Текст книги "Серебро закамское"

Автор книги: Василий Лещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

3 ЧАСТЬ
КОЛЛЕКЦИЯ ДРЕВНОСТЕЙ

«Председатель Археологической комиссии граф А. А. Бобринский получил от пермского археолога Н. Н. Новокрещенных тревожное письмо. В нем сообщалось, что летом 1896 года к земскому начальнику в селе Кудымкаре А. И. Бронскому явилась какая-то женщина с жалобой на торговку, которая отказалась заплатить часть условленной между ними суммы за большой клад золотых и серебряных вещей. Назначенное властями расследование было безуспешным. Клад не удалось разыскать. На запрос Археологической комиссии об исчезнувшем кладе пермский губернатор счел благоразумным сообщить, что слух о находке клада в девятом участке Соликамского уезда не подтвердился».

Архив Ленинградского отделения Института археологии, фонд 1 – Археологическая комиссия, 1896, N 197.

В раскрытое окно неприметного особняка на тихой московской улочке врывались запахи весны. Шел 1898 год. Агент частной сыскной конторы Акинфий Боярских сидел в узком и длинном кабинете своего начальника.

– Лучший сыщик, способен и умен, – говорил вполголоса начальник какому-то важному штатскому, сидевшему рядом с ним за столом. По ноткам почтительности, звучавшим в голосе начальника, Акинфий предположил, что штатский носит чин никак не меньше тайного советника.

– Вам предстоит не совсем обычное дело, господин Боярских, – прервал тот его мысли, в упор разглядывая Акинфия. – Земля слухами полнится, что крестьяне находят при пахоте какие-то драгоценные предметы. Говорят, что они их выгодно сбывают. Но куда? Может быть, вам придется на время превратиться в коробейника и походить по деревням? – полуутвердительно спросил он. – Прислушивайтесь больше к разговорам на ярмарках. След может привести к весьма сиятельным особам, а поэтому приказываю хранить все в строжайшей тайне.

Из дальнейшего разговора Акинфий Боярских узнал, что ему предстоит отправиться во владения крупнейших землевладельцев Строгановых, раскинувшиеся по берегам реки Камы и ее притоков. Спустя несколько недель после отъезда Акинфия тайный советник читал первый подробный рапорт о событиях, происходивших несколько десятилетий назад.

Темной осенней ночью 1853 года три всадника остановились у небольшой избы на краю деревни Пешнигорт. Не слезая с коней, они начали барабанить кулаками в ворота.

Гулкое ночное эхо разносилось вокруг и, казалось, должно было разбудить всю деревню, но она как будто вымерла.

Наконец в доме, у которого стояли всадники, появился отблеск зажженной керосиновой лампы. После недолгих переговоров хозяин впустил незваных гостей. Они не церемонились с ним и, пригрозив донести исправнику, стали расспрашивать о найденном кладе.

Крестьянин клялся и божился, что у него остались от клада только крохи и что два раза приезжали по ночам разные люди, которым он продал почти все имевшиеся у него вещи.

– Обмануть хочешь, паршивый пес? – схватил его за грудки здоровенный мужик. – Или хочешь отведать кутузки?

Крестьянин струхнул, так как больше всего в жизни боялся полицейских и тюрьмы. Не сопротивляясь больше, он пошел к своему последнему тайнику, вырытому во дворе под углом хлева, и достал завернутые в чистую тряпку три серебряных сосуда, похожих на большие кружки, и серебряные шейные гривны, каждая из которых имела не меньше фунта веса.

Один из приезжих взвесил на безмене все принесенные вещи и небрежно протянул крестьянину несколько мелких ассигнаций. После этого трое неизвестных сели на коней и ускакали.

Слух о ночном визите дошел до волостной управы. Началось расследование. Во время следствия крестьянин Егор Зубов рассказал, что в середине мая 1853 года он пахал свое поле, расположенное за рекой Иньвой на низком пойменном берегу. Ему помогали боронить двое ребят, его племянников. Один из них шел за бороной и вдруг возбужденно закричал, подзывая дядю к себе. Егор Зубов увидел, что борона зацепила какое-то колечко, приделанное к большой крышке из светлого металла. Позади крышки был виден след, оставленный ею на пробороненной земле.

Крестьянин пошел по этому следу и нашел место, в котором она была вывернута из земли. Он разгреб землю руками – и перед глазами появилось серебряное ведро средних размеров, наполненное доверху землей. В ведре лежало несколько аккуратно уложенных серебряных сосудов. Сверху находился узкогорлый кувшин с гранеными боками.

Под ним стояло шесть серебряных кружек разных размеров, с ручками сбоку. На самом дне ведра лежал большой серебряный ковш с длинной ручкой. В пространстве между сосудами и стенками ведра было поставлено семь серебряных шейных гривен.

Пока Зубов вынимал серебряные сосуды из ведра и вытряхивал из них землю, ребятишки, помогавшие ему боронить, восхищенно таращили на них глаза. Груда серебряных вещей так и сияла в лучах утреннего солнца. Зубов строго-настрого наказал племянникам не болтать в деревне о находке клада и отнес его домой.

С этого времени его жизнь была наполнена тревогой и страхом. Он боялся и возможных грабителей, и начальства, которое могло наказать за утайку клада. Брат посоветовал спрятать клад в нескольких надежных тайниках, и Зубов вырубил два из них в стенах своего дома, а один вырыл во дворе под углом хлева. Слухи о находке все же расползались, и Зубов, обходивший по утрам свой дом, замечал следы чужих ног на огороде.

Как-то ночью к нему приехали несколько всадников. Они заставили Зубова продать им за бесценок часть клада.

Ночные визиты повторялись еще два раза. Кто были его ночные гости, Зубов не знал.

Акинфий Боярских приводил в донесении и другой случай нерасторопности губернских властей. Однажды к земскому начальнику в селе Кудымкаре пришла плачущая женщина и рассказала о находке большого клада серебряных вещей, весившего не меньше пятнадцати килограммов. По ее словам, она продала клад местной торговке за двести семьдесят рублей, но та обманула ее, заплатив только часть суммы. Начавшееся следствие не принесло результатов.

Вещи исчезли.

По словам Боярских, приписанным в конце донесения, среди местного населения ползли слухи о том, что к скупке древнего серебра причастны люди Строгановых. Проверить эти слухи было почти невозможно. Кто решился бы дать показания против всесильных землевладельцев?

Сами Строгановы не скрывали, что их коллекция древних серебряных сосудов в петербургском дворце пополнялась то одним, то сразу несколькими драгоценными сосудами.

Все началось с серебряного кувшина.

Весенним утром 1750 года крепостной крестьянин графа Строганова пахал поле неподалеку от маленькой деревушки Слудки, затерявшейся среди лесов на берегу Камы. Вдруг плуг подскочил в земле, вывернув из нее большой кувшин из светлого металла. Один выпуклый бок кувшина был проломлен ударом плуга, но другой уцелел, и сцена, изображенная на нем, вызвала у бедного крестьянина такую оторопь, что он перекрестился. На кувшине была изображена в полный рост молодая красивая женщина в прозрачной одежде, с наброшенным на плечи тонким покрывалом. У ее ног видны фигурки детей.

Весть о находке дошла до управляющего имением, и серебряный кувшин был отправлен владельцу этих земель в Петербург.

В середине восемнадцатого века многие отпрыски знатных русских семейств устремились на обучение в Париж. Не миновал его и молодой барон Строганов, не забывший прихватить с собой из Петербурга необычный кувшин, найденный у деревни Слудки. Европа была охвачена страстью к собиранию древностей, особенно ценились предметы искусства античных народов.

Барон размышлял про себя, что серебряный кувшин, может быть, ничем не хуже античных древностей. Если его надежды оправдаются, то в парижских салонах ему обеспечена слава настоящего знатока.

С самого начала все складывалось для барона весьма удачно. Кувшином заинтересовался сам президент Французской академии Де Бросс, сопроводивший свою статью о замечательном предмете точным рисунком. Предусмотрительность Де Бросса оказалась не напрасной, так как кувшин вскоре исчез в буре событий Французской революции.

Спустя три десятилетия после находки драгоценного кувшина Строгановым вновь напомнили о существовании в их владениях деревушки Слудки. Весной 1780 года случилось большое половодье. Залило всю пойму реки Камы. В начале лета вода схлынула, но в пойме осталось много песка с размытого высокого берега. Множество мелких озер изрезало после половодья пойменные луга, и деревенские ребятишки облюбовали эти места для купанья, так как солнце быстро нагревало в них воду.

Однажды они валялись после купания на горячем песке, и вдруг кто-то заметил край блестящего предмета. Ребята разгребли песок руками и увидели большое серебряное блюдо с изображением человеческих фигур на внутренней стороне.

Вскоре в разных местах вблизи деревни было найдено еще пять серебряных сосудов. Все драгоценные находки срочно направили в Петербург. Ознакомившись с необыкновенными вещами, ученые определили, что они были изготовлены в древних имперских мастерских Византии и Ирана, за тысячи километров от места находки.

Неожиданно для себя Строгановы стали единственными в мире обладателями коллекции византийской и иранской древней серебряной посуды. Положение обязывало, и управляющим строгановскими имениями был послан строгий наказ: все серебряные вещи и прочие интересные предметы, найденные в земле, отсылать в Петербург.

Так обстояло дело задолго до появления на берегах Камы Акинфия Боярских.

Изучением путей скупки древнего серебра тайный советник, отправивший в путь смышленого агента, занялся по просьбе одного профессора, своего приятеля и большого знатока восточных древностей. Тот пожаловался как-то, что бесценные древние изделия попадают в руки невежественных торговцев и безвозвратно гибнут. Он рассказал, что в Пермской губернии процветает скупка найденного крестьянами древнего серебра для переделки его в современные украшения. В результате множество кладов, в том числе и крупных, навсегда погибло для науки.

– А что, если будут установлены скупщики серебра?– спросил тайный советник.

– Тогда составлю прошение императорскому двору с предложением ввести контроль над скупкой уникальных предметов и передавать их в музеи, – горячо ответил профессор.

Тайный советник скептически воспринял намерение профессора, но после долгого раздумья заявил, что постарается ему помочь. Вскоре он привел в действие необходимые пружины: кому-то пообещал, кому-то напомнил о сделанных им услугах, и в результате всех этих действий частный сыщик очутился в лесах Прикамья, выполняя необычное задание.

Акинфий сжился со своей ролью. С коробом дешевых украшений, ленточек, иголок, ниток и множества различных побрякушек он тащился из деревни в деревню, не вызывая подозрений. Синяя сатиновая рубаха и плисовые штаны превратили его в обычного мужика, которого крестьяне охотно принимали на ночлег за бойкий и острый язык.

В очередном донесении он писал, что своими глазами видел необыкновенные серебряные предметы у крестьянина деревни Мальцевой, что лежит на реке Куве. Среди них выделялся великолепный кувшин с несколько приплюснутыми стенками, на которых были изображены фигуры крылатых верблюдов. На большом блюде изображена охота какого-то государя в зубчатой короне на тигров. На другом – орел с ягненком в когтях. На двух блюдах нанесены христианские кресты, а на последнем – толстяк, танцующий с женщиной. Вместе с сосудами крестьянин нашел около дюжины серебряных шейных гривен, лежавших кучкой – одна на другой. Это были согнутые в кольцо пруты длиной около семидесяти сантиметров. На одном конце гривны заканчивались петлей, а на другом – приклепанной головкой, похожей на ограненную пуговицу.

Сосуды тотчас купил у крестьянина управляющий Строганова и отослал в Петербург. Судьба шейных гривен осталась неизвестной.

Однажды Акинфий внутренним чутьем почувствовал что-то недоброе. Он не мог объяснить себе, в чем дело, пока не вспомнил: рыжебородый мужик, с которым он разминулся у деревенского трактира, встречался ему в одной из деревень, названия которой он не мог сейчас вспомнить.

«Началась игра с огнем, – мелькнуло у него в голове. – Места тут глухие. Прибьют так, что не отыщется следа».

К тому времени Акинфий нащупал сеть скупщиков серебра, разъезжающих по деревням под видом мелких торговцев. Те сбывали серебро перекупщикам покрупнее, обосновавшимся на Нижегородской ярмарке. От перекупщиков часть древних изделий поступала в частные коллекции, если удавалось найти покупателя. А большая часть шла на продажу ювелирам в качестве серебряного лома.

В одном из рапортов Акинфий сообщил о находке крестьянином из села Вереина нескольких драгоценных предметов. Среди них были чаша и два блюда. На поверхности чаши изображена сцена ожесточенной борьбы всадника с львами. На одном блюде изображена сцена охоты царственного всадника на диких кабанов. На другом – два барана, стоящие у ствола дерева, обвитого змеей.

Кроме серебряных сосудов, в кладе оказались серебряные и золотые кольца, монеты.

Узнав об этом кладе, профессор написал письмо знакомому учителю в Пермь с просьбой исследовать место находки. Учитель добрался до села Вереина, но не застал уже находчика в живых. Сын крестьянина не заставил себя долго упрашивать и направился вместе с учителем к месту находки клада. Лесная дорога карабкалась вверх по склону крутого лога. Ездили по ней редко, и она казалась заброшенной. Почти достигнув конца подъема, мужик остановился на краю лесной дороги и ткнул палкой в самую гущу желто-белых ромашек и синих колокольчиков.

– Чудная тут вышла история, – сказал он. – Мой отец проезжал здесь летом на телеге, а лошадь его оступилась. Он разрыл в этом месте землю руками на глубину не больше вершка и увидел клад. Тарелки серебряные батя не хотел сначала продавать. Буду, говорит, из серебра щи хлебать.

Учитель оставил своего спутника на дороге, а сам продрался через густой кустарник к верхнему краю лога. Здесь он увидел обширную ровную площадку, ограниченную с противоположной стороны другим логом, а с напольной стороны защищенную земляным валом. Перед валом виднелся неглубокий, заплывший землей ров. В полусотне метров от большого вала он заметил другой вал, но меньших размеров. Ему не первый раз встречались подобные укрепления в лесах Прикамья, бывшие в древности местами обитания коренного населения.

«Что же заставило скрыть клад в опасной близости от городища?» – спросил себя учитель, стоя рядом с мощной сосной, пустившей корни прямо на валу.

Ответ приходил только один: неожиданное нападение каких-то врагов. На мгновение учителю почудились толпы людей, вооруженных мечами, луками и копьями. Они преодолели заграждение первого вала и устремились ко второму, на котором их ждали защитники городища. Беспощадная сеча склонялась в пользу осаждавших, а силы защитников городища слабели. Один из них незаметно скользнул в шуме боя к срубу на краю поселения и в несколько мгновений сложил в туес ценные вещи: серебряную посуду, монеты и украшения. Затем он выбежал из дома и кубарем скатился по склону горы. Шум боя приближался. Не теряя ни минуты, человек спрятал туес в гуще растущего здесь кустарника и замаскировал сверху ветками и мхом. Судьба первого владельца сокровища была трагической, и оно пролежало в земле больше тысячи лет…

С тех пор как Акинфий почувствовал за собой слежку, он сделался осторожнее. Скоро ему стало ясно, что уйти от тайных преследователей не удалось. Возвращаясь однажды к постоялому двору, где остались его вещи, он увидел у околицы деревни знакомую фигуру рыжебородого.

– Куда держишь путь? – раздался густой голос. Мужик загородил дорогу. В нескольких шагах от них стоял второй мужик, лениво опиравшийся на толстую суковатую палку.

Акинфий хотел обойти рыжебородого, но тот сжал кулак и бросился на Акинфия. Акинфий уклонился, пригнулся и ударил противника головой в живот. Рыжебородый охнул и согнулся от боли. Вдруг правую руку Акинфия обожгло, как огнем, и она повисла плетью. Второй мужик уже заносил палку для повторного удара. Тогда Акинфий ногой пнул мужика в живот, и тот упал. Акинфий бросился бежать…

Вскоре тайный советник получил письмо, подписанное одним высокопоставленным лицом. В нем был высказан совет прекратить деятельность, угрожающую чести некоторых знатных лиц. Профессор, прочитав письмо, долго молчал.

Потом сказал с горечью:

– Ты был прав, считая утопией мой проект. Бумаги я спрячу в тайнике загородной квартиры. Может быть, пригодятся в будущем.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Еще и сейчас в Прикамье нередко обнаруживают клады восточного происхождения. Один из них найден совсем недавно.

Директор Чердынского музея Илья Алексеевич Лунегов узнал о находке из письма одного из колхозников. Не медля ни одного дня, не обращая внимания на распутицу, он добрался на попутной машине до деревни Аниковской. Увидел блюдо и ахнул:

– Знаменитое сасанидское серебро! Редчайшая для науки находка.

На внутренней стороне тарелки была изображена фигура всадника на коне. Всадник приготовился метнуть дротик в разъяренного вздыбившегося медведя. Тот уже ранен и яростно ломает зубами дротик, пронзивший его лапу. Другой медведь, изображенный у дерева, также ранен и пытается вырвать зубами дротик, застрявший в передней лапе.

На всаднике одежда, напоминающая кафтан, шаровары из легкой струящейся ткани. На шее у него ожерелье из крупных перлов, на груди апезак – круглая бляха, обозначающая принадлежность к знатному роду. На голове всадника корона, заключенная в нимб. В изображениях восточных владык нимб обозначал «священность» их особы.

Особого внимания заслуживает корона всадника, поскольку именно по ней отождествляют всадников на «охотничьих» блюдах с конкретными шахиншахами – царями сасанидского Ирана. Блюдо было изготовлено в VII веке в Иране.

Илья Алексеевич вспомнил случай, происшедший в 1936 году. Бригадир колхоза «Батрак» Иван Степанович Могильников обмеривал вспаханную за день землю на поле, прилегающем к деревне Больше-Аниковской. Вдруг сажень стукнула концом в какой-то твердый предмет. Бригадир разрыл в этом месте землю и увидел три серебряных блюда. Одно – с изображением джейрана; на другом была видна фигура орла, несущего в когтях полуобнаженную женщину. Третье блюдо содержало сцену загонной охоты: пышно одетый, человек стреляет из лука в горных баранов.

Блюда поступили в Чердынский музей, а затем в Эрмитаж. Уникальные вещи сразу привлекли внимание ученых. Видный советский востоковед Камилла Васильевна Тревер опубликовала их уже через год в книге «Новые сасанидские блюда Эрмитажа». По деталям пышной короны пешего охотника на одном из блюд она установила, что на нем изображен шахиншах Пероз. Он правил Ираном в 457-484 годах.

Летом 1967 года мне пришло письмо от доцента Пермского университета В. А. Оборина с сообщением о находке на севере Прикамья серебряного блюда, и я тотчас же выехал из Ленинграда, чтобы увидеть и узнать все на месте. В Перми мне удалось встретить И. А. Лунегова. Мы говорили о находке блюда в деревне Больше-Аниковской, которое хранилось к тому времени уже в Чердынском музее, и тут Илья Алексеевич сказал, что, по слухам, в селе Большая Коча хранится какая-то серебряная тарелка.

Я отправился в Большую Кочу, не рассчитывая в глубине души на успех поездки. Сколько раз уже приходилось убеждаться в легендарности слухов о находках кладов. Учительница истории местной школы провела меня в школьный музей, занимавший небольшую полутемную комнату. На стенах были развешаны национальные костюмы коми-пермяков. В углу стояла деревянная соха. В нескольких небольших витринах были разложены разнообразные бронзовые украшения, а также стеклянные и каменные бусы из древних могильников VII-IX веков новой эры. В углу у двери стоял школьный стол, а на нем – прислоненное к стенке серебряное блюдо диаметром около тридцати сантиметров.

Блюдо украшено с лицевой стороны, в центре, медальоном в виде двойной розетки, вписанной одна в другую. Край блюда оформлен в виде фестонов, на одном из которых грубо пробита небольшая дырка. С внешней стороны блюда припаяна кольцевая ножка-поддон. В плоскости круга, заключенной в этой ножке, стоят пять пробирных клейм. В них имеются короткие надписи на греческом языке, содержащие в основном имена людей. В трех клеймах изображены, кроме того, погрудные мужские фигуры. Даже беглый осмотр блюда позволил установить по форме клейм и характеру их сочетания друг с другом, что оно было изготовлено в столице Византийской империи – Константинополе. Иконография фигуры на одном из клейм и монограмма, относящаяся к этой фигуре, на другом помогли в дальнейшем установить время изготовления блюда. Аналогии фигуре нашлись в каталогах византийских монет. Ее точной копией был портрет императора Константа II на монетах 651-668 годов. В монограмме содержалось имя того же императора. Итак, блюдо оказалось изготовленным около середины VII века.

При внимательном осмотре блюда на его внешней стороне было обнаружено несколько врезанных знаков, напоминающих по характеру написания арамейское письмо. Доктор филологических наук В. А. Лившиц объяснил, что надпись сделана в Хорезме, вероятно, вскоре после изготовления блюда. Так выяснилось, что византийское серебряное блюдо, изготовленное в Константинополе примерно в середине VII века новой эры, проделало громадный по протяженности и удивительный по сложности путь, попав в Хорезм, по-видимому, через Иран, а из Хорезма – в Верхнее Прикамье.

Из села Большая Коча мой путь лежал в Чердынский район. Помимо данных о находках кладов в 1936 и 1967 годах, мне было известно о неоднократных находках драгоценных вещей в окрестностях деревни Аниковской в дореволюционное время. Два клада было найдено около середины прошлого века: один содержал серебряные среднеазиатские монеты Х века, другой – серебряный византийский ковш конца V – начала VI века. В 1883 году какой-то крестьянин выпахал в той же деревне семь серебряных шейных гривен и продал их пушноторговцам Алиным в городе Чердыни. К сожалению, точные места находок этих кладов не были установлены, а сохранившиеся сведения о них слишком скудны.

Обследование различных археологических памятников (кладов, поселений, могильника) в районе деревни Аниковской позволило установить очень интересный факт: средневосточные серебряные сосуды, а также монеты поступили к обитателям на речке Усть-Щугор в течение IX-XI веков, хотя многие из этих драгоценных предметов были изготовлены на несколько веков раньше – еще в V-VII веках новой эры.

Не всегда люди, которые находят клад, сознают его настоящую ценность. В 1959 году в деревне Мало-Аниковской был найден серебряный кувшин с надписями куфическим письмом, изготовленный в XI веке. Находчики разломали кувшин на части и поделили между собой. По счастливому стечению обстоятельств почти все обломки этого кувшина поступили в разное время в Чердынский музей.

При осмотре серебряного блюда со сценой охоты на медведей оказалось, что его поверхность покрыта множеством тонких врезанных в металл линий. Порой они были едва заметны для невооруженного глаза. Чтобы уловить такие линии, приходилось изменять угол наклона блюда, подставляя его под косое солнечное освещение. Постепенно глаза привыкли улавливать среди хаоса пересекающихся линий отдельные из них. Вдруг из этих линий стали складываться какие-то фигуры.

Сначала удалось различить схематичного человечка. Он стоял в фас с расставленными в стороны ногами. В обеих поднятых руках он держал по клинку. Эти клинки не походили на кинжалы или мечи. Скосом рукояти и характерной изогнутостью лезвия они напоминали сабли. На голове человека была трехзубчатая (трехрогая) корона. Кроме этой фигуры, на блюде было нанесено пять аналогичных ей, отличающихся в основном размерами и мелкими деталями в изображении позы и лиц.

Врезанные на поверхности блюда фигуры исполнены в разное время и разными людьми. Для обоснования этого вывода использована макрофотография. Сильно увеличенные фотоснимки, полученные с ее помощью, наглядно убеждали в том, что технические особенности исполнения различных фигур позволяют четко отличить руку одного мастера от другого.

Врезанные рисунки нанесены на блюдо из деревни Больше-Аниковской в пределах IX-X столетий. Наибольший интерес вызывают среди них стилизованные человеческие фигуры. Кого изображали эти загадочные фигуры с зубчатыми коронами на голове и саблями в руках, стоящие в воинственной угрожающей позе?

В первой половине XIX века путешественник А. М. Кастрен побывал в Западной Сибири у хантов и, со слов очевидца, привел любопытное описание одного обряда. По его сведениям, у хантов самый торжественный праздник бывает в период возвращения с летних промыслов. Праздник начинался вечером и продолжался далеко за полночь. Для отправления обрядов все собирались к предназначенной юрте. По словам А. М. Кастрена, когда все были в сборе, «…шаман начал шуметь саблями и железными копьями, принесенными еще прежде в юрту и положенными перед идолом, потом каждому из присутствующих, кроме женщин, стоявших за перегородкою, дал в руки саблю и копье, а сам взял в каждую руку по сабле и стал спиною к столу. Остальные остяки расположились со своим оружием в ряд, одни посередине, другие по сторонам. Почти все они вместе повернулись три раза с протянутым вверх оружием. Шаман забил друг о дружку своими саблями, потом по его знаку все закричали „хай“, причем они кланялись то в одну, то в другую сторону». Танец продолжался около часа, потом оружие сдали шаману, и он сложил его на прежнее место.

В этом описании поза шамана с саблями в руках весьма сходна с позой человеческих фигур на врезанных рисунках. Поэтому человеческие фигурки с саблями, врезанные на блюде, можно отнести к изображениям шаманов. Местные народы Приуралья и Сибири считали их посредниками между людьми и окружающим их вымышленным миром добрых и злых духов. Трехрогие головные уборы на человеческих фигурах изображают шаманские шапки или короны, бывшие одной из главных частей шаманского костюма.

На четырех десятках блюд, найденных в основном в Верхнем Прикамье, пробиты в бортиках небольшие отверстия, с помощью которых эти блюда подвешивались при совершении каких-то обрядов. Разгадку этих обрядов помогают установить работы этнографов XIX – начала XX века. По их сведениям, западносибирские угры использовали серебряную посуду при совершении обрядов, посвященных духу-хозяину по имени Мир сусне хум – «смотрящий за людьми человек».

По сведениям Н. Л. Гондатти, Мир сусне хума призывали ночами, когда он будто бы совершал свой объезд вокруг земли. Для ног коня Мир сусне хума ставили предварительно на землю несколько серебряных или вообще металлических тарелочек и объясняли это тем, что «…божий конь мог стоять не на голой земле или снегу».

Популярность Мир сусне хума отразилась в легендарной генеалогии, по которой он был младшим, седьмым сыном верховного бога Нуми Торума. Его считали покровителем охотников, посылающим людям дичь. На верхней Лозьве о нем говорили, как о «князе запасов черной дичи, красной дичи». Он же являлся вестником воли высших божеств, охранял здоровье и обеспечивал успех.

Причина употребления серебра в обрядах поклонения Мир сусне хуму оставалась долгое время неясна, пока изучение эпических преданий, сказок и песен не указало ученым на связь этого духа-хозяина с культом солнца. В сказках и шаманских песнях его чаще всего представляют в виде всадника на белом коне, который скачет над облаками. Манси на реке Сосьве называли Мир сусне хума сыном «золотого света», «золотой рукой солнца» или «через окно падающим пучком солнечных лучей». В шаманских песнях его называли: «Ты золотая солнечная рука восходящего солнца», «Ты изображенный в виде золотого гуся», «Ты золотоволосое восходящее солнце», «Князь с волосами восходящего солнца».

Применение привозной серебряной посуды в виде блюд в культе Мир сусне хума объясняется отождествлением духа-хозяина с солнцем. Именно диски серебряных блюд должны были олицетворять на земле небесное светило, другими словами – самого Мир сусне хума, в силу своих физических качеств – цвета и блеска благородного металла и круглой формы. Очевидно, существование обрядов поклонения солнцу восходит еще к последним столетиям I тысячелетия новой эры, когда приток серебряной посуды в Прикамье достиг своей высшей точки. Не случайно на нескольких блюдах наряду с объектами охотничьей магии – зверями, птицами, рыбами – врезаны знаки небесных светил – солнца и луны.

Обряды охотничьей магии совершались в определенных местах – святилищах. У некоторых западносибирских народов – хантов, манси, селькупов, – близких по хозяйственно-культурному типу древним коми-пермякам, святилища располагались в самых разных топографических условиях: на холмах, по протокам или урочищам, в лесных рощах, тайге, вблизи от жилищ или далеко от них. Наличие группы сосудов узко культового назначения, к которым относятся блюда с врезанными рисунками, а также отверстиями для подвешивания наряду с особенностями топографии некоторых из находок серебряной посуды в Верхнем Прикамье позволяют указать на существование в нескольких местах древних святилищ.

Кто они – бывшие владельцы экзотических сокровищ в Прикамье? В некоторых случаях они обладали незаурядными по тому месту и времени богатствами. Так, древний владелец Пешнигортского клада спрятал девять серебряных сосудов и семь серебряных шейных гривен. У владельца Редикорского клада было серебряное ведро и тридцать четыре вложенные в него серебряные шейные гривны.

Особый интерес представляют случаи, когда на драгоценных изделиях имеются личные знаки собственности – тамги их владельцев. На серебряном ведре из Турушевского клада врезана вертикальная линия длиной около шести сантиметров, от верхнего конца которой отходит вправо короткая черта. Недалеко от этого знака расположен другой, отличавшийся лишь местом расположения и размерами короткой черты. Врезанные знаки напоминали тамги, обнаруженные на костяных вещах из раскопок городищ предков коми-пермяков. Хотя обе тамги на серебряном ведре были родственными между собой вариантами, они отличались друг от друга. Если одна тамга была едва заметна невооруженным глазом (вероятно, она была стерта в результате длительного употребления ведра), то линии другой были видны совершенно отчетливо. Отсюда вывод: тамги исполнены в разное время и разными людьми. Скорее всего этими людьми могли быть отец и сын, получивший от отца сокровище и поставивший на нем свою тамгу.

В ряде случаев в составе кладов серебряной утвари содержатся сосуды с признаками культового употребления. В родовом обществе, находящемся на стадии разложения, вождь часто был и шаманом. Поэтому неудивительно, что наиболее значительные по богатству клады серебряной утвари были их собственностью.