы на что-нибудь новое из этой же серии – еще более крутой сотовый, ноутбук, отель за границей... А станешь постарше – пойдут в ход холодильники, пылесосы, тачки, самолеты, яхты, виллы, унитазы хрустальные... и малахитовый гроб. Ну, может, ты закинешься на замок или даже собственный остров. И все! Ты будешь весь обставлен этими вещами, они заполонят твою жизнь, съедят пространство и время, высосут все соки, энергию, задушат, превратят в раба. Ты только и будешь, что беспокоиться, сдувать с них пылинки, охранять, чинить, проходить техосмотр, платить налоги, выкидывать старые и искать место для новых... Все! Твоя жизнь превратится в обслуживание вещей.

– А может, не моя? Может, я найму слуг, которые всем этим будут заниматься? – Роман не желал уступать в споре.

– Тогда твоя жизнь превратится в обслуживание слуг и денег! – Вася любил парадоксы.

– Как это – в обслуживание слуг? То есть это я их буду обслуживать, а не они меня?

– Очень может быть. Найти в наше время честного и порядочного слугу – большая проблема, – Вася говорил так серьезно, как будто имел в этом вопросе большой опыт. – Слуги – это ведь тоже люди, и, кстати, ты это понимаешь как никто другой. Им нужно твое внимание, оценка их работы, твой надзор, поощрение или наказание... В общем, ты просто закопаешься в этих отношениях!

– А что же ты предлагаешь?

– Не западать на материальный достаток! Творить! Познавать мир! Изучать себя! Вот это, я понимаю, мечта.

– Чтобы познавать мир, тоже деньги нужны. И чтобы творить! – не сдавался Роман.

– С этим не поспоришь, – вздыхал Вася. – Но только когда монеты не цель, а средство.

– Ладно, умник! Проехали. Пусть у меня и «дефект цели», однако прокормить я себя сумею.

Обычно такие беседы заканчивались дружеской потасовкой и обсуждением вопроса, где бы еще подзаработать.

Лето было для этого самым удачным временем. Но каждый раз в конце мая Роману приходилось выдерживать настоящую битву с родителями. Он надеялся, что хотя бы на этот раз они поймут, что он уже вырос. Но нет, когда сын объявил, что летом собирается работать, родители прямо-таки восстали.

– И думать не смей! – оторвалась от телевизора мама, Ирина Степановна. – Ты еще маленький! Несовершеннолетний!

– Ма, мне уже пятнадцать! И у меня есть паспорт.

– Да зачем тебе это, скажи! Куда ты денешь столько денег?

– Для компьютера апгрейд нужен, это раз, велосипед новый, это два, а потом... потом, может, и на машину накоплю!

– Сын, ты не прав, – подал голос отец, Игорь Борисович. – У нас и на даче дел много. Ты забыл? Мы же собирались достроить веранду!

– Вот именно! – поддержала Ирина Степановна. – Чем унижаться перед этими, лучше отцу помоги!

Роман не мог не усмехнуться. Веранда – этакий семейный долгострой – олицетворяла собой весь ход их жизни. Строительство начали пять лет назад, но до конца так и не довели. Каждый год отец бодро принимался за дело, но потом пыл его иссякал, и веранда по сей день оставалась недостроенной. Доски темнели и ветшали, гвозди ржавели... Роман предлагал нанять помощников – в окрестных деревнях можно было найти желающих даже за те крохи, что могла заплатить их семья. Однако отец категорически отказывался: «Мы не баре, чтобы нанимать слуг. Мы можем обслужить себя сами». Но вся их жизнь свидетельствовала об обратном – обслуживать самих себя получалось плохо.

– Хорошо, я поеду на дачу и помогу отцу, – Роман не хотел спорить с родителями и решил пойти на компромисс. – Но только при условии, что зарабатывать вы мне тоже разрешите.

Родители согласились, и Роман, побродив среди строящихся домов коттеджного поселка, что был невдалеке от их дачного кооператива, довольно быстро нашел работу. Оказалось, что рабочие руки нужны буквально всем, так что Роман даже мог выбирать. Больше всего ему понравились те условия, которые предложили в коттедже у Шестовых.

– Пять долларов в час – так я плачу всем своим неквалифицированным рабочим. Питание за общим столом. Спецодежда и инструменты за счет фирмы. За порчу имущества – штраф, за опоздание и некачественную работу – вычет из зарплаты. График – скользящий, по договоренности. Устраивает?

– Устраивает, – кивнул Роман. Больше всего ему понравился «скользящий» график – это значит, он сможет свободно распоряжаться своим временем и достроит наконец отцовскую веранду.

На том и порешили. В обязанности Романа входил уход за садом и машиной, мелкий ремонт сантехники и по дому, при необходимости помощь на кухне и в огороде – в общем, весь перечень работ, на которые был способен рукастый пятнадцатилетний мальчишка.

День приезда Юли был первым рабочим днем Романа.

4

Потекли ленивые, сонные, жаркие дни конца июня – лето катилось к «маковке», дождей не было, солнце стояло в зените, прибавляя работы Роману и усиливая скуку Юли.

В поселке, где громадные недостроенные коттеджи были отделены друг от друга высокими каменными заборами, она не знала никого – в большинстве домов вообще пока никто не жил. Лишь несколько более или менее пригодных для обитания зданий оккупировали бабушки или няни с младенцами – заливистый плач малышей нагонял на Юлю еще большую тоску, напоминая о веселом шуме города и оставленных там друзьях.

Купаться было негде, ни пруда, ни речки в обозримых окрестностях не наблюдалось. Возможно, где-то рядом и было что-то подходящее, но здешних мест Юля не знала, да и знать не хотела. «Надо же было выбрать для дачи такое гиблое место! Ни пляжа, ни речки... ни людей нормальных!» – ворчала Юля, целыми днями просиживая в занятом ею «пентхаусе» (так она называла самый верхний этаж) в Интернете или у телевизора, или же просто валяясь на диване и под грохот радиостанции «Девятый вал» листая старые журналы.

Рисовать не то чтобы не хотелось – было просто невозможно. Выходить в такую жару на пленэр – настоящее самоубийство, даже под зонтиком можно выдержать не более получаса – а что такое полчаса для художника! Один, от силы два беглых наброска... Но главное было не в этом. Неприязнь Юли к коттеджу, который она теперь считала своей тюрьмой, распространилась и на окружающую природу – девочка словно не видела, как хорошо вокруг, сколько замечательных видов открывается из окон большого, стоящего у самого леса дома. В пылу своего раздражения она воспринимала только плохое – а его вокруг тоже было немало – оставленные строителями бетонные плиты с торчащей арматурой, кучи песка и цемента... а также громкие крики рабочих, осваивающих другие объекты.

Был и еще один неприятный момент. В гараже, блистая никелированными деталями, стояли новенькие велосипеды. Отец купил их весной для загородных велосипедных прогулок. Этим он исполнил самую заветную мечту своего безвелосипедного детства, но в то же время глубоко задел и ранил чувства Юли. Дело в том, что девочка не умела кататься. Никто из окружающих не знал об этом – она стеснялась признаться. Так уж вышло – в детстве не научилась, а когда выросла, учиться стало стыдно. Вот и стояли теперь эти велосипеды без дела, да еще парень, как нарочно, ежедневно вывозил их, чистил и смазывал, приводя этим Юлю в полное бешенство.

Делать ей было абсолютно нечего, даже до грядок ее не допустили – их успешно обрабатывали бабушка с Романом. Из окна Юля видела их спины и выбирающие сорняки руки. «Быстро же они нашли общий язык! – немного ревниво думала девочка, наблюдая за спорой работой. – Да только им и язык-то не нужен – они же все время молчат».

Она как будто не замечала наушников плеера в ушах парня – не очень-то поболтаешь, слушая музыку! И вместо того чтобы радоваться, что ее освободили от возни в огороде, девочка злилась, что с грядками управляются без нее. Она оказалась предоставленной самой себе, никому не нужной – даже собственной бабушке! Вон как она гоняет его: «Ромочка, не посмотришь трубу, что-то здесь течет!», «Ромочка, не сбегаешь ли в магазин, у нас сливки кончились!»

«Ромочка, Ромочка! – каждый раз фыркала Юля, чувствуя себя задетой. – Надо же, как он умеет втереться в доверие, этот карьерист и подлиза!»

Рисовать нельзя, купаться негде... Даже в огород не пускают! Что же оставалось?

Строить планы «черной мести» родителям, запихнувшим ее сюда и запершим в неприступном тереме. Слушать «Девятый вал», надеясь, что от включенной на полную мощность музыки хоть кому-то в этом доме станет так же плохо, как и ей самой. Бесконечно болтать по мобильнику с оставшимися в Москве друзьями, сидеть в инете, смотреть телевизор – назло отцу, который перед отъездом попросил, чтобы она отдохнула от техники.

Между тем Рома выматывался так, что к вечеру, возвращаясь к себе на дачу, едва волочил ноги. Он не представлял, что работа окажется такой тяжелой и от бесконечных «разовых поручений» можно так уставать. Порой ему казалось, что старушка нарочно выдумывает, чем бы его занять. Потом он отгонял от себя эти мысли – он понимал, что бабушке, оставленной одной на даче, нужна не столько помощь, сколько внимание.

К Юле он испытывал двойственные чувства. С одной стороны, ее поведение раздражало, он думал, что на месте ее отца давно бы выпорол ее за все выходки – невнимание к бабушке и бесконечное ничегонеделание. Но с другой стороны, это странное существо вызывало любопытство и притягивало – ему хотелось понять девчонку, узнать ее вкусы и интересы.

Вскоре оказалось, что вкусы эти и интересы, по крайней мере музыкальные, во многом совпадают с его собственными. Выяснилось, что девчонка любит «Девятый вал» – это была и его любимая радиостанция. А когда она начала крутить привезенные из Москвы диски, он решил отказаться от плеера – у него было записано то же самое. Так что теперь ему вполне хватало той музыки, что мощным потоком лилась из самого верхнего окошка Теремка.

«Теремком» Рома назвал коттедж Шестовых. И действительно, построенный в стиле «а-ля рус», дом напоминал декорацию боярских или даже царских хором в каком-нибудь фильме-сказке – мягкие, куполообразные скаты крыши, резные наличники, вагонка, которой были выложены стены изнутри, – псевдотеремок, в котором живет псевдоцаревна...

Надо сказать, что, относясь в целом к человечеству вполне терпимо, Рома всех людей делил на две большие группы. Основополагающим принципом такого деления было «может – не может». Может – это значит, человек способен на все: на работу, на множество дел, на успех, на подвиг, на свершения, на саму жизнь, в конце концов. Такой человек успевал везде – и в делах, и в любви, и во всем, за что бы ни брался. Нытиков же и лентяев, а также трусов и слабаков Рома зачислял в категорию «не может».

Придумав в девятом классе эту теорию, Рома был несколько разочарован, прочитав о Раскольникове и обнаружив, что и у того были в чем-то сходные мысли... Правда, юному мыслителю было совершенно непонятно, что его литературный предшественник пытался доказать – с первых же страниц было ясно, что он – «не может!». Так зачем же было на рожон лезть? Старушек убивать?

Так вот, Юлю, псевдоцаревну, Рома в первый же день без особых колебаний отослал в ту же группу, куда был помещен и Родион Раскольников, а именно в компанию тех, кто «не может». Кстати, сборище на самом деле было совсем неплохим – там же пребывали и Ромины родители, и еще куча добрых семейных знакомых, и множество политических деятелей, а также звезд шоу-бизнеса...

Надо ли говорить, что фигура самого Романа открывала список тех, кто «может!».

Вот так и пролетели первые дни пребывания Юли на даче – в одиночестве и скуке, в мучении от жары и раздражении от вида мельтешащего повсюду Романа, под грохот музыки и назойливый писк комарья.