Текст книги "Нестрашная сказка. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Вера Огнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

3

– Сигурд!

Тейт вытерла руки о передник и вновь позвала сына. Эхо откликнулось, а мальчишка – нет. Зато, разросшаяся на краю поляны малина, пошла волнами. Сигурд при первой же возможности удирал туда и прятался, объедаясь ягодами. К вечеру у него заболит живот. Придется беспокоить соседей – просить лекарство. В общем: ничего страшного – они любили ребенка. Но Тейт было неловко. Она и так к ним часто бегала.

– Сигурд! Если ты сейчас же не вылезешь из малины, я уйду ловить рыбу одна.

Средство действовало безотказно. За возможность посидеть на берегу с удочкой, Сигурд многим мог пожертвовать. Так оно и получилось. Эхо еще не успело отхохотать, а ребенок уже выбирался из колючих кустов. Вся рожица у него оказалась вымазана липким красным соком. Он неуклюже пробирался между толстыми стеблями, удерживая ладошки ковшиком.

– Ты не будешь ругаться? – спросил он издалека.

– Наверное, нет.

Осторожно ступая, он нес ей добычу. Огромные розовые ягоды лежали горкой. Сигурд старался, чтобы ни одна не сорвалась. Тейт подставила руку, но маленькие ладошки склеились от сока.

– Ты так скушай.

Мать наклонилась и начала губами собирать ягоды, а потом поцеловала измазанные пальчики.

– Ты мой самый любимый, самый золотой, самый хороший! Сейчас мы пойдем к ручью. Бери свою удочку.

Сигурд подбежал к колоде, макнул руки в воду и ринулся доставать снасть. Он так торопился, что тонкая леса запуталась. Пришлось помогать, потом по-настоящему мыть руки, потом идти в дом за хлебом и сыром. Они уходили в дальний поход. Следовало запастись провизией.

Ручей находился недалеко, но Сигурду было категорически запрещено выходить за пределы их леса. Этот урок он усвоил давно и накрепко. Когда ему исполнилось три года, он один перебрался в соседний распадок и провалился в расщелину между камнями. Самому выбраться не удавалось. Но он не стал звать на помощь. Так и сидел молчком, пока его не нашел Глен.

– Почему ты молчал? – спросила заплаканная Тейт.

– Мне было стыдно.

У не по возрасту рослого и очень смышленого ребенка были черные блестящие волосы и глаза такой чистой синевы, что казались кусочками неба.

На поляну вышла белая самка единорога в сопровождении жеребенка. У больной матери жеребенок родился горбатым. И без рога. Тейт в первые дни все щупала его лоб, покрытый шелковой белой шкуркой, но так и не нашла зачатка. Она никогда не слышала о таком. А спросить, по понятным причинам оказалось не у кого. Но этот нескладный малыш отличался таким веселым и добрым нравом, что его невозможно было не любить.

Единорогам редко давали имена. Обычно они жили сами по себе, своими семьями. Но в замкнутом мирке, в котором Тейт провела почти четыре года, где люди и животные существовали бок о бок, обойтись без имени оказалось трудно. Самку она назвала Итарой, а жеребенка Тором.

В сумку с хлебом и сыром Тейт втолкнула туесок с молоком. На плечо привычно лег темляк от самострела. Она прежде не встречала такого оружия, но быстро научилась им пользоваться. Вернее ее научил Глен. Не требовалось особой силы или дополнительных приспособлений, как у арбалета, чтобы натянуть тетиву. Короткие стрелы помещались в небольшом колчане на поясе рядом с ножнами. Нож ей подарила мать Тамарис.

– Ты останешься тут или пойдешь с нами? – спросила Тейт у Итары.

Та с готовностью вышла на тропу. Тор носился по поляне. Он напрыгался, нафыркался и подбежал, пристраиваясь к вымени. Единороги выкармливали молоком потомство четыре, а то и пять лет. Тор уже давно щипал траву. Молока у матери уже почти не осталось. Но отчего не полакомиться, если в сосках еще сохранялись сладкие живые капли.

Путь до ручья занял не больше часа. Дорога шла по распадкам. Тейт хорошо знала тут все тропы. Глен учил ее охотиться. Его жена – Глина, показала, как удить рыбу.

По дороге Сигурд успел рассказать все вои сегодняшние дела. Утром он виделся со змеей. Полоз жил за домом. Он не любил шума и выползал только, когда все спали. Сигурд встал пораньше и подкараулил толстую желтую змею. Потом он разговаривал с малиновкой. Кажется, она отвечала ему человеческим голосом. Потом…

Он говорил с лесом, с животными и с птицами. Он очеловечивал все вокруг. Тейт иногда становилось тревожно за него. Собственно, ей всегда было тревожно. Только постоянное присутствие рядом Итары, ее молчаливое участие, ее сила, успокаивали и давали надежду.

Если бы кто-нибудь пять лет назад сказал изнеженной хозяйке дворцовых покоев, что она станет жить в диком лесу по соседству с беглым получеловеком, жена которого оказалась вовсе не человеком, что научится охотиться, что станет единственной защитой своему ненаглядному ребенку, она, несмотря на безупречное воспитание, посмеялась бы пророку в лицо.

Когда Сигурд и Тор наперегонки носились вокруг, когда отбегали и голова к голове стояли, будто обсуждая что-то свое – детское, когда их обоих звала величавая Итара, Тейт захватывало такое чувство счастья, что хотелось как в детстве скакать и кричать в ясное высокое небо, чтобы и оно радовалось твоей радостью.

До дня, когда исполняться сроки, оставалось совсем немного. Пять лет она помнила эту дату. Скалт кинул пригоршню пепла и назначил пятилетний срок уродству. Пять лет Тейт прожила в облике женщины с черными, похожими на щетину волосами, и изуродованным лицом.

* * *

На прощание Скалениус кинул в нее камень. Нога распухла и страшно болела. Тейт не осталась на дороге. Она уковыляла в лес, нашла тропку, с которой виден был тракт, и пошла по ней. Пошла – громко сказано. Кривая тяжелая палка быстро натерла руку. Тейт делала шаг, потом переставляла свой костыль, переводила дыхание, смахивала слезы, и делала следующий шаг.

Простительная ложь с переодеванием в крестьянку, смешное, по сути, притворство, обернулась множеством мелких колких обманов, которые сломали жизнь королевы Тейт. Первый удар она получила, когда поняла, что не может открыться Гуго. Второй – когда осознала всю глубину своего преступления. Она нарушила один из основных законов существования королевской власти, провозглашенных объединенным синклитом магов ойкумены.

Когда она стала женой Алекса, именно сознание своей правоты помогало выходить из каверз, которые сочинял двор во главе с Дамьеном. Ее кольцо было всего лишь артефактом. Главная сила состояла в ней самой.

Но постепенно она утратила все: сначала магический предмет, потом правоту. Она осталась голой перед злом. Ей не чем стало защищаться. Она по собственной воле нацепила чужую личину, которая затем обернулась страшной изнанкой. Все правильно: Тейт совершила преступление, наказание за которое наступило не тогда, когда она увидела рядом с Гуго другую женщину, а когда сама стала другой.

Костыль провалился в ямку, Тейт споткнулась, зацепила больную ногу и рухнула на тропу.

По коричневой прошлогодней листве сновали муравьи. Слезы текли и впитывались в песок.

Ей захотелось умереть прямо сейчас. Не будет больше мучений. Не останется боли – только покой. Где-то далеко вскинутся единороги. Жеребец печально протрубит в небо. А Гуго будет смотреть в лицо своей подруги и гадать, от чего сжалось сердце. Хотя, он вряд ли заметит, как не заметил, что в зале приемов одновременно пребывали три королевы: одна на смертном одре, вторая рядом на малом троне и третья, настоящая, в толпе.

Накатила тошнота. Тейт даже показалось, что ее мольба о смерти начинает сбываться. Конец, возможно, уже близко…

Сесть удалось только со второй попытки. Нога сразу дала о себе знать. Тошнота и головокружение появились совсем недавно. Королева думала, что это от усталости, от голода, от страха – от чего угодно! В голову не приходило только самое естественное. А ведь достаточно было просто посчитать…

Великие силы! Она столько лет просила послать ей ребенка. Маленький, совсем крошечный, слабый и беззащитный он был внутри нее. Девочка или мальчик? Черный как отец, или рыжий как мать? Упрямый и сильный, или нежный и задумчивый?

Она призывала смерть?! То, что не станет королевы Тейт – ее личное дело. Но убить не рожденное создание – еще хуже, чем все, что она успела натворить.

Тейт нашла в траве две более или менее ровные палочки, стянула на ноге шнурком и попыталась встать. Идти стало легче. По дороге, видной сквозь заросли, время от времени проносились конные, проезжали повозки. Несмотря на вечернее время, чувствовалась суета и нервность. Тропинка тянулась вдоль тракта. Следовало пройти до темноты еще немного, потом искать место для ночлега. Костра, конечно, не разведешь. Ночи, однако, пока еще оставались теплыми. Завтра она выйдет на тракт и попросится на телегу, иначе доберется до Пьятты только к холодам.

Уже в сумерках Тейт увидела впереди воду. Ручей делал тут поворот. Тропа шла по краю небольшой заводи. Темнело, но королева наклонилась над водой и постаралась рассмотреть свое отражение. Лучше бы она этого не делала. На поверхности морщилось чужое лицо, обезображенное на столько, что хотелось быстрее отвернуться. Это не она! У нее никогда не было ожога на половину лица и черных жестких волос, космами торчавших во все стороны. Тейт ударила по своему отражению. Хлюпнула вода. В этом звуке почудился издевательское хихиканье скалта.

Она больше не станет искать свое отражение. Это чужое лицо. Оно не интересно королеве Тейт.

Рядом с заводью среди валунов нашлась крошечная полянка, усыпанная листьями. Измученная женщина нагребла туда сухой травы, заползла в этот ворох и постаралась улечься поудобнее. Есть ли тут змеи? Еще неделю назад этот вопрос не дал бы заснуть до утра, сегодня, стало не до мелочей. Да к тому же, говорят, что змеи ложатся спать с первыми сумерками.

К утру она продрогла так, что зуб на зуб не попадал. Стараясь не опираться на больную ногу, Тейт выбралась из своего убежища, доползла до воды, напилась и умылась. В траве серыми крапинами проступали ягоды земляники. Она собирала их губами и глотала, пока не почувствовала спазм в желудке. Резь была такая, что она прилегла на бок и подтянула колени к животу. Стало немного легче. Боль постепенно успокоилась. Но есть захотелось еще сильнее. Следовало выбираться на тракт. Иначе она рисковала остаться тут навечно.

– О!

Тейт оглянулась. От резкого движения заломило в затылке. К ней подбирался человек, одетый в рваные тряпки. Обмотанные рогожей ноги скользили по росе. Тейт села и ближе подтянула костыль.

Низкорослый, кудлатый и грязный мужик кинулся, выставив вперед руки. Тейт успела поднять рогатину, на которую вчера опиралась. Мужик наткнулся на крепкий сучок грудью и завопил.

– Ах ты сука! Да я тебя на клочки порву. Я тебя на ломтики порежу!

За поясом у бродяги среди лохмотьев торчал обух топора. Не замечая боли в ноге, Тейт проворно поднялась, покрепче ухватила палку и с размаху ударила по кудлатой голове. Но мужик оказался ловчее. Он успел отскочить и вытащить топор. Следующий удар он отбил, да так, что палка вывернулась из рук. Тейт осталась без оружия. Бродяга наступал на нее, щеря гнилые остатки зубов.

– Я тебя – на кусочки порежу! Я тебя сварю. Хотел конягу забить, но теперь то у меня будет много мяса. Коняга еще побегает. А тебя никто искать не станет.

Королева наконец споткнулась. Мужик замешкался, но тут же выправился и вскинул топор.

Камень попал под руку сам. Тейт потом вспоминала и не могла поверить, будто не она сама, а кто-то другой вел ее руку. Булыжник величиной с кулак полетел людоеду в лицо. Чмок, вскрик, и воняющая падалью фигура начала заваливаться навзничь. Рядом шмякнулся в траву топор. Тейт, не раздумывая, подхватила его и ударила бродягу в основание шеи.

Она спасала свою жизнь! А еще она спасала жизнь своего ребенка. Из перерубленной артерии взвился фонтан крови. Но быстро иссяк. Вода в заводи стала бурой. Тейт отошла немного, наклонилась и начала оттирать кровь с лезвия топора.

Это была не она. Она осталась лежать в зале приемов, под вышитым шелковым покрывалом. Королева Тейт умерла!

Изуродованная женщина оглянулась, проверить, не гонится ли за ней бродяга. Тот был мертв. Она засунула топор себе за пояс и пошла по тропе.

На соседней полянке топталась и кряхтела, почти как человек, лошадь. Бродяга намертво примотал ее голову к дереву. Скорее всего, он ее украл, привел в лес и собирался забить. Тейт осторожно начала развязывать путы. Испуганное животное дергалось. Седло и потник заскорузли от крови.

Королева размышляла отстраненно, будто не о себе, будто сочиняла историю. Вот женщина с изуродованным лицом отвязала лошадь, вот она отвела животное к воде…

Лошадь шумно пила пофыркивая. Сначала она вскидывалась, стараясь вырвать повод, но почувствовав опытную руку, немного успокоилась. Постанывая от боли в ноге, Тейт отмыла кровь с седла. Она не обращала внимания на убитого человека, который лежал в десяти шагах. Вода унесла кровь.

Забраться в седло оказалось очень сложно. Мерин артачился. Тейт собрала все силы, встала на больную ногу и, стаскивая седло на себя, все же одолела высоту. Лицо она завязала шелковой мантильей, которая, в прочем, уже больше походила на половую тряпку. По платью разбегались глинистые разводы. В дыры выглядывали грязные исцарапанные колени.

До развилки Тейт пробиралась по тропе. Дальше выехала на тракт и до Пьятты не встретила ни одного человека. Лошадь пришлось бросить. Когда на глаза стали попадаться признаки жилья, Тейт рассудила, что конь может сослужить ей плохую службу. Вдруг его кто-нибудь узнает?

Отыскав в лесу плоский валун, женщина положила на него империал и начала методично бить по монете топором. С первого и даже с пятого раза ничего не получилось. Топор попадал мимо. Но она все же изловчилась. Половинки монеты разлетелись в траву. До сумерек Тейт ползала, выискивая их среди лесного сора. Рисковать и рубить монету на более мелкие части, она не стала.

Как выяснилось, народ в Пьятте, не то что империала, простой золотой монетки никогда не видел. Если бы ни Житана, Тейт наверное растерзали бы на месте. С чего они так рассвирепели, объяснила жена Катана, пока шли домой. Она была уютная, добрая и простая. Она могла бы понять и помочь, но угроза остаться навсегда Черной женщиной без имени, удержала.

Тейт вымылась, надела чистое платье, тихо поблагодарила и ушла, оставив на столе половинку монеты.

В королевстве Синего орла вдовы носили траур подолгу. Так что закрытое лицо при чистой хоть и старой одежде не привлекало особого внимания. Некоторые таращились на изуродованный висок, но интерес быстро проходил. Тейт ни с кем не разговаривала. Ей следовало, как можно скорее миновать парки, чтобы попасть в горы. Там остались ее единороги. Им не надо ничего говорить. С ними рядом появится хоть какое-то подобие покоя.

Пользуясь замешательством власти, крестьяне из окрестностей Пьятты кинулись в парки на охоту. Ворота оказались разбиты. Их уже успели наполовину разобрать домовитые селяне, которым любая железка в добро пойдет. Тейт попросилась на подводу, которой правила дородная тетка. Она не приставала к попутчице с расспросами, наоборот – все время говорила сама. Жила тетка одна. С хозяйством вот управлялась. Под однообразный речитатив, Тейт задремала, а когда проснулась, телега стояла у таких же разбитых задних ворот.

Крестьянка достала со дна возка лом и пошла выламывать прутья решетки. Тейт постояла немного у подводы. В этом месте она кинула на землю кольцо. От трещины не осталось следа. В стороне валялся клин, который Лекс и Гуго вбили в пазы. Крестьянка сосредоточенно орудовала ломиком.

Черная женщина незаметно, почти невесомо миновала ворота. Поляна впереди желтела сухой травой. Длинные тени тянули за собой вечер. До селения Илая оставалось два дня пути. Нога еще побаливала, но идти уже оказалось возможно без палки.

Жаль, у Житаны не нашлось теплой накидки, но она же не знала, что Черная прямиком отправится в горы.

Первую ночь Тейт почти не спала. На душе было так тревожно, что, начиная проваливаться в дрему, она с криком вскидывалась. То казалось, на нее кто-то смотрит, то звучали шаги. На рассвете, измученная почти до обморока, Тейт начала подъем. По этой тропе они с Гуго и отрядом горцев спускались из селения. До вечера она карабкалась в гору. Губы спеклись. От сухости язык стал шершавым. В уголках рта залегли мелкие трещинки. Но на этом склоне не было ни речки, ни даже маленького ручейка.

Когда до перевала осталось совсем немного, она упала и поняла, что встать не сможет. Не было сил даже пошевелить рукой. Тейт видела, что лежит на остром камне, но не чувствовало его. Если остаться тут, к утру станет совсем худо. Неизвестно, часто ли ходят по этой тропе горцы.

Черная женщина, не мигая смотрела в смутное небо. В зените мерцали острые огоньки небесных костров. Миллионы очагов начинали свой ночной хоровод. Возле них там наверху сидели люди. Возможно, они видели ее, умирающую на пустом склоне. Кто-то посочувствует, кто-то злорадно ухмыльнется. Наверху – то же что внизу: смерть, боль, обман, подлость…

Страх ударил внезапно и оглушающее. Тейт всем своим существом, всей кожей ощутила панику единорогов. Им грозила опасность. Им грозила смерть!

До перевала она ползла, цепляясь руками за камни. С седловины открылся вид на селение Илая. По улочкам метались огни. Тейт видела все происходящее, как будто была рядом: разметанную ограду загона, кровь на траве, раненого горца, единорога посреди площади с наклоненной к земле головой, самок, которые теснились за его спиной, прикрывая собой жеребенка. Люди с факелами прятались за домами и заборами. На крышу мужского дома взбирались лучники. Животных собирались убить!

Она не бегала так никогда в жизни. Валуны и кусты мелькали, сливаясь с темнотой. Тейт ворвалась на улицу и понеслась дальше, надеясь криком остановить казнь.

Перед ней расступились. Жеребец то вставал на дыбы, то наклонял голову, готовый принять на рог любого, кто посмеет приблизиться. Тейт подбежала к нему и обняла за шею.

Счастье пополам с горем, радость пополам со слезами. Рядом билось сердце ее тотема. Она больше была не одна. Если животных начнут убивать, Тейт умрет вместе с ними.

Могучий жеребец осторожно опустился перед ней на колени. Жеребенок вырвался из-под опеки самок и запрыгал вокруг, призывая непонятливых людей радоваться вместе с ним.

Илай отдал приказ не стрелять.

– Эй, Черкен! Я пришел на тебе жениться.

Парень по имени Ол появлялся у загона почти каждый день. Тейт вначале пугалась, потом перестала обращать внимание. Слабоумный богатырь каждый день говорил одно и то же.

Горцы относились к его беде терпимо. Тут юродивых не боготворили, но и не убивали, как в иных местах. Был он – и был: помогал кузнецу, шатался по деревне, да вот – собирался жениться. В чем, кстати, ему было твердо отказано старейшинами. Раз уж случилось в роду такое горе, как худая голова, неча его преумножать. Парню объяснили. Он понял, что невесты для него в селении нет, пошевелил скудным умишком и пришел к выводу: чем юродивая чернавка ему не пара?

История с нападением единорога случилась по его вине. Кто-то болтнул, что молоко самки лечит от всех болезней. Ол, недолго думая, явился в загон и полез к вымени, но поскольку место было занято, он ухватил жеребенка за задние ножки и начал оттаскивать. Мать жеребенка заволновалась, отец рассвирепел.

При разбирательстве на следующий день парень сам все рассказал. Старейшины согласились, что единорог имел полное право запороть нарушителя. Обошлось без смертоубийства – и хорошо. Спасибо Черкен. Случись несчастье с единорогами, как потом смотреть в глаза Гуго?

Ее спросили, зачем пришла? Худая, сутулая, хромая женщина, замотанная по самые глаза платком, махнула в сторону загона. Ни имени, ни родства, но единороги при ней совершенно успокоились. Старейшины посовещались и решили: пусть остается.

– Ол, иди в кузницу. Тебя Уру искал.

К загону шла Мариам. Слабоумный хлопнул себя ладошкой по лбу, развернулся и побежал. Он был высокий, широкоплечий и очень красивый. Но стоило парню улыбнуться, красота превращалась в жалкое уродство.

– Здравствуй.

Мариам тоже приходила каждый день. Она приносила еду и одежду. Когда стало холодать, Мариам привела двоих мужчин и те сложили в коморке рядом со стойлом единорогов маленькую каменную печку. Тейт перестала мерзнуть. Женщина еще принесла ей шубу из старой желтой овчины.

И снизошло спокойствие. Тейт рано вставала, умывалась из ведерка, кормила животных, выпускала их погулять, и с ними гуляла сама. Еда была простая, но сытная. Одежда – теплая.

Много ли нужно покойной королеве? Она так себя и называла: покойная королева. Но редко. Она старалась вообще не вспоминать. Ничего! Чтобы не сойти с ума. Разговаривала с ней только Мариам. Остальные считали Черкен дурочкой. Тейт не пыталась их переубедить. Мариам первая заметила беременность и заволновалась.

– Это Ол? Он отец ребенка?

– Нет.

– Если ты обманываешь, все равно скоро все выяснится. Илай не простит. Ол не имеет права продолжать род. Если слабоумные начнут плодиться, горский народ исчезнет. Таков наш закон!

Мариам, однако, быстро успокоилась. Она прикинула в уме, и пришла к выводу, что дурачок тут точно не при чем.

Сегодня Мариам принесла большой сверток. Тейт развернула чистую телячью шкуру и увидела пеленки. Там еще лежала рубашка для роженицы и масса других полезных вещей. Тейт перебирала их, не замечая, что по щекам катятся слезы. Она только при Мариам снимала платок.

– Если родится девочка, – ты с ней будешь жить в женском доме. Мальчик остается при матери только пока сосет грудь. Потом его заберут в мужской дом. Мужчине нужно правильное воспитание.

– Я не вашего народа, – прошептала Тейт.

– Ты живешь с нами, значит должна исполнять наши законы.

Мариам поджала губы. Черная несла в себе тайну. Откуда она пришла? Как ее имя? Зачем она прикидывается юродивой? Она, вообще-то не прикидывалась, но все именно так думали. Мариам запуталась. Черкен жила рядом с единорогами, но, когда король приехал, забирать животных, убежала и спряталась. Больная самка, у которой гноилась рана на ноге, осталась в селении. Черкен ухаживала за ней, как за ребенком, даже ходила к знахарке отшельнице просить трав. Как они объяснялись неизвестно. Знахарка была старая как сама земля. Беспокоить ее по пустякам не решались – только по крайней необходимости. Злющая старая ведьма могла запросто навести порчу. Черная не побоялась. И теперь самка выздоравливала.

– Когда тебе рожать?

– Ведунья сказала, на новолуние.

Что ж, неплохо. Меньше крови потеряет. Мариам по форме живота уже давно определила, что будет мальчик. Лучше бы девочка. Среди чужих легче, когда рядом родная душа. А мальчика у нее заберут. Илай не сделает исключения, даже если тот родится с уродством. Ну, уж если совсем плохой – его, как положено, увезут в горы и бросят со скалы. Маленький народ может выжить, только если будет прибывать чистой кровью. Мало ли что у Черной лицо обожжено, вон у нее какие руки. Мариам о таких только приходилось мечтать. И даже то, что женщина много месяцев ухаживала за животными и делала грязную работу, не испортило безупречной формы.

Горянка ушла недовольной. Понятно от чего. Мариам относилась к Черной с некоторой даже симпатией. Но ее раздражала чужая тайна.

Илай тоже требовал узнать, кто она такая. Чужачка и у него вызывала жгучий интерес.

До новолуния оставались считанные дни. Тейт в последнее время стала абсолютно спокойна. Она постоянно разговаривала со своим ребенком. Он был частью ее и одновременно сам по себе. Он ее слышал, он волновался, если волновалась она. Он спал вместе с ней и, наверное, видел ее сны. А его заберут!

От страха заболело высоко под ложечкой. Желудок стал тяжелым как камень. Тейт аккуратно свернула телячью шкуру и пошла в свою коморку. Итара гуляла. У нее округлились бока. Самка часто замирала, будто прислушиваясь. Тейт могла поспорить, что в такие минуты она улыбается. Жеребенок должен был появиться на свет еще не скоро. Если он родится в селении, горцы оставят его себе. Его тоже заберут!

Боль обхватила живот раскаленным обручем. Показалось, что сейчас вывернутся кости. Но вспышка очень быстро прошла. Тейт замерла, ожидая новой волны. Она уже догадалось, что начались роды.

В раскрытые двери сарая вошла Итара, потопталась на пороге, тихо всхрапнула и ушла в свой угол.

Можно ведь и не говорить, что ребенок родился. Тейт будет молчать. Ребенок появится на свет, она его спрячет, а под одежду затолкает, хоть вон тот сверток. Когда младенец немного подрастет, Тейт покинет селение. Они с Итарой уйдут на равнины…

В следующую минуту ей показалось, что рвутся внутренности. Боль накатила внезапно и безапелляционно. Терпеть такое, не хватило бы никаких сил!

Тейт закричала так, что посыпалась труха с перекладины под потолком.

Мариам рассматривала ребенка. Надо же! Мать больная, вся калечная, как помоечная собака, а сын здоровый и крепкий. И родила она его легко. Всего-то полдня и покричала. Мариам прибежала первой. За ней пришли еще две женщины, но в сарай заходить не стали. Они, как положено, остались за стенами, чтобы петь. Мужчины не должны слышать голос роженицы. Бывало, что пели по три дня. Повивальные руны иногда переходили в заупокойные.

А эта родила, как выплюнула. Мальчик сразу закричал, в щелках отечных век двигались зрачки. Только через неделю Мариам определила, что глаза станут голубыми. Но и она не могла предположить, что цвет их станет спорить с глубиной горного неба в полдень. Ребенок оказался удивительно красив.

Слухи быстро облетели селенье. В сарай даже явились старейшины. Мариам распеленала мальчика, чтобы те убедились: на свет появился будущий воин. Ситба и Лоу довольно поцокали языками, а Илай замер над ребенком, не донеся благословляющей руки. Постояв так минуту, он пожал плечами, сотворил жест принятия в мир и вышел. С того дня Тейт стали приносить больше еды.

Жеребенок Итары должен был появиться не раньше поздней осени. Самка поправилась. Ее шаг стал мягким и упругим. Рана полностью затянулась. Тейт пребывала в полном замешательстве. Пора было уходить из села. Сигурду исполнилось два месяца. Он ел, спал, гукал, пускал пузыри и быстро рос. Еще немного и ему станет не хватать материнского молока. Тейт потихоньку прикармливала его коровьим. Об этом не знал никто, даже Мариам.

Если поначалу за единорогами хорошо присматривали, постепенно регулярная стража сменилась одним наблюдателем. А когда Тейт родила, охрана и вовсе исчезла. Разве Ол по-прежнему прибегал звать Черную замуж. Надо было решаться, пока самка могла осилить любой переход. Но как уйти от трудного, неуютного, но безопасного быта? Тейт с ужасом вспоминала встречу в лесу. Голодная, дико уставшая, надломленная женщина смогла одолеть людоеда только чудом.

Если даже и удастся выбраться из селения незамеченной, горцы ее все равно найдут. Они тут знали все тропы и лазейки. Женщина с ребенком на руках ушла бы в лучшем случае на половину дневного перехода. И что дальше? Ребенка отберут, а саму ее, как неблагодарную тварь выгонят… или вообще казнят.

Ночь стояла пасмурная, влажная от висящей в воздухе мороси и очень холодная. Люди попрятались под крыши. В очагах затлел хворост. Даже собаки жались к теплу. Тейт тоже развела огонь. Итара топталась за перегородкой. Сигурд спал. Он вообще почти не плакал. Тейт проверила пеленки и присела к огню. Решение уйти все никак не давалось.

Шорох за дверью заставил ее вскочить. Засов отсутствовал. Тейт подхватила топор. Дверь отворилась без скрипа. Гость оказался с головой укрыт тяжелым рогожным куколем.

– Не бойся, – глухо донеслось из-под капюшона.

Не выпуская топора, женщина попятилась к очагу. Мариам ведь говорила, что ребенка заберут еще не скоро…

– Я не отдам Сигурда! – сдавленно крикнула Тейт.

– Опусти топор, – тихо попросил Илай. – И уходи. Ты должна уйти. Вместе со своим сыном.

– Почему? – оторопела Тейт.

– Я нарушил закон не для того, чтобы с тобой объясняться! Собирайся. Я покажу тебе тропу. Тебя будут искать, но эту дорогу знаю только я.

Сигурд, оказывается, не спал. Он лежал в плетеной из лозы колыбельке, глядя своими изумительными глазами в потолок. Тейт вынула его и прижала. Что станет с ней и ее ребенком за пределами не очень гостеприимных, но таких надежных стен горской крепости?

Все нехитрые пожитки легко уместились в сумке из той самой телячьей шкуры, которую принесла Мариам. В углу стояла корзина, куда Тейт с некоторых пор начала припрятывать еду. Илай принес с собой две переметные сумы, набитые припасами.

Тейт не решалась прервать тягостного молчания, в котором проходили сборы. Старейшина сам обвязал копыта Итары тряпками и вывел самку. Тейт на мгновение задержалась. Все было правильно, все – как должно, но так страшно, что замирало сердце. Сигурд смотрел из плетеной лозяной сумки серьезно, будто взрослый.

Далеко за пределами поселка Илай заговорил. Он вел в поводу Итару. Тейт ехала верхом. Темнота вдали от человеческого жилья стала вовсе зловещей. Морось пропитала одежду.

– Ко мне приходила старая Трита. Она не была в поселке тридцать лет. Ее муж и оба сына погибли под обвалом. Трита ушла от людей. Она стала читать по звездам и собирать травы. Ты брала у нее травы?

– Да, – отозвалась Тейт.

Стало страшно. Вдруг старая ведьма догадалась о ее тайне и рассказала Илаю?

– Трита сказала, что на тебе лежит заклятье. За тобой рано или поздно придет зло. Мне безразлично, виновна ты или нет. Трита сказала, что те, кому нужна ты и твой единорог, изощренные убийцы. Наше племя не сможет им противостоять. Я мог бы тебя убить, но я не могу приказать убить твоего единорога. Видишь большой камень? Свернешь за ним на узкую тропку. Она безопасна и выведет вас к устью реки. Вход на тропу я завалю. Мне придется отправить за тобой погоню. Но наши люди не станут спускаться на равнины. Спеши. Что сказать отцу твоего ребенка, когда он придет спрашивать о тебе?

Тейт с высоты седла всматривалась в бледное лицо Илая. Капюшон свалился. Мокрые седые волосы липли к черепу.

– Ничего. Спасибо тебе и твоему народу, что дали мне приют. Спасибо, что отпускаешь меня. Отец моего ребенка не придет. Прощай.

– Зачем ты хотела меня видеть?

Бар Тесс Тал походила на свою дочь Тамарис, как могла походить старшая сестра. Только в глазах у нее вместо постоянной настороженности сияли уверенность и покой. Тесс сидела в кресле посреди уютного зала. По стенам играло бликами начищенное оружие. Возле лавок и у камина, как напоминание о днях волчьей охоты лежали мягкие коврики из серого меха. Замок матери Тамарис одновременно походил на загородный дом аристократки и на пограничную крепость. Велика же оказалась, найденная в разоренном хуторе кубышка, если на ее содержимое удалось обустроить такое гнездо.