Текст книги "Красивая жизнь"

Автор книги: Вера и Марина Воробей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Ира не возражала. Пускай говорит, что хочет. Главное – пускай посидит рядом. Потому что когда тебе плохо, нужно, чтобы рядом был хоть кто-нибудь.

– Думаешь, меня не обижали? – Алена горько усмехнулась. – Еще как. Такие уж это люди…

– А ты?

– А я – как видишь. С меня все как с гуся вода. Здесь такие правила игры: хочешь красивой жизни терпи.

Ира не раз была свидетелем того, как Егор обижал Алену, но она или делала вид, что не замечает, или отшучивалась.

– А зачем? – спросила она. – Зачем терпеть?

– Я люблю его, – просто ответила Алена. – Я еще и не то могу вытерпеть. и потом, как бы он ни отбрыкивался, а видишь – все равно со мной. Это потому, что у меня тоже есть свои уловки и свои хитрости.

Алена многозначительно улыбнулась, а Ире стало страшно. Страшно оттого, что она соприкоснулась с миром, где надо хитрить, изворачиваться и терпеть; с миром, где над тобой могут посмеяться, обмануть и унизить. Но самым страшным было то, что со временем ты перестаешь считать это чем-то диким и ненормальным и с покорностью принимаешь очередную подлость.

– Я так не хочу, – тихо, но твердо сказала она.

– А как ты хочешь? – Алена затянулась. – Может, ты ждешь принца, который примчится к тебе на всех парусах? Это глупо.

Конечно, принцев нет. Ну, может, и есть, но где-нибудь в далекой Африке – они черные и их лысые черепа блестят на солнце. Еще есть принц Чарльз, но у него лошадиное лицо, и он никогда не нравился Ире.

Она знала, что никто не приплывет за ней под алыми парусами. Никогда не приплывет, но это ее не расстраивало. Ей все равно казалось, что она достойна чего-то большего, чем пьяный поцелуй на крыльце и солнцезащитные очки «Гуччи».

– Никого я не жду, – сказала Ира. Плакать ей больше не хотелось. – Но и здесь я не останусь.

– Да? – удивил ась Алена. – Домой вернешься? «Домой мне нельзя, – подумала Ира, – они думают – я у Ани. И к Ане мне тоже нельзя – мы ведь поссорились».

Она почувствовала себя между двух огней: с одной стороны ее бесконечная ложь, а с другой – чужой обман.

– Да ладно, – примирительно сказала Алена, оставайся. Куда ты пойдешь на ночь глядя?

Идти было действительно некуда. Но оставаться с этими людьми… –

– Хочешь совет?• – спросила Алена. , «Почему-то мне все дают советы», – отметила про себя Ира и кивнула.

– Сделай вид, что ничего не произошло. Ну, вспылила, разбила очки… Главное – вовремя остановиться. Вот увидишь, тебя только уважать будут больше.

«А может, она права? – подумала Ира. – Даже самые бестолковые люди хоть раз в жизни дают дельные советы».

– Хорошо, – сказала она и улыбнулась. – Простить не могу, постараюсь забыть.

Алена засмеялась, они поднялись с холодного пола и пошли туда, где гремела музыка.

Ира поступила так, как ей посоветовала Алена: она смеялась и шутила как ни в чем не бывало. Она танцевала и с Егором, и с Максом, пила коктейли один за другим и даже попробовала курить трубку.

В этом было даже что-то приятное – делать вид, что ты сильная и равнодушная, притворяться, что ни одна вражеская стрела не попала в цель.

– Может, погуляем? – спросил разгоряченный от плясок Жэка. – Пройдемся по холодку. У меня есть с собой петарды. А?

– А обратно пустят? – забеспокоилась Алена. А то обидно встретить Новый год на улице.

– Пустят как миленькие. – Жэка потряс своими большими кулаками. – Нам охранник печать на ладошку поставит, а потом по этой печатке мы обратно вернемся. Ладушки?

Ире не очень-то хотелось идти на улицу. Было холодно, а она – в короткой юбке, и полупальто не спасет от мороза. Но все пошли, и она тоже поплелась следом.

На улице Жэка стал лепить снежки и забрасывать ими Свету, а она визжала и пряталась за Егора. Глядя на них, Ире вдруг стало по-настоящему весело, и она тоже слепила снежок, но подумала и кидать не стала. Она держала в ладонях этот снежный колобок, пока не закоченели руки, а потом осторожно положила его в сугроб – пусть катится, куда хочет.

«А все-таки хорошо», – подумала она, глядя на черное, звездное небо. Снег падал на ее запрокинутое лицо, и все обиды вдруг показались мелкими и ничтожными по сравнению с этим близким небом и мерцающим снегом.

– Вот это машина, я понимаю, – с уважением сказал Макс, и она услышала его голос как будто издалека. – Не то что наша развалина.

Он указывал на приземистую ярко-красную машину. Казалось, она съехала прямо со страницы автомобильного журнала, – такой она была новой, округлой и гладкой. Ира совсем не разбирал ась в машинах, но даже она залюбовалась этим чудом техники.

– На такой бы разок прокатиться и умереть, мечтательно сказала Алена, и в глазах у нее появился особенный блеск.

– Могу устроить, – пошутил Жэка. – Отожмем стекло металлической линейкой, откроем дверцу изнутри и, как говорил Гагарин, поехали.

Все засмеялись, а Егор вдруг застыл и приложил палец к губам.

– Стойте! – шикнул он. – Смотрите!

14

Дверца машины открылась, из нее выскочила светловолосая женщина и, путаясь в шубе, побежала прочь. А через несколько секунд вслед за ней вылез крупный мужчина, стриженный почти налысо, и бросился вдогонку.

– Люся, Я тебе все объясню! – кричал он пьяным голосом. – Люся, подожди!

Ноги его заплетались, но он все равно бежал, тяжело ступая по хрустящему снегу.

Когда они скрылись из вида, Света сказала:

– Я бы ни за что не остановилась, если бы за мной гнался такой головорез. Ужас, что творится! – И она зябко передернула плечами.

– Важно другое. – Егор отбросил в сторону сигарету. – Он не поставил машину на сигнализацию. – И что? – спросила Света.

– Глупая, – рассмеялся Жэка и обнял ее за плечи, – это значит, что мы можем немного покататься! За мной!

И не успела Ира понять, что происходит, как уже очутилась на сиденье рядом с водителем в ярко-красной, вызывающе прекрасной машине.

– Та-ак, посмотрим, что у нас здесь, – сказал Жэка тоном опытного хирурга. Он залез под приборную доску, покопался там, потом, чертыхаясь, отдернул руку.

Мотор зарычал ровно, размеренно.

– Ура! – крикнула Алена. Она сидела на заднем сиденье рядом с Егором и Максом. – Работает!

Жэка опустил стекло и посмотрел на Свету, которая стояла рядом с машиной.

– А ты?

– Я не поеду, – сказала она.

– Боишься? – широко улыбнулся он. – С нами нечего бояться.

– Нет, не боюсь. – Она отрицательно помотала головой. – Места нет. Я вас в клубе подожду.

– Ну ее, погнали, – начала беспокоиться Алена: – А то сейчас мужик вернется!

Жэка помахал Свете, поднял стекло, и машина рванула вперед, оставляя за собой вихрь встревоженного снега.

– Музыку включи! – крикнул Егор. – И погромче!

Динамики были в дверях и сзади, поэтому музыка гремела отовсюду. Ире казалось, что она спит и ей снится дурной сон. Есть такие сны, из которых никак не выбраться. Сны о том, как ты опаздываешь на поезд, или о том, как бежишь по колено в воде… Чувствуешь страх, бессилие и невозможность что-нибудь изменить.

– Ира, накинь ремень, – сказал ей Жэка. – Будет обидно если нас остановят из-за того, что мы не пристегнуты.

Сам он небрежно перебросил ремень через плечо, а Ира пристегнулась, потому что испугалась и скорости, и того, что их остановят. К тому же Жэка вел машину так лихо, что иногда их заносило на встречную полосу.

– Осторожнее; – попросил его Макс. – Когда ты за рулем– любая машина становится машиной смерти.

– Не говори под руку, – пьяно расхохотался Жэка, – а то еще хуже будет!

Неожиданно перед ними, как из-под земли, возникли две фигуры в форме. Люди в форме выбежали прямо на проезжую часть, засвистели и замахали жезлами, а Жэка едва сумел обогнуть их и остановился немного впереди.

– Черт, менты! – Было видно, что он испугался.

– Почему так быстро?– спросил Егор.

– Сматываться надо. – Жэка уже вылезал из машины.

– Мамочки, я боюсь, – завизжала Алена.

И только Ира застыла на месте, как пришибленная. Все уже были на улице и бежали врассыпную, чтобы раствориться в темных двориках и ночных магазинах, а она так и сидела на месте, парализованная страхом. «Надо бежать», – подумала она, но ноги не слушались. Она попыталась отстегнуть ремень, но он заел и не поддавался. Она рванулась вперед, но ремень, как живое и злобное существо, обхватил ее еще крепче.

– Стойте! Помогите! – крикнула она. – Я не могу отстегнуться!

Но было уже поздно. – Выходи из машины!

Дверцу открыли, и она увидела двух запыхавшихся молодых милиционеров. У них были широкие, недовольные лица и прищуренные глаза. С перепугу ей даже показалось, что они братья-близнецы, но ::по было не так: просто все недовольные люди в форме похожи друг на друга.

– Вылезай, приехали,– сказал один из них.

– И побыстрее, – добавил другой.

– Я не могу, – сказала Ира сдавленным голосом и показала на ремень. – Не могу.

Один из них нагнулся и легким движением отстегнул ремень. Ира вылезла из машины, поправила юбку и встала перед ними, не зная, что будет далыле.

– Чья это машина? – спросил один.

– Не знаю, – ответила она, и это было правдой.

– А кто был за рулем? – спросил он. – тоже не знаешь?

– Не знаю – ответила Ира и опустила глаза.

– А слово «угон» тебе ни о чем не говорит. – спросил другой милиционер.

Ира беззвучно заплакала. Слезы текли по щекам и по носу, но она их не вытирала.

– Хорошо, отвезем тебя в отделение, там разберутся, – сказал он.

Ире хотелось попросить, чтобы ее отпустили домой, потому что она ни в чем не виновата, но она понимала что это бесполезно. Говорят, не пойман – не вор. А уж если тебя поймали, никто не будет особенно разбираться. Ира бросила прощальный взгляд на ярко-красную приземистую машину, и в ночной темноте автомобиль показался ей большим зверем, с которого содрали шкуру.

– Все у нас не так, как у людей, – говорил один милиционер другому, когда они ехали в ближайшее отделение. – У других – праздник, елка и шампанское, а у нас – малолетняя угонщица.

«Теперь меня посадят в тюрьму, – подумала Ира и заплакала еще сильнее. – Лет на пятнадцать-двадцать».

Она представила, как в полосатой пижаме гулеяет по тюремному дворику, заложив руки за спину и заплакала в голос.

15

В отделении милиции как будто не было никакого Нового года. У людей были или несчастные, или озабоченные лица, и совсем никто не улыбался. Ира Продиктовала свое имя, фамилию и домашний телефон.

– А теперь посиди вот здесь, в «обезьяннике», сказали ей.

– В этой клетке?! – испугалась Ира.– Но я же не преступница!

– Разберемся. А пока – посиди.

За решеткой на узких лавках сидели и лежали люди, лишенные Нового года. Ира тоже села на краешек лавки и огляделась по сторонам. Пьяный, неопрятно одетый – мужчина спал, свесив руку на пол, и храпел так, что становилось тошно. Крашеная блондинка громко и непристойно ругала, своего мужа, правоохранительные органы и почему-то Санта-Клауса. Она прикуривала одну сигарету от другой и.сплевывала на пол. В углу расположился целый цыганский табор их было человек шесть, и они то тихо пели, то разговаривали друг с другом на своем непонятном языке.

«Этого не может быть, – Ира зарыла глаза, чтобы не видеть своих сосоедей, и заткнула уши, но все равно слышала и храп, и ругань, и пение. – Это не я. Это не со мной».

Она посмотрела на часы – половина двенадцатого. Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь.

«Неужели я весь год просижу за решеткой?» – с тоской подумала Ира.

К ней подошла старая цыганка и потеребила ее за плечо.

– Погадаю, милая, – настойчиво говорила она. – Все как есть тебе расскажу. Дай матери денежку.

– У меня нет денег, – сказала Ира и показала пустые ладони. – Совсем нет.

– Хоть рублик дай, хоть копеечку, – не унималась цыганка. – Молодая, красивая… Нельзя врать. – Я правду говорю, – сказала Ира. – Отстаньте.

– Злая ты, грубая,– сказала старуха. – Не будет тебе пути, и без ладони вижу.

– Не будет, ну и не надо, – пробурчал а Ира. Пока все мои пути вели только в тупик.

Цыганка отошла, бормоча что-то нехорошее на своем языке, и Ира вернулась к своим мрачным мыслям.

«Где они сейчас? – думала она о своих неверных друзьях. – Наверное, уже в «Кашалоте». Открыли шампанское и ждут, когда пробьют куранты. А обо мне и не вспоминают…»

Они ее бросили. Бросили одну на ночной дороге.

Оставили дожидаться милиции в угнанной машине. С этим было трудно смириться.

«Ничего, – успокаивала себя Ира, – выйду из тюрьмы и, как граф Монте-Кристо, всем отомщу. Они еще узнают, на что я способна».

Ира вытерла слезы и одернула юбку на коленях.

«А у Ани сейчас хорошо, – подумала она, и се сердце больно сжалось. – Они сейчас все вместе, телевизор смотрят, желают друг другу счастья… А со мной после всего и разговаривать не захотят».

Она снова закрыла глаза и представила себя там, у Ани. Представила елку в гирляндах, домашний торт на столе, новогоднее обращение президента…

«Все это могло бы быть моим, – с горечью поду..,. мала она. – И елка, и торт, и президент. А я от всего этого отказалась».

Досадно, когда все в жизни идет кувырком, но почти невозможно пережить, если ты сам тому виной.

– Дмитриева, на выход! – услышала она чей-то резкий голос.

Ире не хотелось никуда идти, потому что дальше может быть только хуже, – это она знала наверняка.

Ира встала и пошла – голова опущена, руки болтаются, как на шарнирах. Теперь больше никогда, никогда она не сможет жить с гордо поднятой головой.

– Ира! – услышала она мамин голос. – Ира, дочка! Она подняла голову и увидела своих родителей.

Ей показалось, что они не виделись целую вечность и за эту вечность родители успели постареть. На маме было то же праздничное шелковое платье, что и утром, но в этом мрачном месте оно выглядело странно. И еще мама плакала – неправдоподобно крупными, прозрачными слезами.

– Мы можем идти? – спросил папа у милиционера.

– Да, распишитесь здесь и идите, – ответили ему. А ты, – он обратился к Ире, – придешь в четверг на административное собрание.

– Зачем? – чуть слышно спросила она.

– Как это – зачем? Будем выяснять обстоятельства.

Они шли молча, невольно шагали в ногу и не смотрели друг на друга.

– Видишь, к чему приводит твоя доброта, – сказал папа маме. – Это ты ее так распустила.

Мама молчала, и Ира боялась на нее посмотреть, чтобы снова не увидеть слезы в ее глазах.

– Ты говорила, что пойдешь к Ане, – наконец сказала мама. – Ты говорила, там будут ваши одноклассники.

– Я соврала, –призналась Ира. – Я была в «Кашалоте».

– Замечательно! – Папа крикнул так, что вспугнул птицу, сидящую на дереве, она взлетела, и с ветки посыпался снег. – Наша ,четырнадцатилетняя дочь ходит по ночным клубам и угоняет иномарки. Прекрасно!

– Подожди, – остановила, его мама. – Это ,все потом.

– Да? – На папином лице, было возмущение и непонимание. –,Потом? А что сейчас?

– А сейчас мы должны ей помочь, – твердо сказала мама. – Потому что ей трудно.

Когда они пришли домой, на кухонных часах была половина первого. Новый год пришел незаметно, подкрался, пока люди были заняты своими делами.

В ту минуту, когда били куранты, и мама, и папа, и Ира шли по пустынным улицам и спорили. Они не подняли бокалы с шампанским, не загадали заветные желания, не пожелали друг другу счастья.

Но они были вместе, а это главным. А Новый год приходит даже к тем, кто в ссоре.

16

– Как ты оказалась в этой машине? – Женщина в милицейской форме, коротко стриженная, совсем без косметики, сидела за столом напротив Иры и смотрела ей даже не в глаза, а – переносицу, туда, где должен располагаться третий глаз.

«Она похожа на удава», – подумала Ира. Но оттого, что с ней разговаривала женщина, а не мужчина, Ире почему-то было легче.

– Случайно, – сказала Ира. – Какие-то люди предложили покататься, вот я и села. – Незнакомые люди?

– Да, я их не знаю.

– Как они выглядели?

– Было темно, – запинаясь, сказала Ира, – да и ехали мы совсем недолго.

– Ты села в машину к совершенно незнакомым людям? – спросила женщина-удав. Было понятно, что она не верит ни одному Ириному слову.

– Мы вместе были в клубе, в «Кашалоте», – сказала Ира. – Я думала, это их машина.

– Хорошо, а почему, когда они бросились бежать, ты не побежала?

– Я не поняла, что происходит. Я не сделала ничего плохого и не думала, что мне нужно скрываться.

Женщина-удав усмехнулась, достала пачку дешевых сигарет и закурила.

– Хотела бы я знать, кого ты покрываешь, – сказала она. – И почему.

Ира подумала о тех, из-за кого она здесь очутилась. Они ведь даже не позвонили, не поинтересовались, что с ней. Убежали, и все. Как будто так и надо.

Но она твердо знала, что не может, не имеет права назвать их фамилии и имена. И не ради их, а ради самой себя.

– Объясняю ситуацию, – сказала женщина. Тебя поймали на месте преступления. Правда, владелец машины еще не заявлял об угоне, но уверяю тебя – заявит. И если не будет других подозреваемых, за все придется отвечать тебе.

– Но я ее не угоняла! – Ира заплакала и вскочила со стула. – Я и машину-то водить не умею!

– В таком случае – думай, вспоминай. Теперь можешь идти.

– А что со мной будет? – спросила Ира уже в дверях.

– Что? – Женщина уже начала перебирать бумаги на столе и как будто забыла про Иру. – А-а, что будет? Отправят в колонию для несовершеннолетних, вот что.

Ира на нетвердых ногах вышла на улицу. В голове был туман и пустота, и только страшное и чужое слово «колония» вертелось на языке.

Как это могло получиться? Каждый поступок в отдельности был мелким и безобидным, а из всего вместе получился кошмар. Ире казалось что ее уже нет, а есть какая-то другая – непутевая и глупая девочка, к судьбе которой она оставалась равнодушна.

«Да и что я могу сделать, – думала Ира. – Даже если рассказать правду – все равно меня не отпустят, но пострадают и другие. И пускай они меня предали. А я – не хочу. И зачем я только села в эту машину? Никто не заставлял. Все сели, и я туда же».

Если бы жизнь была фильмом и можно было бы отмотать пленку обратно, Ира бы обязательно это сделала. До того момента, как она села в эту злосчастную машину. Или нет, еще раньше – до того, как она пошла в «Кашалот» С Максом. А может быть, еще раньше?

– Привет. – Передней стоял Макс. Лицо его было взволнованным и серьезным.

«О нем подумаешь, он и появится», – подумала Ира и не поздоровалась в ответ. Она знала: сейчас он будет просить прощения, говорить, что они растерялись и бросили ее случайно, но она не поверит. Не поверит и не простит. Никогда.

Он пошел рядом, стараясь заглянуть ей в лицо. Ира смотрела себе под ноги, на носки ботинок, и молчала.

– Тебя уже вызывали? – спросил он. – Ну, насчет нашей поездки… Вызывали?

Ира посмотрела на его чистое лицо, заглянула в его глаза цвета болотной жижи и усмехнулась. В этих глазах она прочитала страх. Дикий, не поддающийся разуму страх быть разоблаченным.

– Ну вызывали, – спокойно и равнодушно ответила Ира.

– И ты уже ходила? – Голос Макса дрожал.

– Ну ходила, – сказала она тем же тоном.

– И что? Что ты им сказала?

– Ничего особенного. – Она пожала плечами. – А ты-то что волнуешься?

– Мне нужно с тобой поговорить. – Он нервно огляделся по сторонам. – Зайдем в кафе?

Он предложил ей сесть за самый дальний столик не спросил, чего она хочет, а сам принес две чашки кофе. Потом долго молчал, шарил глазами по сторонам и кусал потрескавшиеся губы. Ира тоже молчала и пристально смотрела на него.

– Понимаешь, – наконец заговорил Макс, – тут такое дело… Ты, пожалуйста, не говори о нас с братом… Ну, о том, что мы вместе… это…

– Угоняли машину, – подсказала ему Ира.

– Ну, зачем так грубо? – натянуто и смущенно улыбнулся Макс, как будто она сказала что-то неприличное. – Жэке восемнадцать, поэтому никак нельзя, чтобы на него вышли. Для него угон – это статья. А мне… Мне в этом году поступать. А там, куда я собираюсь, все очень строго… В общем, никак… ты понимаешь?

– Как не понять. – Ира закивала и выпятила нижнюю губу в знак глубокого сочувствия. Она не понимала, как ей удается сохранять такое спокойствие, не понимала, как получается говорить таким ровным голосом. Просто все казалось пустяками по сравнению со страшным словом «колония».

– А мне что делать? – спросила она.

Макс стал торопливо набивать трубку и чиркать зажигалкой.

– А тебе? Тебе мы поможем, ты только скажи. Наши родители – очень уважаемые люди, они на все ради нас готовы. Мы за тебя штраф заплатим, и вообще…

Ира отставила от себя кофе и сказала:

– Я кофе не пью. У меня от него голова болит.

– А чего ты хочешь? – Макс потянулся за бумажником. – Я тебе мигом принесу.

– Спасибо. – Ира тяжело вздохнула. – Что-то ничего не хочется.

Макс посмотрел на нее с подозрительность. И затаенным страхом: что она выкинет теперь, когда вся их жизнь зависит от одного ее слова.

– Жалко, Макс, что мы поговорили только сейчас, – сказала Ира. – Жалко, что ты не позвонил раньше.

– Я не мог, – сказал он. – Так получилось.

– Жалко потому, – не слыша его, продолжала она, – что этот разговор мог бы изменить мои показания.

– Но ты же ничего не сказала? – почти крикнул Макс, и его трубка погасла.

– Да, ничего кроме правды, – сказала Ира и посмотрела на ,него в упор. – Разве тебя в школе не учили, что взрослым надо говорить только правду? Особенно взрослым с погонами?

Макс резко вскочил, и отодвинутый стул с грохотом упал на пол. Макс смотрел на Иру горящими от ярости глазами, как будто хотел ее испепелиь взглядом, но после холодного взгляда женщины-удава ей теперь все было нипочем.

– Ах ты, мерзавка! – Макс не владел собой, и ему было наплевать на приличия. – Да кем ты себя возомнила? Как ты посмела?

Ира томно улыбнулась ему и сказала:

– С каждой минутой ты мне нравишься все больше и больше.

Эти слова и спокойствие Иры окончательно взбесили Макса. Он сначала побагровел, потом мертвенно побелел, и она даже испугалась за его здоровье.

– Ух, зря мы тебя приняли в свою компанию! – потрясая кулаками, закричал Макс. – Зря! А я ведь с самого начала говорил, что не наша ты!

Ира смотрела на него и не могла понять, куда девался прежний Макс – утонченный, изысканный и красивый. Перед ней кривлялся какой-то безобразный паяц – трясся от бессильной ярости, в отчаянии заламывал руки…

– Оказывается, плохие люди тоже курят трубки, скорее для себя, чем для него, сказала Ира, встала и направилась к выходу.

– Стукачка! – прошипел он ей вслед. – Ну, ничего, ты нас еще узнаешь…

«Надо же, – подумала Ира, – а ведь еще немного и я могла бы в него влюбиться… »

17

Около самого дома Ира встретила Кахобера. Он шел ей навстречу и улыбался – широко, как умел только он один. И Ира улыбнулась ему в ответ, – улыбнулась искренне и открыто, как не улыбалась уже давно.

Столько неприятных событий произошло за последнее время, что Ира совсем забыла о Кахобере. И теперь он показался ей существом из другого, лучшего мира, где люди не предают друг друга, где нет ярко– красных машин и страшного слова «колония».

– Здравствуйте, – сказала ему Ира. – С Новым годом.

И еще она хотела сказать «я люблю вас», потому что в душе у нее поселилось отчаяние, и это отчаяние давало ей право говорить любые слова. Но Кахобер вдруг перестал улыбаться, и слова любви остались невысказанными.

– Ира, я все знаю, – сказал он.

Она исподлобья взглянула на него и тут же отвела глаза.

– Вы теперь меня ненавидите?

Он молчал, может быть, секунду, а может быть, три. Но ей и эти мгновения показались длинными, как полярная ночь.

– Нет, – он снова улыбнулся, – я не могу тебя ненавидеть.

– А зря, – сказала Ира. – Потому что все вокруг меня ненавидят, а все не могут ошибаться.

– Кто это – все? – Кахобер стал оглядываться по сторонам, как будто хотел увидеть этих «всех». Erop? Или Света? А может быть, Орловы.

– И они тоже, – кивнула Ира. – А откуда вы все знаете?

Кахобер хитро сощурился, и она увидела морщины, которые пролегли вокруг глаз, как лучи вокруг солнца.

– Работа у меня такая, – сказал он. – А больше ничего не скажу.

Они сели на лавку около Ириного дома. Кахобер стал что-то чертить веточкой на снегу, а она обхватила голову руками.

– Что теперь со мной будет? – Она спросила это так, как будто в нем одном было ее спасение и надежда.– Меня отправят в колонию?

– Нет, – сказал Кахобер и резким движением перечеркнул свои рисунки. – Думаю, что нет. Но теперь ты больше не имеешь права на ошибку.

– Я знаю, кто угнал машину, – чужим, внезапно охрипшим голосом сказала она.

– Я тоже. – Кахобер внимательно посмотрел на нее.

– Но я ничего не сказала. Никому не сказала.

Снег падал Кахоберу на усы, и он был похож на Деда Мороза, уставшего разносить подарки.

– Наверное, это правильно, – тихо сказал он. А может быть; и нет, но только иначе нельзя.

«Как я могла его на кого-нибудь променять! – подумала Ира, и ей захотелось плакать от раскаяния, от боли, от щемящей нежности. – Ему ничего не нужно объяснять; он все и так понимает…»

– Но все равно я чувствую себя самым плохим человеком на земле, – сквозь слезы проговорила Ира.

– Ты не плохая. – Кахобер осторожно коснулся ее плеча, как будто даже легкое прикосновение могло причинить ей боль. – Ты попала в беду. А это разные вещи.

Они смотрели на падающий снег и молчали.

– Знаешь, – негромко сказал Кахобер, – что я себе представляю, когда мне трудно?

– Что?

– Утро перед битвой на реке Калка. Помнишь такую?

Ира не помнила, потому что эту битву проходили давно, но все равно кивнула, чтобы не обижать Кахобера, как учителя истории.

– Так вот, я представляю это прохладное, тревожное утро перед битвой. Воины спят неспокойным сном а их кони стоят в реке и пьют воду, по колено в воде и тумане. И я знаю, что будет бой, и бой этот будет проигран, и будет стыдно и плохо. А.потом.

– Что потом? – почему-то шепотом спросила Ира.

– А потом все будет хорошо, – улыбнулся Кахобер.

Дома Иру никто не ругал. Все разговаривали друг с другом тихими, приглушенными голосами, как будто случилось горе. Ира никуда не ходила, даже в магазин, хотя покупать хлеб и молоко было ее обязанностью. Она сидела за своим письменным столом и рисовала. На белом листе появлялась широкая река, над ней – серое небо, расчерченное птичьими стаями, а в реке по колено в воде – лошади с умными и печальными мордами.

– Что это? – спросил папа. Он стоял у нее за спиной и смотрел на рисунок.

– Это река Калка, – сказала Ира. – Это утро перед боем.

– А почему у лошадей такие грустные глаза? Папа попытался улыбнуться, и Ира была ему благодарна за эту попытку.

– А ты разве не знаешь? – Ира повернулась к нему. – Ведь битва будет проиграна. Может быть лошади заранее знали об этом?

– Вечно ты что-нибудь выдумываешь! – сказал папа и осекся. Эти слова прозвучали как намек на ту ложь, которой Ира заполонила их жизнь.

– Выдумываю, – подтвердила она. – Но обещаю, это в последний раз.

Внезапно зазвонил телефон, и они вздрогнули.

Последнее время телефонные звонки не предвещали ничего хорошего.

– Я подойду, – сказал папа, и лицо его помрачнело. Он долго говорил по телефону. Ира поняла, что речь шла о ней, и заткнула уши. Лучше потом все узнать от папы, чем вслушиваться в обрывки фраз, обмирая от страха на каждом слове.

– Ну что? – спросила она, когда папа вошел к ней в комнату. Мама тоже вбежала за ним следом, вытирая руки о полотенце, она заглядывала папе в лицо, пытаясь прочитать на нем известия о судьбе дочери.

– Не может быть. – Папа сел на диван и обхватил голову руками. – Этого не может быть, – сказал он и рассмеялся, как безумный.

«Пятнадцать лет строгого режима», – решила Ира, глядя на папу.

«Отчисление из школы и принудительные работы», – подумала мама.

– Ира, – заговорил папа, – Ирочка, твое дело прекращено!

– Как прекращено? – одновременно спросили и Ира, и мама.

– А так! – Папа вскочил и стал ходить кругами по комнате. – Они нашли того, кто на самом деле угнал машину!

– Как нашли? – упавшим голосом сказала Ира. – Его нашли? Но я же ничего не говорила…

«Теперь все решат, что я – предатель, – подумала Ира. – Неужели это Кахобер все рассказал?»

– Ты представляешь, – он схватил маму за руки и стал ходить по комнате уже с ней вдвоем, – этот человек – самый настоящий угонщик! – Со стороны могло показаться, что они танцуют менуэт. – Семь угонов за последние пять месяцев…

– Последние пять месяцев? – Ира тоже встала. Но он только недавно приехал в Москву!

– И теперь он задержан, – не слушая ее, говорил папа. – А с тебя сняты все обвинения!

Телефон зазвонил снова. Папа подскочил к аппарату, сорвал трубку, что-то коротко ответил и заглянул к Ире в комнату.

– Это Света, – сказал он. – Хочешь, я скажу, что ты занята?

Ира не хотела разговаривать со Светой, особенно теперь. Но ведь нельзя же всю жизнь прятаться за широкой папиной спиной.

– Я поговорю, – твердо сказала она. – Я сама.

– Ирка! – Толос у Светы был радостный и обычный как будто не случилось ничего плохого. – Ты уже знаешь? С ума сойти! Тот мужик, который выбежал из машины за женщиной в шубе, – это он! Он угонщик! Его поймали, а мы получается и ни при чем!

– А вы, и так были ни при чем, – сказала Ира. Это ведь меня поймали. Это я встретила Новый год в обезьяннике. Это со мной разговаривал следователь…

– Ну, ладно, Ирка, – примирительно сказала Света, – не кипятись. Все же обошлось. Мы очень за тебя волновались.

– Да, волновались, – сказала Ира. – И это волнение помешало вам прийти, позвонить, узнать – жива я или нет! – Она не хотела казаться слабой, но слезы оби все равно зазвенели у нее в голосе.

– Не будь злопамятной, – строго сказала Света. – Тебе это не идет.

– Это все? – Спросила Ира. Она не хотела продолжать разговор, боялась наговорить Свете кучу гадостей, за которые потом будет стыдно.

– Нет, еще все наши просили передать, что ты – человек.

– Да, я девочка что надо, – в тон ей сказала Ира.

– Мы, честно говоря, думали, что ты расколешься, а ты – никого не выдала, – продолжала Света. – Макс очень• извиняется перед тобой. Он тебе чего-то лишнего наговорил?

– Да, немного, – иронично сказала Ира, но Света не уловила этой иронии.

– Подумаешь, чего только между друзьями не бывает! А потом мирятся и – как нив чем не бывало…

Ира слушала свою бывшую подругу и поражалась, как гладко и складно все у нее выходит. Тебя поцеловали? Пустяки. Тебя предали? Ерунда. Тебя обозвали последними, словами? Подумаешь!

– Я так не могу, – сказала Ира и повесила трубку. Она не хотела жить в таком ,мире, где ничто ничего не значит.

18

С самого утра у Иры было такое чувство, что сегодня она должна сделать что-то важное. Она встала рано, долго стояла под душем, потом причесалась тщательно и гладко и вышла на улицу. В руках у нее был рулон, завернутый в газету.

Она впервые за долгое время чувствовала себя так, как если бы ее досрочно освободили из тюремного заключения. Все вокруг было интересным и заслуживающим внимания: и ворчливая дворничиха, и выводок белых котов, которых она подкармливала, и дурно пахнущая рыба, которую с жадностью поедали эти коты.