Текст книги "Королевское зерцало"

Автор книги: Вера Хенриксен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

II. ОЖИДАНИЕ

Такого прибоя, как здесь, на Борге, Эллисив еще не видывала. Волны вздымались и с ревом обрушивались на отвесную скалу, выступавшую в море.

Этот гул не давал ей покоя. Она спросила священника, бывает ли здесь когда-нибудь тихо. Тот, усмехнувшись, ответил, что сейчас здесь еще тихо – вот когда налетит буря…

Эллисив задумалась, что же с нею будет, если теперь ее донимает такая мелочь. Всего несколько дней, как Харальд поручил ее с дочерьми заботам Оркнейского епископа Торольва. Епископ Торольв жил на маленьком, открытом всем ветрам острове Борг, лежащем к северо-западу от острова Россей.

Название Борг [10]10
  Крепость (норв.).


[Закрыть] подходило острову. Он вздымался из моря, скошенный, с высоким западным берегом, и напоминал крепкий пень. Низкой была только та часть острова, что смотрела на Россей, во время отлива с Борга на Россей можно было перейти посуху. Правда, это было не так просто – на дне торчало множество острых скал и каменных глыб. Тем, кто не знал этих мест, плавать здесь во время прилива было опасно.

Эллисив томилась на острове.

Но выхода не было, ей оставалось только терпеть. Уходя на юг, Харальд предупредил, чтобы от него не ждали скорых вестей. С тех пор прошла только неделя и три недели, как они покинули Солундир.

Путь от Солундира до Оркнейских островов преодолели быстро: ветер все время был попутный. Правда, ненадолго они задержались на Хьяльтланде, там подошло еще несколько кораблей.

На Оркнейских островах к Харальду присоединились корабли с Южных островов и из Ирландии. В Англию Харальд отправился уже с тремя сотнями кораблей. С ним поплыли также молодые оркнейские ярлы Паль и Эрленд сыновья Торфинна.

Харальд рассказал, что это их отец Торфинн ярл сын Сигурда Толстого привез на Борг епископа.

Торфинн был упрямый, жестокий и своенравный. Но, совершив паломничество в Рим, он точно переродился.

– Хотелось бы мне узнать, как это папе римскому удалось укротить его, – сказал Харальд.

Он не упускал случая выразить презрение к западным епископам, но больше всех не жаловал папу римского.

Епископа Торольва, норвежца по происхождению, рукоположенного архиепископом Гамбургским и Бременским, Торфинн привез из Йорвика. И построил для него на Борге церковь во имя Христа Спасителя. В алтаре церкви хранился ларец с величайшей святыней – покровом, который касался раки апостола Петра. Торфинн получил его от самого папы.

– Пожалуй, и я мог бы извлечь выгоду из Олава Святого, – сказал Харальд, высоко подняв одну бровь. – Почему бы мне не начать торговать тем, что от него осталось. Подумай, сколько ткани можно купить на одну нумизму и продать ее, разрезав на лоскуты, прежде чем люди заподозрят неладное. Можно дорого брать за эти лоскуты или дарить их в знак особой милости.

Рядом с церковью Торфинн построил себе усадьбу. В ней он провел остаток жизни и широко прославился своими добрыми делами. Не так давно он умер, и его похоронили у церковной стены.

В тот день Эллисив пришла в церковь Торфинна. Она часто молилась здесь за конунга Харальда.

Однако вымаливать ему победу она не смела – она молилась о спасении души Харальда и просила дать ей силы перенести грядущие испытания. Стоя на коленях на земляном полу, она произносила слова, дававшиеся ей с трудом и причинявшие боль.

Скрипнула дверь, Эллисив вздрогнула и обернулась.

Вошел священник. Увидев Эллисив, он было остановился, но потом прошел к алтарю. От его проницательного взгляда Эллисив сделалось не по себе.

Она поднялась с колен и села на каменную скамью у стены.

Что-то необычное было в этом священнике, он как будто избегал ее. Она видела его уже не раз, но он никогда не приветствовал ее, как другие священники. Эллисив старалась припомнить, чем она могла вызвать такую враждебность. Ей казалось, что прежде она никогда не встречала его – у него было запоминающееся лицо: правильные черты и серовато-зеленые глаза со странным выражением. Она спросила у епископа Торольва, кто этот священник, но епископ, всегда такой обходительный, сделал вид, будто не слышал вопроса.

Эллисив отбросила мысли о священнике, Жизнь научила ее, что каждый имеет право на свою тайну. Она снова задумалась о Харальде.

С тех пор как они покинули Солундир, толком поговорить им так и не удалось. Лишь накануне отплытия с Оркнейских островов Харальд ненадолго остался с Эллисив с глазу на глаз.

– Почему ты такая грустная? – спросил он. – Разве тебе не хочется стать королевой Англии?

– Хочется, но не любой ценой, – ответила Эллисив. – Ты же сам сказал, что пойдешь в этот поход, даже если это противно воле Божьей.

– Не укоряй меня за это.

Эллисив с удивлением посмотрела на Харальда. На ее памяти он впервые допустил, что его поступок может заслуживать укора.

Он был очень серьезен, на лице не было и тени усмешки.

– На этот раз мне нельзя отказываться от похода, – сказал он. – Судьба предопределила его еще при жизни моей матери.

– Почему ты так считаешь?

– Всю жизнь я шел к этому походу. Мне было предназначено стать конунгом, но жажда власти во мне так велика, что одной Норвегии мне мало. Я долго ждал такого благоприятного случая.

– Не понимаю.

– Сейчас поймешь. Этой зимой, после смерти конунга Эдварда сына Адальрада, престол Англии занял Харальд сын Гудини. Но кто такой Харальд? И кто был Гудини, его отец? Гудини стал ярлом Кнута Могучего, но добиться у Гудини или у его сыновей, к какому роду они принадлежат, не мог никто, одно ясно – они не из хёвдингов. С конунгами Харальд сын Гудини породнен разве тем, что мать его была сестрой Ульва ярла, женатого на Астрид дочери Свейна конунга, сестре Кнута Могучего. Но это еще не дает ему права наследовать английский престол.

– Я с тобой согласна. Ну а что ты скажешь о Тости ярле, брате Харальда сына Гудини, который был в Норвегии в начала лета? Вы как будто расстались друзьями?

– Вряд ли это можно назвать дружбой. Тости – лукавый человек, он и сам не прочь стать конунгом Англии. Да только сил не хватает. Вот он и задумал добыть себе власть чужими руками. Сперва он побывал в Руде, где подбивал Вильяльма Незаконнорожденного выступить против Харальда, родного брата Тости. Потом приехал в Норвегию и уговаривал меня принять участие в походе на Англию. Я-то понимаю, он надеется, что Харальд сын Гудини, Вильяльм Незаконнорожденный и я уничтожим друг друга и откроем ему путь к престолу.

– Не понимаю, зачем тебе с ними связываться. Это хуже собачьей свары.

– У меня все рассчитано точно, как при постройке корабля. Вильяльм Незаконнорожденный готов к походу на Англию. Это я знаю наверняка. Мне даже сдается, что он в пути, если уже не прибыл туда. Я хочу, чтобы он сразился с Харальдом сыном Гудини. А я буду сражаться с победителем, который, скорее всего, будет уже так ослаблен, что я с легкостью разобью его.

– А Тости сын Гудини, как ты с ним поступишь?

Харальд засмеялся.

– Там видно будет. Тости клялся, что обеспечит мне в Англии сильную поддержку. Если он обманет меня, ему несдобровать, если же это правда, я, возможно, позволю ему сохранить звание ярла.

Эллисив промолчала.

– Теперь ты понимаешь, что откладывать поход нельзя?

Эллисив не отвечала.

– Молчишь?

Ей казалось, что ему почему-то очень важно получить ее одобрение.

– Конечно, любой скажет, что тебе, скорей всего, удастся одержать победу, – задумчиво сказала Эллисив. – Но если твоя победа не угодна Богу?

– Елизавета, ты хуже священника!

– Еще бы, ведь твои священники не смеют тебе перечить.

– Ты не хочешь, чтобы я победил?

– Если ты завоюешь Англию, ты угомонишься?

– Пожалуй, – не сразу отозвался он. – Впрочем, не знаю. Неплохо было бы завладеть Дублином. Ирландцы так грызутся между собой, что сладить с ними ничего не стоит. Потом Дания – я не прочь ощипать Свейна сына Ульва, как глухаря.

Он опять засмеялся, его стремление к власти было заразительно, и Эллисив стоило большого труда не поддаться ему.

– Зачем тебе столько владений?

– Не дочери Ярослава спрашивать про это. В моих руках окажется вся торговля на западе, так же как в руках твоего отца оказалась торговля на востоке, когда он взошел на Киевский престол.

– Тогда почему бы тебе не завладеть и Рудой, чтобы закрепить за собой весь торговый запад? – предложила Эллисив.

– Ты права. – Харальд не заметил в ее словах насмешки. – Но Руда [11]11
  Руан.


[Закрыть] так и так окажется в моих руках: если Харальд сын Гудини и разобьет Вильяльма Незаконнорожденного, я потом разделаюсь с Харальдом, если наоборот – одержу верх над Вильяльмом.

Теперь ты видишь, мне необходимо идти в Англию. Даже сам Господь должен понять это.

Эллисив помолчала. Потом произнесла:

– Ладно, меня ты убедил. Но боюсь, что Господа Бога уговорить не так просто.

Харальд улыбнулся, поднял бровь.

– Отчего же? За меня будут молиться благочестивые женщины. Ты и наша Мария. Да еще Пресвятая Богородица с добрыми глазами. Она как ты, с ней тоже легко разговаривать. Я строил церкви во имя Богородицы, и она прежде всегда помогала мне. Небесная владычица не слишком сурова.

– Ты хочешь завоевать полсвета, а женщины должны спасать твою душу?

Харальд расхохотался и обнял Эллисив.

– Ты угадала. Это как раз то, что мне нужно.

Они помолчали.

– Елизавета, – неожиданно сказал Харальд, – а ведь ты когда-то сама воодушевляла меня на битву.

– Это было давно.

– Разве ты забыла, как рассказывала про Святослава, своего прадеда, который воевал всю жизнь и подчинил себе многие народы? Походка у него была легка, как у леопарда. В походы он не брал ни возов, ни котлов, ел мясо, испеченное на углях. Шатра он не имел – засыпал, где сморит сон, положив под голову седло. Тебе хотелось, чтобы я походил на Святослава, а не на твоего осторожного, мудрого отца. Вспомни!

Эллисив опустила голову – боялась встретиться с его властным, зовущим взглядом.

– Тогда я плохо знала жизнь, – голос ее звучал неуверенно, Харальд пробудил в ней старые чувства.

Он угадал это, взял ее за подбородок, поднял ее лицо.

– Посмотри мне в глаза!

– Святослав пал позорной смертью, – с трудом выговорила Эллисив. – Враги отрубили ему голову и сделали из черепа чашу. Ты хочешь такого конца?

Харальд рассмеялся:

– Думаешь, из моего черепа не получится чаша? Посмотри какой ладный! – Он провел рукой по голове от лба до затылка.

– Харальд!

– Что?.. – Его забавляло, что ему удалось вывести ее из равновесия.

Она не ответила.

– Елизавета, я хочу, чтобы ты благословила меня на этот поход.

– А я думала, ты хочешь, чтобы я молилась за твою душу.

– Молись, это тоже нужно. Но прежде благослови меня на победу.

Теперь Эллисив смотрела прямо на него, наконец-то она поняла, чего он добивался все время. Могла ли она отказать ему? Да и хотела ли отказывать?

– Ты благословишь меня?

– Да. – Однако, покоряясь его воле, Эллисив была не в силах унять дрожь. – Да благословит тебя Господь, Харальд. Да пошлет он тебе победу.

Наступило молчание. Потом у нее над головой снова раздался его голос:

– Но это еще не все. Ты должна мне сказать несколько слов, чтобы я вспомнил их в разгар битвы. Прежде ты всегда так поступала.

Эллисив попыталась уклониться:

– Но ведь это было так давно, Харальд.

– Да, и тогда я одерживал ради тебя победы. Ты меня больше не любишь?

– Люблю, и ты это знаешь.

Харальд снова обнял ее, его губы коснулись ее уха, в голосе была не просьба, а повеление.

– Скажи мне эти слова.

Эллисив почувствовала, что к глазам почему-то подступили слезы; когда она заговорила, они полились помимо ее воли.

– Хорошо, скажу. Иди, высоко подняв голову, ты, вызвавший на бой небесное воинство. Не прячься за щит, стремись туда, где гуще стрелы и громче удары клинков. Не склоняйся даже перед Всевышним. И если он не даст тебе победы, то, может быть, за твою доблесть он даст тебе уйти с честью, как поступают земные хёвдинги!

Эллисив все еще сидела в церкви Христа Спасителя, построенной Торфинном ярлом. Она думала об этом ярле, погребенном у церковной стены.

Если Харальд победит, сможет ли он, завоевавший Англию, Дублин, Данию, Руду, отказаться, как Торфинн ярл, от мирской суеты и посвятить себя добрым делам?

В это трудно было поверить.

А если он погибнет – не она ли сама послала его на смерть.

С каждым днем жизнь на Борге все больше тяготила Эллисив.

Однажды утром Эллисив смотрела, как в проливе прибывает вода, стремительно затопляя скалы и валуны, образуя водовороты и бурные потоки.

Когда-то прилив был исполнен для нее глубокого смысла. Ей казалось, что в чередовании приливов и отливов проявляется воля Божья. Она ощущала, что жизнь на острове, только на другом, заброшенном среди моря и отданном на волю ветра, приближала ее к Господу.

Нужно уметь раскрываться навстречу и доверять воле Божьей. И пусть приливная волна его любви очистит тебя, выверни наизнанку душу и омой ее в этих живительных потоках.

Эллисив вдруг подумала, что ей так тяжело на Борге, потому что Господь отвернулся от нее.

И ее охватил страх.

Прилив, это выражение воли Божьей, пугал ее, потому что она, человек, отказалась покориться Богу. И в сердце своем отказывалась покориться и сейчас.

А вода все прибывала.

После разговора с Харальдом Эллисив уже вместе с ним желала победы над Англией, и ей было неважно, кому будет служить эта победа, Богу или Дьяволу. Боевой пыл Харальда охватил и ее – ей следовало раньше понять то, что она поняла сейчас. Это ли был не вызов Богу?

Неудивительно, что она не могла молиться, чтобы Бог послал Харальду победу, – разве смела она просить о чем-то? Не было ли с ее стороны кощунством даже просто преклонять колена пред алтарем?

Прилив, где спрятаться от него на этом острове? Со всех сторон поднимается и подступает вода.

Харальд! Она всегда считала, что у нее хватит воли выстоять перед его непокорством и богохульством. Считала, что годы изгнания дали ей силы, которых недоставало раньше.

Зачем понадобилось Харальду сломить ее тягу к добру, втянуть ее в свой мятеж?

Эллисив не ждала иного ответа, кроме клокотанья воды в проливе, прибывавшей с каждой новой волной. Она и не требовала никакого ответа.

Ведь Харальд ее не принуждал. Он просто воспользовался ее слабостью перед ним, перед воспоминаниями; пробудил пылавшую в ней в юности страсть. Но только бы он не погиб, только бы не погиб!

Прилив, остановись!

Эллисив старалась не думать о Харальде. Но у нее было слишком много досуга и слишком мало дел. А тревога в душе росла.

Она уговаривала себя, что сны бывают обманчивы и что Харальд, наверное, прав, рассчитывая на победу. Однако это не помогало.

Зато благодаря избытку времени она могла подолгу бывать с дочерьми, У нее уже давно не было такой возможности: конунг Харальд и его дела оттеснили все, даже дочерей.

Трехлетняя Ингигерд больше знала нянек, чем мать.

Эллисив попыталась привлечь к себе дочь, но из этого ничего не вышло. Засунув два пальца в рот, Ингигерд капризничала и просилась к Ауд, своей кормилице, которую Эллисив привезла с собой из Норвегии.

С Марией все было иначе, и не только потому, что она была уже взрослая.

Она жила с Эллисив в изгнании, они очень сблизились в те трудные годы.

Мария росла без сверстников, это сделало ее неразговорчивой. Ее друзьями были ветер и море, прибрежные камни, птицы, овцы, любая живая тварь. Она научилась слушать и смотреть, была открытой и доверчивой. Ей было доступно многое, недоступное другим, – она слышала вздохи не обретших покоя мертвецов и духов-покровителей, что незримо сопровождают некоторых людей, ей снились вещие сны, она видела сияние над ракой святого.

С такой открытой душой Мария легко может оказаться жертвой любого злого умысла, часто думала Эллисив.

Но Марию как будто хранили ангелы.

Марии было четырнадцать лет, когда Харальд вдруг обнаружил, что дочь у него красавица. Стройная и светловолосая, она походила на отца, только в лице у нее не было ни высокомерия, ни суровости.

С той поры жизнь Марии изменилась.

Харальд стал посылать за ней, и она, знавшая прежде лишь скалы да море, вскоре освоилась в покоях конунга и подолгу гостила у отца.

Сперва Эллисив радовалась за дочь. Но, когда поняла, что Мария безгранично предана отцу и не видит его пороков, ей стало тревожно. Она-то слишком хорошо знала жестокость Харальда, его себялюбие, его ядовитые насмешки, которыми он любил унижать других.

Однако, судя по всему, Харальд желал Марии только добра – он заботился о дочери так, как не заботился никогда ни о ком. Пообещав Марию в жены Эйстейну Тетереву, а не какому-нибудь чужеземному конунгу, он хотел не только вознаградить преданность своего лендрманна. Это он мог бы сделать и по-другому. Харальду хотелось удержать Марию под своим крылом.

Какое ему было дело до Эллисив, которой было не по душе отдавать дочь за брата Харальдовой наложницы!

И снова у Эллисив сердце болело за дочь: что станет с Марией, если Харальд погибнет?

Но Мария казалась безмятежной, наверное, она и мысли не допускала, что отца может ждать поражение.

В те дни они были неразлучны и говорили о многом. Только разговоров о будущем Эллисив избегала.

Они часто сидели в покоях епископа, занимаясь рукоделием, или бродили по острову.

Кроме церкви и построек, где обитал епископ, на острове находилась еще и усадьба Торфинна ярла, она была расположена между кладбищем и проливом. Усадьба состояла из большой гридницы и примыкавших к ней домов поменьше.

Еще до того, как Харальд отправился в поход, Эллисив представился случай познакомиться с домом ярлов. Их пригласили туда в гости. Суровый и неприхотливый когда-то, Торфинн позаботился, чтобы в преклонные годы у него было удобное жилище. Теплый воздух, идущий из соседнего помещения, где был очаг, обогревал гридницу. Вода шла прямо в дома, неподалеку стояла баня.

На Борге были и другие жилища. Они занимали восточную часть острова, в них жили люди ярла или епископа.

Мария первая заговорила о Харальде и о будущем.

Утром все было окутано туманом. Но в полдень проглянуло солнце.

С утра Мария решила освежить в памяти свои познания: ей захотелось проверить, помнит ли она славянскую грамоту, которой Эллисив обучала ее в отрочестве. Они достали главное сокровище Эллисив, привезенное ею из Киева, – Псалтырь и Четвероевангелие. Обе с радостью убедились, что Мария, как и прежде, бегло читает по-славянски.

Когда туман поредел, они поднялись по длинному склону на самый высокий уступ, нависший над морем.

Сверкающие волны выскальзывали ид тумана, еще не рассеявшегося внизу, они дыбились на отмели и разбивались об отвесную стену уступа. Эллисив и Мария разглядели торговый корабль – он шел с юга, мерно работали весла.

– Они, наверное, знают об отце больше, чем мы, – сказала Мария, показав на корабль.

– Вряд ли, – возразила Эллисив. – Ведь прошло неполных три недели, как он отплыл.

– Ты же знаешь, отец все делает стремительно. – Мария улыбнулась. – Я думаю, мы вот-вот получим от него вести.

Эллисив молчала, ее взгляд был прикован к туману, к волнам у подножия уступа.

– Ты не веришь, что отец победит? – вдруг встревожилась Мария. – Потому ты молчишь?

– На все воля Божья, – нехотя отозвалась Эллисив.

– Ты не должна сомневаться! – с укором сказала Мария. – Только не ты! Ведь ты его знаешь. Пусть сомневаются другие.

Эллисив повернулась к ней.

– А кто сомневается?

– Те, кому снились перед походом дурные сны.

– Я не думала, что ты знаешь об этих снах.

– Ну что ты! Как же я могла не знать о них? Все только об этом и говорили, когда мы покидали Солундир.

Но отец не может потерпеть поражение, он этого не допустит. Я знаю, что не допустит. Он скорее умрет. – Мария запнулась и умолкла, последнее слово как будто повисло в тишине.

Спокойное лицо Марии исказилось, словно от муки, – Эллисив вспомнила: такие лица бывают у воинов, получивших смертельный удар.

Она поняла, что, обронив случайно эти слова, Мария вдруг осознала то, что может произойти.

– Мария…– Эллисив обняла дочь.

– Скажи, что отец не умрет! – Теперь в голосе Марии звучал страх. – Скажи, что этого не случится! Только не говори, что все в воле Божьей.

Эллисив медлила, она с трудом овладела своим голосом:

– Отец все предусмотрел. У него есть основания рассчитывать на победу, если она зависит от человека. Но судьба не всегда в руках человека, и нам остается только молиться за него.

– Так давай молиться. – Голос у Марии снова стал спокойным, но в глазах затаился страх.

С того дня Мария неотступно возвращалась к этому разговору: теперь ей тоже снились зловещие сны.

Сеча, кровь, сражающиеся воины, и среди них как будто ее отец.

Своего жениха, Эйстейна Тетерева, она ни разу не помянула – да и неудивительно, ведь она едва знала его.

Зато битву Мария описывала так живо, что Эллисив становилось жутко. Как можно, не видев ни одной битвы, так точно ее описать?

Вскоре Эллисив уже нигде не находила спасения от терзавшей ее тревоги. Ей не было покоя ни в церкви, ни тем более в гриднице епископа. Она через силу разговаривала с людьми, но еще тяжелее ей было оставаться одной.

Однако она старалась подбадривать Марию.

На третий день после их разговора о смерти Харальда к Боргу пристали два торговых корабля. Мария стала упрашивать мать спуститься с нею на берег, чтобы узнать, нет ли вестей из Англии.

– Если у них есть для нас новости, мы и так их скоро узнаем, – отговаривалась Эллисив.

Но Мария не уступала. И хотя им не пристало проявлять свое нетерпение, Эллисив поддалась на уговоры дочери. Правда, она взяла с собой несколько человек из дружины епископа – сам епископ и двое из его священников уехали на Россей, – так что к пристани отправилась небольшая процессия.

Мария так торопилась, что Эллисив напомнила ей о степенности, которая подобает дочери конунга. Мария остановилась, глаза у нее были какие-то отрешенные.

– Надо спешить! – воскликнула она. – Ты разве не слышишь?

– А что я должна слышать?

– Боевые крики, лязг оружия.

Эллисив пристально посмотрела на дочь. Мария была такой же, как всегда, если не считать этого отрешенного взгляда. Но раз она говорит такое, значит, она не в себе.

– Я ничего не слышу. Осторожней! – прибавила Эллисив. Они спускались к берегу по крутому склону.

Мария продолжала бежать по неровной и узкой тропе, Эллисив старалась поспевать за дочерью. Она боялась, что в таком состоянии Мария может оступиться.

– Отец! – Мария вдруг остановилась как вкопанная.

Этот крик прозвучал, словно мольба о помощи.

Мария пошатнулась, Эллисив поддержала ее.

Но Мария уже сделала шаг и, споткнувшись, покатилась по склону.

Люди входили и уходили, они тихо переговаривались, бросали украдкой взгляды на Марию.

В покоях епископа горел очаг и было нестерпимо жарко.

Мария неподвижно лежала на лавке.

Лицо у нее было залито кровью. Смывать кровь было бесполезно – она все текла и текла. Кровоточили раны, кровь бежала из носа и изо рта.

Одна рука была вывернута.

Но Мария дышала, в горле у нее что-то булькало.

Эллисив, оцепенев, смотрела на кровь.

Падение Марии не казалось особенно опасным. Склон, с которого она скатилась, был не очень высок. Наверное, все не так ужасно, как представляется на первый взгляд.

«Отец!»– крикнула Мария. Что она тогда видела?

Господи! Нет, бесполезно взывать к Богу, если ты пренебрег его волей.

Нужно перевернуть Марию вниз лицом, чтобы кровь изо рта и носа текла свободно.

Эллисив встала и перевернула Марию. Если б она хоть намного владела лекарским искусством!

В покоях было настоящее пекло.

– Кто велел растопить очаг? – сердито спросила она служанку, стоявшую рядом с ней.

– Вы сами так приказали, королева Эллисив.

Дыхание Марии становилось все более затрудненным.

– Королева Эллисив, дозвольте мне подойти! – властно произнес чей-то голос.

Эллисив медленно обернулась.

Это был тот странный священник, который избегал приветствовать ее.

– Где епископ Торольв? – рассеянно спросила она.

– Уехал на Россей. И с ним все священники. Разрешите мне подойти?

Эллисив забыла, что епископ в отъезде.

– Ты умеешь врачевать? – спросила она.

– Нет. Но нельзя же, чтобы ваша дочь умерла без причастия.

Эллисив посторонилась.

В его голосе не было сострадания – возможно, именно это и вернуло ей ясность мысли. До тех пор у нее перед глазами все дробилось, как отражение на воде, тронутой рябью.

Пока священник бормотал латинские молитвы, Эллисив сидела, обхватив голову руками, и пыталась осознать случившееся.

Мария слышала шум битвы, а между тем ни на Борге, ни на Россее никто не сражался. Что ей слышалось и что открылось ее взгляду в тот миг, когда она позвала отца? Они узнают, только если она очнется. Но что бы это ни было, это так на нее подействовало, что затмило ей рассудок.

А вдруг Мария уже умерла?

От отчаяния Эллисив забыла обо всем на свете.

Священник причастил и соборовал Марию, потом опустился на колени возле лавки и стал молиться.

Эллисив тоже попробовала молиться. Но не смогла – впрочем, она знала, что не сможет.

Вдруг священник умолк. Он встал и склонился над Марией.

– Она больше не дышит.

Он отвернулся и пошел к двери.

– Ты уже уходишь? – Эллисив решила, что она не поняла его.

– Я выполнил свой долг. – Священник все-таки остановился.

Они были вдвоем возле умершей, все остальные удалились, когда пришел священник.

Горе, причинявшее Эллисив жгучую боль, вдруг обернулось ледяной яростью против этого человека, называвшего себя священником, а поступавшего, как худший из фарисеев.

– Убирайся! – Эллисив выпрямилась во весь рост. – И пусть люди откажут тебе в милосердии, ибо ты сам лишен сострадания.

Священник спокойно выдержал ее взгляд.

– Конунг Олав, брат конунга Харальда, повинен в смерти моего отца и двух братьев, – произнес он. – Конунг Магнус, племянник конунга Харальда, нарушил слово, данное моему приемному отцу, —он отправил его в изгнание, а вместе с ним и меня. Измена конунга Харальда привела к смерти моего приемного отца. Вопреки закону Харальд лишил меня отцовского наследства и изгнал из Норвегии. Вы, королева Эллисив, потеряли дочь. Но она была и дочерью конунга Харальда. И вы считаете, что у вас есть право на мое сострадание?

Ярость угасла в ней так же быстро, как вспыхнула. Горе снова завладело всем существом Эллисив. А вместе с ним пришла и усталость.

Эллисив сидела, уронив голову на руки. Когда же она снова подняла голову, священник все еще стоял рядом, наверное, ждал ответа. И она должна была ответить ему.

– Да, я не имею права на твое сострадание, – медленно сказала Эллисив. – И не имею права желать тебе зла.

Священник промолчал. Опустившись на колени, он начал читать заупокойную молитву.

Из глаз Эллисив потекли слезы, она тихо плакала, закрыв лицо руками.

Услышав, что священник поднялся, она вытерла слезы и посмотрела на него. Но унять слез не могла.

Лицо у священника было искажено.

– Благодари Господа за то, что можешь плакать, – сказал он. – Моей матери было не так легко.

Эллисив хотела ответить, но тут послышались голоса. Дверь распахнулась – епископ со своими людьми вернулся на Борг.

Марию дочь Харальда похоронили возле могилы Торфинна ярла.

После похорон Эллисив удалилась к себе, она не могла видеть ни разговорчивого и приветливого епископа Торольва, ни других людей.

Все смотрели на нее скорей с любопытством, чем с сочувствием.

Она знала, что люди говорят о сражении, которое Мария видела перед смертью, о том, что она позвала отца. Они считали, что конунг Харальд погиб.

Но Эллисив отказывалась в это верить.

Харальд не проиграл ни одного сражения, он побеждал при любых обстоятельствах. Даже если в тот день, когда умерла Мария, Харальд действительно сражался с врагом, это еще не означало, что он погиб.

На Борге было трудно избежать людей или разговоров, остров был слишком маленький.

И все-таки Эллисив пыталась уединиться, ей хотелось уйти как можно дальше от жилья.

Она опустилась на траву у подножия скалы, это было чуть южнее того уступа, где они с Марией беседовали о Харальде.

Над нею с криком кружили чайки, невдалеке паслись несколько овец. Внизу гудел прибой, недавно была буря, и волны еще не улеглись.

Вскоре послышались чьи-то шаги. Эллисив встала и обернулась. К ней подходил тот безымянный священник – из-за прибоя она только сейчас услыхала его шаги.

– Даже для священника слишком большая дерзость преследовать королеву, – сказала она. – Что тебе нужно?

– Я попросил епископа перевести меня с этого острова, – ответил он. – Перед отъездом я хотел попросить у вас прощения за свою несдержанность в день смерти вашей дочери. Но там, – он махнул рукой в сторону церкви, – слишком много ушей.

– Я прощаю тебя. Я понимаю, что творилось у тебя в душе.

Священник не уходил.

– Ты воспитанник Кальва сына Арни? – спросила Эллисив.

– Да. Вам кто-нибудь это сказал?

– Нет. Я знаю много родословных в Норвегии. После того разговора я догадалась, кто ты.

Священник помолчал.

– Я молился за упокой души вашей дочери, – сказал он наконец. – Молился каждый день со дня ее смерти. Мне бы хотелось помочь вам. – Он сказал это просто, искренне и без тени раболепия.

Эллисив могла бы поблагодарить его и отослать прочь. Но почему-то не сделала этого. Может, она надеялась беседой отогнать мрачные думы, к тому же священник не проявлял ни назойливой жалости, ни любопытства.

– Душа Марии была добрая и открытая, – сказала Эллисив. – Не знаю, нужны ли ей наши молитвы.

Глаза священника смягчились и потеплели.

– Тем горше ваша утрата, – сказал он.

– Я еще не могу осмыслить эту утрату. Сейчас для меня самое тяжелое, что моя дочь лежит в могиле на этом заброшенном острове.

Эллисив сама не понимала, почему она так откровенна с совершенно чужим священником.

Видно, и он испытывал нечто подобное, потому что не поднимал на нее глаз. Медленно, как будто припоминая, он произнес:

 
Где цветы скрываются всю зиму?
И куда плоды уходят с веток?
Можно ль их увидеть в зимний холод?..
Но мы знаем: все проснется снова на земле по воле Всеблагого,
что из праха мертвых воскрешает так же, как давал им прежде жизнь.
 

– Спасибо! – Больше Эллисив ничего не могла сказать.

Она почувствовала, что эти стихи говорят что-то и его душе или, может быть, говорили когда-то давно.

Помолчав, она добавила.

– Я не скажу конунгу Харальду, кто ты. Тебе нет нужды покидать остров из-за него или из-за меня.

Священник не ответил. Он почтительно распрощался с Эллисив и ушел.

Эллисив с детства внушали, что ее ждет суровая жизнь, и готовили к встрече с ней – впоследствии у нее нашлись основания быть благодарной за эту науку.

Она понимала, что должна держать себя в руках, если не хочет потерять рассудок, ей нельзя было распускаться, как мореплавателю перед бурей, который, невзирая на страх, убирает паруса и крепит канаты.

Она позволяла себе давать выход только горю, связанному с гибелью дочери. Через это надо было пройти.