Текст книги "Звездные часы и драма «Известий»"
Автор книги: Василий Захарько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
1991 год 25 августа – 31 декабря
Новый главный, новая редколлегия
Мы сделали для себя рабочим днем еще и воскресенье 25 августа. В этот день выпускали последний, четвертый по счету номер без главного редактора. Голембиовский был наконец-то в пути – мы знали, когда его самолет прибудет во Внуково, послали за ним машину. Думали, что зайдет в редакцию, благо живет рядом, в соседнем переулке.
Рассматриваю сейчас этот номер (он шел на утро, датирован понедельником, 26 августа) и удивляюсь, каким он был маленьким, всего четыре полосы. Но зато каким масштабным по характеру и значению информации! Очень трудно было ее вбивать в эту небольшую площадь, экономили каждую строку.
Газетчики знают, как бывает нелегко найти важную новость, с которой можно открыть первую полосу. А здесь что ни событие, то сенсация.
Украина провозгласила образование самостоятельного Украинского государства.
Россия признала независимость Латвии и Эстонии.
Горбачев сложил с себя функции Генерального секретаря ЦК КПСС.
Лукьянов допрошен в Кремле.
Президент Буш: СССР стремительно продвигается к демократии.
Великобритания и Италия за полное членство СССР в МВФ и МБРР.
Здание Ростовского обкома партии опечатали казаки…
Прочитываю, вернее – перечитываю номер и снова отдаю должное всем, кто в те эпохальные дни вкладывал в родную газету свое журналистское мастерство и всю свою патриотическую душу. Утром в понедельник часть тиража – 10 тысяч экземпляров – были розданы москвичам бесплатно прямо у входа в «Известия», рядом с которым и вход в метро. Многие хватали по несколько экземпляров, целыми пачками.
Голембиовский в редакцию не зашел и не позвонил. Может, не прилетел? Уже в десятом часу вечера, когда номер практически был готов, Друзенко не выдержал – позвонил ему домой. Ответила Аня, сказала, что все в порядке, Игорь прибыл, вот только устал, хотел бы отдохнуть. После минутной паузы трубка перешла к Игорю, и он позвал нас к себе – Друзенко, Надеина, меня. Мы пробыли у них часа два. Шли в гости с веселым настроем, он витал и в начале встречи, когда на стол были выставлены вино, водка, виски. Но вскоре общение приняло сугубо деловой характер. Говорили о главном – что будет в стране, что должно быть на страницах газеты, в редакции? Игорь выглядел действительно уставшим, сказывались перелет, разница во времени с Японией – там уже наступало утро. Но, наверное, не только поэтому он не излучал особой радости в связи с нагрянувшей переменой в карьере. По всему тому, что и как говорил, было видно, что он осознает, какой нелегкий груз ответственности ложится теперь на его плечи.
Утренняя планерка на следующий день собрала чуть ли не столько же народу, сколько было на выборах главного редактора. Игорь вошел последним – все зааплодировали, он улыбкой, кивком головы приветствовал зал. И уже усевшись в кресло, раньше знакомое только как председательское на летучках, а отныне для него – постоянное, произнес фразу, надолго запомнившуюся многим:
– Я не страдаю комплексом благодарности…
В зале наступило нечто вроде немой сцены из великого классика. Приподнятое настроение сразу как-то осело, сменилось недоумением и неловкостью. Все ждали, что будут произнесены традиционные слова, приличествующие случаю. Спасибо, мол, за доверие – и тому подобное. А то, что прозвучало, – что значило? Ораторский прием или предвестник чего-то загадочного, непонятного? Недовольных услышанным было много, комментарии впоследствии звучали самые разные, они повторялись и через годы. Лично я истолковал для себя сказанное как не совсем удачный вариант простой мысли: ребята, вы меня избрали, но каких-то поблажек за это никто ждать не должен, я буду требовательным руководителем. Сам Игорь ни одним словом эту фразу не дополнил, не развил и тем самым не упредил всевозможные дальнейшие домыслы – сразу перевел планерку к обсуждению текущего номера.
В этот день, 26 августа, он подписал ряд документов. Вместо нашей, революционной формулировки об отстранении Ефимова применена более деликатная, не портящая ему дальнейшей жизни: «В связи с прекращением издания газеты “Известия Советов народных депутатов СССР” освободить т. Ефимова Н. И. от обязанностей главного редактора газеты “Известия Советов народных депутатов СССР” с 22 августа 1991 г.». Сокращалась одна из трех должностей первого заместителя главного редактора – ее как раз и занимал Игорь. Было также принято постановление редколлегии о командировке в Западную Германию на десять дней Алика Плутника «по приглашению Посольства ФРГ с целью подготовки серии материалов». Расходы по поездке брала на себя приглашающая сторона. Такие постановления – о командировках за рубеж за чужой счет – принимались при всех главных редакторах, от Аджубея до Ефимова, особенно частыми они стали с наступлением горбачевского времени. Об их практической и этической стороне я подробнее скажу позже, ссылаясь на собственный пример.
В этот же день новый главный редактор был посвящен в плохие новости, которые обрушились на газету с национальных окраин Советского Союза. Правительства трех новых прибалтийских государств: Эстонии, Латвии, Литвы – распорядились не печатать «Известия». Один из последних номеров, в котором была информация об отдельных выступлениях против грузинского президента Гамсахурдиа, не напечатан в Тбилиси. Новая, непонятная ситуация с печатанием и распространением центральных газет складывалась в Молдавии, на Украине, в Армении и Азербайджане, в республиках Средней Азии. А на улице заканчивался август, наступал сентябрь – многолетнее начало осенней подписки на следующий год. Мы хорошо понимали, что если нынешние читатели «Известий», внесшие деньги за газету до конца декабря, будут ее получать с перебоями или вовсе не будут получать, то осенью мало кто из них станет подписываться на 1992 год. Да и кто будет оформлять подписку, распространять газету? Останутся ли существующие пункты печати или начнут закрываться? Как с доставкой бумаги? Сколько все будет стоить?
Все прежние годы производственные, финансовые вопросы решались не журналистами, а издательством «Известия» при активной организационной и рекламной поддержке редакции. Мы с 1922 года являлись единым хозяйственным организмом, но что будет теперь, после выхода газеты из подчинения Президиуму Верховного Совета СССР? Мы объявили себя независимым изданием, но ведь издательством продолжает командовать Президиум. Этот вопрос косвенно затрагивался, но серьезно пока не обсуждался на каждодневных встречах Голембиовского с директором издательства Юрием Ефремовым, его заместителем Дмитрием Плессером, специалистами различных издательских служб. Все разговоры, заседания касались главным образом текущих моментов и проходили в прежнем духе взаимной заинтересованности, дело-то общее. Со временем из-за нового статуса газеты возникнет непреодолимый конфликт, дело разорвется на части, человеческие отношения испортятся навсегда. А пока стороны уважают и любят друг друга, всячески поддерживают давнюю добрую атмосферу дружной известинской семьи.
Из обильной редакционной почты Игорю показали две телеграммы, выражающие совершенно противоположные точки зрения читателей на газету, и он их зачитал на заседании редколлегии. Одна, анонимная, была из Винницы на Украине: «Верните газете ее прежнюю форму названия и все ордена. Иначе потеряете миллионы подписчиков». Вторая – читателя Сморгонского из Новочеркасска: «Приветствую ваше решение стать независимой газетой. Всегда верили вам, поддерживали, вместе боролись за торжество демократии».
Игорь высказался в том плане, что мы не знаем, какую часть читательской аудитории отражает одна из этих телеграмм, какую – другая. Нам приятнее вторая, но и первая наверняка имеет широкое хождение. Отсюда задача – всех привлекать на нашу сторону. Как? Способ один: разъяснять, что и почему произошло в «Известиях» и какую будем делать газету.
3 сентября был сформирован новый состав редколлегии. На основании ранее принятого, хотя еще и временного устава главный редактор использовал свое право назначить и ввести в редколлегию своих заместителей и ответственного секретаря. Это верхнее звено руководства газетой всегда считалось и неофициально называлось «главной редакцией». По уставу ее число не должно было превышать половины от общего состава коллегии. Остальные ее члены были избраны тайным голосованием простым большинством голосов. Директор издательства включен в нее по должности.
Согласно уставу, отныне решения редколлегии должны приниматься открытым голосованием, простым большинством голосов. В случае разногласия между главным редактором и коллегией решение являлось обязательным для главного редактора, если оно принято большинством не менее трех четвертей от числа присутствующих членов коллегии.
Начиная со следующего дня, на последней полосе каждого номера указывалось: «Учредитель: Журналистский коллектив “Известий”. Главный редактор И. Голембиовский».
Список членов редколлегии приводился по алфавиту, но для удобства короткого комментирования я назову фамилии в другом порядке. Главная редакция была назначена в основном в прежнем составе: первые заместители главного редактора А. Друзенко и Д. Мамлеев, зам главного Н. Боднарук, ответственный секретарь В. Захарько. Замом главного по международной тематике утвержден Владимир Надеин, который, как я уже говорил, являлся собкором в Вашингтоне, а будучи в отпуске в Одессе, сорвался из-за путча в столицу. Думаю, что многие на его месте не стали бы менять сытую, уютную Америку на проблемную во всех отношениях Москву, но он принял предложение Игоря вернуться в редакцию. Я уверен, он это сделал не ради большой должности как таковой – им двигали идеалы: делать по-настоящему независимые «Известия» и поднимать их на мировые высоты. Это подтвердят и дальнейшие события в редакции, когда не однажды проявятся характер и убеждения Надеина.
Заместителями главного редактора «Известий» назначены по должности и главные редакторы приложений «Жизнь» и «Неделя» Лев Корнешов и Игорь Серков. Где-то через полгода это напыщенное, чисто формальное совмещение должностей будет признано нецелесообразным, и каждый из руководителей еженедельников покинет известинскую коллегию, возглавит этот орган в своем издании.
Впервые в истории газеты, да, наверное, и всей отечественной журналистики проводились тайные выборы в редколлегию – таким образом сформирована половина ее состава. Избраны: Валерий Гавричкин (редактор сельхозотдела), Эдуард Гонзальез (редактор отдела международных связей и рекламы), Сергей Дардыкин (зам редактора отдела капиталистических стран), Андрей Иллеш (редактор отдела информации), Отто Лацис (политический обозреватель), Юрий Макаров (ставший первым замом ответственного секретаря), Юрий Орлик (редактор отдела писем), Альберт Плутник (спецкор). По должности вошел в коллегию директор издательства Юрий Ефремов. Итак, из шестнадцати ее членов (кроме главного редактора) назначены семь, избраны восемь и один вошел по должности. А ведь еще недавно нам и присниться не могло, что редколлегия «Известий» может быть назначена не высшей партийной и государственной властью.
Выпускаем «Известия» или «Нью-Йорк таймс»?
Страна продолжала бурлить. Одна новость драматичнее другой…
Раньше Россия, а теперь уже и СССР признал независимость Литвы, Латвии и Эстонии.
Украина создает свою армию.
Российский премьер-министр настаивает на сохранении единой валюты в межреспубликанских расчетах, не отвергая республиканских денег.
Сотрудники КГБ отозваны из кадров МИДа.
Российская Академия наук требует реорганизации…
Бурлит и редакция. Градус творческого кипения поднимает Голембиовский. Запрашивает новые идеи, выдвигает свои. В разговорах, обсуждениях особенно выделяется вопрос: какими должны быть свободные «Известия»? Оставаться традиционными – в основе номеров публицистика, размышления, анализ? Или реформироваться в новостные, событийные – на манер западных, американских газет? Страсти проявляются повсюду – на планерках, летучках, в кофейне. Чаще всего они вспыхивают там, где в эти минуты находится Надеин. Нет в редакции другого человека, который бы своими речами, заявлениями, репликами мог бы так, как он, выводить из равновесия и состояния спокойствия любую аудиторию – от двух человек, включая его самого, до нескольких сотен людей, наполнявших Круглый зал – и специально туда заглядывавших, когда становилось известно, что там выступит Надеин.
Он остроумен и ироничен, прежде всего по отношению к себе, ну и конечно, ко всем остальным. На одном из интернетовских сайтов, где уже в XXI веке регулярно выходят его злые антипутинские-антимедведевские статьи, он так написал о себе в биографической справке:
В феврале 1957 года начал работать создателем газеты «Колхозный труд» Черемисовского района Курской области. Штат состоял из меня, конюха Сергея и мерина Васьки. Первое впечатление от журналистики – страшная вонь, которую испускал крохотный сахарный завод по соседству с редакцией. Вонял жом – если вы не знаете, что это такое, так и не надо. В том же году перебрался в Донбасс. В «Голосе шахтера», многотиражке шахты им. Егора Абакумова, написал свой первый фельетон. Спустя несколько лет перечитал – гадость ужасная. В львовской областной газете «Вiльна Украiна» опубликовал сотни фельетонов. Помогла освоенная во Львове певучая украинская мова. Случайно был взят в «Крокодил», однако семь лет спустя закономерно изгнан – за фельетон «Так об ком это мы?». По мнению украинского ЦК, я «бросил тень» на обком партии Полтавской области. Еще четверть века писал фельетоны для «Известий», не подозревая о том, что завершу службу собкором в Америке…
Здесь Надеин скромно умолчал, что в «Крокодиле» с его миллионным тиражом он занимал ключевую должность ответственного секретаря, а в «Известия» был приглашен не рядовым сотрудником, а сразу редактором отдела фельетонов. Чуть ли не каждый его собственный фельетон признавался одним из лучших, а часто самым лучшим материалом в номере. При Лаптеве Володя возглавил отдел писем, его обзоры читательской почты стали событием в советской журналистике. Когда он уехал работать в США, то у него не было ни дня профессиональной акклиматизации – с первых материалов заявил о себе как полноценный собственный корреспондент. Человек пишущий, он всегда пользовался повышенным авторитетом у коллег, но когда избранный главный редактор назначил его одним из своих заместителей, многие в редакции забеспокоились: получив большую власть, Надеин начнет ломать газету под свои давние идеи, а Голембиовский его в этом поддержит.
Чтобы понятно было, за что и против чего выступал Надеин, почему на него часто обрушивались редакционные громы и молнии, хотелось бы оглянуться в историю – далекую и одновременно совсем близкую. А поможет мне в этом уникальная книжечка, изданная в 1971 году. Ее малый тираж (всего 200 экземпляров) и гриф «Для служебного пользования» указывают на то, что она предназначалась для совсем уж узкого круга читателей. Таким он и был, коллектив «Известий», насчитывавший тогда около двухсот журналистов. Это каждому из них адресовалась книжка «Мысли вслух», собравшая их же высказывания на редакционных летучках в течение пятнадцати лет, то есть с 1956 года по 1971-й, охватывая и период, когда главным редактором газеты был великий революционер от журналистики Алексей Иванович Аджубей (1959–1964).
Как писал в предисловии ее составитель, один из собственных корреспондентов Юрий Кузнецов, помимо оценок текущих номеров, на летучках нередко звучат и «общие положения, имеющие порой непреходящее значение. Они касаются многих сторон жизни редакционного коллектива и судеб журналистики в целом, путей ее развития… Представляется, что этот коллективный разум редакции не должен кануть в Лету». Он и не канул никуда, весьма интересен и сегодня. Главное же «непреходящее значение» этих мыслей в том, что по ним отчетливо видно, как «Известия» добивались читательского успеха. Вот, к примеру, несколько цитат по теме журналистского мастерства.
…Чем больше растет авторитет и влияние «Известий», тем больше это обязывает коллектив редакции и любого из нас более внимательно относиться не только к каждому заголовку, но и к каждому слову, к каждой фразе. Ибо одно лишь неудачное, необдуманное выражение может ослабить, а то и совсем испортить впечатление даже от самой лучшей статьи.
…Надо больше думать о яркости выражения мысли, о новизне и свежести решения темы. Иногда материал, поднимающий очень острую, интересную проблему, сам за себя скажет: его прочтут, о нем будут говорить. Но если к этому прибавить настоящее мастерство, свежий, оригинальный поворот, когда все грани засверкают полным светом, – вот это подняло бы уровень художественных средств нашей газеты. Внимание, внимание вопросам мастерства!
…Не надо забывать: все лучшее в русской журналистике – от Глеба Успенского до Кольцова и далее – это личностная журналистика. Присутствие автора, его оценка событий, его мысли об увиденном и пережитом и есть художественная ткань нашей журналистской классики. Безликие писания, под которыми можно поставить любую фамилию, никогда не делали чести ни одному изданию.
И еще одна цитата из «Мыслей вслух», говорящая уже о том, какие условия могли предоставлять «Известия» своим сотрудникам для того, чтобы их писания отличались высоким мастерством:
Мы можем согласиться с тем, что собственный корреспондент выступит с одним крупным куском в месяц, но чтобы это был настоящий материал. Мы можем согласиться, чтобы два корреспондента «спарились», разработали тему, написали ее на отлично и выступили один раз в месяц. Разумеется, мы не сбрасываем со счета информацию и различные оперативные выступления, авторские материалы, которые ждет редакция.
Так было при Аджубее и после него: многие известинцы, собкоры и спецкоры, стремились опубликоваться в основном крупными статьями, очерками, обычно имея для их подготовки немало времени, часто недели, а то и месяцы. Именно эти материалы, обращенные к мыслям и чувствам людей, тщательно исследующие острые конфликты и актуальные проблемы, по-писательски выстроенные и выписанные, составляли славу «Известий». Они были примерами для подражания, наиболее престижными, первичными в оценках коллег и начальства, а все остальное пусть и не сбрасывалось со счетов, но являлось как бы вторичным, не всегда обязательным. В той же давней книжице есть и строки о том, что главный признак газеты – оперативность, что «мы должны расценивать как великую трагедию, как чрезвычайное событие, когда другие газеты опережают нас с освещением интересных событий». Но «Известия» далеко не всегда блистали своей оперативностью и всеохватностью событий, а информационные зевки, проколы редко когда считались в редакционном мнении очень уж большой драмой, не говоря о трагедии.
Вот как схематично выглядела редакционная практика, которую я знаю с февраля 1972 года, когда пришел в «Известия». Параллельно с работой по текущему номеру газеты начинается подготовка следующего номера. Впереди еще сутки до выхода в свет, а уже верстаются, почти готовы внутренние, так называемые загонные полосы – из материалов, посланных в запас. Может, посланных вчера, а может, и неделю, месяц, год назад и лишь слегка обновленных перед печатью. На загонных полосах оставляются свободными только небольшие пятна под возможную информацию. Уже имеются заготовки и на две наиболее оперативные полосы – первую и иностранную. Утром на планерке идет опрос редакторов отделов: у кого что есть из важного, событийного? В иностранных отделах всегда что-то есть: планета большая, среди собкоров немало тех, кто приучен к оперативной работе, в редакции телетайпы не только ТАССа, но и американского агентства ЮПИ, английского Рейтер, парижского Франс Пресс. А что произошло внутри СССР, что ожидается в ближайшие часы? Отдел информации небольшой, всего знать не может, к тому же ему не позволено освещать вопросы политики, действия властей. Новости с государственного уровня – только по каналу ТАСС. А о чем передают в номер шестьдесят собкоров, освещающие жизнь страны от Тихого океана до Балтики? Очень часто от них утром – ни строки. Не от кого-то в отдельности, а от всех шестидесяти – ни одной строки. Нет-нет, в своей массе они не бездельники, они много работают, но, как правило, это работа не на текущий или завтрашний номер, а на отраслевые отделы редакции. Ездят по своим регионам, встречаются с людьми, изучают проблемы, разбирают жалобы. Словом, набирают факты, проверяют их – и пишут. Не короткую заметку, а целую корреспонденцию. Или статью, очерк. В отделах эти труды ждут. Они запланированы, корсеть следит за выполнением планов.
Так годами заведено: об отдаче собкора судят в редакции не по тому, нашел ли он, отследил ли большую новость, лучше – сенсацию, смог ли обойти другие газеты, ТАСС, радио, телевидение, а в основном по тому, какую проблему поднял, как ее осмыслил, насколько умело выстроил сюжет, смог ли выдержать принятый в газете высокий литературный уровень. В отделах своя специфика. Люди работают над своими материалами, готовят к набору собкоровские, авторские. И чаще всего эта нелегкая работа никак не связана с тем, что произошло в необъятном СССР в последние сутки, часы. Так вот и получалось: все будто бы заняты нужным делом, а когда наступает планерка, часто выясняется: нет ничего свежего, никаких серьезных новостей в номер.
Запомнилось, как от одного спецкора я долго ждал статью, ради которой подписывал ему командировку в далекий город. Спрашиваю: ну, где же материал? Он в ответ: «Трудно идет, я три дня думал над первой строчкой». Это был опытнейший, очень ответственный газетчик, глубоко пахавший сложную юридическую проблематику. В результате он сдал блестящую статью, из тех, что называют конфеткой. «Известия» тем и были сильны, что могли себе позволить иметь таких сотрудников, которые работали над материалами подолгу, зато итог получался великолепный. Я любил этих людей, восхищался их журналистским мастерством, но с переходом в секретариат мне очень хотелось, чтобы у этого мастерства была еще одна, чрезвычайно необходимая газете грань: не три дня мучиться над первой строчкой, а настраиваться не дольше трех минут, творить с большой скоростью, не в загон, а в текущий номер.
Шли годы, менялись главные редакторы, а эта практика оставалась неизменной. Конечно, она не была изобретением «Известий». Примерно так же работали все центральные газеты. Объясняется это многими причинами. Прежде всего – политической зажатостью всей страны, всего общества. Отсутствием свободы печати, первоочередной идеологической, пропагандистской ролью газет, цензорским колпаком над информацией. Да и не было у нас богатой событиями внутренней жизни – все по той же причине отсутствия свобод, борьбы партий, независимых ветвей власти. Словом, у нас не было абсолютно никаких объективных предпосылок и условий для существования подлинной новостной печати. Они стали появляться лишь с наступлением горбачевской гласности, перестройки, тогда и начал усиливаться в обществе запрос на информационность газет. Одновременно раскрепощалась и сама пресса.
«Известия» стали первой газетой, значительно увеличившей при Лаптеве выход новостей. Это происходит не само по себе, не по велению редколлегии, а в результате долгой борьбы, в том числе внутри редколлегии. Первостепенную роль здесь играл Голембиовский. Я был убежденным его сторонником и делал все возможное в рамках своих полномочий, сначала первого зама, а потом и ответственного секретаря, для более заметного поворота газеты в эту сторону – информационную. Мы смогли вместе с корсетью ввести каждодневные блоки новостей на нескольких полосах, начиная с первой. Начертить их на макете было просто, труднее оказалось переламывать многолетние навыки, привычки корреспондентов, чуть ли не заново учить некоторых из них писать информации.
Интересная произошла вещь: новая информационная рубрика «Прямая связь» стала самой популярной для чтения среди самих же известинцев, включая тех, кто, стоя на страже неприкасаемых, священных традиций «Известий», не поощрял мои, в частности, усилия для расширения места под событийные материалы. Но успех «Прямой связи» не исчерпывал решения проблемы, которая по-прежнему во многом упиралась в негибкое штатное расписание, в старую организацию работы, в менталитет многих журналистов, считающих недостойной своих талантов репортерскую охоту за новостями, написание в номер.
Вся редакция, включая рыцарей публицистики и очерка, в дни путча и в первые дни после него показала такие образцы дружной оперативной работы, что казалось, теперь отойдут в прошлое жаркие, доводящие до обид и конфликтов споры о том, какой должна быть газета. Но они снова возникли, и снова их инициатором стал Владимир Надеин. Мне хотелось бы здесь побольше дать прямой речи (его и оппонентов), которая передает атмосферу времени и колорит нашей редакционной жизни. Столкновение взглядов зафиксировано на разных летучках, так что вполне логичными и уместными могут быть как бы сводные цитирования сразу из нескольких стенограмм.
В. Надеин. Отчасти перефразируя изречение Салтыкова-Щедрина, напомню, что никак невозможно добиться процветания в запущенном доме, ничего в оном не меняя. Отсюда и главный вопрос: а позволительно ли относиться к «Известиям», как к запущенному дому? При нашем тираже!.. При нашей популярности!.. При блеске имен, которые любят миллионы читателей … Я думаю, нас с равным правом можно считать как домом процветающим, так и домом запущенным – все зависит от того, чего мы хотим, каков наш идеал.
Давайте пристальнее всмотримся в себя нынешних. Мы ведь не газета, а полужурнал, полукнига, у нас находят место на полосах и называются даже лучшими материалы, которые лежали в запасе по несколько месяцев. Сегодня толстая книга выпускается (увы, не Госкомиздатом) за неделю. Так что еще не ясно, кто работает оперативнее – Госкомиздат, выпускающий книгу за три года, или мы, публикующие новости без указания даты и статьи без признаков возраста.
Такая газета, которая была создана и смоделирована в начале 60-х годов Алексеем Ивановичем Аджубеем, гениальное (это я говорю без малейшей иронии) детище отмерзшей в хрущевской оттепели советской журналистики – себя полностью исчерпала. Ни секунды не сомневаюсь, что образ новой газеты, который сегодня лучше всего проглядывается в яковлевских «Московских новостях», стучится в двери. Увы, еженедельнику типа «Московских новостей» при всем желании его создателей не дано явить собою образец для подражания. Но образец все равно появится. Жаль, если новатором будут не «Известия» – у них для первенства есть если и не всё (или даже далеко не всё), то, на мой взгляд, больше, чем у других.
Предлагаю коренную перестройку размещения материалов на полосах газеты. Одновременно необходимо резкое изменение жанрового соотношения в «Известиях». Основными жанрами должны стать репортаж и корреспонденция («стори»), делаемые по принципу «лида», то есть с выносом в первые строки повода или главной мысли. Это даст возможность сокращения материалов в случае необходимости поабзацно с их конца… Большинство наших аналитических материалов – это толчение воды в ступе. Такого количества «мыслей» просто не нужно в газете.
И. Преловская, замредактора отдела школ и вузов. Все мы знаем, что такое газетный репортаж. Но что лично вы называете репортажем?
Надеин. Под репортажем я имею в виду любой событийный информационный материал.
Преловская. Если я правильно вас поняла, журналисты делятся на две категории: первая собирает факты, а другая пользуется этими материалами при подготовке статей. Но ведь нам обычно приходится не просто добывать факты, а их исследовать. В процессе этого исследования, собственно, и рождаются мысли, выявляются противоречия жизни, раскрываются характеры, позиции людей. Как же можно передать эту работу коллеге?
Надеин. Подразумевается, что обозреватели – журналисты высшего класса, а репортеры – не столь. Но это весьма грубая схема. Жизнь сложнее. Репортер может быть специалистом самого высокого класса, просто его работа состоит в сборе информации, а не в анализе ее. Задача обозревателя, анализируя все доступные ему сведения, представить это все уже в виде завершенной, полной картины.
В советские времена существовал странный, заведенный партийными идеологами порядок: каждая газета только 40 процентов своей площади отдает собственным сотрудникам, остальные 60 – авторам со стороны: рабочим, крестьянам, интеллигенции, начальникам разных уровней, военным… Но если за распределением места в газете редакторы следили не очень строго, то в части гонорара такое соотношение обязательно выдерживалось, хотя чаще всего за «авторов» писали сами журналисты. Отказавшись от этой глупой арифметики, мы стали давать слово только тем людям со стороны, которым было что сказать нашей многомиллионной аудитории. Но работать приходилось и с ними – заказывать материалы, доводить тексты до нужных объемов и качества. Все это и имел в виду экономический обозреватель Валерий Романюк, задавая вопрос: «Кто будет готовить авторские материалы?».
Надеин. Читательский отдел.
И. Овчинникова. Способен ли человек из этого отдела, который сам не пишет репортажи, статьи, сделать хороший авторский материал?
Надеин. Вопрос, который вы задали, скорее всего риторический: может ли безногий человек, который умер в прошлом году, стать чемпионом будущей олимпиады по прыжкам в высоту? На любом месте нужны люди, которые умеют делать то, за что получают деньги.
Овчинникова. Но в читательском отделе они разучатся писать и станут «безногими».
Надеин. Вспомним, к примеру, Ильфа и Петрова. Они умели писать и не разучились, будучи правщиками в отделе писем. Наличие редакторов для таких материалов – мировая практика: не надо ломиться в открытые двери.
Взявшись однажды сопоставить первый опыт свободных «Известий» с мировой, больше американской журналистикой, Надеин делает главный вывод: оставаясь по литературному качеству намного выше даже хороших западных газет, независимые «Известия» по-прежнему представляют собой пропагандистское, а не информационное издание. Первое основное отличие: автор известинской публикации стремится не столько сообщить потребителю информацию, сколько убедить его или переубедить.
– Такая проблема, – продолжил Володя, – не снимается перед всеми средствами массовой информации, но у нас она слишком отчетливо выражена. И второе. Создается впечатление, что абсолютное большинство материалов написано в редакции людьми, которые любят все разъяснять, комментировать. Всем нам необходимо уметь оперативно и четко реагировать на события. В случае, если кто-то из нас этого не хочет или не умеет, он может оказаться за бортом конкуренции.
Надеин ни на кого не намекал. Но не придумал ничего более убедительного для подкрепления своих мыслей, как сослаться на работу общепризнанного мастера – Плутника, послав ему сначала большой реверанс:
