Текст книги "Взять свой камень"

Автор книги: Василий Веденеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 4

Из приказа, подготовленного начальником штаба оперативного руководства вермахта генералом А. Иодлем и подписанного фельдмаршалом В. Кейтелем:

23 июля 1941 года

Учитывая громадные пространства оккупированных территорий на Востоке, наличных вооруженных сил для поддержания безопасности на этих территориях будет достаточно лишь в том случае, если всякое сопротивление будет караться не путем судебного преследования виновных, а путем создания такой системы террора со стороны вооруженных сил, которая будет достаточной для того, чтобы искоренить у населения всякое намерение сопротивляться… Командиры должны изыскать средства для выполнения этого приказа путем применения драконовских мер…

Указ

Президиума Верховного Совета СССР

«О мобилизации военнообязанных по Ленинградскому, Прибалтийскому особому, Киевскому особому, Одесскому, Харьковскому, Орловскому, Московскому, Архангельскому, Уральскому, Сибирскому, Приволжскому, Северокавказскому и Закавказскому военным округам»:

На основании статьи 49 пункта «л» Конституции СССР Президиум Верховного Совета СССР объявляет мобилизацию на территории военных округов – Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого, Одесского, Харьковского, Орловского, Московского, Архангельского, Уральского, Сибирского, Приволжского, Северокавказского и Закавказского.

Мобилизации подлежат военнообязанные, родившиеся с 1905 по 1918 год включительно.

Первым днем мобилизации считать 23 июня 1941 года.

Председатель Президиума

Верховного Совета СССР М. Калинин

Секретарь Президиума

Верховного Совета СССР А. Горкин

* * *

Извилистая шеренга маленьких красных флажков, обозначавшая линию фронта, протянулась сверху вниз по всей карте, от холодных северных морей до черноморских пляжей. Везде шли бои – тяжелые, кровопролитные, без передышек, и если вдруг на одном участке фронта ненадолго замолкала канонада, то на других она начиналась с удвоенной силой. Уже несколько дней красные флажки меняли свое расположение, пятясь назад, оставляя врагу все новые и новые населенные пункты, высоты, километры шоссе и грунтовых дорог, железнодорожные вокзалы и пристани, аэродромы и заводы, оставляя под оккупацией людей…

Стоя перед картой, начальник одного из подразделений разведуправления Генштаба РККА генерал Ермаков, известный сотрудникам разведки под псевдонимом Старый, смотрел на закрашенные зеленым цветом лесные районы Белоруссии. Он словно пытался отыскать взглядом одному ему ведомую точку, не нанесенную на карту.

– Таким образом, – продолжал читать сводки стоявший за спиной генерала капитан Колесов, – до Минска спецэшелон, отправленный со станции Вязники, не дошел. В настоящее время никаких сведений о машинах, следовавших под командой капитана погранвойск НКВД, с момента их отбытия по направлению к Вязникам, более не имеется. Связь с агентурной сетью в Белоруссии временно прервана.

– А груз машины везли особый, – отходя от карты, закончил Ермаков. – Противник уже взял Минск. – Наверху есть мнение, что во время войны это дело военной разведки. Нам и предстоит искать.

– Так точно, – закрыв папку с бумагами, вытянулся Колесов.

Генерал прошел к своему столу, сел, знаком предложил присесть Колесову. Закурив, откинулся на спинку стула – он всегда сидел только на стульях, чтобы меньше ныла раненная еще на Гражданской спина, – и, прикрыв глаза, подумал, что в тугой узел сплелись, казалось бы, далекие друг от друга вещи: вывезенные из госбанка деньги, девять ящиков с золотом, партийный архив области, безвестно пропавший капитан Денисов, встретивший на границе связного и получивший от него документы, касающиеся стратегических замыслов немецко-фашистского командования в начавшейся войне.

Да, война все смешала, поломала планы, искалечила судьбы, разбросала людей, сделав их без вести пропавшими. Жив ли Денисов, какова судьба разведданных, полученных им от погибшего при переходе границы связного? Что могло произойти по дороге на маленькую станцию Вязники или что-то случилось на самой станции? Почему нет никаких сведений ни о Денисове и его машинах, ни об эшелоне? Целый поезд не иголка– но как в воду канул!

Страшная штука неизвестность, тем более в условиях постоянно меняющейся обстановки на фронтах, когда немец так и прет вперед, не считаясь с потерями.

Ночью Ермакова вызывали в ЦК [5]5
  ЦК – Центральный комитет партии, располагавшийся на Старой площади в Москве.


[Закрыть]. Объяснили всю важность задачи по спасению или уничтожению архива обкома. Генерал и сам прекрасно понимал, что за бумагами стоят жизни множества людей, в том числе и оставшихся на территории, временно занятой врагом.

Не менее, а то и более важны в сложившихся условиях и принесенные связным копии немецких документов. Зная, что именно хочет сделать противник, можно попытаться остановить его, разрушить сложившиеся замыслы, заставить метаться в поисках новых решений, перебрасывать резервы, терять время и инициативу, а время выиграть сейчас крайне нужно, жизненно необходимо!

Ермаков прямо сказал ночью в ЦК ВКП(б), что спасти партийный архив – дело практически нереальное: даже уничтожение такой массы бумаг весьма сложная задача! Еще надо выяснить, что с документами, переданными связным, где они, что с деньгами, с золотом?

Голова кругом пойдет от всего этого. В ящиках с золотом не один танк или самолет, если перевести их стоимость на деньги, а в последнем сообщении из Белоруссии только сухая констатация факта: капитан Денисов с грузом денег и золота был в райкоме и, погрузив архив, убыл к станции Вязники. И запросить больше некого – теперь там немцы.

– Ваше решение? – не открывая глаз, спросил капитана Ермаков.

– Направим группу, – встал Колесов.

– Сиди, – вяло махнул рукой начальник.

В последнее время он спал по три часа в сутки, но старался не показывать виду, как устал, как давит нервное напряжение и что он уже иногда просто боится читать последние сводки с фронтов.

– У нас там нет точек опоры, – открыл глаза генерал. – И нет времени ждать, пока их создадут. Сам знаешь, все началось внезапно, а район действия группы будет недалеко от новой границы, установленной в тридцать девятом году. Что же, посылать людей, как письмо Ваньки Жукова – на деревню дедушке?

– В известном смысле, – Колесов открыл свою папку. – Я разговаривал с товарищами, нам дают явку подпольного райкома. Явку и пароль. Как раз в деревне.

– Одну? – потер рукой лоб Ермаков. – Мало! Но и на том спасибо. Кого назначаете командиром группы?

– Капитана Волкова. Он прекрасно подготовлен, выполнял ранее ряд специальных ответственных заданий в спецкомандировках. После ранения полностью оправился. Получит свой обычный псевдоним – Хопров.

– Там сейчас большая плотность войск противника, – генерал встал из-за стола и снова подошел к карте. – Правда, леса – прекрасное укрытие. Но большую группу мы отправить не сможем: с людьми очень напряженно. Об этом вы подумали?

– Да. Заместителем командира назначается лейтенант Красной Армии Трофимов, остальных берем из воздушно-десантной бригады, а радиста из школы войск связи. Окончил курс с отличием, занимался в аэроклубе, характеризуют как виртуоза радиодела.

– Хорошо, но на подготовку больше двух суток дать не могу. И постарайтесь еще сократить срок. – Ермаков повернулся к столу. – Где эти Вязники, где?

Колесов быстро достал из папки сложенную гармошкой карту-десятиверстку, развернул, поискал глазами знакомый кружочек, обозначавший городок Вязники.

– Вот, товарищ генерал, – он показал Ермакову на маленькую точку. – А вот тут, – карандаш Колесова скользнул по карте в сторону, – деревня Погосты, где явка подпольного района. Во втором доме от леса…

* * *

Шагая рядом с одетым в штатский костюм Волковым к домику, где расположилась ожидавшая прибытия командира разведгруппа, Колесов размышлял, как быстро в военной обстановке ломаются прежние, казалось, незыблемо устоявшиеся стереотипы. В предвоенное время ему уже приходилось заниматься тактикой работы разведывательно-диверсионных групп и деятельностью войсковой разведки постольку-поскольку, знать это, так сказать, в более общем плане, не вдаваясь в тонкости. Он даже окончил на разведфакультете специальный курс в академии имени М.В. Фрунзе. Но в академических разработках по тактике, на штабных занятиях и полевых учениях в войсках больше уделялось внимания наблюдению, подслушиванию, действиям в дозорах на марше. И практически не отрабатывались вопросы организации разведки в глубоком тылу врага, при ведении оборонительных боев и захваты языков, хотя в боевых условиях указывалось на необходимость проведения разведывательных поисков с целью захвата пленных. Считалось, что разведку может вести любой хорошо подготовленный красноармеец.

На одной из лекций в академии моложавый генерал развивал тезис, что в армиях противника служат те же рабочие и крестьяне, одетые в солдатские шинели, и они, побуждаемые классовым самосознанием, сами начнут переходить на нашу сторону. В силу этого, как считал генерал, тратить время на разработку стратегии и тактики действий разведывательно-диверсионных групп нет смысла. Колесов с ним тогда заспорил, привел контраргументы, но спор кончился ничем, если не считать неприятностей, последовавших после рапорта генерала. От них Колесова избавил, взяв под свою защиту, Старый – генерал Ермаков. И приказал вплотную заниматься вопросами разведывательно-диверсионной работы в глубоком тылу врага. Но поздно приказал, война уже стояла на пороге.

Спросить бы сейчас у давнего оппонента, генерала, преподавателя академии, где набрать столько людей, хотя бы даже из хорошо подготовленных красноармейцев, чтобы они были способны работать во вражеском тылу? Ведь нужны люди не только с крепким характером и волей, отличающиеся храбростью и настойчивостью, но и обладающие определенной хитростью, сообразительные, прекрасно развитые физически, имеющие отличный слух и зрение, мастерски владеющие любым оружием и приемами самообороны, хорошо ориентирующиеся на местности в любое время суток, знакомые с организацией войны и тактикой действий противника и прошедшие курс специальной подготовки. Сейчас, в срочном порядке, надо готовить такие кадры…

– Нам сюда, – Колесов указал на неприметный домик-дачку. Предупредительно пропустил Волкова вперед.

Ответив на приветствие дежурного, попросил построить группу. И вот они стоят друг перед другом – одетые в форму без знаков различия пять членов группы и их будущий командир в штатском костюме.

Вглядываясь в лица молодых ребят, Антон вспомнил братишку, уже получившего повестку из военкомата. Что ждет Вовку, что ждет его самого и этих ребят, готовых отправиться вместе с ним в неизвестность? Готовы ли они к нечеловеческому напряжению, к постоянному чувству гнетущей опасности, овладевающему каждым, кто работает на вражеской территории? Как они поведут себя там, за линией фронта?

Стоявшие в строю тоже оценивающе смотрели на штатского. Кто он? Очередной инструктор или вместе с ним придется выполнять задание? Почему не в форме? Мужчина молодой, широкоплечий, чуть выше среднего роста, светлоглазый, русый. Ничего особенного – встретишь такого на улице и пройдешь мимо, даже не обернувшись, не обратив внимания, забудешь его внешность, одежду, глаза и лицо…

– Ваш командир. Можете называть его капитаном Хопровым, – представил Волкова Колесов.

«Значит, все же военный, – подумал Костя Крылов, радист группы. – Только серенький он какой-то, невзрачный, слишком обыкновенный».

– Подготовку прошли? – обращаясь сразу ко всем, спросил Антон.

– Так точно, – ответил маленький строй.

– Хорошо, скажите вы, – Волков показал на низкорослого крепыша, – на какую сторону света ориентированы алтари православных церквей, католических костелов и лютеранских кирх?

Крепыш – младший сержант Николай Зверев – только недоуменно пожал плечами: зачем ему это знать? Что он, попик?

– Скверно, – чуть поморщился капитан. – А как остальные?

– Разрешите мне? – сделал шаг вперед лейтенант Трофимов. – Алтари церквей ориентированы на восток. Их главные входы – на запад. Нижняя перекладина креста на православных церквях своим приподнятым краем указывает строго на север. Алтари костелов ориентированы на запад.

– Прекрасно, – похвалил Колесов.

– А у языческих кумирен? – тонко усмехнулся Волков.

– Про кумирни ничего не знаю, – смутился Трофимов. – Не доводилось видеть.

– На всякий случай скажу, – улыбнулся Антон, – их фасады всегда смотрят на юг, но нам кумирни вряд ли попадутся. Сегодня вечером я проверю знания всех членов группы по ориентированию на местности. С практическими занятиями. Сейчас подготовьтесь к контрольному кроссу с полной выкладкой. Дистанция – двадцать километров.

«С ума сошел, – решил Костя. – Что мы, марафонцы? Может, отказаться от этой бодяги, пока не поздно? Не получится из меня, наверное, разведчик…»

Минут через десять собрались перед входом в домик. Командир уже успел надеть темный комбинезон и переобуться в солдатские сапоги. За плечами – вещмешок и автомат, на поясе – нож.

– За мной! Радисту помогаем по очереди, – и Волков, постепенно увеличивая темп, побежал по тропинке в лес, окружавший территорию базы.

Первое время Костю не покидало ощущение игры. Правда, как-то нехорошо екнуло сердце, когда скрылась из виду дачка-домик и капитан подобрался, стал похож на лесного хищника – настороженного, с быстрыми мягкими движениями.

Бежали гуськом, стараясь ступать след в след, топая сапогами по мягкой земле лесной тропинки. Крылов попытался прикинуть – сколько им надо будет сделать кругов по территории базы? Но мешала елозившая по спине рация, тер плечо ремень автомата, спина становилась влажной, а ноги все тяжелели и тяжелели, словно на них с каждым шагом налипало все больше и больше сырой, жутко увесистой глины. Едкий пот начал щипать глаза, а бежавший впереди капитан все так же мерно двигал полусогнутыми в локтях руками.

«Железный он, что ли? – с неприязнью подумал Костя. – Загнать нас хочет, запалить, как лошадей? Сумасшествие… Наверное, уже с десятку отмахали…»

Подав знак коротким взмахом руки, капитан перешел на быстрый шаг. Жадно ловя ртами воздух, группа двигалась за ним, но вот взмах руки – и вновь они бегут, и с каждым километром эта гонка все утомительнее и утомительнее. Сейчас бы упасть ничком в теплую пахучую лесную траву, перевернуться на спину, раскинуть руки и лежать, бездумно глядя, как плывут по небу облака…

Мыслей уже никаких, только тупая апатия и бег, бег, потом быстрый шаг, снова бег, бег…

– Привал, три минуты, для определения положения на местности, – донеслось до Крылова словно через вату.

Ноги подкашивались, и, не в силах побороть усталость, Костя тяжело опустился на землю.

– Возьмите рацию! – услышал Костя. Подошел Трофимов, взял у него рацию, оставив ему только автомат и вещмешок. Только! Они, казалось, весили уже добрую тонну, а он сам, как трудолюбивый муравей, переставляя сгибающиеся под этой непомерной тяжестью ноги, бежал дальше на одной воле.

– Спички! – капитан командует шепотом. Словно его здесь могут услышать враги. Зачем ему спички?

– Вот, – Трофимов протянул командиру коробок.

– У кого еще есть спички?

Порывшись в карманах, нашел коробок некурящий Зверев. Костя, бывший студент-химик Коля Егоров и Саша Попов спичек не имели.

– Плохо, – поморщился капитан. – Встать, вперед!

И опять бег, гонка по оврагам, через бурелом и по залитым ярким солнцем полянам. Бег, быстрый шаг, снова бег, бег…

Еще один привал, мокрый комбинезон прилипает к спине, хочется под душ, растереться жестким полотенцем и лечь, лечь на постель, чтобы долго-долго не вставать, провалившись в сон.

– Целиться в дерево. Вон в то, – командир неуловимо быстрым движением метнул нож в ствол сосны. Сверкнув, сталь глубоко вошла в мягкую кору, задрожала рукоять, принимая на себя пружинящее сопротивление клинка.

– Быстро, быстро! – торопил капитан.

Его голос страшно раздражал Костю. Хотелось заткнуть уши, чтобы больше никогда не слышать этого жесткого баритона, подстегивающего, заставляющего…

В цель попали только Трофимов и Зверев. Собрав ножи, раскиданные у сосны, снова побежали, потом пошли, опять побежали. Костя уже двигался как во сне, словно раздвигал грудью неподатливую воду, текущую ему навстречу. Когда он увидел домики базы, то даже не смог обрадоваться – не осталось сил. И только вздохнул – неужели кончается затяжной кошмар? Он рухнул на траву около дачки и с удивлением заметил, что его рация уже у капитана. Двужильный он, что ли?

– Сесть! – приказал Волков. – Отмечаю недостатки. У всех обязательно должны быть спички, желательно – пропарафиненные, чтобы не подмокли. Плохо владеете ножом. У Зверева елозит по спине вещмешок, у Егорова звякает ремень автомата. Устранить! Разведчик должен появляться и исчезать как призрак – бесшумно, не оставляя следов. Мелочей на войне не бывает! Кто забыл об этом – погибнет.

Группа молчала, ожидая продолжения.

– Бегаете плохо, но все же лучше, чем я думал, – скупо похвалил командир. – Только громко бухаете сапогами. Надо лучше подобрать обувь по ноге. Даю на это час.

– Может, хромовые? – несмело предложил Зверев.

– Кирзовые на двести граммов легче. С парашютом все прыгали? Отлично. Прыгать будем ночью, затяжным прыжком. Главное – не суетиться! Потом всех построю по весу, распределю, кто за кем прыгает. И последнее… Кто желает остаться? Еще есть такая возможность.

Все молчали.

– На задание пойдут пятеро, считая меня. Вам, – Волков коснулся плеча Попова, – лучше остаться.

– Почему?

– Все время отставали, прибежали последним, без оружия и выкладки – их принес мой заместитель. Не попали ножом в цель, не имели спичек, забыли флягу на привале… Поверьте, вам лучше остаться. Все! Смените обувь – можно отдыхать два часа.

– Ну как? – кивнув в спину уходящему капитану, спросил Егоров.

– Большой мастер, – поднимаясь на крыльцо, ответил Трофимов. – Надежен, как каменная стена!

– Хлебнем мы с ним лиха, – переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову, протянул Зверев…

Колесов ждал Волкова в штабном домике. Молчал, пока тот стягивал с себя грязный комбинезон, а потом тихо спросил:

– Ну как?

– Слабая группа. За полгода я сделал бы из них то, что надо, но… Когда вылетаем? Послезавтра?

– Сейчас звонили: вылет сегодня ночью.

Волков застыл с мокрым от пота комбинезоном в руках.

– Как? Ведь обещали еще двое суток?

– Их больше нет, этих суток, – встал Колесов. – Вечером сдаете документы – и на аэродром. Я приеду проводить…

* * *

Вечером перед выездом на аэродром ждали в домике, где жила группа. Колесов собрал документы и сложил их в большой плотный конверт. Уже получили боеприпасы, уложили парашюты.

– Имена, отчества и фамилии – забыть! – прижав ладонью пакет с документами, сказал Колесов. – Теперь заместитель командира – Колючий, радист – Серый, а вы, – он поочередно показал на Зверева и Егорова, – Тихий и Любитель. Командир – просто Капитан. Сейчас придет машина, грузимся и на аэродром. Задание знают командир и его заместитель. В случае… – Он немного замялся, подыскивая слово помягче. – В случае непредвиденных обстоятельств выходить к своим или радировать и ждать новую группу. Закуривайте, – он открыл коробку «Казбека».

Зверев не курил. Он сидел, прислонившись спиной к стене, полуприкрыв глаза. Колесов хотел спросить его, о чем он мечтает перед вылетом на задание, но Волков легонько коснулся руки капитана, прося не тревожить парня, дать ему побыть наедине со своими мыслями.

– Знаете, – негромко начал Антон, – раньше существовал интересный обычай. И тогда были войны, и тогда мужчины славянских племен выходили навстречу врагу, но уходя, каждый из них оставлял в общей куче свой камень, а возвращаясь, брал его. Так узнавали, сколько ушло и сколько вернулось после битвы.

Он сунул руку в карман комбинезона и достал круглый голыш с проточенной водой дыркой посередине. Подбросил его на широкой ладони.

– Не против возрождения старого обычая? Вот мой камень, – и положил голыш на середину стола.

– Где же мы их сложим? – усмехнулся Трофимов.

– Дайте коробочку, – попросил Волков у Колесова. Он высыпал из нее оставшиеся папиросы и положил туда голыш.

– Оставим ее у провожающего нас товарища, а когда прилетим, каждый возьмет свой камень. Согласны?

– Но у нас нет камушков, – развел руками Егоров.

– Пошли, найдем себе по вкусу, – поднялся Костя Крылов. За ним по одному вышли остальные.

– Снимаешь нервное напряжение перед вылетом? – прикуривая новую папиросу, покосился на Волкова Колесов.

– Зачем? Такой обычай действительно существовал, – пожал плечами Антон.

– А ты, оказывается, романтик, – протянул Колесов и хотел еще что-то добавить, но тут начали возвращаться ребята.

Трофимов положил в коробочку небольшой угловатый осколок гранита красноватого оттенка; Егоров, немного стесняясь, бросил продолговатый, как ягода винограда «Дамские пальчики», обкатанный голыш. Зверев, широко улыбнувшись, – мол, я все понимаю, очередная проверка, – оставил в коробке кусочек кремня, а Костя Крылов, получивший псевдоним Серый, бережно опустил рядом с дырявым голышом командира маленький белый камушек, почти круглый, чуть больше горошины.

– Сохрани, – закрыв коробочку, Волков протянул ее Колесову. – Вернемся – спросим!

– Сохраню, – убирая ее в карман, серьезно пообещал тот. – Главное – возвращайтесь, ребята…

По дороге на аэродром молчали, думая каждый о своем. Костя нашел маленькую дырку в брезенте кузова и старался разглядеть, где они едут – вдруг машина проскочит мимо родных переулков? Тогда, пусть даже никто никогда об этом не узнает, можно послать им привет, еще раз мысленно прикоснуться ко всему родному, к маме, отцу, знакомому парадному, лестнице с выбитыми ступенями, раскладушке, на которой он спал вплоть до призыва в армию, и, конечно, к соседке – Вале Сорокиной.

Как удивился бы Костя, если бы смог узнать или подслушать мысли своего командира. Тот тоже думал о доме, брате, матери и… Вале.

Они больше не виделись с той памятной ночи, когда он провожал ее до дому. Строили планы на воскресенье, хотели сходить в Большой на «Ромео и Джульетту», но все случилось не так. Он все же нашел время позвонить ей. Разговор был коротким, сумбурным, они перебивали друг друга, торопясь сказать главное. Теперь Антон знал – она будет его ждать. Ждать звонков, писем, ждать его самого. Только когда еще случится их новая встреча?

И как теперь с Вовкиной аспирантурой, даже с окончанием института, наконец? Немцам не объяснишь, что у парня недюжинные способности. И другая беда: подготовить и обучить тех ребят, что прямо со школьной или студенческой скамьи пошли по повесткам в военкоматы, научатся стрелять в цель и ходить строем, но успеют ли большинство из них стать настоящими бойцами, такими, которые обязательно возвращаются из битвы и берут из кучи оставленных перед уходом камней свой камень?

Трофимов раздумывал над тем, как неожиданно распорядилась им военная судьба – пришлось оставить свою часть и готовиться лететь в неизвестность. Нет, прыгать в тыл врага он не боялся – иначе зачем связывал свою судьбу с десантными войсками? Но вот эта таинственность, заучивание явок и паролей! Разыскивать в немецком тылу, как иголку в стоге сена, пропавшую машину с пограничным капитаном или спецэшелон казалось ему делом нереальным, заранее обреченным на неудачу. Ну, допустим, найдут они поезд – и что дальше? А если там немцы? Что можно сделать впятером? Да еще бойцом, настоящим бойцом, он считал, кроме себя, только одного капитана…

Егоров нервничал. Он еще никогда не прыгал с парашютом ночью, да еще затяжным прыжком, но не хотел, чтобы кто-нибудь заметил в нем хотя бы тень неуверенности. Хорошо бы сейчас поболтать с ребятами, но все молчат. И Николай тоже был принужден молчать.

Прикрыв глаза, он сначала считал до тысячи, потом надоело пустое занятие, а в голову все равно назойливо лезли дурные мысли, как наяву представлялся раскрытый люк самолета, за которым черная темнота, и в эту темноту надо себя заставить шагнуть, провалиться в нее, не видя земли, не зная, далеко ли она или совсем рядом, не зная даже, на какой высоте идет самолет. Хотя высота должна быть приличной: иначе парашют просто не раскроется. И прыгать ему вторым, вслед за Колючим. Хорошо хоть не первым…

Чтобы отвлечься, он начал вспоминать, какие сигналы сбора группы надо подавать на земле, как погасить купол парашюта и куда его деть потом, чтобы не обнаружили…

Тихий сожалел, что начавшаяся война не дала ему возможности принять участие в первенстве округа по вольной борьбе. Как раз сейчас он был в самой лучшей спортивной форме – даже тяжелый кросс пробежал нормально, без особого напряжения. И еще помогал чем мог Сашке Попову, которого капитан не захотел взять в группу. Зря не захотел – Сашка мировой парень, веселый, знает множество анекдотов, мастерски их рассказывает и мог бы заменить в случае чего радиста.

Но зачем теперь об этом – Сашка остался на базе. Может быть, его позже пошлют в тыл с другой группой, а может, просто направят в действующую армию, списав из спецподразделения. Зверев и сам хотел бы на фронт, а то вдруг кончится война без его участия, даже ни одного фашиста подстрелить не успеешь. Обидно! Все вернутся с орденами и медалями, а он так и будет стыдливо носить на груди только значки ГТО и «Ворошиловский стрелок». Одна надежда, что, выполнив задание, можно рассчитывать на медаль.

Вернуться домой с медалью на груди – предел мечтаний! Пройти по улицам родной Ухты, сверкая новенькой наградой, свысока поглядывая на не успевших понюхать пороха парней, сгрудившихся кучкой перекурить у городской танцплощадки, купить билет и пригласить на танец самую красивую девушку…

Машина катила по тихим ночным улицам, не сбавляя скорости, проскакивала переулки, торопясь к аэродрому, на котором, прогревая моторы, вращал винтами транспортный самолет…

* * *

В самолете сидели на лавочке вдоль борта, горбатые от парашютов, увешанные снаряжением, мешками, оружием. В призрачной темноте салона лица ребят казались Антону размытыми, бледными пятнами с темными провалами глаз. Ровно, на одной басовитой ноте, гудели моторы. Ночь была ясная, но летчик сумел-таки найти полосу облачности и нырнул в нее, как под одеяло.

Мысленно Волков вновь и вновь проверял себя – не упустил ли чего в спешке, неизбежной при экстренном вылете на задание. Еще раз предупредил, чтобы не суетились при прыжке, а то парашют может свернуться колбасой, не успев поймать в разворачивающийся купол поток встречного воздуха; распределил всех по весу, чтобы меньше был разброс при приземлении. Первым прыгал Колючий, за ним – Любитель, следом – радист, потом – Тихий и наконец последним – сам Волков.

Перед выездом на аэродром Колесов выдал ему удостоверение – небольшое, размером примерно в два спичечных коробка, прямоугольничек плотного чуть желтоватого шелка с мелкими строками типографского текста и вписанными в него специальной тушью званием, фамилией владельца и подписью заместителя наркома, скрепленной печатью. Антон повертел в руках шелковку, разглядывая ее: капитан Хопров – таковы его фамилия и звание на время пребывания во вражеском тылу. И нет пока больше, до возвращения назад, Антона Ивановича Волкова, капитана Красной Армии – есть только капитан Хопров, которому даны огромные права…

Надежно спрятав шелковку, Антон молча пожал руку Колесову и пошел к машине. О плохом думать не хотелось – принимать чужое имя стало привычным, но как привыкнуть к мысли, что можешь погибнуть, так и оставшись для всех, кроме узкого круга посвященных, капитаном Хопровым?.. Нет, лучше о таком не думать совсем… Пусть они идут на задание практически без риска остаться в живых, идут, чтобы спасти множество чужих жизней, но он, взяв на свои плечи ответственность за дело и жизни членов группы, должен сделать все, чтобы выполнить поставленную задачу и вернуться. Обязательно вернуться и привести с собой ребят. Нет у него права не возвращаться!

Самые широкие права дает ему шелковка-удостоверение, кроме одного – погибнуть, не выполнив задания. Как же тогда те, кто надеется на него, как мама, Вовка, Валя, с нетерпением ждущая писем и звонков по телефону, как ребята из его группы, притихшие на лавочке в салоне транспортника?

Волков поднес к глазам часы: скоро они будут на месте, а там – прыжок в темноту и неизвестность. Страшно, когда на своей, родной земле тебя ждет внизу смертельная опасность – страшно, дико и противоестественно, как сама война.

Он поглядел в иллюминатор на противоположном борту и подумал, что сейчас, в самом начале боевых действий, когда линия фронта постоянно меняется, ее перелет, да еще ночью, должен пройти удачно. И летчик ему понравился – немногословный, средних лет майор, – он сам проверил, как они расселись в салоне, и, закрывая за собой дверь пилотской кабины, пообещал:

– Доставим!

Такие мужики всегда надежны и работящи: они делают свое дело без трескотни и шума, зато основательно.

Открылась дверь пилотской кабины, вышел один из летчиков, подошел ближе и, наклонившись, прокричал:

– Фронт прошли!.. Гремит внизу!.. Готовьтесь! – и направился к люку.

Повозившись с замками, открыл его: в салон сразу ворвался поток свежего воздуха, холодным языком лизнул лица и руки. Самолет накренился и загудел на развороте, и тут же замигала лампа над дверью пилотской кабины. Стоявший у люка летчик призывно взмахнул рукой.

Антон встал. Поднялись остальные, построившись в затылок друг другу, двинулись к открытому, казавшемуся черным провалу люка.

– Пошел!

Трофимов первым вывалился в темноту ночи – молча, не обернувшись, делая привычную для себя работу десантника. За ним шагнул Егоров. Шагнул – и вдруг попятился назад…

– Скорей! – закричал летчик.

Но Егоров словно не слышал. Антон увидел расширенные, полные страха глаза Любителя, бледное до синевы лицо, судорожно перекошенный рот, открытый в беззвучном крике, заглушаемом ревом моторов.

«Зажало парня, – понял Волков, – не прыгнет». Он знал – так иногда случается, правда редко, что в самый ответственный момент, ломая волю, побеждает страх высоты, страх неизвестности, и человек останавливается перед открытым в черноту ночи люком несущегося в небесах самолета. Но время, время! С каждой секундой самолет уходил все дальше и дальше от уже выпрыгнувшего Трофимова! Каждая секунда – километры на земле, километры на земле, занятой врагом. Кружить без конца над одним и тем же местом, делая заход за заходом, невозможно – под ними не Тушинский аэродром в дни воздушных праздников!

Антон быстро подскочил к Егорову. Схватил его за руку, положил ее на кольцо ранца парашюта, с силой развернул ставшего послушным, как кукла, парня, подтолкнул его к люку и заорал ему в ухо: