Текст книги "Серебро закамское"

Автор книги: Василий Лещенко

ОТ АВТОРА

Длинные анфилады комнат одного из фасадов Эрмитажа смотрят высокими окнами в сторону Адмиралтейства. В потоках яркого летнего света, приглушенного тяжелыми шторами из белоснежного шелка, мерцают синеватым отливом серебряные сосуды. В витринах подвешены блюда с кольцевыми ножками, рядом стоят глубокие чаши, ковши с длинными ручками, высокие кувшины с крышками, а также маленькие кувшинчики, похожие на вазочки для цветов. Тут же изящные кружки с боковыми ручками, светильники и ведра.

Перед нами самая крупная в мире коллекция древней серебряной посуды, изготовленной в Иране, Средней Азии и Византии. После Октябрьской революции коллекция стала доступна всем трудящимся нашей великой страны. Изучать выдающиеся образцы художественного мастерства безымянных мастеров прошлого приезжают ученые разных стран мира – Франции, Ирана, Америки.

Эти драгоценные подносы, кувшины, блюда, чаши, кубки, украшавшие когда-то столы византийских и иранских вельмож, а также среднеазиатских князей, были найдены на Урале – за тысячи километров от мест изготовления сосудов.

Короткие надписи рядом с сосудами перечисляют пункты, в которых они обнаружены: Турушева, Томыз, Квать-Пелева, Аниковская, Губдор и многие другие деревни Верхнего Прикамья. За этими названиями открывается суровая, полная опасностей и лишений жизнь предков коми-пермяков. Таинственность и загадочность событий, происходивших в древности в далеком таежном краю северо-восточной Европы, всегда будут волновать и привлекать людей.

Выражение «серебро закамское» впервые стало известно из Новгородской летописи от 1332 года. Какое серебро имела в виду летопись? И почему закамские булгары получили у арабских авторов еще в IX-X веках прозвище «серебряных»? На эти вопросы я попытался ответить в своей книге.

За драгоценными сосудами мне хотелось увидеть судьбы людей, которые жили, боролись и умирали. Талантливый популяризатор археологии Э. Церен сказал однажды, что «археология не только пытается разыскать в мертвых холмах следы древних времен – значительно больше ее интересует сам человек: его ум, его душа и даже то, что остается неосознанным им самим».

В основу книги положены результаты археологического обследования восточных кладов, проделанного в последние годы, и сведения письменных источников – русских летописей и произведений арабских географов. В повести сделана попытка связать разрозненные исторические факты в единую цепь и рассказать о возможных причинах появления в Прикамье «серебра закамского». С этой точки зрения повесть представляет художественную гипотезу и не претендует на строгость исторического изложения.

Последняя глава рассказывает о трагической судьбе, которая постигла в дореволюционный период многие из обнаруженных в Прикамье кладов. Только Октябрьская революция передала в руки народа принадлежащие ему по праву сокровища. Расхищению национальных художественных богатств был положен конец. Бывшие царские дворцы превратились в музеи, и шедевры мирового искусства открылись взорам миллионов трудящихся.

1 ЧАСТЬ
ЗАМОК НА СКАЛЕ

«В лесах русского северо-востока, в Пермской и Вятской губерниях, уцелела большая часть того, что вообще дошло до нас из произведений прикладного искусства сасанидской Персии. Сюда, на далекий север, завозились купцами выкованные в Персии блюда и кувшины, и по драгоценности материала, и по художественным достоинствам бывшие лучшим средством для оплаты вывозившихся отсюда мехов и пушнины».

Иосиф Орбели. Сасанидское искусство.

Всадник медленно двигался по узкой горной тропе. Иногда он успокаивающе гладил по шее коня. Тот испуганно косил глазами в темневшую рядом пропасть и возбужденно всхрапывал, осторожно переставляя ноги.

Ярко-оранжевое солнце уже опускалось за горную цепь, и на ее склонах появились лиловые тени, когда всадник въехал в горную теснину, покрытую зарослями кустарника и беспорядочно разбросанными рощами бука и дуба. Замедлив движение в полутемной буковой роще с мощными стволами, обвитыми цепкими петлями плюща и гибкими лозами дикого винограда, он чутко прислушался и вдруг припал к шее коня. Мимо просвистела стрела и с силой впилась в дерево. Несколько человек выскочили с криками из засады, и началась бешеная погоня. Узкая тропа не позволяла преследователям развернуться, они скакали, растянувшись в цепочку. Одежда выдавала в них арабских воинов из племени курейшитов, стоящих несколькими лагерями в горных долинах Табаристана. Расстояние между ними и всадником медленно сокращалось.

На одном из поворотов ущелья произошло неожиданное. Всадник вдруг бросил повод коня и, сорвав с плеча лук, на полном скаку обернулся в сторону преследователей. Они увидели искаженное яростью лицо, обрамленное небольшой клиновидной бородкой. Один из арабов воскликнул:

– Это проклятый хариджит!

Тот, продолжая скакать, одним движением натянул лук так, что тетива коснулась правого уха. Приему стрельбы из лука по преследователям на полном скаку его научил отец – потомственный воин из конницы шаха Табаристана.

Жертвой хариджита стал вырвавшийся вперед араб. От удара стрелы он покачнулся в седле и начал валиться влево, безнадежно пытаясь ухватиться рукой за шею коня. Всадники окружили раненого товарища, и старший из них приказал прекратить погоню.

– Этого гяура все равно не поймать ночью в горах, – нехотя проронил он.

Несмотря на сгустившиеся сумерки, хариджит уверенно двигался вперед. Добравшись до конца ущелья, он прислушался к властной тишине гор, редко нарушаемой только криками ночных птиц. Не заметив ничего подозрительного, он поднес руки ко рту, и тишину разорвал тоскливый вой волка. Эхо понесло его по горной долине, многократно усиливая среди голых скал, и наступившая затем тишина, казалось, давила еще больше. Издалека раздался ответный вой, и всадник поспешил в ту сторону, направляясь прямо через заросли кустарника.

Темнота окончательно поглотила очертания гор, когда всадник добрался до наружного кольца постов, окружавших лагерь. Обменявшись паролем с часовыми, он спешился и вскоре был в центре лагеря, у походной палатки вождя. В глубине палатки сидели три человека. Один из них кивнул вошедшему в знак приветствия и спросил:

– Была ли успешной поездка, Хуршид?

Вместо ответа Хуршид развязал пояс халата и разрезал кинжалом его подкладку. В ней был зашит небольшой круглый сверток, целиком покрытый сверху воском для предохранения от воды. Поклонившись, Хуршид протянул сверток:

– Великий Бабек прислал тебе письмо, храбрый эмир.

Эмир быстро пробежал глазами по листу пергамента и обратился к молча сидевшим рядом с ним соратникам:

– Нам прислали важные вести. В Азербайджане вспыхнуло восстание людей, называющих себя хурремитами, или краснознаменными. К ним присоединились армяне, а также наши братья в Северном Иране. Они уже дважды разбили войска проклятого аллахом халифа Мамуна. Во главе восставших – храбрый вождь.

– Ходят слухи, достойный эмир, что этот человек был раньше погонщиком верблюдов и обошел с караванами многие земли, – заговорил один из воинов. – Он несомненно храбр и умен, если ему удалось потрепать хитрого шакала Мамуна.

– Вождь краснознаменных предлагает нам союз, – продолжал эмир. – Он поклялся уничтожить власть ненавистных халифов и образовать царство братства и справедливости.

Глуховатый голос эмира окреп:

– Братья, нас не зря называют хариджитами – борцами за справедливость. Халифские войска преследовали нас, как собак, и мы подняли против них знамя борьбы. У нас только один путь – с Бабеком.

– Разве мы не песчинки в сравнении с огромным войском краснознаменных?– спросил смуглолицый воин по имени Малик. – Чем мы сможем помочь им?

Эмир задумался, сдвинув брови, и ответил не сразу.

– Армия Бабека нуждается в оружии. Кое-что мы сможем собрать для него среди наших сторонников в Северном Иране. Но этого мало. К оружейным мастерским халифа сейчас не подступиться. Их усиленно охраняют. В городах ищейки халифа вынюхивают все подозрительное, и подземные тюрьмы забиты до отказа. Если бы даже мы имели возможность купить оружие, то где взять для этого деньги? Наша казна пуста, Малик?

– Да, мой эмир.

Второго соратника эмира звали Хусейном. На нем был тонкий шерстяной кафтан, из-под расстегнутого ворота которого виднелась кольчуга. К широкому кожаному поясу были подвешены длинный узкий меч и кинжал с дорогой рукоятью. У Хусейна был вид профессионального воина, умудренного опытом многих опасных схваток. Его лоб и левую щеку пересекали два глубоких шрама, придававших лицу суровое выражение. Небольшие карие глаза под кустистыми бровями оживились при упоминании оружия.

– Нам могут помочь неожиданность и смелость, – сказал Хусейн. – Мои люди войдут в город под видом купеческого каравана и займут арсенал.

– А потом за вами закроют городские ворота и перережут, как кур, в этом каменном мешке, – неодобрительно бросил Малик.

– Для такой операции у нас мало людей, – согласился с ним эмир.

Казалось, без всякой связи с предыдущим разговором он обратился к Хусейну:

– Верно ли, что среди местных огнепоклонников у тебя много друзей?

– Да, мой эмир.

– Не потому ли, что они иноверцы?

– Нет. Эти люди – храбрые и честные воины, которые борются, как и мы, против халифа.

Эмир легко вскочил на ноги и сделал несколько шагов по палатке. Неожиданно он остановился напротив Хусейна и, глядя ему в глаза, негромко сказал:

– Ты возглавишь дальний поход. О плане поговорим завтра.

Хусейн забирался в горы все глубже, в самую неприступную часть Табаристана, свободную от войск халифа. Никаких дорог здесь не существовало, за исключением пастушеских троп. Хусейна сопровождали всего десять воинов. Проводником отряда был Хуршид.

За всю дорогу они лишь однажды встретили нескольких горцев в наброшенных на плечи лохматых козьих шкурах и в таких же остроконечных шапках. Обменявшись с Хуршидом гортанными криками, горцы опустили приготовленные к бою большие луки и исчезли среди скал так же незаметно, как и появились перед отрядом.

Замок возник перед глазами неожиданно. Его стены высились на недоступной скале, на которую вела узкая извилистая дорога. Два молчаливых горца в железных шлемах и кольчугах встретили отряд у подножия горы и провели его к воротам, окованным толстыми листами меди. Тяжелые ворота медленно раскрылись, и отряд очутился перед толстой железной решеткой, которая поползла вверх на гремящих цепях.

Вечером хозяин замка устроил в честь гостей пышный ужин, на который собрались его родственники, друзья и вассалы. В длинном парадном зале были разостланы ковры. На них стояли большие серебряные подносы с грудами сочного мяса, источающего острый аромат чесночной приправы. Слуги принесли высокие узкогорлые серебряные кувшины, наполненные душистыми винами. Перед каждым из приглашенных поставили серебряную тарелку на невысокой кольцевой ножке.

Драгоценная посуда мерцала и переливалась синеватыми бликами в полутьме огромного зала, разгоняемой светом факелов и бронзовых светильников. То тут, то там в колеблющемся свете виднелись на поверхности сосудов изображения злобно скалившихся крылатых чудовищ с телом птицы и головой пса. Воины-хариджиты с беспокойством переглянулись, произнеся вполголоса: «С нами аллах!»

Они помнили, как однажды мулла рассказывал им о содержащемся в хадисах корана запрещении изображать живые существа, и не сомневались, что мастеров, нарушивших этот запрет, ждет после смерти страшная кара аллаха.

Один Хуршид вел себя невозмутимо. Он многое знал о тайнах веры огнепоклонников. Его род восходил к персидским военачальникам, служившим еще при дворе могущественного шахиншаха сасанидской державы Хосрова Парвеза. Став мусульманином после завоевания арабами почти всего Ирана, Хуршид, как и многие персы, мечтал вернуть своей стране былой блеск и славу самой сильной державы на Востоке.

На спокойном лице Хуршида было невозможно прочитать его тайные мысли. Он начал рассказ о сказочном звере-птице, поразившем воображение его товарищей по оружию:

– Местные предания называют это чудовище Сэнмурвом. Оно живет на священном дереве, растущем в огромном озере. Говорят, что семена этого дерева исцеляют людей от зла. Когда Сэнмурв поднимается ввысь, из дерева вырастает тысяча веток. Когда он садится, ветки ломаются, и семена с них падают вниз. Сэнмурва считают существом священным, хранящим людей от злых дэвов, и персы никому не прощают его оскорбления…

В этот момент раздался певучий звук рога, и в пиршественном зале появился хозяин замка Рустам, названный в честь легендарного героя иранцев. Узкий кафтан с открытым воротом обтягивал его сильную стройную фигуру. Шаровары были заправлены в мягкие остроносые сапоги с продольным разрезом вдоль высокого голенища. На голове была островерхая шапка-кулах с гербом рода, а на лбу – золотая диадема с двумя рядами великолепных индийских жемчужин. Диадема и кулах указывали на принадлежность их владельца к шахскому роду.

Все столпившиеся в зале люди встретили Рустама поклоном. Он ответил приветливым кивком головы и пригласил предводителя хариджитов занять почетное место по правую руку от него. Все остальные расселись за столом в соответствии с занимаемым положением и властью. Знатные расположились ближе к хозяину замка, другие – дальше от него.

Рустам подал знак, и пиршество началось. После нескольких кубков вина лица гостей раскраснелись и заблестели от пота. Виночерпии мигом наполняли опустевшие кувшины. То в одном, то в другом конце стола возникала шумная беседа, которая обрывалась очередным тостом. Красивый молодой человек, сидевший недалеко от хозяина замка, поднял серебряную чашу и, блестя веселыми глазами, воскликнул:

– Друзья, вспомним незабвенного поэта Абу Нуваса, воспевшего в стихах пир и веселье и изгнавшего из многих сердец скуку бренного мира.

Услышав громкие возгласы одобрения, юноша начал стих:

 
Ходит у нас вкруговую вино в золотой чаше,
которую одарила разными изображениями Персия.
На дне у нее Хосрой, а по сторонам антилопы,
которых выслеживают с луками всадники.
Вину принадлежит то, где у них застегнуты вороты;
воде то, где надеты головные уборы.[1]1
  Перевод дан по И. Ю. Крачковскому.


[Закрыть]
 

Многие из гостей посмотрели на чаши, стоящие перед ними. По дну одних сосудов мчались на распластавшихся в летящем галопе конях царственные всадники в пышных зубчатых коронах, безжалостно поражая стрелами стада диких быков, благородных оленей и пугливых газелей. На других – всадники вступали в единоборство со львами, тиграми, барсами и дикими кабанами.

Хуршид вспомнил детство и сокровищницу деда, в которой он видел несколько серебряных чаш с охотничьими сценами. Там же хранилась толстая книга, из которой Хуршид узнал о могучих шахиншахах Ирана из сасанидского рода – знаменитых Хосроях, Каваде и Шапуре. Они не раз потрясали стены крепостей кичливой Византии и добивались покорности от сильных орд кочевников, вторгавшихся в Иран с востока. Картины боев перемежались в книге описанием невиданных по роскоши пиров и великолепных охотничьих забав в царских парадизах – специальных охотничьих парках. Помнится, дед рассказывал, что драгоценную посуду из царских сокровищниц посылали соседним государям и своим вассалам как свидетельство богатства и мощи правителей Ирана.

Пир в замке продолжался. Слуги внесли большие серебряные подносы с грудами засахаренных и свежих фруктов. Вместо больших кувшинов с игристым вином поставили кувшины поменьше, наполненные ароматным напитком, утоляющим жажду. Под нежные звуки флейт в зале появились танцовщицы – пышнобедрые тюрчанки.

– Ну и богат же ты, почтенный Рустам! – удивился Хусейн, глядя на окружавшую его роскошь.

– По сравнению с правителем Табаристана я – бедняк, – рассмеялся в ответ Рустам и рассказал полулегендарную историю.

Однажды к правителю прибыл хорасанский принц, чтобы выразить свое почтение. Он попросил некоторое количество серебряных блюд и подносов, чтобы поднести свои дары, и ему принесли пятьсот серебряных подносов из хранилища правителя. Но принц запросил больше, и ему прислали еще пятьсот. Правитель принял дары от хорасанца на тысяче этих подносов, а в ответ послал принцу две тысячи подносов с дарами из изделий Табаристана вместе со ста тысячами серебряных монет.

Пир еще не кончился, когда Рустам с Хусейном вышли из зала. Через потайную дверь они прошли в низкий сводчатый коридор, освещаемый только факелами в их руках. Далеко вокруг разносились гулкие звуки шагов. От каменных стен, покрытых пятнами плесени, несло сыростью и холодом.

После одного из поворотов Рустам очутился перед глухой стеной. От нее он отмерил несколько шагов назад и уверенно отодвинул в сторону неприметный внешне камень. Просунув руку в образовавшееся отверстие, он поставил в нужное положение рукоятку винта, и в стене повернулся большой каменный блок, способный пропустить взрослого человека. За ним оказалась большая сводчатая комната, в которой хранились сокровища старинного персидского рода. Рустам был его последним представителем.

На полу и в специальных стенных нишах стояла не одна сотня серебряных сосудов. Свет выхватывал лики царственных всадников, зверей, птиц, чудовищ. Пройдя мимо посуды, Рустам остановился в углу комнаты, где были аккуратно сложены небольшие кожаные мешочки. Он открыл один из них, и в его руке загорелись кроваво-вишневым цветом крупные рубины. В других мешках оказались изумруды, аметисты, бирюза и множество камней, названий которых Хусейн не знал. В противоположном углу стояли мешки с серебряными дирхемами.

Сокровища не радовали Рустама. Несколько лет назад у него умер единственный сын, совсем мальчик, и с тех пор Рустам еще чаще, чем раньше, снабжал деньгами отряды повстанцев, ведущих в горах борьбу против войск халифа.

– Ты просишь деньги на дело краснознаменных, – прервал молчание Рустам. – Пусть будет так. Возьмешь с собой сто пятьдесят серебряных сосудов, мешок дирхемов и часть драгоценных камней. Только послушайся моего совета. Эти деньги можно многократно умножить, если ты выполнишь одно нелегкое условие: сумеешь закупить на Севере пушнину, а затем продать ее в наших городах.

Друзья вышли из подземелья, и Рустам отдал своим людям необходимые распоряжения. Прощаясь, он предупредил Хусейна:

– Берегись ищеек халифа. Если они пронюхают о драгоценном грузе, ты распрощаешься с жизнью.

На другой день маленький караван направился к Горгану, от которого начиналась длинная караванная дорога через страшные пески пустыни к благодатному Оксу. Отряд пробирался горными тропами, минуя халифские заставы. С наступлением темноты устанавливали легкие походные палатки, а восход солнца заставал караван уже в пути.

На пестром разноголосом базаре Горгана Хусейн купил по сходной цене верблюдов, и вскоре отряд, примкнув к большому купеческому каравану, находился уже в пустыне. Верблюды мерно переступали ногами, важно подняв головы на высоких шеях. В такт их шагам позвякивали бубенцы и покачивались в седлах всадники. К полудню воздух нестерпимо накалился, и караван остановился на отдых. Продолжили путь только после того, как жара спала, и не останавливались до темноты,

На третий день неожиданно налетела песчаная буря. Верблюдов заставили лечь, и люди тесно прижались к их бокам с подветренной стороны, стараясь защититься от беснующегося песка. Воины Хусейна молили про себя аллаха не дать им погибнуть в борьбе с налетевшими отовсюду джиннами. Буря закончилась так же неожиданно, как и началась. Натерпевшийся страху караван благополучно достиг берегов широкого и полноводного Окса, который нес свои мутные воды в страну хорезмийцев. Путь по караванной тропе вдоль берега был нетрудным. Через каждые четыре-пять фарсахов встречались колодцы и при них караван-сараи, дающие прохладу и отдых.

Прошло около двух недель, прежде чем перед взорами людей появились древние стены Ургенча.

КАРАВАН НА СЕВЕР

«Дорога к печенегам очень тяжелая, добраться к ним можно только на спине вьючного животного, дорога идет через древесные заросли, и путь определяется лишь по звездным приметам».

Гардизи, персидский историк и географ XI века.

Ургенч славился своим базаром. Здесь встречались чужеземцы из многих стран. Между торговыми рядами и лавками можно было увидеть худощавых индусов, медлительных персов, преисполненных собственного достоинства арабов и даже купцов из северных стран – мощных краснолицых русов, юрких хазар и невозмутимых булгар. Разноязычный гомон покрывался пронзительными криками разносчиков воды, торговцев сладостями и особым шумом, возникавшим при всеобщем движении.

Хусейн уже третий день толкался на базаре, присматриваясь к товарам северных купцов, и с интересом наблюдал за совершавшимся торгом. Товары северян пользовались спросом.

Моржовые клыки, мед, бараны, коровы, свечи, славянские рабы и рабыни, соколы – все это можно было купить у северян для восточных повелителей.

Больше всего торгового люда толпилось в местах продажи прекрасных северных мехов. При одном их виде у купцов жадно блестели глаза, а знати приходилось опустошать кошельки, чтобы заполучить для своих жен меховые наряды.

Купцы грубо мяли в руках темные шкурки соболей и куниц, белоснежных горностаев и колонков, обжигающих огненным цветом лисиц и невероятно пышных бобров. Невозмутимые северяне продавали их втридорога. Хорезмийские купцы цокали от бессильного сожаления языками и предлагали в обмен на меха груды своих товаров – шелковые ткани и стеклянную посуду, сверкающие всеми цветами радуги женские ожерелья из каменных и стеклянных бус, сабли и мечи, закаленные секретным способом. Хусейн заметил, что северные купцы не отказывались от этих товаров, но предпочитали получать за меха серебряные монеты, украшения и драгоценные сосуды.

Толкнув какого-то человека, Хусейн едва не поперхнулся от удивления. На него глядел Хуршид в низко надвинутой на лоб островерхой шапке. Подмигнув Хусейну, он набросился на него с громкой руганью. Скоро оба убедились, что никому нет до них дела, и Хуршид шепотом рассказал о назначенной тайной встрече с каким-то видным хорезмийским купцом. Напоследок Хуршид громко обозвал Хусейна невежей и исчез в толпе.

Со стройных, как стволы пальм, минаретов послышались пронзительные призывы к правоверным совершить вечернюю молитву. После заката солнца город охватила непроницаемая тьма, и ни одна живая душа не могла появиться на улицах, не рискуя собственной жизнью. Пахсовые дома с безликими стенами и глухими дворами были похожи на молчаливые крепости. Тишина нарушалась только рычанием громадных псов, спущенных во дворах с цепи.

В это глухое время приоткрылись ворота в одном из домов ремесленного квартала, и три фигуры, закутанные с ног до головы в темные плащи, выскользнули под покров ночи. Случайная встреча с ночной стражей не сулила им ничего хорошего. Быстрыми шагами они направились к купеческому кварталу, прижимаясь к стенам домов и стараясь слиться с окружающей мглой. Время от времени они останавливались и пытались уловить что-нибудь подозрительное среди невнятных шорохов, доносившихся из темноты.

Вдруг Хуршид схватил спутников за руки и застыл на месте. Чутье охотника, выросшего в горах, подсказывало ему, что за ними идет человек. Вот человек остановился и, не слыша шума шагов, заспешил вперед. Хуршид сделал спутникам знак оставаться на месте, а сам в несколько мягких прыжков достиг ниши в портале мечети. Силуэт незнакомца возник всего в одном шаге от Хуршида, ощущавшего спиной тепло каменных стен, нагретых за день. Хуршид мощным движением правой руки сгреб незнакомца и рванул к себе. Тот не издал ни звука, поняв, что его жизнь висит на волоске.

– Тебе известно, кого ты преследуешь? – прошептал Хуршид.

– Да, – едва слышно подтвердил незнакомец.

– Кто послал тебя?

– Ведомство тайного сыска.

– Что оно знает о нас?

– Я еще не успел ничего туда доложить.

– Как тебя зовут?

– Ахмед, сын Мансура.

– Ты, конечно, клялся на коране хранить свою тайну. Знаешь ли ты, что за нарушение клятвы тебя ждет мешок с красными пчелами?

– Подарите мне жизнь, и я пригожусь вам, – взмолился Ахмед.

– Доложишь в ведомство то, что я скажу тебе, и помни: нет места, куда не дотянулась бы рука хариджита.

Легонько подтолкнув незадачливого Ахмеда, Хуршид вернулся к своим товарищам. Без приключений они добрались к условленному времени до купеческого квартала. Молчаливый спутник Хусейна и Хуршида негромко постучал в ворота большого дома, и они без скрипа приоткрылись. Чувствовалось, что здесь ждали гостей. Слуга с жировым светильником в руке провел их по лабиринту комнат в большой зал, устланный дорогими коврами. Сбросив с плеч плащи, они удобно расположились на софе в ожидании хозяина. Он вошел и приветствовал всех поклоном.

Купца звали Шаушафаром, на вид ему было не больше тридцати пяти лет. Шелковый кафтан ладно сидел на широких плечах. Пытливые глаза выдавали в нем внимательного собеседника. После традиционных вопросов о семье и здоровье близких Шаушафар поинтересовался целью ночного визита.

– Нам известно, почтенный Шаушафар, – начал Хусейн, – что ты отправишься вскоре с большим караваном на Север.

– Через неделю караван отправится в путь.

– Мы хотели бы присоединиться к тебе с несколькими спутниками.

– Куда и с какой целью вы направляетесь?

– Наша конечная цель, как и твоя, столица северных варваров – город Булгар. По поручению нашего повелителя мы должны записать все увиденное и услышанное в пути и, вернувшись, доложить ему обо всем.

По лицу Шаушафара нельзя было понять, поверил ли он объяснению Хусейна. Решающим аргументом оказались несколько крупных рубинов, появившихся на ладони Хусейна. Внимательно осмотрев их, Шаушафар усмехнулся и сказал, не скрывая иронии:

– Можешь присоединиться со своими странниками к моему каравану. Если они к тому же крепкие парни, то в дороге это всегда пригодится.

– Мы хотели бы, почтенный Шаушафар, избежать осмотра нашего груза на таможне, – добавил Хусейн, и на его ладони сверкнули несколько изумрудов цвета морской волны. Когда они перекочевали в кошелек Шаушафара, тот уже без улыбки ответил:

– Об этом мне нужно подумать.

Хусейна с товарищами провели обратно к воротам, и они со всеми предосторожностями вернулись в дом, из которого вышли какой-нибудь час назад.

Позвякивая колокольцами, большой караван почти из трехсот верблюдов вышел в сопровождении отряда охраны из ворот Ургенча. Предпринятые Хусейном предосторожности оказались не напрасными. Еще до выхода из города таможенники тщательно осмотрели вывозимые товары и не вскрыли только несколько тюков, на которых стояла печать самого везира халифа. Они с сожалением обошли эти тюки стороной, и Хусейн убедился, что такая печать в мусульманской стране хранила товары от жадного ока надсмотрщиков лучше отряда мечников.

Каравану предстояло пройти самый тяжелый участок пути через пески Устюрта. Спасительных караван-сараев здесь не было совсем. Немногочисленные колодцы были засыпаны песком. На всем пути расстилались барханы, сменявшиеся гладкими белыми пятнами такыров. Горячий воздух обжигал легкие и иссушал все живое. Воду берегли как зеницу ока. Ее везли в кожаных бурдюках, притороченных к седлам верблюдов. Без воды их ждала в пустыне смерть.

Хусейн поравнялся с караван-баши и, с трудом шевеля пересохшими губами, спросил:

– Когда мы достигнем реки? Лошади долго не продержатся.

– Впереди нелегкий путь, – уклонился от прямого ответа Шаушафар и добавил: – Береги воду.

Через два дня пришлось оставить коней, не поднявшихся после привала. Тоскливое ржание покинутых животных долго звучало в ушах уходивших людей.

Иногда в мареве пустыни возникали оазисы, полные пышной растительности. При виде этих картин проводники каравана ругали проделки шайтана, хотевшего лишить их разума. Однажды на горизонте показалась длинная голубая лента реки.

– Вода! – радостно закричали люди.

Скоро караван приблизился к широкой реке с зарослями камышей по берегам. Всех одолевало одно желание – броситься в воду и пить, пить без конца. Однако Шаушафар приказал медленно выпить для утоления сильной жажды только по нескольку глотков воды и не давать много воды животным. Скоро все убедились в правоте купца. Один из воинов жадно припал к воде и долго не мог от нее оторваться. Через короткое время он упал на землю, схватившись за живот и корчась от боли.

– Этот урок пойдет тебе на пользу, – сказал подошедший начальник охраны.

Караван отдыхал после тяжелого перехода два дня и готовился одновременно к переправе. Воины и погонщики резали камыш и из больших связок готовили плоты.

Утром и вечером почти все уходили на охоту в прибрежные плавни, кишевшие дичью. Несколько воинов наткнулись на стадо диких свиней, и два молодых кабана пали под ударами копий. Потревоженные людьми, из плавней поднимались бесчисленные стаи уток и гусей. Их били навзлет из луков. Больше всех отличился Хуршид. Погонщики были свидетелями его стрельбы и с неприкрытым удивлением говорили, что, наверное, сам шайтан помогает этому ловкому воину, не сделавшему ни одного промаха.

Наступило время переправы через реку. Тюки с товарами погрузили на камышовые плоты, и на них же забралась часть людей. Другая часть переправлялась на плотах, связанных из надутых воздухом кожаных мешков. Вслед за плотами на виду у людей плыли верблюды и лошади.

Быстрое течение сносило вниз почти неуправляемые суденышки. Два из них попали на середине реки в быстрину и перевернулись. Люди пытались удержаться на воде, но тяжелые одежды тянули вниз, и они скрылись под водой. Для остальных переправа закончилась благополучно, и, совершив молитву, они тронулись в дальнейший путь через степи.

Начальник охраны предупредил всех, что в степях рыскают в поисках добычи разбойничьи дружины печенегов, которые нападут на караван при первой возможности. Стали выставлять на ночь дозоры, в которых участвовали и воины Хусейна.

Как-то перед рассветом воины Хусейна были разбужены шумом, доносившимся от ближайшего к ним дозора. Так как все спали не раздеваясь, ослабив только ремни обуви, то через минуту они уже мчались со всех ног к дозору, различая громкие стоны и лязг мечей.

Восемь печенегов наседали со всех сторон на двух дозорных. Те стояли друг к другу спиной и отчаянно защищались. Один из дозорных был тяжело ранен. Вражеский воин приготовил аркан, чтобы издали накинуть на шею раненому, но в этот момент появились хариджиты. В пылу схватки враги не заметили их, и три печенега были сражены первыми же ударами. Остальные перешли от нападения к защите. Хусейну удалось оттеснить самого рослого в сторону. Не давая врагу опомниться, он теснил его по кругу мощными взмахами меча. Отчаяние придавало печенегу силы, и он умело отражал удары Хусейна. Однако чувствовалось, что он долго не продержится. Редко находился противник, равный Хусейну в искусстве рубки мечом. Обманув печенега ложным выпадом, Хусейн неожиданно перебросил меч в левую руку и со страшной силой опустил его плашмя на шлем противника. Оглушенный, тот рухнул на землю.