Текст книги "Нестрашная сказка 3 (СИ)"

Автор книги: Вера Огнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

От толпы скелетов отделилась высокая женская фигура. Молодая неимоверно худая беременная женщина в сером рубище медленно подвигалась в их сторону. Одной рукой она придерживала живот, будто опасаясь, что он отвалится. Подошла, недолго постояла возле кучи падали, развернулась и начала опускаться на колени. Лекс качнулся – поддержать. Она вскинула руку – не надо! Встала на колени и обняла ноги Энке. У стены тоже начали сползать в пыль.

– Княжество Ваджамандрипур не самое большое на юго-западе полуострова, но благодаря удачному расположению – главным образом наличию реки – самое богатое. Тут торгуют. Со всего побережья сюда привозят плоды, кожу, гончарные изделия и конечно украшения. Много украшений. Причем заметь, тут мастеров огранки алмазов нет. Они живут выше по течению, то есть ближе к месту добычи камней – в Румджапагатапуре. Прямое сообщение по реке. Там погрузили товар, тут приняли.

– Так, можешь считать, что в смысле географии и экономики ты меня просветил. Суть давай.

Лекс размышлял, Энке развлекался. Они уютно расположились в люльке, установленной на спине слона. Навес на тонких жердочках прикрывал головы от прямых лучей. Энке и без него бы обошелся. Лекс дополнительно нахлобучил местный тюрбан. Но в нем было жарко.

Как только начинало укачивать, Лекс совал нос во флакон с синеватыми кристаллами. Отпускало, правда, не надолго. Энке, хитро извернувшись, время от времени чесал пяткой холку животине. Слон довольно всхрапывал.

Над головой проплывали ветви деревьев самого экзотического вида. Других тут не водилось. Джинн дотягивался до краснобоких плодов и смачно чавкал. Лекс отпробовал один и потом долго нюхал свой флакон. Кое-что перепадало слону. Энке кидал папайю, животное ловило хоботом и тоже смачно чавкало. Шел пятый день пути.

* * *

Изможденный старик тогда во дворе оказался раджей. Толпа скелетов – чада и домочадцы. Их к тому времени осталось примерно половина от первоначального количества.

А началось все с того, что три месяца назад к ним приехал господин Руджавара. Он отрекомендовался поставщиком ограненных алмазов, что и продемонстрировал, высыпав перед раджей горстку сверкающих камешков. То-то он путешествовал в окружении целого отряда. Ваджамандри присмотрелся к камням, отметил про себя, что раньше такие встречал, но сделал незаинтересованное лицо, дескать: ну и что? Красивше видали. Зато цена камней его приятно удивила. Очень приятно. Сделка увеличивала его состояние на треть. За такие барыши можно было закрыть глаза на сомнительное происхождение камешков, которые добыли и обработали в Рамджагатапурестане. Все знали, что там уже много лет творится неладное. Раджа пропал, власть переходила из рук в руки, а на попытку соседей вмешаться, дабы установить порядок, ну и, разумеется, прибрать остатки добра к рукам, следовал отпор, как со стороны местных жителей, так и самой природы. В последнее время вести оттуда вообще перестали доходить.

Сопровождающий купца отряд впустили в крепость и приняли как дорогих гостей. Тем счастье и кончилось. Наутро молчаливые воины в красных лунги и маленьких тюрбанах цвета пожухлой травы согнали хозяев и всю прислугу в левое крыло дворца и заперли. Их не кормили и даже не давали воды. Люди протомились в застенке несколько дней. Один старик умер. Но даже это оказалось не самым страшным. На третий день гости стали забирать детей.

– Для чего? – спросил Лекс, сглатывая тошноту.

– Они их ели.

Среди толпы скелетов действительно не оказалось ни одного ребенка. Беременная рани вообще чудом осталась жива. Она происходила из семьи высоких брахманов, обладала кое-какими тайными знаниями. Как только на пороге появлялись мучители, она замирала на месте даже, кажется, не дышала. И они ее просто не замечали. Собственный отряд раджи бандиты перебили в ночь праздника, устроенного в честь удачной сделки. Защитить семью оказалось некому.

За три месяца такой жизни раджа из крепкого мужчины средних лет превратился в лысого беспомощного старика. Люди умирали от голода и жажды. А детей – вот...

– Ты знаешь, откуда они? – спросил Лекс.

– С верховьев Ямуны. Камни оттуда. Больше я ничего не знаю, – прошамкал раджа.

– Позволишь ли ты переговорить с твоей женой с глазу на глаз? Поверь, мы не причиним ей вреда. Мне надо понять, что тут творится.

– Тебя послала большой раджа белой империи?

– Нет.

Ваджамандри запросто мог отказать. Жена это вообще его личная вещь, вроде исподнего. Но он был сломлен. Он согласился.

Ситарани сидела у стены. Живот – на последнем сроке покоился на коленях. Перед женщиной стояла миска с молоком. Она прикладывалась к ней, отпивая маленькими глоточками.

– Ты не простой человек, – первой заговорила женщина. – А твой слуга... прости, вы нас спасли, но он...

– Он мой друг.

– Кто вы?

– Меня послали махатмы, – не стал притворяться Лекс.

В женщине чувствовалась сила. Ее-то как раз не удалось сломить. Она протянула руку. Лекс достал зазубренную деревянную пластинку. Рука бессильно упала. По впалой щеке потянулась слеза.

– Счастье, что вы успели... мой отец хранитель Аджанты. У него есть такая же.

– Как ты тут оказалась? Пещеры находятся далеко на севере.

– У моего отца восемнадцать дочерей. Наша семья известна и почитаема, но столько девочек! Меня выдали за Ваджамандри. Сначала собирались за Рамджагатапуру. Он отказался. У него добывались самые чистые камни на полуострове. Раджапура торговал с югом. Но потом приехали белые путешественники, и объяснили молодому радже, что он может стать самым богатым человеком в ойкумене, стоит только породниться с императором. Ему отдадут племянницу белого владыки и разрешат торговать по всей империи. Раджапура, думаю, запрыгал от радости. Так случилось, что невесту везли через наши земли. Посольство остановилось у нас в доме. Отец оказал им достойный прием. Я видела, что ему не нравятся эти люди. Дело не в том, что они другой крови и даже не в том, что семье нанесено оскорбление, отказом от невесты. Сами гости, их переглядывания, ухмылки, дотошный интерес, назойливое, граничащее с неприличием любопытство, фальшь, наконец, вызывали настороженность. А потом я и сама убедилась в нечистоте их намерений. Я случайно увидела, как невеста обнимается с одним из своих спутников. И не только обнимается, ты меня понимаешь?

– Я в общих чертах знаю эту историю. Свадьба состоялась, через несколько дней кто-то напал на дворец раджи, всех вырезали, а кто уцелел, погиб под ногами бешеного слона. Его ранили, и он растоптал все живое окрест.

– Отец сказал, что это спутники невесты устроили резню. Все должно было выглядеть как набег. Раджа погибает, его молодая жена становится владетельной вдовой. Император получает в руки алмазные копи.

Женщина невесело улыбнулась, поднесла к губам чашку и сделала осторожный глоток.

– Император не знал, что в центральных княжествах до сих пор существует обычай, по которому жена следует за мужем на погребальный костер? -спросил Лекс. И сам же ответил.– Не исключено. Поправь меня, если я ошибаюсь, тело Румджагатапуры так и не нашли?

– Там была каша. Возможно, раджа оказался искалечен на столько, что его просто не опознали. Новобрачная вместе с посольством исчезла в туже ночь. Их больше никто не видел. Император не дождался алмазов. Родственники раджи начали войну за престол, но как только кто-то надевал золотой тюрбан, являлся слон и убивал его. Вскоре претендентов вовсе не осталось. Это случилось десять лет назад. Про злосчастного жадину стали забывать. Княжество пришло в запустение. А потом появились эти оборотни. Я сразу почувствовала неладное, но муж не стал меня слушать. Он, конечно, питал глубокое уважение к моей семье, но сильно огорчился, когда вместо нежной девочки увидел на своем ложе зрелую женщину. Меня тут не очень жаловали.

* * *

– Я так понимаю, мы сейчас медленной скоростью направляемся прояснять этого слона? – спросил Энке после некоторой задумчивости.

Он как раз дотянулся до очередной папайи и начал ее изучать.

– Ну, в общем-то, да. Именно. Если оно слон.

– И как ты собираешься это узнать? Поймаешь за хобот и спросишь?

– Да как-то так.

Энке изогнулся и постучал их общий транспорт по хребтине пяткой.

– Эй, ты человеческий язык понимаешь?

Слон поднял хобот и продудел два раза.

– Как думаешь, что он хотел сказать? – озадачился джинн.

– Предупредил: еще раз постучишь, пойдешь пешком. Кстати, все хочу тебя спросить, да ты разговор уводишь, что за камуфляж у тебя на голове был, когда мы встретились?

– Отвянь!

– Считай, я обиделся.

– Тоже мне, барышня! Обиделся он. Я, может, до сих пор по пять раз в день темечко скребу. Краска, так ее, перетак, не смывается.

– А я думал, сама линяет. Да почти уже и не видно. Но, если не хочешь, не говори. Вдруг твоя история так меня расстроит, что станет совсем плохо. Видишь, и так всю дорогу мутит, – невинно потупился Лекс.

– Знаешь, чего я боюсь? Что ты от хохота со слона рухнешь и чего-нибудь себе повредишь.

– А вот не надо меня жалеть.

Лексу стоили больших усилий сохранять печальный вид. Он даже сунул нос в свой флакон и глаза прикрыл, вроде страдает.

– Понимаешь, – медленно начал Энке (которого тоже распирало, да выговориться не могло) попал я, так попал!

– Куда?

– В меньшинства.

– Национальные? Религиозные? Социальные? – оживился Лекс.

– В сексуальные.

– Что?! Ты?! Вали со слона, пидор гнойный!

Лекс так захохотал, что хлипкая люлька заходила ходуном.

– Сейчас точно свалю. И путешествуй ты дальше в компании своего флакона да носатого. Урод.

– Прости. Прости. Правда... только этого не может быть! Хочешь, съем собственную туфлю?

– Оставь обувь в покое. Я такой переплет попал, хоть плачь, хоть смейся. Меня дедуня Мита отправил учиться, дескать, пока Лекс выздоравливает, езжай ка ты ума наберись. Только уговор: сидеть тише травы, ниже воды. Или наоборот? Не помню. Бумаги нужные мне отдал, котомку в дорогу, и отправил, как он это умеет – на один щелчок. Глаза закрыл здесь, открыл уже там.

Стою посреди площади, дома вокруг – ничего так, архитектурка. Народ одет по-разному, странновато, да чего мы с тобой только не видели. Еще тарахтелки эти с колесами. Вот чего не люблю, того не люблю. Но деваться некуда, я уже здесь. А еще посреди площади хрен египетский торчит.

– Египетский... чего?

– В Луксоре полно этих колонн. Называется: плодородный орган бога Осириса. Такие кверху заостренные? Помнишь? Тут точно не Египет. А орган наличествует. Прислушался, речь вроде понятная. А прямо напротив меня огромными буквами написано " Университет". Туда-то думаю, мне и надо. Пошел. Народ вокруг в основном молодой, и как-то на меня все косятся. Я – морду тяпкой, и в ректорат. Там документы у меня приняли. Спрашивают, какой факультет выбрал. Строительный, говорю. Вдруг выходит из-за стола мужчинка совершенно определенного пошиба и, виляя бедрами, начинает меня обходить по кругу. И так он ахает, так восхищен, что даже глазки закатывает. Сам белесенький, волосья колечками, личико гладкое, будто отекло, и кожа белая, белая – чисто опарыш. Я, говорит, декан факультета искусств. Прошу к нам. Умоляю, на колени щас паду. При этом поворачивается спиной, а штаны у него на заднице прозрачные. Мало того, против ануса в штанах дырочка, обшитая аккуратными такими стежками.

Меня замутило, едва успел рот зажать. Спалю ведь тут им все к чертям. Перетерпел. Прыщ понял, что не по адресу обратился, принял оскорбленный вид и вымелся из приемной. И тут выходит ко мне сам ректор. Через плечо три голубые ленты. Он-то мне и объяснил, что по вновь принятому закону все население, моложе семидесяти лет обязано носить опознавательные знаки. И, значит, я, как приехавший из страшной глухомани и не знакомый с цивилизацией, должен сей же час решать. Активный – три голубые ленты. Пассивный – две. Трансвестит – одна. Активная лесбиянка – три розовые ленты, пассивная – две. Бисексуал – розовая и голубая. Я спрашиваю: а нормальные? Ректор как заорет, дескать, нормальные в ленточках ходят, а отщепенцы, меньшинства то есть, в клетчатых хламидах. Для брака им потребно особое разрешение, учение для них стоит в два раза дороже, чада, рожденные допотопным способом, подлежат изъятию и передаче в нормальные семьи.

Я осмелился спросить, как остальные дети на свет появляются? Он отвечает: из пробирки. А в приемной уже полно народу. И все то с одной, то с двумя ленточками. На вожака смотрят преданно, на меня алчно. Я начинаю вспоминать благословенные времена, когда можно было двух полководцев одним треножником отходить, чтобы добрым людям не мешали плодиться и размножаться, и одновременно – напутствие дедушки Миты, сидеть тихо. Короче – попал. Нет, говорю, я лучше в клетчатом. Мне так привычнее.

То, что с меня вдвое за учение взяли – чепуха, что жить пришлось в каморке под лестницей – тоже не самое страшное. Другое дело естественные потребности. Я ж нормальный половозрелый джинн, мне ж без личной жизни никак!

– Ну, и?

– Начал изыскивать варианты. И получил полный облом. Куда ни кинь, то голубые, то розовые. Засечешь клетчатую хламиду – обязательно мужик окажется. Раз женщину на улице увидел. Идет впереди, юбочка в сине-красно-зеленую клетку, на ножках белые гольфы с помпонами. Ножки, правда, кривоваты и коленки сухие, как у старой курицы. Но тут уж не до жиру. Догоняю, обхожу...

– И-и-и... – Лекса скрутило, но таки выговорил. – Шотландские Дугласы. Килт с такими цветами у них.

– А на груди три голубые банта! И борода веником. Смотрит на меня и с ходу предлагает присоединяться к их радикальному братству. Они, дескать, за полное раскрепощение, включающее детей, животных и некрофилию. Я и не сдержался. Близко стоял так, что ему бороду напрочь спалило, бантики завяли. Даже на стене копоть осталась. Хорошо, мы как раз в переулок свернули, народу вокруг никого. Я его к стенке копченой придвинул и объяснил, что если он хоть словом кому проговорится об нашем разговоре – спалю к чертям весь город – устрою им тут фейерверк по полной.

– Обошлось?

– Он в этот же день свалил до дому. Манатки собрал и был таков. Но мои-то проблемы при мне и остались. И вот дней через пять иду по коридору, аудиторию ищу. Попадается мне навстречу университетская активистка. У нее не то что ленточки, даже волосы в розовый цвет выкрашены. Но если не обращать внимания, девица вполне ничего себе. Только меня увидела, и давай агитировать. А я и думаю, чего я себе на ровном месте проблему придумал? Вот же они женщины, рядом, следует только изменить подход. Эта дурочка, может, мужика нормально в жизни ни разу не видела, вот и заблудилась. Она меня уговаривает, а я поддакиваю да соглашаюсь. Девочка и расслабилась. Тогда я ей под страшным секретом сообщил, что на самом деле я женщина. Она не поверила. Договорились, у меня в каморке после занятий встретиться. Чего я там пел, все и не вспомню.

– Заинтриговал?

– Угу. Пришла. А много ли нам джиннам надо, чтобы женщину охмурить? Она и не заметила, как в койке оказалась. А под утро разревелась в три ручья. Жизнь, говорит, прошла зря, дескать, проклятые радикалы отняли у нее самое главное. Обманули. Ну, она им покажет.

А вскоре выходит новый закон, хламиды нам заменяют на татуировку. Если прикоснулся к ереси, носи знаки отличия пожизненно. Чтобы, значит, каждый мог тебе на вид поставить. Темен народ – не понимает, что татуировка это не просто рисунок, это такое заклинание, которое тебе всю жизнь перепашет. Цветочки, лепесточки – а судьба загнулась. Но к тому времени у нас уже подпольный кружок организовался. Сопротивление. Парень один меня с ног до головы изрисовал клетками. Только, говорит, постоянно подновлять придется. Ну, думаю, как-нибудь продержусь. Не век же ты будешь страждить, выздоровеешь и заберешь меня из этого сумасшедшего дома. С тела краска быстро смывалась, на голове помедленнее. Еще зудилась, спасу нет. Но терплю, жду. И дождался, накрыли нас прямо в постели с Моникой. Жарко было, с меня почти вся краска сползла. На лицо целый комплекс преступлений. Угадай с трех раз, какое мне наказание вышло?

– Оскопить, чтобы, значит, уже точно влился в ряды.

– Умный. Вывели меня на площадь и народ стали скликать. Вдруг откуда-то старух набежала целая толпа. Бабки меня обнимают, целуют. Ну, думаю, герантофильская фракция решила напоследок поглумиться. Нет, оказалось гендерное подполье. Это, которые еще помнят, что оно такое.

Бабки голосят. Полиция площадь окружила, загородилась прозрачными щитами. Я стою голый, рядом хрен египетский торчит. И вдруг выталкивают в образовавшееся пространство мою подругу. Решили, значит, перед оскоплением посредством нас продемонстрировать всю мерзость естественного соития, чтобы народ поглазел и проникся отвращением.

– Продемонстрировал?

– Само пошло. Моника визжит, бабки вокруг нас хороводом ходят и гимн поют. Я поверх голов смотрю, а за прозрачными щитами толпа мужиков клубится и вся-то она клетчатая. Откуда столько нужного тряпья нашлось? Не иначе, припрятанным лежало. А из другого переулка катится целая женская рать. Они первыми полицейских смяли. Стражи порядка, видя такое дело, щиты побросали и влились в общий бунт. Моника убежала куда-то. Кругом идет любовь не на жизнь, а на смерть.

Тут бабка какая-то до меня допрыгнула и шепнула, что меня в переулке махатма Мита дожидается.

Весь боевой дух из меня мгновенно вышибло, поникло все, что внутри, что снаружи. Иду, а у самого ноги подгибаются, так как понимаю, грядет наказание включая развоплощение в бесплотные духи. Захожу в переулок, там дедуня в шалочку кутается. Я перед ним на колени бух. А он меня так по клетчатой голове погладил и говорит: " Ты хорошее правильное дело сделал, мальчик. А теперь ты нужен Лексу. Одевайся". И протягивает мне пестрые трусы. Я только их натянул, гляжу вокруг белый туман, а внизу река шумит. Не поверишь, я такого счастья не помню, с той нашей встречи в пустыне. Но хорошего много не бывает. Из тумана выныривает дядька Казимир и начинает с порога орать, что я как всегда нарушаю, задерживаю, саботирую. Лекс уже ушел в поиск. Сколько меня можно ждать?!

Таким вот образом я в пестрых трусах и с клетчатой головой попал в переход. Поплутал, правда, немного, но дорогу таки нашел.

– Обратно не тянет?

– Издеваешься?

– Отнюдь. Зуб даю, тебя там канонизируют теперь. А то и обожествят. Появился неизвестно откуда, исчез в неизвестном направлении. Историки начнут до родословной докапываться, и выяснят, что на Крокодиловых островах, откуда ты якобы прибыл, отродясь такого персонажа не проживало. Все – легенда сложилась, ты – новое божество, выведшая мир из темени к свету.

– Как думаешь, мне от этого жарко или холодно случится? – поинтересовался Энке, слегка подрагивая голосом от затаенной гордости.

– По-разному бывает. Одним – ничего. У других видения начинаются, голоса в голове осанну поют. А у некоторых парша по телу идет, вроде аллергии...

– Гад ты все же. Другой бы успокоил, ободрил, кинул позитивную вводную... тебе лишь бы надсмехаться.

– Обойдешься. Я на больничной койке концы отдавал, а тебя самая красивая девушка университета ублажала. Кто кого должен жалеть? Погоди, мысль появилась, дай сформулирую, а то ускользнет.

Лекс даже палец поднял от усердия.

– Симптом выгорания элиты. Идиотизм начинает зашкаливать. Любая идея доводится до абсурда. Связь с реальностью истончается до состояния эфемерной пленки, которую способна разорвать любая чепуха...

– Слушай, – оборвал его джинн, – давай, лучше про слона.

Ваджамандра не поскупился, дал своего личного, недоеденного ликантропами слона и второго с проводником. То есть первым двигался проводник на своей животине, следом – Лекс и Энке на своей. Мелкие притоки Ямуны слоны форсировали неспешным маршем, позволяя себе обрызгаться водичкой. Пассажирам тоже попадало. После каждой переправы приходилось вывешивать на жердочках одежки. Но больше по привычке. Оно и так и так оставалось влажным. Духота и сырость уже стали надоедать, когда в один момент кончились. Стало просто жарко, а потом и сухо. Местность повысилась, следовательно, они почти добрались до цели.

Речка впереди не отличалась ни глубиной, ни бурливостью. Приток, как приток. Посередине игривая струя пошевеливала труп антилопы. К берегу вела широкая тропа. Только вот слоны уперлись. Погонщик, он же проводник погнал свою скотину в воду, на что получил трубный рев, больше похожий на ругательство. Второй слон молча поддал крупом. Шаткая конструкция на спине накренилась и затрещала. Энке спрыгнул, обежал скотину по широкой дуге и помог спуститься Лексу. Освобожденный слон тут же успокоился, повернул вспять и начал удаляться.

– Стоять! – заорал Энке.

Слон опять поддал задними ногами, на манер разгневанного мустанга -давал понять, что их ждет в случае, если будут настаивать. Впрочем, далеко он не ушел, остановился за деревьями. Второй слон вскоре к нему присоединился. Погонщик только разводил руками. Его послушать, животные взбунтовались, почуяв опасность.

– На том берегу наверное притаился ракшас, – заключил погонщик. – Слон мудрое создание. Он их чует.

– Ага, эт точно, – подтвердил Энке, стаскивая со спины мудрой животины баул с пожитками. – Ты вот что, уважаемый, дуй до дому. Дальше мы сами.

Кто бы другой спорил. Проводник мгновенно вскарабкался на спину своего слона, почмокал второму и был таков.

Мутноватая речная вода несла приятную прохладу. Если бы не труп антилопы, болтающийся в непосредственной близости, Лекс бы обязательно искупался. А так не тянуло. Энке уже закинул сумку себе на плечо и вошел по колено, а Лекс все не решался. Холодок гулял между лопатками.

– Долго ты будешь мечтать? Скоро стемнеет. Месить грязь в потемках будешь сам. Я уйду.

– Тебе-то – да! Тебе хоть в серную кислоту. А я элементарно боюсь какую-нибудь заразу подхватить, – попытался оттянуть неизбежное Лекс.

– Так и быть, забирайся мне на плечи. Захребетник! Мало я тебя таскал по горам и весям. Теперь вот по джунглям таскаю.

С высоты обзор открывался не в пример. Подрагивающая ветка на той стороне, скрывала за собой что-то не очень крупное и явно живое. Оно время от времени меняло позу, возможно, чесалось.

Их ждали. Хотя, что тут такого? Заметили с ближайшего холма груженых слонов, вот и выслали разведку. А холодок?

– Сколько их? – тихонько спросил Энке.

– С чего ты взял?

– А с того, что ты мне по черепу чечетку вышлепываешь.

– Прости, не заметил. Оно одно. Не очень большое. Если честно, не пойму что там или кто.

– И ладненько. Одного уложить, это тебе не полдня с волками собачиться. Управимся, – облегченно вздохнул Энке.

Будто бы он и вправду в крепости притомился, изловляя ликантропов. Лицемер!

Следовало успокоиться. Волнение происходило от слабости. Слабость пробралась до самого донышка, до внутренностей. Кажется, даже сердце стало биться медленнее... и Энке почему-то остановился.

"Чего стоим? Чего не едем?"

Лекс вроде произнес насмешливую фразу, а получалось, даже рта не раскрыл. Труп антилопы болтался в непосредственной близости. Несмотря на влажную среду, тельце козы высохло наподобие мумии.

Оп! Вода омывала почившую зверюшку, вскипая бурунчиками... и как бы возвращалась к основанию камня. То есть непрерывно кружила на одном месте. Лекса сей феномен заинтересовал настолько, что он притормозил Энке, за неимением поводьев прихватив товарища за уши. Тот даже не огрызнулся. Как шел, так и встал. Без молвный!

До Лекса стало доходить. А холодок, гулявший между лопаток, растекся уже по всему телу. Руки еще двигались, ноги же, кажется, и вовсе примерзли к такому же мерзлому телу друга.

Угадайте с трех раз, что может заморозить энергетическую аномалию? Правильно, время. То есть его остановка.

То есть они оба-два врюхались в темпоральную петлю, кем-то тут расставленную. Не очень даже и умело. В хорошей петле осознание катастрофы приходило последним. Следом происходило затухание центральной нервной деятельности, а там и мумификация наступала. Вот она коза-то!

Лекс расслабился, насколько позволяло положение наездника на чужой шее – практически мешком осел.

Не шевелиться, не дышать, замедлить ритм сердца до критического, чтобы слово за словом выстроить формулу разрыва петли. Необязательно даже вслух. Лекс умел "громко" думать. Слова корчились, тлели и исходили черным дымом. Первая буква тускнела, когда последняя еще только начинала мерцать. Борьба шла на грани обморока. Он успел испугаться, что сил не хватит, когда с умопомрачительным "пумк!" петля лопнула.

Не удержав равновесия, посунулся вперед Энке. Бесчувственный Лекс вообще улетел в воду. В довершение мумия антилопы сорвалась с камня и с дикой накопленной за время темпорального плена энергией, просвистела по-над ними, рванув белую тогу посланника Шамбалы.

Первым пришел в себя естественно Энке, отмахнулся от мумифицированной напасти и выловил Лекса. До берега он проскакал козлом, тут же и осев на камешках. Временная петля явление редкое на столько, что даже джинны с ней не часто встречаются.

– Это что было? – мокрый встрепанный Энке уставился на медленно приходящего в себя Лекса.

– Ловушка-а-а...

– Ага, полежи ка тут, а то наблюдатель что-то осмелел. Сейчас с ним разберусь...

Но тот видимо не захотел официальных церемоний, примитивно метнул нож-лепесток, метясь в того, кто крупнее. Расчет был на то, что с мелким да беспамятным и так справится. Блестящая стальная рыбка большой беды не наделала, но таки руку Энке зацепила. По краю раны вскипела черная кровь и тут же забугрилась, превращаясь в рубец. Не знал чужак, с кем связывается!

Уже через мгновение живой скрученный в узел комок пищал в руках разъяренного джинна.

– О! – вдруг успокоился Энке и даже слегка разжал хватку. – Бабка!

Ну, бабка, не бабка, но не первой и даже не второй молодости тетка наливалась в его объятиях синевой – вот-вот концы отдаст.

– Отпусти ее, – попросил Лекс. – Удавишь, а покойника допрашивать сложно, а пуще того – противно.

Комок мякнулся на землю и затих.

– Жива? – спросил Лекс.

Энке пошевелил даму носком сандалии. Та дернулась, застонала, а потом быстро, быстро залопотала. Из невнятного потока Лексу удалось уловить всего несколько знакомых слов.

– На каком это она? – озадачился Энке.

– Вроде тибетское наречие, сейчас, погоди.

Лекс поднапрягся и выдал длинную фразу, всю состоявшую из сплошных завываний.

Тетка открыла глаза. Они оказались раскосыми и черными как агат. Вообще лицо дама имела плосковатое и треугольное. Абсолютно нездешнее.

– Шайтан, – выговорили темные губы приговор, непонятно кому из них? Ну, с джинном – ясно, хотя и Лекс сейчас мало походил на ангела.

– Возьми мою жизнь! – вдруг завопила тетка. – Выпей мою кровь, только не трогай его. Он болен. Он умирает. Дай ему отойти с миром. Хочешь я стану твоей рабыней? Я буду приносить тебе теплую добычу. Я стану охотится на людей, если ты прикажешь, только не трогай его.

– Кого – его, бабуля?

Энке подвинул субтильную женщину, так, чтобы голова не заваливалась. Лекс плеснул в лицо водой.

– Раджапуру.

Натирали мокрые сандалии. Лоскут тоги на каждом шагу прилипал к икрам. Ноги путались в рванине. Лекс спотыкался, отлеплял ткань и делал следующий шаг.

Так продолжалось второй час. Тетка по имени Эхайя понаставила тут ловушек. Время от времени она командовала влево – вправо. Лекс переводил. Энке делал соответствующие повороты. Тетка почти каждый раз заходилась воплями и трепыхалась. Оказывалось – не туда.

– Либо она путает, либо ты не верно переводишь! – взревел, наконец, многотерпеливый джинн. – Вы, оба, хватит умничать! Скажи ей, пусть пальцем показывает.

Лекс поднатужился и перевел. Тетка, кстати, передвигалась посредством Энке. Тот засомневался, не удерет ли ловкая охотница, пусти ее своим ходом. Зато дама по дороге рассказала кое-что интересное. Лекс старался синхронно переводить. Но Энке, кажется и сам начал вспоминать язык. Все же он очень давно жил.

– Давай еще раз, – попросил джинн на относительно ровном участке тропы. – Кто она и откуда?

– Не поверишь. С той стороны Гималаев. Проживала она в горном селении, вернее невдалеке. Пробавлялась знахарством. Дочку прижила убогонькую.

– То есть?

– Девочка вышла глухонемая. Но она, – тут я не понял, – тетка говорит, якобы она видит чужими глазами. Что бы это могло значить?

– А я знаю! Мысли читает?

– Уважаемая, – обратился Лекс с тетке. – Твоя дочь, знает, что в голове у других людей?

– Нет! Она слышит, как растет трава, о чем звери говорят у водопоя, как птица вьет гнездо... она слышит как поднимается зло и как творится добро.

– Поразительно глубокий философский подход для представительницы столь примитивной культуры...

– Ты лучше спроси у тетки, далеко еще? – приземлил разговор Энке.

Лекс выдал длинное завывание. Эхайя коротко провыла в ответ.

– Нет.

– Как они сюда-то попали? – не унимался джинн.

– Все их селение до последнего дома накрыла лавина. Дочка с мамашей проживали на отшибе в пещерке. Выглянули поутру, а вокруг сплошной обрыв. Они сунулись вглубь горы и вышли уже на этой стороне. Думаю, стихийный коридор образовался. Вышли они, поплутали немного, а потом наткнулись на племя Кхаси.

– И что?

– Да ничего особенного. Ты амазонок помнишь?

– Такое забудешь!

– Примерно то же самое. Только эти тетки из Кхаси своих мужчин не убивали, а пристраивали на тяжелые работы по хозяйству. Эхайя быстро разобралась с местными травами и начала знахарничать. Так бы и прижились, да только случилась незадача. Одна дама решила в дом взять молодого мужчину – мальчика для постели.

– Взяла?

– Угу. Только старший муж взревновал. Вишь, у них такое тоже случается.

Парня нашли со свернутой шеей. А старший муж возьми и укажи на Эхайю.

– Почему?

– Глухонемая дочка знала доподлинно: кто, кого, за что и как. Мать не догадалась смолчать. Что оставалось убийце? Только свалить свою вину на чужачку. Тетка, которая и так урон понесла, рассудила, что терять еще одного мужика в хозяйстве, сильно накладно выйдет, и демонстративно поверила в навет. Но и у нее в племени нашлись недоброжелатели. Наших беглянок собирались умертвить...

– Всего-то!

– Дверь сараюшки, в которой их держали, этот самый недоброжелатель ночью потихоньку открыл и выпустил узниц на волю. Они естественно побежали. Так и бежали, пока не оказались на плато. Условия там, я тебе скажу, не очень. Днем жарко, ночью холодно, все время очень сухо и довольно безлюдно. В общем, мать с дочерью решились выйти на дорогу. Я так понял, без дороги было вовсе не пройти. Там-то их и прихватили по-настоящему. Двое богатых мужчин гнали по тракту рабов. Один низенький и пухлый, другой долговязый, с коброй в корзинке. Собственно, не они гнали...