Текст книги "Любовные тайны знаменитых"

Автор книги: Василий Веденеев

Роковая встреча

И все же жизнь великого артиста – загадка. И сам Федор Иванович – тоже неразгаданная тайна. Хорошо знавшие его люди отмечали, что он всегда любил резкие перемены в личной жизни. Несколько лет ему их давали гастроли: там у него случались мимолетные романы, вносившие приятное разнообразие в заполненные работой будни.

– Знаешь, мне иногда очень хочется с головой окунуться в пучину чувств и бурных страстей, – как-то в порыве откровенности признался певец художнику Коровину.

– Вот как? – удивленно поднял брови Константин.

– Чего-то явно не хватает в жизни, – махнул большой рукой Федор Иванович.

– Чего же?

– Кто знает? Возможно, романтического сексуального флера? Влюбленность словно омывает душу, дает ей новые силы, а новизна ощущений!

Видимо, Федор Иванович заскучал. Ему хотелось получить встряску, вновь почувствовать себя молодым, закружиться в бешеном вихре страстей, готовых увлечь в неизведанные дали и открыть рай неземных наслаждений.

И встреча состоялась. По данным, которые приводят биографы Шаляпина, он познакомился с Марией Валентиновной Петцольд в Санкт-Петербурге. Их случайная встреча стала судьбоносной и поистине роковой.

Мария Валентиновна оказалась горячей почитательницей и поклонницей таланта великого русского певца, она восхищалась им и боготворила его. Конечно же Федору Ивановичу все это было крайне лестно.

– Кто это? – спросил Шаляпин у знакомых, впервые увидел Петцольд. – Какая удивительная женщина!

На нее было просто невозможно не обратить внимание: молодая, очень красивая, с пухлым чувственным ртом и пристальным, завораживающим взглядом больших серых глаз, казалось, проникавших в самую душу и способных заглянуть в любые ее потаенные уголки.

– Богатая вдова, – шепнул Шаляпину знакомый. – Очень состоятельная. Ну а внешне ты ее сам вполне способен оценить: редкая женщина сравнится с ней по красоте.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Федор Иванович и попросил представить его молодой вдове.

По воспоминаниям близко знавших его людей, первое знакомство Шаляпина с его горячей поклонницей ни к чему не привело, кроме обычного светского обмена любезностями. Конечно же певец искренне восхищался прелестной дамой. Тем не менее он не желал поддаваться чарам колдовских серых глаз и совсем не намеревался увлекаться красивой вдовой. Хотя его как мужчину неудержимо влекло к ней. Он не мог оторвать восхищенного взгляда от чувственных губ и далеко не прочь был бы «утонуть» в колдовских, похожих на любовный омут, глазах.

Но семья! Шаляпин по-прежнему любил Иолу Игнатьевну и не собирался разрушать семью, бросать любимых им детей.

Однако человек предполагает, а Бог располагает. Видимо, в Книге Судеб заранее отметили о встрече певца с красивой вдовой и записали, к чему это должно привести. Со временем все вышло совершенно иначе, чем поначалу думалось Федору Ивановичу!

Долго сопротивляться притяжению любовного магнетизма Марии он просто не сумел. Да и хотел ли этого?

– Я жажду быть вместе с тобой! – жарко шептала ему красивая любовница, прижимая к груди голову обожаемого ею мужчины и певца с мировой славой. Ей не хотелось ни с кем его делить! Вдова и певец стали пылкими любовниками. Спустя год в результате их связи родилась дочь, которую назвали Марфой.

– Господи, что же делать?! – однажды, воздев руки к небу, в отчаянии воскликнул Шаляпин. – Научи, Создатель, как развязать этот узел страстей?

Он попал в совершенно ужасное положение, поскольку любил одновременно двух женщин! И у него образовались две семьи, ни с одной из которых он не хотел расставаться, – одна в Москве, где жила с детьми Иола Игнатьевна, а другая – в Санкт-Петербурге, позднее переименованном в Петроград, – где жила Мария Валентиновна с Марфой. Певец начал вести двойную жизнь, разрываясь между семьями, детьми и гастролями.

Вскоре положение еще более осложнилось: Мария Валентиновна родила Шаляпину вторую дочь – Марину. В этих обстоятельствах оставить вторую семью певец уже просто не мог.

– Нам надо серьезно поговорить, – однажды вечером зашла в комнату мужа Иола Игнатьевна.

– Да, наверное, пора настала, – обреченно согласился Федор Иванович.

– Не нужно никаких объяснений, клятв и уверений, – сказала ему жена. – Я все прекрасно знаю. Скажи, ты подумал о детях?

– Нам нужно непременно найти какой-то выход. Невозможно оставить двух дочерей там, в Петербурге.

– Хорошо, наш разрыв неизбежен, однако ради детей я предлагаю сохранить дружеский союз и видимость прежних отношений. Нам обоим придется постараться вести себя так, словно ничего не произошло.

– Я согласен, – выдохнул Шаляпин, ожидавший совершенно иного поворота событий и трагической развязки.

Трагедия наступила, но совсем в другом и оказалась совершенно невообразимого масштаба – в России произошла революция. Сначала свергли монархию, а потом власть захватили большевики. Не стало самых элементарных вещей, удобств, мир ужасающе исказился, кругом лилась кровь, человеческая жизнь потеряла ценность и костлявой рукой начал жестоко брать за горло голод!

Сбережения и то, что певец сумел сколотить за годы тяжелого труда, моментально обратились в прах. Как теперь, в подобных обстоятельствах, содержать две семьи? А тут еще в 1921 г. родилась третья дочь – Мария подарила ему малышку Дасию, крестником которой стал Максим Горький.

Полная катастрофа оказалась неизбежной, и певец покинул Россию вместе с Марией и дочерьми, с неизъяснимой болью оставляя первую семью в Москве. Он уезжал на гастроли, надеясь заработать на жизнь для обеих семей. Федор Иванович даже мысли не держал, что уезжает навсегда, когда поднимался по трапу парохода.

За рубежом в бесконечной череде выступлений он дал концерт – благотворительный, в пользу детей нуждавшихся эмигрантов. За это на родине большевистские власти немедленно объявили его «белым» и «заклятым врагом пролетариата». Понимающие люди толково и доходчиво разъясняли Федору Шаляпину, что возвращаться в Советскую Россию ему не стоит и что именно его ждет, если он все же решится вернуться. Об этом за границей в 1922 г. уже прекрасно знали: большевики сотнями расстреливали арестованных и заложников.

– Мировая слава тебя не спасет, – сказали Шаляпину. – Для них она пустой звук! Не более того.

– Но моя семья в Москве?! – с надрывом вскричал Федор Иванович.

Его вопрос повис в воздухе. Великий бас понял: надо начинать жизнь заново, теперь вдали от Родины.

Он шестнадцать лет пел за рубежом, жутко тоскуя по России. И из всех гастрольных поездок, – а Шаляпин объездил с концертами практически весь мир! – Федор Иванович возвращался в парижскую квартиру, которую купил для трех дочерей и любимой женщины.

Возвращался, пока был жив. Много лет спустя на Родину вернулось его сердце…

«Я всю свою звонкую силу…»

В жизни поэта Владимира Владимировича Маяковского исследователи его творчества, вкупе с отечественными и зарубежными литературоведами и историками, до сих пор с удивлением обнаруживают немало тайн и загадок. Даже его странная смерть постоянно вызывает ожесточенные споры, хотя с той поры прошло уже более семидесяти лет – гибель Маяковского большинство экспертов твердо считают инсценированной и, в разрез официальной версии, настаивают на том, что поэта убили.

Огромное количество загадок преподносит экспертам и личная жизнь знаменитого поэта, которого в советские времена любили высокопарно именовать не иначе как «певцом пролетарской революции». Впрочем, по большому счету вряд ли он являлся таковым. Любимец женщин, огромный, остроумный и красивый мужчина, легко покорявший сердца многих известных красавиц, он вдруг стал членом семьи Лили и Оси Бриков. Почему? Есть сведения, что ему это просто силой навязали советские органы госбезопасности ВЧК-ГПУ, давними агентами которых являлись оба супруга Брики. Такому повороту имелись свои причины.

И все же поэт-бунтарь иногда вырывался на волю из тесных оков, и тогда рождались новые загадки и легенды.

В начале XXI в. Россию в очередной раз посетила с визитом преподаватель весьма престижного в США Леман-колледжа, специалист по социологии и экономике, философ, автор многих книг Патрисия Томпсон, настоящее имя которой – Елена Владимировна Маяковская!

Это дочь великого поэта, имевшего в Америке семью, любимую жену и маленькую дочь, к которым он постоянно рвался, но… так и не смог вырваться. И так никогда и не узнал, что у него есть внук…

Элли

В начале XX века, в 1904 году, накануне первой русской революции, в далеком башкирском селе Давлетканово, в семье обрусевших немцев-эмигрантов родилась девочка, которую назвали Елизаветой.

Ее отец, Петр Зиберт, и мать, Елена Нойфельд, имели хорошее по тем временам состояние и, несмотря на то что Давлетканово лежало страшно далеко от Москвы или Санкт-Петербурга, от знаменитых университетов и Высших женских курсов, сумели дать дочери приличное образование. Когда возник вопрос, где нужно учиться Елизавете, отец решил:

– Думаю, лучшим вариантом станет школа менонитов. Они дают весьма полезные знания и значительное внимание уделяют изучению языков. Зная язык, владеешь еще одной культурой, а это всегда пригодится в жизни и даст верный кусок хлеба.

– Ты считаешь, все теперь столь ненадежно? – испытующе посмотрела на Петра жена. – Тебя напугали события пятого года? Скажи мне честно.

– Мы живем в совершенно непредсказуемой стране, – сокрушенно покачал головой Зиберт. – Вспомни историю: Разин, Пугачев и другие сотрясатели основ. Да и в мире неспокойно: внешне все благополучно, однако явно начинает попахивать большой войной.

– Значит, все может повториться? – обреченно спросила Елена. – И события способны обернуться еще худшим образом?

– Надо быть готовым ко всему, – развел руками Зиберт. – Что случится дальше, знает только Бог!

Маленькую Елизавету отдали в менонитскую школу. За время обучения девочка прекрасно овладела немецким, английским и французским языками. Со своей стороны родители старались привить ей чувство собственного достоинства и воспитать твердый характер, способный не согнуться и не сломаться при любых жизненных невзгодах.

Как и предполагал Петр Зиберт, Россия действительно стала страной непредсказуемой и ужасающе бунтарской. Добропорядочным и состоятельным немцам оказалось в ней совершенно нечего делать. Сначала началась Первая мировая, и Зиберт горестно сказал:

– Боюсь, это начало конца.

Политические и военные события развивались медленно и в то же время стремительно: в 1917 году произошла революция, и власть оказалась в руках большевиков. Впрочем, скорее это была не революция в полном смысле, а просто вооруженный переворот. Однако для семьи Зиберт-Нойфельд политические акценты не имели никакой разницы.

– Видимо, это конец, – тоскливо констатировала Елена.

– Да, – согласился с женой Петр. – Нужно срочно все обращать в деньги и уезжать из России.

– Куда?

– Как можно дальше, наверное, даже не в Европу, а может быть, попробовать за океан?

Все подробности их исхода из полыхавшей страны сейчас восстановить практически невозможно. Однако можно с уверенностью предположить: открытым оставался путь на Дальний Восток, в город-порт Владивосток, поскольку практически вся Сибирь и значительная часть европейской территории России, вплоть до Волги, оказались в руках войск Верховного правителя России адмирала Александра Васильевича Колчака. Благодаря этому семья немцев Зиберт-Нойфельд могла эмигрировать куда угодно, лишь бы только добраться до порта и сесть на пароход.

Судя по тому, что Елизавета оказалась в Америке, ее родителям удалось совершить задуманное и они выбрались из кровавой сумятицы Гражданской войны живыми и здоровыми.

Любовь бунтаря

В Соединенные Штаты Америки русскому поэту Владимиру Маяковскому приехать удалось далеко не сразу. Он уже выступал за границей и, хотя не знал иностранных языков, имел там большой успех, но визы на въезд в США получить долгое время не мог.

Консулы Соединенных Штатов в европейских странах по неизвестным причинам упорно отказывали Маяковскому в праве въезда в свою страну. Возможно, такое положение связано с их серьезным опасением «экспорта революции» или уже начавшимися в Стране Советов политическими событиями, обусловленными непримиримой борьбой за власть между Троцким и Сталиным – заложниками и невольными участниками этой ожесточенной и кровавой свары стали многие миллионы людей.

– Лучше всего попробовать через Мексику, – посоветовали Владимиру Владимировичу знакомые дипломаты, хорошо владевшие обстановкой за рубежом.

– Тут настаивают, что я непременно должен приехать на открытие Амторга, – признался Маяковский.

Тогда дипломатических отношений с Американскими Соединенными Штатами у СССР еще не существовало, но уже открывалась торгово-консульская организация для осуществления сделок с заокеанскими бизнесменами. Там предусматривался очень большой штат сотрудников, и Маяковского хотели видеть в США все работники советского Амторга.

Впрочем, многие эксперты авторитетно утверждают, что существовали и совершенно иные, некие тайные пружины, заставлявшие Владимира Владимировича настойчиво добиваться американской визы. Однако наш рассказ не о тайнах политики или разведки, а о страстной любви поэта, о его семье, навсегда оставшейся за рубежом.

Визу в Мексике Маяковскому действительно наконец-то удалось получить у американского консула, и после ряда очень интересных встреч в Мехико великий бунтарь и поэт выехал в Соединенные Штаты.

Конечно же Маяковский очутился в «Большом яблоке», как американцы привыкли на своем жаргоне именовать пестрый и разноязыкий Нью-Йорк. Именно там располагался Амторг, где поэта приняли с восторгом. Шел 1925 год, в Америке тогда жили многие русские эмигранты, в том числе из среды творческой интеллигенции. Поэта пригласили на званый вечер на Манхэттене. Он согласился и пришел.

По рассказам очевидцев и воспоминаниям Патрисии Томпсон – дочери Елизоветы Петровны, пересказывавшей воспоминания матери, – именно на этом вечере и произошла первая встреча поэта с его любовью.

– Это, несомненно, была взаимная любовь с первого взгляда, – говорила Елена Владимировна.

Действительно, Владимир Владимирович сразу обратил внимание на красивую молодую женщину со стройной фигурой, каштановыми волосами и ярко-голубыми глазами.

– Кто это? – спросил он у знакомых.

– Элли Джонсон.

– Американка?

– Что ты, она из России! Ее настоящее имя Елизавета, а Джонсон – фамилия по мужу.

– Так она замужем, – разочарованно протянул Владимир Владимирович и отвернулся.

– Была замужем, – объяснили ему. – Совсем недолго. Знаешь, ошибка молодости. Кстати, Элли всего двадцать.

Самому Маяковскому тогда исполнилось тридцать два. Элизабет тоже обратила внимание на рослого, необычного мужчину, о котором много говорили как о знаменитом поэте из Советской России. Их представили друг другу.

– Я не знаю ни одного языка, кроме русского, – с улыбкой признался Маяковский, глядя ей прямо в глаза, но Елизавете показалось, что он заглянул ей прямо в душу, разом перевернув все внутри и властно позвав к себе.

– С большим удовольствием стану вашей постоянной переводчицей, – ответила Элли.

И он понял: за этими ее словами скрыт совершенно иной смысл, как под слоем аляповатой краски на картине скрывается совершенно иной, замысловатый и волшебный сюжет – она просто кричала ему из глубины души о внезапно поразившей ее в самое сердце любви к русскому гиганту! Стрела Амура нашла цель, и отныне им просто уже не жить друг без друга.

– Мне придется пробыть в Штатах довольно долго, – помолчав, многозначительно сказал Маяковский.

– Это прекрасно, – проникновенно глядя ему прямо в глаза, ответила Элизабет. – Мы не станем расставаться!

Как вспоминала позднее Татьяна Ивановна Лещенко-Сухомлина, в тот период находившаяся в Америке, а позднее ставшая во Франции женой знаменитого скульптора Дмитрия Цаплина, она присутствовала на выступлении Маяковского в Америке, закончившемся бурными овациями. Кстати, билет на это мероприятие достать оказалось не так просто, и Татьяна Ивановна с трудом сумела добыть его через хороших знакомых.

После выступления ее провели за кулисы и представили Владимиру Владимировичу Он немного поговорил со знакомыми о разных пустяках, а потом радушно пригласил всех посетить его завтра, на 11-й улице, на углу 51-й авеню.

Маяковский жил там в огромной, практически лишенной мебели комнате, где стояли только диван и кресло, а гости сидели на каких-то покрытых газетами ящиках и, по русскому обычаю, пили водку из граненых стаканов, закусывая черным хлебом и селедкой. Импровизированным столом распоряжался Давид Бурлюк, сверкавший серьгой в ухе. Там же Лещенко-Сухомлина увидела рядом с Владимиром Владимировичем красивую молодую женщину – Элизабет Джонсон.

– Она очень близкий Маяковскому человек, – шепнули Татьяне Ивановне знакомые.

Действительно, Елизаветам Владимир стали очень быстро близки, и роковая любовная страсть настолько сильно охватила их обоих, что они не расставались все пять месяцев, в течение которых Маяковский находился в Соединенных Штатах.

– Для моей мамы, как она потом говорила, это было лучшее время в ее жизни, – рассказывала Елена Владимировна Маяковская.

Когда наступила пора покидать Америку, это стало настоящей трагедией для влюбленных – им трудно было рассчитывать на совместную семейную жизнь, и все же Владимир Владимирович обещал очень постараться вырваться из России к своей любви. Конечно, как известно, здесь у него не раз случались связи с другими женщинами, но не его ли старания навсегда покинуть Страну Советов и уехать к любимой, к своей семье за границей, и стали одной из главных причин трагедии, лишившей его жизни? Советской власти не нужен «певец революции», покинувший страну победившего пролетариата! Кстати, стоит заметить – сам Маяковский не раз утверждал: он не трибун, а лирик! Трибуном его сделали!

Спустя несколько месяцев Элли родила дочь, которая получила имя Елена-Патрисия. Знал ли об этом Владимир Владимирович? Конечно же да! Он писал Элли: «Две милые, родные… Я по вас весь изоскучился. Мечтаю приехать к вам хотя бы на неделю. Примете? Обласкаете?!»

Еще бы не рваться поэту изо всех сил туда, где у него остались любимая женщина и его ребенок!

В 1928 г. им удалось встретиться в Ницце. Елене Владимировне тогда исполнилось три годика, и она говорит, что запомнила отца просто как очень большого и доброго человека. Вырваться из страны насовсем у Маяковского никак не получалось. В Ницце Владимир Владимирович заболел, денег не хватало, Элизабет старалась заработать, где только можно, чтобы поставить любимого на ноги. И в этот момент из Москвы пришла телеграмма от Лили Брик.

Вопреки распространенному мнению о начале ее отношений с Маяковским в двадцатые годы, этот секс-агент Лубянки стала сожительствовать с поэтом еще в 1918 г.: многие эксперты, как отечественные, так и западные, в своих публикациях приводят даже номер ее чекистского удостоверения.

Видимо, поэт выпал на какое-то время из поля зрения агентуры госбезопасности, и когда наконец чекисты установили, где он и с кем, то испуганно забили тревогу: требовалось все немедля расстроить!

«Куда ты пропал? Хочу в Италию. Вышли денег», – безаппеляционо требовала Лиля в телеграмме Маяковскому.

Поэт, – это с его-то взрывным и независимым характером?! – безропотно занял крупную сумму денег и тут же выслал Брик. Видимо, он отлично знал, кто и почему просит, и знал хорошо, что эта просьба равносильна строгому приказу и лучше не перечить, дабы ненароком не накликать беду на головы самых дорогих для него людей – любимой и дочери!

– Давай условимся: постараться сохранить рождение Елены в тайне, – по словам Патрисии-Елены, предложил ее отец.

Надо полагать, он многое объяснил любимой женщине. Объяснил, какая опасность может угрожать ей и их дочери со стороны зарубежной агентуры чекистов, и она согласилась с ним. Несколько долгих десятилетий мать и дочь тщательно хранили тайну. Когда стало известно о гибели поэта, Элли очень страдала, но всячески избегала любых разговоров о своей любви с Маяковским: она надежно хранила тайну его ребенка.

Потом у Элли появился отчим: очень порядочный и добрый человек. И только когда не стало в живых ни отчима, ни матери, Елена Владимировна Маяковская решилась во всеуслышание объявить миру, кто она такая на самом деле.

– В отличие от матери я не давала клятвы хранить эту тайну вечно, – говорила она. – Мне стало ясно, как сильна моя связь с Россией, еще во время первого визита на родину матери и отца в 1991 г. Кстати, папа писал книжки для детей, а писать детские стихи всегда было и моей заветной мечтой.

Память о трагической, роковой, но светлой, романтической любви поэта Владимира Маяковского и Елизаветы Зиберт-Томпсон сохранила их дочь, Елена Владимировна, и передала сыну, внуку поэта.

О себе и об отце американская дочь великого бунтаря и удивительного лирика написала стихи, которые опубликовала одна из отечественных газет:

 
Маяковский! Это я
громко стучу в дверь
Товарища истории.
Я знаю, ты – там,
Впусти меня!
Я знаю, ты – там
со своими
истертыми чемоданами,
в которых незаконченные стихи,
разбитое сердце
и выцветшее фото
маленькой девочки,
сидящей на балконе в Ницце.
 

Любимой Элли и своей дочери поэт отдал всю звонкую силу своего огромного, любящего сердца. В 1930 г. его пробила уже не стрела Амура, а свинцовая пуля. Кто ее выпустил?..