Текст книги "Фальшивая нота"
Автор книги: Вера и Марина Воробей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
4
– Мама! Ну я прошу тебя! – Женя пытался утихомирить не на шутку разбушевавшуюся Татьяну Сергеевну.
– И нечего мне рот затыкать! – запальчиво отрезала женщина. – Я все ей сейчас выскажу! – выкрикнула она так, будто бы Маши в комнате не было. – И как тебя на тот свет чуть не отправила, и как в больницу потом к тебе ни разу не пришла…
– Я приходила в больницу! – перебила Женину маму девушка. Она по-прежнему сидела в кресле, хотя и Татьяна Сергеевна, и Женя стояли.
– Да, приходила! Разборки моему сыну устраивать приходила! Добить ты его приходила! А когда я тебе перед Новым годом позвонила, помнишь, что ты мне ответила?
Маша вопросительно подняла правую бровь и слегка наморщила лоб.
– Забыла?! Так я тебе сейчас напомню! «Воспитали неврастеника, вот и возитесь с ним сами, а я найду себе компанию повеселей!» – вот что ты мне тогда сказала! – Татьяна Сергеевна задохнулась от гнева.
– Мама! – снова попытался вмешаться Женя. – Мы с Машей только поговорим, и она уйдет.
– Ни секунды больше ее в своем доме не потерплю, ясно? И как только наглости хватило явиться?! А Люсю ты по какому праву выгнала, интересно мне знать? – Татьяна Сергеевна почти вплотную приблизилась к креслу и, воинственно уперев руки в бока, нависла над девушкой.
Но ту, казалось, этим было не пронять.
– Я никого не выгоняла. Скажи, Жень! – капризным голосом потребовала Маша.
Она специально подпустила в голос плаксивых ноток, чтобы разжалобить Женю, а заодно и его суровую мамашу. Для пущего эффекта Маша надула губки и пару раз шмыгнула носом. Однако глаза ее при этом оставались сухими и жесткими.
– Не выгоняла?! – с явной угрозой в голосе переспросила Татьяна Сергеевна. – То-то она выбежала отсюда как ошпаренная! Да ты и мизинца Люсиного не стоишь! – в сердцах выдохнула женщина и отвернулась к окну.
– А вот это не вам решать, Татьяна Сергеевна, кто кого стоит! – резко сменила тактику Маша. – Или Женечка до сих пор у мамы спрашивает, с кем можно дружить, а с кем нельзя? – Теперь ее низкий от природы голос так и звенел в воздухе. Говорила она с таким напором, что Женя совершенно растерялся, готов был заткнуть уши и молил Бога об одном: чтобы эта дикая сцена быстрей закончилась. И тут Маша, будто прочитав его мысли, поднялась с кресла, лениво потянулась, при этом ее округлый живот, прикрытый коротенькой светло-зеленой кофточкой, вылез наружу, а затем, бросив в сторону Жени цепкий взгляд – заметил ли он кусочек ее оголившегося тела? – сказала тоном, не терпящим возражений: – Пойдем отсюда! Чувствую, нам тут не дадут спокойно поговорить.
Демонстративно виляя бедрами, Маша двинулась к выходу, а Женя, как на веревочке, поплелся за ней. При этом он боялся поднять на маму глаза. А Татьяна Сергеевна так и стояла, отвернувшись к окну, пока не услышала, как за ее сыном и Машей захлопнулась входная дверь.
– Ну ты что, обиделся на меня? – изображая из себя маленькую, несмышленую девочку, спросила Маша, как только они вышли из подъезда. – Ну Жека! – Она коснулась его коротких, торчащих в разные стороны волос и нежно провела по ним рукой. – Посмотри на меня, а то я заплачу! – потребовала девушка и даже несколько раз хныкнула для убедительности. И поскольку Женя молча шел с ней рядом и не поворачивал в ее сторону головы, Маша сконцентрировала всю свою энергию, а через секунду по ее щекам и правда полились самые настоящие слезы. Вернее, настоящими они были лишь по своему химическому составу. – Жека, миленький, ну прости меня! – Девушка всхлипывала, кусала губы, заламывала пальцы – словом, сейчас она пустила в ход весь арсенал вспомогательных средств. – Какая же я все-таки дура! Представляешь, а я ведь поверила, что ты будешь любить меня всю жизнь! – Она достала из кармана дубленки платочек и осторожно коснулась им нижнего века. Маша боялась потревожить накладные ресницы. – А у тебя, оказывается, уже другая… жизнь! – Она умышленно сделала паузу между словом «другая» и словом «жизнь». Продолжая всхлипывать и проливать слезы, Маша ни на секунду не переставала оценивать себя. Как она выглядит со стороны? Достаточно ли натурально плачет? До конца ли правдивы модуляции ее богатого голоса? – Если я противна тебе, ты скажи, и я уйду! Только одно слово… – канючила Маша. Но спутник ее продолжал хранить угрюмое молчание. – Же-е-ка! – вдруг тонко и протяжно завыла она. – Мне без тебя было так плохо… Ну, скажи, ты что, уже ни капельки меня не любишь? Ни капелюшечки? – Девушка внезапно остановилась посреди тротуара, схватила его за руку и, поднеся ее к лицу, принялась быстро и как-то исступленно целовать тыльную сторону его ладони.
– Прекрати! – потребовал Женя и так резко отдернул руку, что случайно ударил ее по щеке.
Закрыв лицо ладонями, девушка беззвучно плакала. Плечи ее судорожно вздрагивали.
– Ну, прости… Я же случайно! – принялся извиняться Женя. Он совсем не хотел обижать Машу, а тем более делать ей больно. А та рыдала так безутешно и горько, что, казалось, не существует в мире силы, способной ее утешить. – Маш… Ну, Машка… Ну, Мышонок… – Он уже и сам готов был расплакаться, когда девушка неожиданно подняла голову:
– Что? Как ты меня назвал? Повтори! – Она смотрела на него покрасневшими от притворных слез глазами и часто-часто моргала искусственными ресницами.
«Какая она все-таки красивая! – поймал себя на явившейся так некстати мысли Женя. – Даже когда плачет… А ресницы длиннющие, черные, и слезинки дрожат на них, как капельки росы… Дрожат и не падают…»
Как и большинство представителей мужского пола, Женя не отличался особой наблюдательностью, особенно если речь шла о каких-то деталях внешности. Он, конечно, обратил внимание на то, что в Маше с момента их последней встречи произошли какие-то перемены, но, подумав так, не стал себя утруждать подробным анализом. Да и зачем ему было это делать? Он только видел, что его бывшая девушка стала еще краше, и все.
– Как ты меня назвал только что? – повторила свой вопрос Маша. Она даже перестала всхлипывать.
– Не помню, а что? – рассеянно улыбаясь, ответил Женя.
– Ты назвал меня Мышонком! – выкрикнула Маша. – Значит, не забыл? Жень, а может, все еще можно вернуть? Ты же любишь меня! Я точно знаю, любишь! Не верю, что ты мог так быстро все забыть! – Теперь она смотрела на него в упор своими светло-серыми, широко распахнутыми глазами, и он видел, как на них снова наворачиваются слезы.
Да, Маша и впрямь была сейчас удивительно хороша! И даже немного припухшие веки и покрасневшие глаза ничуть не портили ее. Пунцовые щеки, влажные губы и эти глаза, почти такого же цвета, как у него, только светлее, подернутые слезами и обрамленные роскошными ресницами. Заметив его взгляд, Маша будто бы невзначай нащупала сзади косу и перебросила ее через плечо. Она помнила, что ее коса всегда сводила Женю с ума.
– А как же Игорь? – внезапно охрипшим голосом спросил Женя, не в силах отвести взгляда от ее лица. Он не хотел произносить этих слов. Они будто бы сами вырвались наружу.
«Нет, ничего вернуть уже нельзя! Я ни одному твоему слову не верю! И очень хорошо понимаю, что привело тебя ко мне!» – именно эти слова собирался произнести Женя… А сам почему-то спросил про Игоря.
– Игорь? – вдруг как от удара кнутом вздрогнула Маша. – С ним все кончено. Он прогнал меня за то, что однажды на репетиции я сказала, что он полная бездарность и что, если он хочет узнать, что такое настоящая музыка, пусть послушает твои песни!
Это была ложь чистой воды, но ее слова прозвучали вполне натурально и убедительно.
– Зачем же ты так? – начал было Женя, но Маша не дала ему договорить, выкрикнув:
– А нечего строить из себя гения! Пусть ноты сначала выучит! Жека, – девушка резко сменила тон, теперь голос ее звучал тихо и вкрадчиво, – я так соскучилась по твоим песням… Представляю, сколько новых ты написал за это время! Вот бы послушать! – нараспев произнесла она, мечтательно глядя в небо.
– Да не так уж и много, – смущенно возразил Женя и опустил голову.
Он понимал, что сейчас происходит что-то неправильное, что-то такое, что с ним уже не должно было случиться никогда, и выражение «не принадлежать себе» вдруг приобрело в его сознании вполне реальный смысл. Ощущение было схожее с тем, когда он стоял на самом краю крыши шестнадцатиэтажного дома.
– А помнишь наши репетиции? – Чутко уловив душевные терзания своего спутника, Маша попыталась заглянуть Жене в лицо, но он упорно смотрел под ноги. – Хотя у тебя и без меня неплохо получается… Сегодня ты меня просто сразил! Только непонятно, что там делала эта Черепашка? – Последнее слово Маша произнесла с нескрываемым презрением, она даже фыркнула от возмущения.
– Узнала? – удивился Женя. – Ведь ее лица там практически не видно. – И вдруг заговорил горячо и быстро. Так говорят, когда пытаются оправдаться. Не перед кем-то, а перед самим собой: – Да если хочешь знать, Люся все это придумала. И вообще, если б не она…
– Если б не она, – перебила Маша, повысив голос, – клип был бы просто конфетка! А так получилась ложка дегтя в бочке меда!
– Между прочим, это я уговорил Люсю сняться в клипе… Своим присутствием она меня поддерживала, понимаешь? – сорвался на беспомощный крик Женя.
– Неужели нельзя было найти кого-нибудь посимпатичней? – Девушка растянула губы в презрительной улыбке.
– Нельзя, – грубо отрезал Женя, и она кожей почувствовала: больше на эту тему говорить не стоит. Зачем перегибать палку?
– Ой, мне так стыдно перед Татьяной Сергеевной! – Маша прижала к щекам ладони и сокрушенно замотала головой. – Не понимаю, что со мной случилось! Крыша, наверное, поехала… Но ты же сам всегда говорил, что я – девочка наоборот! Всегда делаю не то, что нужно. Жень, мне действительно очень стыдно перед твоей мамой. Пожалуйста, передай ей мои извинения.
Нет, это было явно не то, что могло бы его сейчас пронять. Женя как-то болезненно поморщился, ничего не ответив на ее просьбу. Маша с досадой отметила про себя, что никак не может найти верную интонацию. И чтобы только не молчать (этого она вообще делать не умела), девушка сказала, жеманно растягивая слова:
– Интересно, а кто-нибудь из продюсеров увидел сегодня по телику твой клип или нет?
И тут Женя снова произнес совсем не то, что хотел. Определенно эта девушка имела над ним некую странную, почти гипнотическую власть. Она будто бы парализовывала его волю. Женя и раньше замечал, что в присутствии Маши с ним всегда что-то непонятное происходит: говорит не то, что хочет, невпопад отвечает на вопросы. Но ведь они давно уже не виделись, и это состояние постоянной скованности он успел забыть, тем более что с Черепашкой все было совсем по-другому. С Люсей Женя чувствовал себя легко и свободно, всегда оставаясь самим собой. С ней не надо было думать над каждым словом… С Люсей он ощущал себя почти так же, как со своим лучшим другом – скрипачом Валеркой. Вот и сейчас Женя хотел сказать, что ему-то как раз совсем неинтересно, видел ли кто-нибудь из продюсеров его клип или нет, а вместо этого произнес совсем другие слова:
– С одним я даже уже по телефону разговаривал.
– Правда? – В Машиных глазах так и заплясали огоньки. – Кто такой? Ты фамилию запомнил?
– Чривицкий, кажется… А зовут Афанасий. Это я точно запомнил, из-за пива… Ну, знаешь, пиво есть такое – «Афанасий»?
– Афанасий Червинский! – восторженно выдохнула Маша и прикусила нижнюю губу. – Вот это круто! Супер! Слушай, Жека, а что он тебе сказал? Ты договорился с ним о встрече? – сыпала вопросами девушка.
– Он предложил нам раскрутку и оставил свой телефон. Я пообещал позвонить… – нехотя ответил Женя.
– Телефон?! У тебя есть телефон Афанасия Червинского?! – Маша смотрела сейчас на Женю так, будто у того внезапно вырос на лице второй нос или третий глаз прорезался. – Жека! Я… Я тобой горжусь! А между прочим, я всегда в тебя верила и знала, что ты личность и не такой, как все эти рокеры доморощенные! Сплошные понты… И этим грачам-придуркам так и сказала: «Запомните фамилию: Кочевник! Вы еще услышите о нем!» – вдохновенно врала Маша, чувствуя, как закрутились-забегали в голове колесики: удача сама плыла к ней в руки. Теперь главное – не вспугнуть ее!
– Слушай, ты могла бы вспоминать об этих «Грачах» не так часто… Мне совершенно неинтересно, что ты им сказала и что они тебе ответили! – с плохо скрываемым раздражением попросил Женя.
– Ревнуешь? – лукаво сощурилась Маша. Уже ничто не напоминало о ее недавних слезах.
Он промолчал.
– Жека, а я замерзла… – пожаловалась Маша и зябко передернула плечами. – А между прочим, я только после болезни… Не хотелось бы снова с температурой слечь…
– Тогда пойдем, я тебя домой провожу, – откликнулся Женя.
– Пойдем.
И обоим было заранее известно, что произойдет дальше: Маша пригласит его подняться, он согласится, чуть ли не с порога она сунет ему в руки гитару и вскоре запоет своим необыкновенным, проникающим в самую душу голосом…
5
А на другом конце Москвы, в своей крохотной комнатке, свернувшись калачиком на диване и накрывшись с головой своим любимым клетчатым пледом, лежала Люся Черепахина. Она не спала, хотя со стороны, если бы кому-то удалось заглянуть под плед, могло показаться именно так: закрытые глаза, ровное дыхание и отрешенное выражение лица, какое обычно бывает только у спящих людей. Ни обиды, ни даже горечи не было сейчас в душе у Люси. Одно опустошение, вынести которое подчас бывает тяжелей, чем самую смертельную обиду. Потому что обида, какой бы сильной она ни была, все-таки живое чувство. А вот пустота – нет. Ничего страшнее пустоты и быть не может, особенно когда речь идет о человеческой душе и сердце. А в уставшей голове девушки, одна тяжелее другой, медленно ворочались мысли: «До чего же все зыбко и нелепо в этой жизни! Ведь если бы я не сказала, что мне не хочется идти в кафе, ничего бы не случилось… Нет, эта настырная девица все равно бы явилась так или иначе, – возразила себе Черепашка. – И ведь в такой день!.. Хотя днем позже, днем раньше – какая разница. Но Женька-то! Смотрел на нее, как кролик на удава, у него даже голос стал неузнаваемым. А может, он просто боится ее? Нет, он просто ее любит. Все это время он старался обмануть себя, убедить в том, что забыл Машу, разлюбил… Убедить себя, а заодно и меня. Но он же просил меня остаться. Говорил: «Не уходи!» Даже два раза. Да, но как он это делал! С какими глазами и каким голосом! Нет, если бы Женька действительно хотел, чтобы я осталась, он бы меня догнал, а он даже и попытки такой не сделал. Стоял как зомбированный… Ой! – Черепашка откинула с лица плед и даже глаза открыла, настолько неожиданной была явившаяся вдруг догадка: – А может, Маша его и правда приворожила?! А что, сколько угодно таких случаев! Иначе чем еще можно объяснить, что Женька не видит, не слышит, не чувствует, что каждое слово этой девицы насквозь фальшиво? Ведь он же совсем не дурак, а в ее присутствии ведет себя как полный кретин. Ну почему мне так не везет? А вдруг на нас с мамой лежит родовое проклятие? – Никогда раньше Черепашке такие мысли в голову не приходили. Она вообще не верила ни в заговоры с приворотами, ни в страшные проклятия. Но что еще оставалось думать бедной девушке? – Ведь мама такая симпатичная, остроумная, на телевидении работает, а все одна и одна… Даже не видела ни разу, чтобы ее кто-нибудь до дому провожал! Никогда мама не рассказывала о своих поклонниках, а ведь она еще такая молодая… И что она видит, кроме своей работы и дома? Крутится как заведенная, и никакой личной жизни! А у меня? Чем такая, лучше бы уж совсем не было! Сначала Геша Ясеновский, теперь вот Женька… Ну почему, почему мне такие слабаки все время попадаются? Видимо, я сама их чем-то притягиваю… Конечно, все дело не в них, а во мне… Понять бы, что во мне не так…» – Вот на этой грустной ноте Люся бы и уснула, наверное, если бы в следующий миг громко и требовательно не зазвонил телефон.
В трубке звенел возбужденный и какой-то удивительно помолодевший голос мамы:
– Люсь! Привет! Поздравляю, это было просто здорово! Твой Женька такого шуму у нас в редакции наделал! Только о нем все и говорят: открытие года, новая рок-звезда… Кстати, он сейчас у нас? – И, не дожидаясь ответа, Елена Юрьевна затараторила снова: – Передай ему мои поздравления! Ты тоже, кстати, была сегодня на высоте. Эй, ты чего там притихла? – заподозрив неладное, спросила мама.
– Все в порядке. Я просто устала. Ты скоро придешь? – спросила Люся и настороженно прислушалась: в трубке раздавалась приглушенная музыка и явно различались какие-то голоса. – Ты где, вообще, находишься?
– Дочь, я в ночном клубе, – гордо сообщила Елена Юрьевна.
– Чего ты там забыла? Я тебя жду, ужин приготовила…
– Ладно, не возмущайся. Отдай мою порцию Женьке. У меня здесь свидание, – заговорщическим голосом сообщила мама, и Люся поняла, что она прикрывает рукой трубку.
– Что? – опешила Черепашка. С удивлением она почувствовала, как в душе поднимается жгучая обида, даже комок к горлу подкатил: ей сейчас так одиноко и плохо, а мама там развлекается неизвестно с кем! И еще Черепашка поняла, что злится. И даже не на маму, а на этого самого «неизвестно кого». Все было так неожиданно и невероятно, что Черепашка стояла, слушая, как громко пульсирует в ушах кровь, не в силах произнести ни слова.
– Ну, я тебе все расскажу, когда вернусь, – заверила Елена Юрьевна. – Э-э-эй! Алло! Где ты там?
– Я здесь, – ответила, справившись с волнением, Черепашка.
– Обиделась, что ли? – удивилась мама.
– Еще чего! Развлекайся на здоровье… Только, когда вернешься… А ты, вообще, собираешься сегодня возвращаться? – спросила она так, будто бы это Лелик была ее дочерью, а не наоборот.
– Ну конечно… – окончательно опешила Елена Юрьевна. – Только…
– Так вот, – не дослушала Люся. – Постарайся не шуметь и не буди меня, пожалуйста. У меня завтра тяжелый день, – ледяным голосом попросила она, хотя ни на съемку, ни в школу ей завтра идти не надо было. В это воскресенье они с Женей собирались отправиться в Крылатское – кататься на санках. Но какие уж теперь могут быть санки после того, что произошло?
– Конечно, – отозвалась после паузы Елена Юрьевна. – Люсь, а почему ты разговариваешь со мной таким странным голосом? У тебя там ничего не случилось?
– Ничего у меня не случилось. Все. Я устала и ложусь спать. – Черепашке показалось, что мама хочет сказать что-то еще, но в следующий миг ее пальцы нажали отбой.
В эту ночь Люсе так и не удалось уснуть. Она слышала, как тихонько хлопнула входная дверь, и, поднеся будильник к окну, увидела, что стрелки показывают без пяти два.
«Интересно, на чем она добиралась? – подумала Черепашка так, словно речь шла не о ее родной маме, а о каком-то совершенно постороннем человеке. Она вскочила, на носочках приблизилась к двери, прислушалась. Больше всего Люся боялась, что Лелик приведет «этого хмыря» с собой. Но, похоже, ее опасения оказались напрасными. Мама вернулась домой одна. Люся слышала, как тихонько скрипнула дверь ванной комнаты, зашумела в кране вода. Вздохнув с облегчением, Черепашка вернулась на свой диванчик. – Жених-то, наверное, богатенький Буратино, если может себе позволить ночное такси!» – со злостью подумала Люся, залезая под плед. Вместо того чтобы как-то переключиться, заставить себя подумать на другую тему, Черепашка с того самого момента, как положила трубку, только тем и занималась, что распаляла, накручивала себя, рисуя в воображении картины, одна страшнее другой. Она представляла, как этот «неизвестно кто», он же «хмырь болотный» – самоуверенный и хамоватый – поселится в их квартире, начнет у них в доме устанавливать свои порядки, выгонит Люсю из ее комнаты и сам в ней поселится. В ее воображении этот человек был толстым, с черной бородой и усами и говорил почему-то писклявым, противным голосом. Больше всего он походил на Карабаса Барабаса из старого фильма про Буратино. Только у того голос, кажется, был низким, страшным и грубым. В этих болезненных фантазиях мама виделась Люсе растерянной, беспомощной и жалкой. Со слезами на глазах она умоляла Черепашку простить ее, шептала, с опаской озираясь на дверь, за которой возлежал на Люсином маленьком диванчике «ужасный бородач»: «Доченька, не покидай меня, останься! Он же меня убьет!» А Люся, стоя в прихожей с огромным черным чемоданом в руках, отвечала сухо и презрительно: «Привела в дом неизвестно кого, вот и живи с ним теперь, а меня оставь, пожалуйста, в покое». И так живо представляла себе Черепашка все эти кошмары, что даже слезы на глазах наворачивались от жалости к себе. При этом никакой жалости или хотя бы сочувствия к маме она не ощущала. Черепашка плакала, чувствуя себя бесконечно одинокой, всеми покинутой и ненужной даже собственной матери. И когда Люся услышала, как щелкнул выключатель в большой комнате и мама открыла постельную тумбочку, ей стоило невероятных усилий сдержать себя, чтобы не выскочить из комнаты и не высказать ей все, что Люся о ней думает. Заснула Черепашка уже под утро.
