Текст книги "Триста миллионов лет спустя"

Автор книги: Василий Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Одумался, чудак человек?

– Интересно, понимаешь… Не мог дома сидеть. Спать не мог, – признается Мажид, смущенно улыбнувшись.

В эту минуту вдруг входит, почти врывается сияющий Градов.

– Прошу ко мне, товарищи! – кричит он, распахивая дверь. – Ко мне! Товарищи, ко мне!..

Просторный стол, накрытый стеклом. В стекле отражаются детали загадочной вещи, которая теперь разобрана. Настоящие радиолюбители поняли бы при взгляде на эти детали, сколько радости доставило Градову разгадывание схемы приборчика.

– В принципе никаких неожиданностей: нечто вроде печатной схемы, полупроводниковые диоды и триоды… – начинает Градов.

– И вы поняли назначение и устройство прибора?! – недоверчиво спрашивает Забродин, избегая лукавых взглядов Бахарева.

– Что-то вроде киносъемочного аппарата, – объясняет Градов, – изображение и звук записаны магнитным способом – на проволоку.

– Все детали сохранились? – удивляется президент.

– Нет, к сожалению, не все. Началось разрушение. Но проволока к счастью, сохранилась. Тонкость, точность, культура производства каковы?! – восхищается Градов. – Как делали!.. Мы переписали все на свою магнитную ленту. Поглядите: то, что у них помещалось в катушечке, у нас еле-еле уместилось в этом колесе!

Градов протягивает президенту крошечную катушечку и плоскую бобину полуметрового диаметра.

– Дьявольски любопытно, что они прислали нам! – потирая руки, смеется Бахарев. – Вы еще не просматривали запись?

– Просмотровый аппарат еще не собран, но… что они могли нам оставить? Не пустяк какой-нибудь триста миллионов лет пролежал в Земле! – восклицает Градов.

Комната слишком тесна. Многие оказываются за дверью. Многим приходится подниматься на носки, вытягивать шею, подпрыгивать, чтобы через головы других заглянуть внутрь комнаты.

Между окнами, зашторенными светонепроницаемой материей, стоит телевизионная установка с экраном средних размеров.

Градов кладет свои цепкие пальцы на многочисленные ручки под экраном и говорит:

– Погасите свет. Начинаю…

Свет гаснет. В темноте светится экран.

– Включаю запись, – слышен голос Градова.

Все дальнейшее происходит в полном молчании.

Сначала экран светится множеством синевато-белых строк… потом они разбегаются… собираются в редкие четкие полосы… трепещут и мечутся в стороны.

Пальцы Градова – цепкие и энергичные – перебегают с одной ручки настройки на другую. Теперь они замирают на двух ручках, осторожно поворачивая их.

Экран больше не мигает. Он очистился, и на нем проступили смутные силуэты туманного расплывчатого изображения. Кадры бегают сверху вниз часто-часто.

Осторожно поворачиваются ручки настройки…

Кадры плывут все медленнее… туманное изображение прочно утверждается на экране. В комнате возникает еле приметный шум… Шум ветра в просторном мире! Кажется, необъятно раздвинулись стены тесной и темной комнаты. А изображение вдруг обретает четкость и выпуклость.

Вспышки, чернота, мельканье – и вдруг все пропадает! Опять сдвигаются стены тесной комнаты.

– Что там?! – нетерпеливо кричит Градов помощнику.

– Проволока во многих местах повреждена, – отвечает помощник.

Затем раздается треск. Экран вспыхивает несколько раз ослепительно и вновь светится ровно. Туманно возникает движущийся силуэт…

Градов приникает к ручкам настройки.

Изображение то становится на мгновение ярким и четким, то вновь туманным и темным. Жадные глаза людей успевают «по кусочкам» составить смутное представление о… чьих-то глазах! Два выразительных умных глаза глядят с экрана!

– Человек! – невольно вырывается у президента.

– Разумное существо, но не обязательно человек! – кричит Забродин.

Рябь и туман все время задергивают изображение.

– Иван Митрофаныч, голубчик! – взмолился Бахарев.

– Запись пролежала в земле триста миллионов лет! – напоминает Градов, замерший у ручек настройки.

Вновь на экране немного развиднелось. Глаза жителя неведомой планеты глядят с экрана прямо в комнату. «Он» был уверен, что ему удастся заглянуть в глаза тех, кто начнет преобразовывать Землю через сотни миллионов лет. И он глядит, как более мудрый старший брат на юного – младшего брата… Улыбнувшись доброй, ободряющей улыбкой, приветливо и сдержанно склонив голову, «он» прикрывает прекрасные глаза… И опять что-то вспыхивает на экране, раздается треск… Тишина…

То, что открывается на экране после очередной заминки, потрясает всех контрастом. Открывается… прошлое Земли! Облака, за которыми еле проглядывает солнце. Серое низкое небо. Лес… лес с высоты птичьего полета. Туман. Может быть, именно туман делает этот мир таким необычным и чужим? Лес почти бурый, а местами желтый. Лишь слегка он тронут робкой прозеленью. Жесткие верхушки пружинисто колышутся под ветром и колюче шелестят. Ветер посвистывает меж жестких листьев и ветвей. Скрежеща прозрачными крыльями, промчались две гигантские стрекозы. Вслед за ними мы начинаем опускаться в сумрачные недра желто-бурого леса.

– Земля! Наша Земля! Карбон! – произносит экспансивно «тектонист». – Какое сокровище мы получили! Какое бесценное сокровище!..

Деревья растут часто, мощно, буйно. Непролазные дебри ветвей. Гигантские саблевидные листья. Гирлянды мелких жестких листочков. Коричневые семенные метелки…

Ниже становится просторнее. Пошли голые стволы, плотные и прозрачные, бурые и желто-зеленые, тонкие и двухметрового обхвата… В очертании некоторых примитивных форм странно угадываются наши плавуны и хвощи, наши папоротники. Но здесь они царствуют, здесь они – могучие деревья деревья-великаны.

– Начало… начало жизни! – слышен голос Бахарева. – Teпepь мы будем знать, какой была Земля триста миллионов лет назад!

Все ниже и ниже опускаемся мы в сумрачные, влажные и жаркие недра первобытного леса… Обильная капель. Ее нежная музыка прерывается грохотом и тяжким всплеском. Рушится сгнившее на корню старое дерево-гигант.

Нагромождение гниющих чешуйчатых и полупрозрачных стволов. Сквозь них пробиваются молодые желто-зеленые и нежно-бурые верхушки. Разгул растительного мира и его царство! Буйство жизни, которая захлестывала земные просторы, утверждая свое молодое могущество!

По одному из повалившихся стволов пробирается омерзительная метроворостая тысяченожка. Неискусна жизнь в первобытных своих формах, которые еще примитивны и, порою, безобразны! Но в этом мире «закручивается пружина жизни». Здесь начало ее миллионновекового пути. Формы неопределенны, однако в них бушует энергия жизни, и за ними угадывается будущее разнообразие и совершенство.

Плещется вода. Доисторический лес – это лес, в котором нет даже звериных троп! Он по щиколотку в воде. Жизнь вышла из воды, но совершен только первый шаг на сушу.

Поверхность воды неспокойна. В воде какое-то движение, в ней копошится живое… Медленно переступая голыми пятипалыми лапами, выползает из зеленой воды на каменный островок гигантская ящерица, за ней вторая…

– Стегоцефал! Это же стегоцефал! Вот как они выглядели! – опять кричит «тектонист».

Голые широкомордые тела тускло блестят. Широченные лягушечьи пасти зевают, издавая скрипучие, монотонные звуки.

Мы начинаем быстро приближаться к одному из стегоцефалов. Он смотрит большими глазами прямо на нас. В этих глазах ни тени любопытства, ни проблеска самосознания, ни крупицы страха. Эти глаза еще не знают, что надо бояться человека, уступать ему дорогу или нападать на него. У них еще все впереди, а пока в них отражается небо, лес и вода…

– Да, так начинались мы! – слышен голос Бахарева. Опять глаза во весь экран! И. заглянув в самую темную их глубину, можно понять, как далеко ушли мы от своего прошлого… На этом сохранившаяся часть записи оборвалась. Темнота и тишина. Долго никто не мог произнести ни слова…

…Наконец кто-то медленно подходит к окну и отдергивает штору. На улице шелестят листвою в первых лучах солнца деревья нашего мира, мира «триста миллионов лет спустя». Градов распахивает окно. Внизу, посреди цветочной клумбы, плещет фонтан.

И вдруг все, кто присутствовал на этом необыкновенном просмотре «документального фильма», потянулись к окну. Они подходят к нему и молча дышат свежим ароматным воздухом, и смотрят, смотрят в чистое небо, на чистую, живую зелень, на цветы, друг на друга, и думают, думают…

Первым приходит в себя Алимкулов. Он вскакивает и, потрясая грудой исчерканных в темноте листков, говорит президенту:

– Один вопрос!

– Может быть… потом вопросы? – морщится президент.

– Только один: откуда они к нам прилетали? С какой планеты?

Это выводит всех из оцепенения. Общее движение. Взгляды всех обращаются к Бахареву и Забродину.

– Они прилетали с Марса? – спрашивает у них президент.

Забродин выглядит потрясенным. Он переводит взгляд на Бахарева. И старый ученый после молчания отвечает так:

– С Марса?.. Обратный адрес гостей затерялся на дороге времени. Я не знаю, откуда они прилетали.

Ответ Бахарева вызывает всеобщее удивление. Но еще большее удивление вызывают слова Забродина.

– Может быть, они прилетали… с Венеры? – говорит он, обращаясь к старому профессору.

– С Венеры? – удивляется Бахарев. – Почему с Венеры? Здесь нет никакой логики, Федор.

– А есть логика в том, что произошло? Разве можно было находку шара предвидеть? – задумчиво улыбается Забродин. – Вот и я спрашиваю: может быть, они прилетали с Венеры?

На экране мелькают газеты… «Находка шахтеров!»

«Два шахтера потрясли все человечество!» «Кто посетил Землю, когда людей еще не было на Земле?!» «Остаток культуры мифической Атлантиды!»

Сначала в газетах мелькают снимки Мажида и Лешки. Потом Лешка «вытесняет» Мажида. Лешка на трибуне. Лешка в кругу газетчиков. Лешка выступает по телевидению…

Снимки перемежаются с кадрами из фильма: межпланетный корабль гостей… глаза жителя неведомой планеты… стегоцефал… Неистовствуют дикторы и комментаторы:

«Может быть, они прилетали с Марса?»

«А может быть, с Венеры?» – спрашивает академик Забродин». «– Я не знаю, откуда они прилетали», – заявляет знаменитый исследователь жизни на других планетах профессор Бахарев».

«– Никто не посещал Землю триста миллионов лет назад, – говорит ученый-консультант господин Альфиери. – Никто не мог к нам прилететь потому, что межпланетные полеты невозможны. Вселенная – чрево природы! Там рождаются и гибнут миры! Вселенная никого не пустит в свое «тайное тайных»!

Мы там, где происходит совещание об организации экспедиции на Венеру. Президент объявляет:

– Слово для внеочередного заявления имеет академик Забродин.

Забродин медленно проходит к своей схеме полета на Венеру. Несколько картинным жестом он снимает схему со стены, складывает ее и… разрывает.

– К этому могу добавить… – поворачивается он к аудитории, – что я согласен с профессором Бахаревым. Ракета должна лететь не ВОКРУГ Венеры, а НА Венеру. Все!

И все же реакция Бахарева оказывается еще более неожиданной, чем «заявление» Забродина.

– Зачем была нужна пятнадцатилетняя война, – кричит Бахарев, – если теперь вы так легко отказываетесь от своих идей!

– Почему вы думаете, что легко? – устало улыбается Забродин. – И почему вы думаете, что я отказываюсь от своих идей?

– Тогда извольте объясниться!

– Я по-прежнему не принимаю вашей концепции жизни на планетах, – сдержанно отвечает Забродин, – однако по многим причинам считаю, что надо принять ваш проект.

Тишина. Ее нарушает президент.

– Алексей Павлович, – обращается он к Бахареву, – в экспедиции примут участие несколько государств. Академии этих государств, наше правительство и дирекция объединенного Института астрофизических проблем… уполномочили меня просить вас возглавить это дело, возглавить первую космическую экспедицию!

Бахарев быстро встает… и ничего не отвечает.

– Это не только ваше право, Алексей Павлович – с места говорит Градов, – это ваша обязанность перед наукой!

И опять Бахарев удивляет всех. Он говорит:

– Я согласен возглавить экспедицию, но с одним условием.

– С каким условием?

– Обязанности по экспедиции и ответственность со мной должен разделить академик Забродин!

Планетная обсерватория. Невыносимо палит солнце. У двери Бахаревского дома в ожидании хозяина сидит Мажид.

По тропинке к дому шагает долговязый человек в модном черном костюме и фетровой шляпе, поля которой лежат на растопыренных ушах ее обладателя. Он подходит к Мажиду и Лешкиным голосом сообщает:

– Опять принесли целый пуд писем от добровольцев. Все хотят лететь на Венеру.

– Что я говорил?! – вскакивает, словно ужаленный Мажид. – Болтали, гадали! Первые узнали – последние пришли!

Лешку невозможно еще узнать и потому, что он загородил свои невыразительные глаза темными противосолнечными очками. И говорит теперь солидным баском, без прежней суматошности.

– Они мечтают и пишут, а мы шарик нашли, – снисходительно улыбается он. – В общем… старик скоро приедет. Совещание кончилось… За меня похлопочи: мол, шарик вместе искали…

Лешка вздергивает рукав и, поглядев на большие новые часы, озабоченно крутит головой:

– Опаздываю. Это точно, опаздываю!

– Ты постой, ты куда Лешка? – удивляется Мажид.

– Понимаешь, какое дело… Мне еще надо две беседы о жизни на других планетах провести да статейку для одной газеты написать. А тут машина попутная подвернулась. Ну… адью, старик, адью! – И он шагает по тропинке от дома.

– Зачем уходишь, Лешка? – догнав его и схватив за плечо, сердито спрашивает Мажид.

– Опаздываю, понимаешь? – опять высоко вздернув рукав и показывая новые часы, отвечает Лешка. – «Пионерская правда» требует. Я им говорю: «Мы вдвоем шарик нашли», – а они ко мне пристают. Мне раже обидно за тебя. Я даже удивляюсь.

– Лететь раздумал?

– Думаешь, я болтовни всяких паникеров испугался? – обижается Лешка.

– Какой болтовни?

– Ну, слух пускают, что ракета с Венеры не вернется: горючего, мол, не хватит на обратную дорогу…

Может быть, для того Лешка и стал носить темные очки, чтобы не видно было, как порой жалки бывают его глаза. Но Мажид все понял.

– А! Иди! – толкает он Лешку. – Лекцию читать иди. В газету писать иди! Бегать иди!.. Хвастун!

И Лешка идет…

А Мажид возвращается к дому Бахарева и садится на ступеньку.

Он дождался старого профессора, и между ними произошел разговор, который перевернул дальнейшую жизнь Мажида.

Кабинет профессора. Полный радостного оживления и энергии профессор говорит Мажиду:

– Уверяю вас, голубчик! Высоко ценю вашу самоотверженную решимость, но… никто из людей не собирается лететь на Венеру!

– Согласен остаться на Венере. Для науки согласен! – упрямо твердит Мажид.

Бахарев порывисто обнимает его:

– Мой дорогой, даю вам слово… слово очень старого человека, слово аксакала: никто из людей не собирается лететь на Венеру!

Мажид потупился и идет к двери. Но прежде чем открыть ее, он делает последнюю попытку уговорить профессора.

– Не всякий человек имеет право лететь. Кто больше всех думал, больше всех хотел, больше всех сделал – такой человек достоин. Но я не прошу – я просто говорю, что хочу лететь. Ведь если я сам не скажу, кто об этом догадается? Вот я и говорю, чтобы вы знали. Запишите там где-нибудь, что Мажид Сармулатов хочет лететь!

И Бахарев возвращает Мажида, сажает его в кресло и сам садится напротив.

– Шарик душу разбередил? За живое задел?

– Спать не могу! Работать не могу! Жить не могу! – с глубоким волнением отвечает Мажид – Другой тропой идти надо!

– Дорогой мой юноша, это прекрасно, когда рабочий человек решает идти в науку, но ведь придется все начинать сначала и учиться. В три смены учиться!

– Никакой работы я не боюсь!

– Хорошо! – встает Бахарев. – Я помогу вам.

– Рахмет! – благодарно хватает Мажид руку Бахарева. – Кой рахмет! Большое спасибо!..

Мы вновь в комнате Бахарева, где он вспоминает события минувших дней.

Вращаются бобины диктофона, тянется лента… Сидит, облокотившись на стол, старый профессор.

– И, конечно, это должен сделать Мажид! Только он… – бормочет Бахарев.

Выключив диктофон, он подходит к двери и кричит:

– Все, воспоминания окончены! Наступил сегодняшний день! Мажид!.. Позовите Мажида! Скорее!

С особой подставки в углу кабинета Бахарев берет шар – находку шахтеров – и нетерпеливо оглядывается на дверь… Входит Дарья Матвеевна.

– Где Мажид? Позвать немедленно! – требует Бахарев.

– Он улетел на ЦСУ за очередной партией материалов, – отвечает Дарья Матвеевна.

– Ну да, ну да! – досадливо машет рукой Бахарев и смотрит на стену, где висит фотография Венеры.

Фотография Венеры «оживает».

Мажид, словно зачарованный, смотрит на большой экран ЦСУ. Помещение ЦСУ содрогается от шумов, тресков, то беспорядочных и обрывистых, то монотонных и гулких.

Лицо Забродина – измученное и растерянное.

– Только эти звуки? – мрачно спрашивает он.

– Да, – отвечает Градов.

– По всему диапазону?

– По всему диапазону! – неприязненно отвечает Градов и, все больше и больше раздражаясь, продолжает: – Только отголоски магнитных бурь. Вот они!

Поворачивается ручка настройки, и возникает мощное шипение, которое «волнами» то наполняет все ЦСУ, то отступает от него.

– Только отголоски самых обыкновенных гроз. Гроз по всей Венере. Двести ударов в одну секунду! – продолжает Градов.

Он еще поворачивает ручку настройки, и из репродуктора вырывается бесконечная и беспорядочная очередь коротких сухих тресков разной силы.

Венера занимает весь экран. Она видна вся целиком. Ночная ее половина бледно светится пепельным светом, и над полюсами ее колышутся величественно «сполохи» – полярные сияния. На дневной половине плывут в мутном хаосе серебристо-желтые массивы. Ниже их в мутной глубине плывут другие желтые пыльные пятна. И где-то совсем на дне хаоса еще угадываются неподвижные темные и оранжевые образования – участки загадочной поверхности планеты. Слышен голос Градова:

– А вот то, что Алексей Павлович Бахарев считает излучением растительности Венеры…

Теперь ЦСУ во власти звуков совершенно нового тембра: растения Венеры «выбрасывают» в пространство избыток тепла, вредный для их жизни.

– И ничего другого приемники ракеты не принимают, – заключает Градов, щелкая ручкой переключателя.

– Иван Митрофаныч, дорогой, что же вы нервничаете? – примирительно спрашивает Забродин, поднимая на инженера усталые, измученные глаза.

– Я не знаю, Федор Платоныч, каких радиопередач с Венеры вы ожидаете, – поворачивается к нему Градов. – Мы напрасно тратим остатки горючего на их поиски, в то время когда нам необходимо искать место для посадки ракеты. Осталось пять суток!

– Вы можете в этом хаосе выбрать место для посадки? – досадливо морщится Забродин, указывая на экран.

– Мы должны посадить ракету. За это отвечаю я. Отвечаю как командир корабля.

– Прошу вас. Иван Митрофаныч, выполнять мои распоряжения, ибо я здесь выполняю обязанности начальника экспедиции, – холодно обрывает инженера Забродин. – Включите еще раз приемники. Послушаем Венеру в длинноволновом диапазоне.

Этот разговор слышит Мажид. Разговор производит на него ошеломляющее впечатление. Забрав из рук Алимкулова папку с очередной партией материалов, Мажид бегом выскакивает из помещения Центрального поста.

…И вот он уже в кабинете Бахарева.

– Какая безответственность! – яростно кричит старый профессор и со всего размаха ударяет кулаком по столу. Во все стороны летят карандаши, ручки, детали чернильного прибора.

Бахарев пробегает по кабинету и, подскочив к радиотелефону, яростно нажимает кнопку вызова.

Мигает огонек отзыва, слышится холодный голос Забродина:

– Я вас слушаю, Алексей Павлович.

– Вам, уважаемый Федор Платоныч, и командиру корабля Градову объявляю выговор! Строгий! Последний! С тремя предупреждениями, с занесением в личное дело, с опубликованием в приказе и прочая-прочая!..

– Алексей Павлович…

– Не пререкаться! Выговор за то, что утаили потерю электростанции и резервного бака с рабочей жидкостью! Далее…

– Вы были тогда в таком состоянии… – начинает Забродин, однако Бахарев не желает слушать никаких оправданий.

– Далее!.. Приказываю все мероприятия, связанные с затратой горючего, немедленно прекратить! Далее… разверните фотокарту Венеры.

Бахарев кивает Мажиду, и тот раскладывает на столе большую карту Венеры.

– Развернули там, на ЦСУ?

– Да, Алексей Павлович, – отвечает репродуктор, но уже голосом Градова.

– Найдите в северном полушарии океан Ломоносова – берег Красных Лесов…

Мажид на карте Бахарева в хаосе расплывчатых разноцветных пятен выбирает то, что нужно: оранжевую каемку, обрамляющую огромное серо-желтое пятно.

– Найдите Большую реку, впадающую в океан Ломоносова!

– Нашли, Алексей Павлович, – опять слышен голос Градова.

– В оставшиеся пять суток уточняйте место посадки ракеты именно в этом районе! – приказывает Бахарев.

– Разрешите только один вопрос, уважаемый Алексей Павлович? – раздается голос Забродина.

– С удовольствием, уважаемый Федор Платоныч, – расшаркивается перед радиотелефоном Бахарев.

– Почему вы предлагаете посадить ракету в арктической полосе Венеры, да еще в северном полушарии, где сейчас зима?

– А потому, голубчик, что Венера находится слишком близко к Солнцу. Только на Марсе и Земле жизнь ищет тепла. На Венере жизнь ищет прохлады, жмется подальше от экватора к полюсам. И зима на Венере – это самое золотое время, расцвет жизни!

– Вопросов больше не имею, – говорит Забродин.

– Ваше приказание будет выполнено! – добавляет Градов.

– Будьте здоровы! – кланяется Бахарев радиотелефону и выключает его.

– А теперь, мой дорогой, у меня к вам будет… особый разговор, – обнимает Бахарев за плечи Мажида. – Сначала сядьте и успокойтесь…

Старик усаживает Мажида на диван, проходит по кабинету, заложив руки за спину, ибо успокоиться-то нужно именно ему, а не Мажиду… Потом он подходит к диктофону и кладет руку на стопку плоских рулонов магнитной ленты.

– Вот здесь, Мажид… запись моего рассказа о достижениях разных наук, о жизни на других мирах, о полетах в космос, о находке шара, о его разгадке… – Бахарев берет в руки модель шара, найденного когда-то Мажидом в забое. – Вы человек… верный своим мыслям, решениям, задуманному. Вы добьетесь своего, когда-нибудь станете настоящим ученым и полетите на Венеру… когда меня уже не будет в живых…

– Алексей Павлович!.. – восклицает Мажид.

– Дайте мне слово, – продолжает Бахарев, остановив жестом Мажида. – Дайте мне слово сделать одно… дело!

– Все, что вы скажете! Любое дело! Вы для меня…

– Погодите, голубчик! – досадливо перебивает его старик. – Дайте мне слово, что вы… заберете с собой на Венеру такой шар. Несколько таких шаров, чтобы бросить их там в болото! А если не вы полетите на Венеру, то сделайте все для того, чтобы другие захватили с собой такие же шары… Дайте мне слово, что вы добьетесь изготовления этих шаров, подготовите материалы, которыми их начините и… Вы будете большим ученым, Мажид! Вы должны это сделать ради науки!..

Мажид сначала сидит недвижимо, удивленный странной просьбой старого профессора, стараясь понять ее смысл, потом вдруг вскакивает, берет из рук профессора шар.

– Посылку будущим хозяевам Венеры, да? – жарко говорит он. – Мы – гости будущих жителей Венеры, да?.. Они через сотни миллионов лет найдут наш шар и все поймут, да?

– Поняли, голубчик, милый вы мой… – Старик обнимает и трижды целует Мажида. – Может быть, такой шар нашим гостям тоже когда-то оставили жители еще одной, третьей планеты, а они передали его нам. Как эстафету! Эстафету разума, победившего смерть, время, пространство! С планеты на планету… А теперь нам пришел черед выполнить свой долг и передать эстафету дальше! В будущее, в бесконечное время!..

И оба замолчали. Оба глядят на шар, братья которого, может быть, кочуют по вселенной уже миллиарды лет и еще не закончили своего пути, и когда-нибудь, еще через миллиарды лет, где-нибудь совсем на другом краю Галактики, разумные существа совсем другой планеты будут вот так же глядеть на шар, потрясенные той же догадкой, согретые приливом благодарной любви ко всем, кто пронес эстафету через время и пространство…

– Алексей Павлович, только ведь через триста миллионов лет мы не погибнем, а наоборот! – говорит вдруг Мажид. – Мы к ним сами полетим на Венеру. У нас там целые города будут…

«Облака непроницаемы! Красавица стыдлива!»

Из множества репродукторов и с газетных страниц звучат эти слова. Внимание всего мира приковано в эти дни к ничтожной пылинке, заброшенной с Земли в космос, которая все приближается и приближается к Венере.

– Красавица безобразна, – утверждает ученый-консультант господин Альфиери. – Облачным саваном она закрывает свое уродливое тело. Облака представляют собой ядовитый формальдегид. В пластмассовых берегах на Венере плещутся пластмассовые реки и моря. Венера покрыта мощным слоем пластмассы. Пластмассовая планета!

– Венера покрыта сплошным океаном воды. Венера – это водяной шар!

– Завтра ракета пойдет на посадку. Завтра ракета пробьет загадочную атмосферу Венеры!

– Завтра мы увидим, что скрывает красавица под своим облачным покрывалом!

– Завтра мы ничего не увидим.

– Завтра мы узнаем все!

– Завтра мы не узнаем ничего!

Ослепительный зимний день. Снежная степь горит под солнцем. Паломничество и Планетной обсерватории начинается с утра. Битком набитые автобусы останавливаются у Планетной обсерватории. Подъезжают грузовики… Люди выходят из легковых машин… Целыми отрядами юноши и девушки проходят на лыжах…

– Жди, пока в газетах напечатают, а тут сам Бахарев! Он с Венерой по радио связь держит.

– Бахарев не принимает!

– А мы его избиратели! Мы к нему, как к депутату!

– Болен старик…

Идут и едут люди не только из ближайшего города. Вот, например, шагает паренек с новым чемоданом. Он из тех, кто в войну удирает на фронт, кто в мирное время жаждет подвигов и путешествий в неведомые страны. Наверняка у паренька имеется собственный план экспедиции на другую планету… Да паренек не один!

– Сашка! – кричит он. – Ну, где ты застрял, вон уж народу сколько собралось!

Из толпы вынырнул Сашка с точно таким же чемоданом. Он хватает дружка за рукав и тащит за собой.

– Гляди, Витька! Ты знаешь, кто это?.. Это сам Алексей Ракитин!

На голос Сашки оборачивается долговязый человек в помятой шляпе и противосолнечных очках.

– Точно, хлопцы, я Алексей Ракитин. Это я шарик нашел! – громко, с радостной, даже заискивающей готовностью представляется Лешка.

– Как же вы его нашли? – сдавленным от почтения голосом спрашивает Витька.

– Скептики часто спрашивают: если на других планетах есть жизнь и межпланетные сообщения возможны, то почему к нам никто не прилетал до сих пор?.. После моей находки мы можем ответить скептикам: «К нам прилетали!» – бойко как по-писаному, отвечает Лешка.

– Видал?!. – многозначительно подталкивает друга Сашка. – Все знает!.. А как вы, товарищ Ракитин, предполагаете, откуда они к нам прилетали?

– Может, с Марса? – добавляет почтительно Витька.

– «Они прилетали с Марса?» – спросим мы «А может, они прилетали с Венеры?» – спрашивает академик Забродин. «Я не знаю, откуда они прилетали», – сказал знаменитый Бахарев! – с готовностью сыплет Лешка.

Ребята переглядываются, сияют, поощренные такой словоохотливостью «самого» Ракитнна.

– Вы человек знаменитый, от вас ничего не скрывают. Началось, правда? – доверительно спрашивает у него Витька.

– Не робей, хлопцы! – подтверждает Ракитин, шмыгая красным носом. – У вас еще все впереди. Может, и вы какой-нибудь шарик найдете!

Витька и Сашка понимающе перемигиваются. Конечно, Ракитин не хочет, да и не может разговаривать с ними о делах секретных. Однако…

– На повестке дня теперь один лозунг: даешь космос! Верно? – подмигивает Сашка. – Одна ракета без людей скоро на Венеру приземлится, а десять других небось готовятся лететь?!

Постепенно вокруг начинает образовываться толпа. И если сначала это радовало Лешку, то теперь, заметив в глазах обступающих молодых людей «практический» интерес к беседе, он уже подумывает, как бы улизнуть. А пареньки наседают.

– Вы не думайте, хоть у нас десятилетка за плечами, мы люди не гордые! – заверяет Лешку Витька. – Мы на все согласны; таскать, что потяжелее, землю копать, гвоздики забивать – только бы для межпланетного полета!

– Если нужно для опыта забросить кого-нибудь на Марс или другую планету, то пожалуйста! – выступает еще один паренек из толпы. – Всё лучше меня, чем кроликов…

– Мы еще вернемся к этому разговору, а пока… Адью, старики, адью! – многозначительно говорит Ракитин и поспешно выбирается из толпы.

Гигантские антенны ЦСУ, сверкающие над облачным полетом. К их подножию опускаются сразу два вертолета. На площадке уже стоят три вертолета.

В нише у основания антенн стоят ученые. Многих из них мы уже видели при разгадке тайны шара. Здесь и «тектонист», и руководитель института радиоактивных веществ, и другие.

Президент смотрит на часы и говорит:

– Ну что ж, товарищи… до посадки ракеты осталось пятнадцать минут… Пойдемте потихонечку.

И вся группа во главе с президентом входит в помещение ЦСУ.

Большой экран ЦСУ. Венера уже не умещается на нем. Сплошной сверкающий желтый хаос! Мутные расплывчатые пятна бесконечным потоком ползут перед глазами…

Сразу от экрана начинается амфитеатр столиков в три ряда. Здесь устанавливают свою аппаратуру звукооператор и кинооператор. Осторожно рассаживаются ученые.

На табло виден кружок Венеры – конечный пункт полета. Огонек ракеты летит уже по круговой орбите вокруг Венеры.

Завершает амфитеатр сплошная стеклянная стена, и за нею расположен главный пульт управления ракетой. Там видны лица Градова и Забродина.

Градов с своего места говорит Забродину:

– Разрешите связаться с профессором Бахаревым?

– Не надо! – отвечает Забродин.

– Я догадываюсь, что вы хотите сделать! – отвечает на это Градов.

– Прошу вас… не надо угадывать, что я думаю и что хочу делать, не надо! – болезненно морщится Забродин. Он встает и зажигает свет во всем помещении ЦСУ.

Ученые, заполнившие три ряда амфитеатра, выжидательно смотрят на академика Забродина, стоящего под экраном.

– Товарищи… вы видите, что посадку на поверхность Венеры, в этот хаос и ад, надо было бы производить вслепую! – постукивая кончиком указки по изображению Венеры на экране, говорит он. – Но вам известно о катастрофе, постигшей корабль при встрече с метеорным роем. У нас… не осталось горючего для посадки вслепую!

– Что?!. Позвольте, что же делать?

– Возвращаться назад?

– Лететь обратно на Землю? – шумит амфитеатр.

– Корабль закончил свой путь! – слышится голос Градова из репродуктора. – На обратную дорогу горючего тоже не хватит!..

– Да, товарищи, корабль не может вернуться на Землю, – все увереннее звучит голос Забродина. – И есть только одно решение: превратить ракету в вечного спутника Венеры. Оставить ракету на круговой орбите. Навсегда!