Текст книги "Научи меня любить"
Автор книги: Вайолетт Бэкли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
В укромном углу под стеной парка Оливия опустилась на траву, сорвала с головы золотой ободок и подтянула колени к подбородку. Из ее груди вырвались рыдания. Она плакала так горько, что казалось, ее сердце разорвется.
Но мало-помалу рыдания перестали сотрясать ее тело, всхлипывания стали тише, и она откинулась назад, опершись о стену, горячей спиной ощущая холод камня. Бледная луна слабо светилась на вечернем небе, и она вдруг осознала, как это красиво. Тишина проникла и в ее измученную грудь и немного успокоила.
– Использовали меня в своей сделке, заплатили мной, как будто я мешок муки или… или… курица! – заговорила она сама с собой. – И он еще надеется, что я буду вышивать ему одежду? Золотошвейка ему нужна, пригодится в хозяйстве, вот оно что! И еще, конечно, будет всем хвастаться, что его жена – лучшая вышивальщица на севере Англии. Чего еще желать? Но он не дождется этого! – прошептала она сквозь стиснутые зубы. – Пусть Генрих заплатит ему племенной свиноматкой!
Слезы уже вновь готовы были пролиться из ее глаз, когда к ней подошла Кэтрин.
– Олли, ох, Олли! – Кэтрин назвала ее ласкательным именем, которое придумал в свое время Генрих. Она опустилась на колени рядом с Оливией и обняла ее за плечи. – Не хочешь со мной поговорить?
Оливия покачала головой.
– Нет, Кэтрин, не хочу! – она помолчала и продолжила – Это так унизительно! Когда тебя используют! Я знаю, Что бывают всякие соглашения, но ведь не до такой же степени! И Генрих этого не захочет, правда? – Молчание Кэтрин заставило Оливию внимательно посмотреть на свою невестку. – Правда, Кэтрин?
– Мужчины не такие, как мы, Олли. Они знают только то, чего хотят и как это получить. Они не думают о том, чего это нам стоит. И когда видят самый выгодный и быстрый путь, чтобы добиться желаемого, они не тратят драгоценного времени на соблюдение кодекса рыцарства. Они идут напролом.
– Ты говоришь о Генрихе или?..
– Об обоих.
– Но ведь это я должна принять решение, – сказала Оливия, вновь зажигаясь гневом. – Впрочем, что бы я ни решила, я в любом случае проиграю! Господи, разве это справедливо?
– А ты уверена, Олли, что проиграешь, если выйдешь за него замуж?
– Что ты этим хочешь сказать?
– Разве ты уже не влюблена в него немножко?
– Ах, Кэтрин, я терпеть не могу этого человека! Ты видела, какой он самонадеянный и деспотичный. И он только что показал, какой он хитрый и коварный, и еще безжалостный…
– И сколько он готов заплатить за то, чтобы получить тебя! – отрезала Кэтрин. – А ведь часто бывает совсем наоборот. Сэру Лоуренсу не нужно приданое, ему вообще не нужно ничего, кроме тебя!
– Но я ему нужна только для того, чтобы вышивать ему одежду чтобы иметь власть над тобой и Генрихом, разве ты не видишь?
Кэтрин мягко рассмеялась и взлохматила ее медные кудри.
– Дурочка! Да он может купить сколько угодно золотошвей, если бы это было именно то, что ему нужно. И ему даже не пришлось бы жениться!
– Что же мне делать, Кэтрин? – тихо спросила Оливия. – Я не верю в то, что он питает ко мне хоть какие-то чувства, а уж мне-то до него точно дает никакого дела. Но я не знаю, как мне поступить. Ты и Генрих не сможете обойтись без его помощи.
Она снова начала плакать. Кэтрин притянула ее к себе и погладила по волосам.
– Я не могу советовать тебе, Олли. Ты сама должна решить. У тебя есть целая ночь, чтобы как следует подумать. Он уедет завтра. С тобой или без тебя.
– Он так сказал?
– Да. Но я не допущу, чтобы Генрих как-то давил на тебя. Пойдем со мной в дом? – Она встала, отряхнула свое розовое платье и поправила головную повязку.
– Нет, я еще здесь немного побуду и вернусь через боковую дверь. Спокойной ночи, Кэт… Это был замечательный обед… Мне жаль, что он так печально окончился.
Она прислонилась к дереву, прижавшись щекой к шершавому стволу, покрытому лишайником. Перед ее глазами стояло его лицо, его блестящие глаза – серые, дерзкие, властные. Всю жизнь прожить с этим человеком? Невозможно. Нет, ни за что! Она решительно повернулась и… увидела его. Он спокойно подходил к ней с высоко поднятой головой, глядя в упор. Ее руки инстинктивным защитным жестом взлетели к груди, и она быстро огляделась, думая, куда ей бежать. Но он перехватил ее взгляд и, одним шагом преодолев разделявшее их расстояние, уперся обеими руками в толстые нижние ветки по обе стороны от ее головы. Теперь путь к отступлению был отрезан. Близость мужчины была столь непривычна, что это воспринималось чем-то наподобие факела, прожигающего ее сквозь тонкое платье и сжигающего волю. В лунном свете ей были видны четкие линии его скул и сильной челюсти, прямой нос и тонкие губы.
– Отчего ты плакала, Оливия? – спросил он тихо.
Она резко отвернулась от него. Почему она должна объяснять этому бесчувственному животному, что она из-за него испытывает? Чувствительный, тонкий человек сам должен понимать это.
– Ответь мне, – сказал он. Раздраженная его упорством, она вызывающе посмотрела на него.
– Это были слезы гнева, сэр, а не сожаления, уверяю тебя.
– Гнева? Ты рассержена предложением руки и сердца, Оливия?
– Это не предложение руки и сердца, – отрезала она, сверкая глазами. – Это ультиматум. Или мой брат потеряет усадьбу, или я должна буду прожить всю свою жизнь с человеком, который мне крайне неприятен. Чтобы вышивать ему одежду! Какое же это предложение, позволительно спросить?
– Спросить всегда позволительно, дамуазель.
Я не привык делать такие серьезные предложения, может быть, все это выглядело недостаточно тонко. Но как мне кажется, учитывая обстоятельства, все было сделано справедливо.
– Ты сделал предложение моему брату, а не мне! – Сердитая слеза скатилась по ее щеке. – Но я – не собственность моего брата, которую можно отдать в уплату за его долги!
– Я не предлагал Генриху продать тебя за долги. Я просто предложил твоей семье разумный выход из тяжелого положения. В конце концов, я – владелец собственности и хочу вложить в нее капитал. И при этом все останется в семье. Разве это плохо?
Он был так близко от нее! Она отчаянно желала, чтобы его близость перестала так сильно действовать на нее. Сэр Лоуренс взял Оливию за руку, и все здравые мысли мгновенно улетучились из ее головы.
– Все равно ты использовал меня как товар… – Но это было последнее, что она смогла ему сказать. Он прикоснулся к медному локону, лежавшему на ее плече, и обернул его вокруг пальца.
– И какой товар!.. – с ласковой усмешкой сказал он.
Его легкомысленное отношение взбесило ее, и она решительно оттолкнулась от дерева, чтобы уйти и положить конец этому неприятному разговору. Раз он не хочет взглянуть на все ее глазами, значит, говорить с ним больше не о чем. Однако если она думала, что он отпустит ее руку и отступит назад, чтобы пропустить даму, то жестоко ошибалась. Она уже три раза ускользала от него в этот день, но теперь это ей не удалось. Он крепко держал ее за руку, в серо-стальных глазах больше не было ласковой усмешки. Он пальцем приподнял ее подбородок, заставив взглянуть на него.
– Я предлагаю тебе свой дом и свою защиту, Оливия.
– В обмен на что, сэр?
– Меня интересует твое искусство, – сказал он мрачно. Ни слова о чувствах, ни намека на нежность! Как Кэтрин могла подумать о том, что между ними может возникнуть любовь? Чушь!
– А твое, сэр, меня не интересует.
Этими словами, вылетевшими непроизвольно, она хотела его обескуражить, но слишком поздно поняла, что получился эффект, прямо противоположный желаемому. Словно в нем внезапно распрямилась пружина, он крепко прижал ее к своей груди, одной рукой схватил сзади за волосы и приблизил к себе ее лицо. Губы девушки приоткрылись от боли и изумления, но он крепко держал ее, не давая вырваться.
– И опять я вынужден не согласиться с тобой, дамуазель. По крайней мере в одном из тех искусств, которыми я владею, ты нуждаешься прямо сейчас.
Он наклонился к ней, загородив собой небо, луну, только что появившиеся звезды и звуки ночи. Она инстинктивно дернулась, но он крепко и больно держал ее за волосы так, что она перестала вырываться. Все силы оставили ее. Она ничего не чувствовала, кроме этого жадного рта, впившегося в ее губы, и этой могучей груди, к которой была крепко прижата ее грудь. Наконец его поцелуй стал более мягким, и он отпустил волосы. Его руки продолжали обнимать Оливию, и она с тихим стоном повисла на них, припав к его плечу. Она никак не могла хотя бы немного собраться с мыслями. Его грубый поцелуй как плетью изгнал из нее все разумное. Его необъятная грудь, к которой она была прижата, боль, которую ей причиняла рука, держащая волосы, и другая, сжимавшая ее руку, как тиски, ищущий рот на губах – все это не имело никакого отношения к разумным решениям. Это означало только прикосновение, вкус, запах – ощущения такой силы, которые раньше были ей неведомы. Новый опыт, после всего, что ему предшествовало, лишил ее воли и сил, разбил ее защиту. Она не могла поднять на него глаз.
– О нет! Я не знаю… Пожалуйста, отпусти меня… – Он держал ее в объятиях, пока она не почувствовала, что снова может стоять на ногах, и не перестала дрожать. – Прошу тебя, позволь мне уйти, я больше ни о чем не могу думать.
Держа ее за руку, он вывел ее из парка и подвел к главному входу в дом. Устыдившись своего растерзанного вида, она вдруг остановилась и резко потянула его прочь.
– Я не могу пройти в свою комнату, – отчаянно зашептала, она. – Слуги… они меня увидят… я не хочу, чтобы меня увидели в таком состоянии…
В полутьме ее влажные глаза умоляюще смотрели на него в надежде, что он поймет все без слов, но его рука еще крепче сжала ее. Он повернул к ней гордую голову, и его сила словно перетекла в нее через обхватывающие запястье пальцы. Он покачал головой.
– Оливия, я никогда не пробираюсь в свой собственный дом тайком через боковую дверь, в особенности ночью и с красивой дамой. Нам нет дела до того, что подумают слуги. Пойдем!
Он мягко посмотрел на нее и предложил ей руку как галантный кавалер. Она покорно вложила свои тоненькие пальчики в его огромную ладонь, и он неторопливо провел ее мимо слуг и конюхов, бросавших боязливо-уважительные взгляды в их направлении и не произносивших ни звука. Кэтрин и Генрих были уже у себя, и сэр Лоуренс провел Оливию вверх по каменной лестнице до двери ее комнаты. Там он остановился, взял ее за плечи и, мягко повернув к себе, заглянул в ее огромные глаза в неярком свете свечей, горящих на стене. Ее заплаканное лицо выглядело теперь спокойнее и увереннее.
– Посмотри на меня, Оливия.
Она подняла на него глаза, слишком усталая, чтобы спорить. В ответ на ее покорность он одобрительно кивнул головой.
– Утром ты дашь мне ответ. Если ты примешь мое предложение, – он в упор посмотрел на нее, – то мы завтра же уедем в Корнуэлл. И дела Генриха и Кэтрин начнут улучшаться.
– А если не приму? – Она предприняла последнюю попытку оказать сопротивление.
Улыбка тронула уголки его губ.
– Спокойной ночи, дамуазель. – Он открыл дверь ее комнаты и мягко, но настойчиво подтолкнул ее к двери.
Кэтрин заботливо оставила две зажженные свечи на сундуке, и при их свете Оливия вынула свое зеркальце и посмотрела на себя. Красивая? Они оба это сказали. Она долго и напряженно вглядывалась в отражение своего измученного лица, вспухшие губы и взлохмаченные волосы, а потом покачала головой и прикрыла глаза. Все перестало иметь разумный смысл. В отчаянии она упала на постель и, сжавшись в комочек как ребенок, заснула.
В соседней комнате Лоуренс прислушивался, не донесется ли какой-нибудь звук из ее комнаты, а потом долго лежал, глядя на тени от свечи, метавшиеся по потолочным балкам. Он думал о ее мягком и нежном теле, о ее пышных блестящих волосах, которые он держал в руке, целуя ее, ее огненном темпераменте, ее метаниях, которые было нелегко понять и с которыми будет непросто справиться. Но он заставит ее прийти к нему тем или иным способом – все равно каким.
5
Привычка просыпаться с первыми лучами солнца еще не оставила Оливию. Этим ярким летним утром она чувствовала, что в ней зазвенели новые струны и что за тот короткий промежуток времени от вчерашнего рассвета до заката переменилось все в ее жизни. Она села в своей узкой постельке, и вдруг на нее нахлынули воспоминания о событиях и ощущениях вчерашнего вечера, в которых боль была неотделима от сладости. Прижав руки к груди, она упивалась этими живыми картинами – вот он склоняется к ней, вот она ощущает его руку на своей шее. Ее рука украдкой потянулась к этому месту, оживляя воспоминания боли и наслаждения, и бедра вдруг обдало жарким огнем. Она притянула колени к подбородку и крепко обхватила ноги, перебирая в уме вчерашние волнующие образы, вновь и вновь разглядывая их в своем воображении как строки любимых баллад.
Но постепенно к этой игре начала примешиваться какая-то тревога. Сегодня она должна принять решение! Утром ты дашь мне ответ… Этого было достаточно, чтобы она вскочила с постели, подобравшаяся и готовая к бою.
– Зря ты так во всем уверен, – бормотала она, срывая с себя вчерашнюю одежду, – напрасно думаешь, что я безропотно впишусь в твои так хорошо разработанные планы. У меня есть свои! И ты о них узнаешь!
Что именно она подразумевает под «своими планами», Оливия еще не знала, но это ее не остановило. А почему, собственно, это должно ее останавливать? Без сомнения, она что-нибудь придумает!
Крышка ее сундука скрипнула, когда она полезла за чистым блио, и у нее невольно возникла мысль о том, что очень богатые мужья могут обеспечить Своих жен неограниченным количеством чистой Одежды на каждый день. Натягивая последнюю свежую рубашку, она поняла, что ей пора заняться СВОей одеждой. Мягкое шерстяное блио кремового цвета было последним, что у нее оставалось. Она поискала глазами золотой обруч для волос, но его нигде не было видно. Тут к своей досаде она вспомнила, что он, наверное, валяется в парке, выпал из ее руки, когда… Будь проклят этот человек! Обувшись и оставив волосы распущенными, она тихонько выскользнула из комнаты.
Кошка, живущая при кухне, лежала у нее на руках как младенец, хватая лапками ее кудри, когда Оливия шла в парк. Девушка засмеялась над ее забавными ужимками.
– Вот так-то лучше.
Оливия вздрогнула. Кошка извернулась и выпрыгнула, оставив ее с поднятыми пустыми руками. Сэр Лоуренс стоял, прислонившись к той же сливе, у которой они встретились вчера вечером, сложив руки на груди. Он был уже в дорожной одежде, и она не могла не заметить, какие у него длинные мускулистые ноги, обтянутые узкими коричневыми штанами и обутые в сапоги мягкой кожи.
– Ты здесь! – воскликнула она.
– Так же, как и ты, дамуазель. Ты пришла сюда дать мне ответ?
Мысль о том, что она могла прийти для того, чтобы встретиться с ним, показалась ей глупой. Неужели он действительно мог подумать, что она?.. Ее глаза широко раскрылись от удивления.
– Нет, сэр, вовсе не за этим! Я только искала… – Он держал ее золотой обруч в руке и на его красивом лице, каком-то призрачном в тени раннего утра, блестела улыбка чистого озорства. – Так ты знал, зачем я пришла! – сердито воскликнула она.
Он наклонил голову набок, с интересом наблюдая за ней.
– Не могу решить, что мне нравится больше – твой смех или гнев. Но я не должен сердить тебя так рано, правда? А то вдруг ты передумаешь.
– Ты ошибаешься, сэр. Я еще даже не начинала обдумывать этот вопрос.
Она неподвижно стояла в мокрой от росы траве, чувствуя себя совершенно незащищенной перед ним. Ее лицо освещали лучи восходящего солнца, его же оставалось в тени. Нет, она не станет подходить к нему за обручем. Но… если она уйдет ни с чем, то его это тоже только позабавит.
– А что, это такой важный вопрос, Оливия? – спросил он, вертя в руках ее ободок.
Она не собиралась отвечать. Что ни скажи, он все равно сумеет использовать ее слова к своей выгоде.
– Я должна поговорить с Генрихом и Кэтрин, – сказала она и повернулась, чтобы уйти, совершенно не представляя, как ей себя вести в сложившихся обстоятельствах. Почему он всегда берет надо мной верх, думала она, злясь на себя за свою неспособность быть такой же спокойной и уравновешенной в его присутствии, каким был он.
– Твой обруч. Ты позволишь мне надеть его на тебя?
Она ничего не ответила, но и не сдвинулась с места, а стояла неподвижно, вполоборота к нему и ждала. Он подошел к ней, очень осторожно приподнял пальцем ее подбородок так, что она была вынуждена взглянуть на него, и надел обруч на ее густые блестящие волосы, спереди приспустив их на лоб.
– Вот так, – мягко сказал он, отойдя на шаг, чтобы полюбоваться эффектом, – тончайшая работа английских ювелиров. Ты все еще сердишься, Оливия? – Он смотрел ей в глаза испытующим взглядом и молча ждал, пока она сможет придумать ответ.
Она вздохнула и посмотрела на холмы вдалеке, все еще покрытые утренним туманом.
– Я совсем не знаю себя. Вижу только, что меня переправляют с места на место, и я просто не успеваю перевести дух. Другие люди начали распоряжаться моей жизнью, даже не дав возможности попробовать самой ею распорядиться. – Она не отводила задумчивого взгляда от холмов, которые восходящее солнце уже начало покрывать золотом, и слова ее звучали так, словно она говорила сама с собой. – Я люблю этот дом. Я была бы счастлива, если бы мне было позволено провести здесь свое детство, но выбор был сделан за меня. Наверное, мне многое дано взамен, но не уверена, что это так уж хорошо – изолировать человека от мира на долгие годы, а потом взять и бросить его обратно в этот мир, ожидая от него, что он будет хорошо во всем разбираться – в людях, в разных вещах…
– В каких вещах, Оливия?
Она слегка повернулась к нему, с видимым усилием переводя взгляд с его ног на шею, губы, и наконец встретилась с его взглядом. Она тут же вновь опустила глаза и отвернулась, смущенная тем, что [он так легко прочитал ее мысли, в то же время испытывая облегчение от того, что ей не надо проговаривать их вслух.
– У тебя есть преимущества, которых нет у многих других людей, Оливия. Ты умна и сможешь легко всему научиться. Ты обладаешь смелостью и крепким здоровьем… – он не упомянул ее красоту, чувствуя, что в данный момент красота не покажется ей таким уж большим преимуществом, – и быстро приспособишься к новой жизни; ты же все равно собиралась начать новую жизнь, когда появился я со своими предложениями. Просто придется сразу перескочить через одну ступеньку. Не относись к переменам в жизни как к препятствиям, Оливия. На самом деле они скорее похожи на камни, по которым можно перейти бурный поток.
Последние слова заставили ее пристально взглянуть на него. Камни, положенные для перехода через реку? Она вспомнила ручей, бегущий вдоль монастырского поля. Вода журчала, закручиваясь в воронки возле больших камней, пунктиром перечертивших поток. Она по этим камням бежала через поток… потом вошла в калитку и там… там был он. Да, он был там, по другую сторону ручья. Она повернула голову в сторону монастыря, ее тело слегка напряглось, она как будто присматривалась к стоявшему перед ней мысленному образу, примеривала его к сегодняшнему дню. Затаив дыхание, она осмысливала только что услышанное от него. Камни, по которым можно перейти бурный поток, а не препятствия. Вот в чем заключался ответ, который нужен был ей тогда у ручья, а она этого не поняла.
Сэр Лоуренс молча ждал, понимая, что в ней происходит борьба и что она вполне может через мгновение улететь прочь, как дикая птица. Он отнюдь не был уверен в том, что победил. Наконец она повернулась к нему, с шумом выдохнув воздух, и посмотрела ему прямо в глаза. Он понял, что кризис миновал, что теперь она должна принять решение. Это означало, что пора опять вернуться к главной теме их разговора.
– Несомненно, что любой, с кем ты общаешься, ограничивает твою свободу, а если ты им позволяешь, то и распоряжается твоей жизнью. Но если боишься перемен, то оставайся одна среди холмов в своей тесной норке.
По ее резкой реакции он убедился в том, что попал в цель.
– А ты, сэр? Ты бы стал управлять моей жизнью, если бы я позволила тебе?
В его голосе неожиданно зазвенела сталь и в глазах появился опасный блеск.
– Я буду управлять твоей жизнью, дамуазель, позволишь ты мне это или нет!
Волна возбуждения, смешанного со страхом, окатила ее, и ноги ее стали ватными, когда она вспомнила силу его поцелуя, его руки, то, как он поддерживал ее, когда вел через холл, такой независимый и безразличный к чужим взглядам. Кудато исчезли все разумные мысли, а их место заняло нечто совершенно не поддающееся объяснению. На несколько мгновений у нее пропало ощущение реальности. Она вглядывалась в его лицо в надежде увидеть хоть какой-то признак слабости, компромисса, но нет – это лицо оставалось безжалостным, властным лицом хозяина. Не было никакого сомнения в том, что он использует все средства, чтобы распоряжаться ее жизнью, в этом она была совершенно уверена.
Никогда она не смогла бы объяснить, что заставило ее поступить так, как она поступила в тот момент. Как во сне она взяла его правую руку в свою и, сняв с головы свой золотой обруч, положила на его ладонь. Она увидела, как потемнели его серые глаза, встретив ее взгляд, и почувствовала, что он все понял.
В ответ он снял с пальца массивное золотое кольцо с топазом и надел ей на правую руку. Кольцо было так велико ей, что пришлось сжать пальцы в кулак, чтобы оно не слетело.
– Скажи, Оливия, – тихо сказал он.
– Я… я не знаю, что я должна сказать…
– Ты должна сказать: «Я, Оливия Джиллерс, даю обет взять тебя, Лоуренс Миддлвей…»
– Я, Оливия Джиллерс, даю обет взять тебя, Лоуренс Миддлвей…
– «…в мужья, когда придет время…»
– …в мужья, когда придет время…
– «…и сим скрепляю помолвку».
– …и сим скрепляю свой обет.
– А я, Лоуренс Миддлвей, даю обет взять тебя, Оливия Джиллерс, в жены, когда придет время, и сим скрепляю свой обет.
Он обнял ее, на этот раз нежно, и поцеловал долгим сладким поцелуем, от которого у нее закружилась голова. Когда он отпустил ее, она не смогла сразу открыть глаза.
– Я заставлю тебя заплатить за это, – прошептала она, – клянусь, что заставлю.
Его рука, обнимавшая ее тонкую талию, напряглась, и он хмыкнул.
– Уж ты постарайся, дамуазель, – насмешливым голосом проговорил он, касаясь губами ее волос, – показать мне, почем фунт лиха.
С этими словами он отпустил ее и спрятал золотой обруч на груди под своей туникой. Он взял ее за руку и повел в дом.
* * *
Ее брат и невестка завтракали в своей комнате.
– Я заходила к тебе, но ты, наверное, выходила, – сказала Кэтрин, обнимая Оливию.
– Да, я была в парке, искала свой обруч.
– Нашла?
– Нашла, но… потом снова потеряла!
– Садись, поешь с нами. Как прошел вчера твой разговор с сэром Лоуренсом?
– Так ты знаешь, что он говорил со мной?
– Олли, я сам хотел вчера поговорить с тобой, – начал Генрих, – чтобы извиниться за все. Все это так… – Он замолчал, не в силах найти слова, чтобы описать свои чувства, – он слишком остро переживал собственную беспомощность, чтобы облечь ее в слова. – Но сэр Лоуренс остановил меня. Он посчитал, что лучше, если ты не будешь думать об этом слишком долго… – Он в растерянности замолчал, заметив нахмуренный взгляд своей жены.
Кэтрин быстро заговорила:
– Видишь ли, у нас еще не было возможности сказать тебе, что ты не должна думать, будто мы хотим, чтобы ты уехала с ним. Если тебе так не по душе выходить за него замуж, мы постараемся что-нибудь придумать… – Она говорила ласково, но в ее голосе не было убежденности.
– Пожалуйста, Кэтрин, не стоит больше ничего говорить.
Оливия разжала правую руку, которую она до этого прятала под столом, и показала им кольцо, блестевшее в свете раннего утра. Она перевернула его так, чтобы камень был обращен к тыльной стороне ладони, и прошептала:
– Оно мне слишком велико, но сэр Лоуренс сказал, что он закажет для меня кольцо, которое будет мне впору.
Генрих и Кэтрин потеряли дар речи.
Женщины сидели вдвоем за столом, молча глядя друг на друга. Кэтрин ласково положила ладонь на руку Оливии, как бы приглашая ее к разговору. Та как будто ждала этого.
– Что я наделала, Кэт! Что я наделала!
– Хочешь рассказать мне все, родная?
– Мне вдруг показалось, что я должна это сделать. Но клянусь Господом, я не знаю почему. – Она покачала головой, вопросительно глядя на Кэтрин. – Он сказал мне про камни, по которым можно перейти бурный поток…
– Камни?..
– Да, камни, но те, по которым можно пройти, а не препятствия… Он сравнил их с переменами в жизни… Понимаешь?
Кэтрин кивнула головой.
– Ну вот, а потом я даже точно не помню, о чем был разговор, но я бросила ему вызов, а он принял его. Я должна была знать, что он примет. Он был таким яростным… и все же таким сильным и надежным. И мне почему-то вдруг показалось, что я должна подчиниться ему. – Она беспомощно взглянула на Кэтрин и развела руками. – И тогда я сняла с головы обруч и вложила ему в руку. У меня не было кольца, но он все понял. И тут же надел мне на палец свой перстень. Я видела, что он был поражен, Кэт, так что он тоже не был готов к этому. И тогда мы соединили руки и сказали слова обета.
– И вы поцеловались?
– Да. Разве это так важно? – И тут ей показалось, что это действительно очень важно.
– Да, важно, Олли. Вы заключили договор о том, что вы поженитесь через некоторое время. Вы оба, если захотите, можете расторгнуть этот договор, если только не…
– Если только – что?
Кэтрин неуверенно погладила пальцы Оливии.
– Если только вы не доведете до конца свои обеты. В ином случае ваш договор станет окончательным и бесповоротным.
Довести до конца? Окончательно и бесповоротно? Эти слова свинцовым маятником закачались в мыслях Оливии. Она отняла руки и схватилась за край стола.
– Довести до конца, Кэтрин? Ты имеешь в виду, что?..
Кэтрин посмотрела на ее растерянное и смущенное лицо и поняла, что эта молодая женщина знает о мужчинах даже меньше, чем она полагала.
– Олли, не надо пугаться. Да, я имею в виду именно это. Вы вместе ляжете в постель. Генрих и я тоже так поступили еще до того, как поженились, и потому, наверное, он и забыл сообщить тебе о свадьбе. Понимаешь, после обручения и… завершения свадьба уже не играет такой важной роли. Это только как затягивание узла, который и без того уже завязан. Некоторые совсем не придают этому значения и пренебрегают церковным обрядом. Но завершение играет важнейшую роль, в том числе и формальную. Ты должна это знать.
– Значит, в таком случае он захочет… Ах, Кэтрин, я совсем ничего не знаю! У меня ведь не было случая узнать, – в ее голосе уже звучали панические нотки.
– Послушай меня, голубка. Это совсем не страшно. Когда ты любишь человека, это просто прекрасно… Вот некстати, черт побери!
Раздался стук в дверь и в комнату заглянул Генрих, широко улыбаясь.
– Можно нам войти?
Дамы мысленно застонали и поднялись из-за стола навстречу мужчинам, сожалея, что продолжить разговор им не удастся.
– Мы должны ехать через час, Оливия, – объявил сэр Лоуренс.
Оливия не знала, как долго она просидела на холодных ступеньках каменной лестницы, погруженная в свои мысли. Словно что-то все еще удерживало ее, не позволяло ей уехать из дома. Появился Генрих и объявил, что все готово, ее вещи упакованы, ее гнедая кобыла оседлана и сэр Лоуренс ожидает ее. Оливия поблагодарила и обещала сейчас прийти. Однако когда он ушел, она не двинулась с места. Сумрак, тишина и прохлада окружали ее – лестница была тихим убежищем, куда не достигали шум и суета приготовлений к ее новой жизни.
Темная фигура заслонила свет внизу, и ее сердце заныло. В голове мелькнула мысль: бежать, бежать, пока есть возможность, но она понимала, что было уже слишком поздно и что его длинные ноги с легкостью догонят ее, куда бы она ни подалась.
Он заговорил с ней очень тихо, почти шепотом.
– Оливия, пойдем!
– Я не могу, – прошептала она, – не могу!
– Ты прячешься в норку, Оливия. А ведь ты говорила мне, что не хочешь этого и что у тебя хватит смелости изменить свою жизнь. – Он говорил очень мягко, приближаясь к ней медленно, словно к испуганному животному. – Ты боишься?
Она не хотела признаваться ему в этом, но он и без слов понимал, что ей не по себе.
– Я тебя совсем не знаю. Ты хочешь, чтобы я одним махом упаковала свои вещи и поехала с тобой и с целой толпой чужих людей, – Оливия махнула рукой в сторону холма, – неизвестно куда. И все это только потому, что вы с Генрихом считаете, что так надо. Но я-то не считаю, что так надо. Уходи! Ты… ты нарушаешь мой покой!
Она услышала, как он усмехнулся, и увидела, как блеснули его зубы в улыбке. Он вплотную приблизился к ней, и бежать было некуда – за спиной только каменная стена. Она вытянула руки, желая оттолкнуть его, но он поймал её запястья и завел за спину. Затем медленно, но твердо поднял ее на ноги и прижал к стене. Его глаза, в которых играл смех, смотрели прямо в ее глаза.
– Я нарушаю твой покой, дамуазель? Прекрасно. Тогда если я позволю себе еще больше побеспокоить тебя, то, может быть, мы наконец отправимся в дорогу?
Она пыталась сопротивляться, но он крепко держал ее и отпустил только в тот момент, когда его губы соединились с ее губами в поцелуе. Он ничем не рисковал. От его поцелуя куда-то улетучились все мысли о сопротивлении. Сэр Лоуренс словно впрыснул в ее кровь старое вино. Она почувствовала вкус поражения и подчинения. Он разрушил ее волю, ее сомнения, непримиримость.
Наконец поцелуй закончился, но он не отпускал ее, глядя девушке прямо в глаза, словно гипнотизируя взглядом.
– Ну что, Оливия, ты готова ехать со мной? Покорившись судьбе, она кивнула.
В пути сэр Лоуренс, видя, что она озабочена, был все время с ней и показывал то стада оленей на полянах по склонам холмов, то падающий в расщелину небольшой водопад, похожий на тонкую серебряную нить. Время от времени зайцы перебегали по полям; высоко в небе, высматривая добычу, парили хищные птицы – соколы, ястребы и изредка – орел.
– Ты хорошая наездница, дамуазель. Давно у тебя твоя гнедая кобыла?
– Около четырех лет, сэр, – ответила Оливия, поглаживая шею лошади. – Я могу оставить ее у себя?
– Конечно, можешь. Моему Негру она уже понравилась.
Оливия успела заметить, что их лошади явно обратили внимание друг на друга и что только сильные руки и ноги Лоуренса удерживали вороного жеребца от того, чтобы он не кусал шею ее кобылы. Она засмеялась и, взглянув на огромное черное животное, подумала о том, как масть ее кобылы и его жеребца подходит под цвет волос их наездников. Как они похожи, думала она, эти два зверя темной масти, как оба горды и бесстрашны. Словно в ответ на эти мысли, она выпрямилась в седле и потрогала золотой крестик на шее, подаренный настоятельницей на прощание. Совершенно не к месту она вдруг подумала о том, как же ей исполнить клятву, данную после их обручения. Впрочем, у нее теперь было много времени, чтобы решить все проблемы.
