Текст книги "Триста миллионов лет спустя"

Автор книги: Василий Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Позвольте, позвольте! – перебивает Бахарев. – Не торопитесь и начните сначала. Прежде всего: что ЭТО и откуда ОНО взялось?

– Для того мы все здесь и собрались, чтобы СООБЩА ответить на эти вопросы, – смеется президент и обращается к шахтерам: – Кто из вас расскажет, товарищи?

– Могу я, – с готовностью дергается Леша. Но Мажид «осаживает» приятеля.

– Я расскажу, – неторопливо поднимается он.

В просторном помещении секретариата толпятся многочисленные газетчики.

Распахивается дверь, за которой происходило совещание. Выходит президент.

– Магнитофон, кинооператора! Немедленно! – приказывает он и обращается к газетчикам: – Товарищи, нужен только один из вас.

– Значит, я! – тотчас выходит вперед Алимкулов.

Все засмеялись, но возражать не стали.

Вспыхивает «мигалка». Объекты фотоаппаратов направлены в сторону двери, из которой выходят Бахарев с Мажидом. В руках старика шар, который он теперь не хочет отдавать никому. Старый профессор выглядит ошеломленным, помолодевшим и счастливым.

Президент берет под руки Бахарева и Забродина и направляется к выходу.

По улицам города мчится вереница легковых автомашин. И мы слышим голос Бахарева:

– Кажется, что удивительного может произойти в век атомной энергии и счетных машин, в век строительства искусственных спутников Земли и подготовки межпланетных экспедиций? Оказывается, удивительное может случиться и в такой век. Может! Случилось!

Машина президента. На переднем сиденье – президент и Забродин.

На заднем – Бахарев и Алимкулов. Старый профессор вкладывает в руки журналиста шар:

– Шар как шар, что же тут необыкновенного, не так ли, голубчик? – спрашивает он. – Но есть основания думать, что он попал в угольный пласт во времена образования угля на Земле.

– Триста миллионов лет назад?! – изумляется Алимкулов и невольно отдергивает руки.

– А могли на земном шаре триста миллионов лет назад быть люди? – спрашивает Бахарев.

– В каменноугольный период? Нет. Обезьян даже не было, – неуверенно отзывается журналист, привыкший задавать вопросы, но уж никак не отвечать на них. – Хвощи были. Папоротники древовидные были… Стегоцефалы были… А шар сделали люди?

– Не могли же стегоцефалы отлить шар! – кричит старик. – Откуда он взялся, голубчик? Откуда?

– И вы не знаете? Кто знает? Он знает? – журналист указывает на Забродина.

– И я не знаю, – оборачивается к ним Забродин. – Я знаю только одно: шар не мог пролежать в земле триста миллионов лет. По одной простой причине: триста миллионов лет назад его никто не мог сделать. Слишком неправдоподобно!

– Для вас! – азартно говорит Бахарев.

– Почему только для меня?

Бахарев вместо ответа вкладывает загадочный шар ему в руки.

– Шара не может быть, а он есть. Вот он. Чувствуете, какой тяжелый? Смотрите на него!

– Предпочитаю не верить своим глазам и рукам, чтобы не поверить в чудеса, бога и чорта! – говорит Забродин, возвращая шар Бахареву.

– Вот-вот! – смеется в ответ Бахарев. – Чувствуете, как шар требует себе места в наших теориях? В какой из них ему найдется местечко, а, Федор Платоныч?

– Вы догадываетесь, откуда шар взялся? – поворачивается к Бахареву президент.

– Каждый из нас догадывается… и каждый по-своему! – уклончиво отвечает Бахарев. – О своем предположении я… не решаюсь сейчас сказать, оно слишком… невероятно. Кстати, мы приехали.

Машина останавливается.

Эти бурные сутки исследователи загадочного шара воспринимали как нечто нереальное. Каждый из них в отдельности и все вместе то впадали в задумчивость, строя всевозможные предположения, то начинали бурно спорить.

Так было и сейчас.

Загадочный шар в руках молодцеватого и по-военному подтянутого профессора. Он осторожно кладет шар под жерло мощной «кобальтовой пушки».

Остальные участники «чрезвычайного совещания» наблюдают за ним через большое смотровое окно из другого помещения. У всех возбужденное состояние. Все настороженно ждут чего-то неожиданного, невероятного.

– Попробуем гамма-лучами! – говорит молодцеватый профессор, выходя к остальным. Он садился за небольшой пульт перед смотровым окном. – Для «кобальтовой пушки» шар окажется прозрачным, как хрусталь, и мы увидим, что в нем есть. Полторы тысячи грамм-эквивалентов радия! Сейчас эти «полторы тысячи грамм-эквивалентов радия» что-то приоткроют в загадке шара…

Профессор переводит пластмассовый рычажок, и тотчас на его пульте вспыхивает маленький красный глазок. Слышится легкое гудение.

– Радиоактивный кобальт из бункера транспортируется в пушку! – говорит профессор.

Зеленая лампа над пушкой в этот момент мигает и гаснет. Вместо нее вспыхивает красная лампа.

Нервное напряжение туманит лица ученых.

– Просвечивание началось! – объявляет профессор. Кинооператор снимает пульт, пушку, шар под ее жерлом… Крутятся катушки магнитофона. Звукооператор записывает малейший шорох, который сопровождает это необыкновенное «совещание».

Карандаш Алимкулова лихорадочно скользит по листкам блокнота.

Мажид и Лешка, захваченные всем происходящим, скромно притулились на одном стуле.

Профессор берется за рычаг, собираясь прекратить облучение. Стрелка хронометра на пульте завершает минутный круг.

– Удвойте экспозицию, профессор! – тихо просит его президент.

– Помилуйте! – обижается профессор. – В природе нет вещества, которое оказалось бы непрозрачным для гамма-пучка такой мощности!

Однако он ждет, пока стрелка хронометра сделает еще один минутный пробег.

Вместо красной лампы над пушкой опять вспыхивает зеленая.

– Проявите пленку, – распоряжается профессор.

Лаборант в селом халате несет кассету с пленкой в проявочную.

– Если в шаре что-то есть, мы сейчас увидим! – уверенно обещает профессор.

Открывается дверь лаборатории. С мокрой пленкой в руках входит лаборант.

Профессор – руководитель института – первым глядит пленку на просвет.

– Пожалуйста, – не совсем уверенно говорит он, протягивая пленку Бахареву.

Пленка. На засвеченном непроницаемо-черном фоне фотопленки – четкая белая «тень». Так что же это: шар или ядро? Есть что-нибудь внутри?

– Нашлось в природе вещество, непроницаемое и для гамма-лучей, – улыбается президент руководителю Института радиоактивных веществ.

– Фантастика! – соглашается тот.

Пленка идет по рукам. Слышатся разочарованные возгласы.

– А не пора ли, товарищи… вспомнить о моем институте? – спрашивает в это время молодой ученый, который из скромности не сказал до сих пор ни слова.

– Ускоритель на сто миллиардов электрон-вольт? – говорит президент, глядя на Забродина, Бахарева и Градова.

– Поехали! – машет рукой Градов.

Машины длинной вереницей мчатся по ночным улицам города. В небе сияет Луна. Летят поперек извечного движения звездной сферы «фонарики» искусственных спутников. Их теперь много – новых планет, изготовленных на заводах.

Спор не прекращается и в машинах.

– Определенно в шаре что-то есть! – кричат из одной.

– Устали глаза – вот мы и начинаем видеть, что нам хочется! – возражают из другой.

– А что нам хочется видеть? Вы знаете?

Темнеет силуэт большого здания, в котором разместился «ускоритель». Вереница машин останавливается у его подъезда.

Нетерпеливой студенческой толпой ученые проходят через двери с тамбуром, идут по глухому длинному коридору. Все одеты в белые халаты и прозрачные пластикатовые полукомбинезоны…

Двойные двери. Видно, как толсты стены помещения.

Молодой и застенчивый руководитель института сидит перед небольшим смотровым окном с очень толстыми свинцовыми стеклами. Он подает сигнал на пульт управления «ускорителем». В ответ согласно мигают многоцветные огоньки.

Мажид разгоревшимися глазами заглядывает в смотровое окно. Через толстые стекла видны горячая камера и металлические «лапы» манипулятора, которые свешиваются в камеру откуда-то сверху.

Нажимается кнопка.

Под «лапами» в камере появляется наш загадочный шар.

Руководитель установки продевает пальцы в кольца рычагов манипулятора.

– Разрешите начинать? – обращается он к президенту. – Я готов.

– Да, да, Владимир Николаевич! – кивает ему президент. – Вы здесь хозяин, мы гости.

Руководитель установки производит руками движения, которые со стороны кажутся странными, даже магическими.

Через смотровое окно видно, как оживают «лапы» горячей камеры. Одна из них хватает рычаг, торчащий из стены, и двигает его в сторону. Открывается круглое отверстие. Тотчас же на противоположной стене камеры засветилось голубое яркое пятно. «Лапы» берут шар и устанавливают его в голубом луче. В середине голубого пятна на стене появляется прозрачная тень шара. И на ней отчетливо видно…

Шар полый! И в нем что-то есть! Ученые еще плотнее сбиваются у смотрового окна. По краю тени шара светится более прозрачный ободок, а в середине темнеет четкий силуэт какого-то продолговатого предмета.

– Внутри шара еще один шар, – бормочет Градов, – а в том шаре что-то лежит.

Работают руки ученого. Движутся рычаги манипулятора.

Движутся металлические «лапы» в камере, поворачивая шар в мощном голубом луче.

Вдруг из недр камеры слышится щелчок, и возникает легкое шипение.

Владимир Николаевич окидывает тревожным взглядом приборы… Нажимает рычаг…

В камере пропадает голубой луч но шипение не прекращается. Оно даже усиливается.

– Что случилось? – спрашивает президент.

– Не знаю. Я уже остановил «ускоритель»…

– Это он шипит! Шар шипит! Он дрожит! – восклицает Мажид.

– А вдруг это бомба! – шепчет Лешка, оттаскивая товарища от смотрового окна.

Мажид вырывает руку. Однако на некоторых участников «совещания» замечание Лешки производит впечатление. Они начинают отходить от смотрового окна.

«Лапы» манипулятора расходятся в стороны и выпускают шар. Он действительно дрожит… потом начинает дымиться.

– Горячая камера находится под землей, в бетонированном колодце, – поясняет Владимир Николаевич малодушным, – мы заглядываем туда через перископ.

Но… теперь только он сам, президент, Бахарев, Забродин, Градов и Мажид остались у смотрового окна.

Тесно сдвинув головы и прижавшись носами к стеклу, они жадно глядят и ждут… ждут того, что называется чудом.

С резким шипением шар вдруг выбрасывает из себя струю голубых мелких искр.

Люди невольно закрывают глаза, отшатнувшись. А когда открывают их…

В камере лежат две половинки шара. Вернее, на две половинки распалась толстая металлическая «скорлупа» шара. А из ее недр выкатился… новый шар. Он пестро и очень ярко раскрашен.

– Оператор! Кинооператор, снимайте! – кричит президент.

– Да, да, я сейчас… заело! – бормочет оператор, вытягивая руки с камерой.

Все уже устыдились минутной слабости и кидаются к смотровому окну.

– Газ, который был в шаре, не улетучился? – тревожно спрашивает Бахарев. – Для науки сейчас дорого все! Вплоть до погасших искр!

– Нет, нет, состав газа и его количество мы узнаем! – заверяет его Владимир Николаевич, который поглядывает кругом, не скрывая торжества и гордости за свою мощную технику.

– Смотрите! Смотрите! – кричит Забродин. – Ведь это изображение какой-то планеты!

Раскрашенный шар во весь экран. Должно быть, его краски светятся – так они выразительны и ярки.

– Уберите свет! – просит президент.

Свет гаснет. В темноте шар сияет маленькой самосветящейся и прекрасной планеткой. Океаны, моря и синие реки, материки, покрытые долинами и горами, – все это непривычных очертаний. Поражает отсутствие густой зелени на этой планете. Бледная желтозеленая краска, однако, разлилась по южному и северному полушарию и господствует на планете. Она захлестнула даже полюса! Планетка охвачена координатной сеткой. Но… то, что должно быть цифрами и надписями, не имеет привычного вида арабских или римских цифр и начертаний букв известных на Земле алфавитов!

– Это Марс? – слышен голос потрясенного Градова.

– Нет, голубчик, – отвечает голос Бахарева.

– Венера?

– О нет! – уверенно отвечает Бахарев.

– Вы можете назвать эту планету? – слышен саркастический голос Забродина.

– Да, – отвечает Бахарев. – Такой была наша Земля триста миллионов лет назад. Это Земля!

Кто-то щелкает выключателем, и вспыхивает свет.

– Земля?! – ошеломленно переспрашивает Градов.

– Откуда она взялась? Не стегоцефалы же сделали шар!..

– Алексей Павлович – неисправимый геоцентрист, – смеется Забродин. – Ему всюду мерещится Земля. На Марсе он обнаружил голубую тянь-шаньскую ель, на Венере – каменноугольный период…

– Нет, вы уж позвольте, Федор Платоныч! – вдруг выступает вперед сухонький старичок. – Я как тектонист, заявляю: Алексей Павлович прав. Именно таким было расположение материков на Земле в каменноугольном периоде, в Карбоне!

Поддержка оказывает на Бахарева неожиданное действие. Он вдруг затрясся от гнева и, покраснев, кричит на Забродина:

– А вы, милостивый государь, идеалист! Идеалист все последние пятнадцать лет жизни! Разучившийся мечтать, собиратель мертвых фактов!

– Что здесь происходит?! – слышится возмущенный женский голос.

Все оборачиваются. В дверях стоит Дарья Матвеевна.

– Шесть часов утра, – говорит она, – поглядите друг на друга. Вы больные люди. Все, все больные люди.

Ученые переглянулись. После пережитых волнений и бессонной ночи они выглядели неважно Лица у всех, и особенно у Бахарева, были землистыми, под глазами зияли темные круги. А Дарья Матвеевна обратилась к президенту:

– Товарищ президент, позвольте вам заявить, что вы растранжириваете здоровье наших ученых!

– Дарья Матвеевна, бывают случаи… – миролюбиво начинает президент, однако старого врача не так-то легко остановить.

– Да, да, товарищ президент, растранжириваете. А профессора Бахарева вы хладнокровно убиваете! У профессора Бахарева постельный режим. Но профессор Бахарев тоже здесь и продолжает изнурительную войну с академиком Забродиным. Почему вы до сих пор не можете примирить их?! – И Дарья Матвеевна своей мужской походкой, развернув по-солдатски плечи и высоко неся голову, выходит из зала и идет по длинному коридору.

Из подъезда вслед за ней выходят наши ученые. Они щурятся под лучами солнца и в молчании расходятся по своим машинам. Все устали, очень устали, и это особенно заметно при бодрящем свете утреннего солнца.

Один только сухонький старичок, назвавший себя тектонистом, выглядит именинником. Он хватает всех за руки и приговаривает:

– Бесценные, бесценные факты! Бесценные для палеоклиматологов! Бесценные для палеогеографов, для всех исследователей далекого прошлого Земли!

Алимкулов намеревается опять сесть в машину президента следом за Бахаревым. Но президент довольно недвусмысленно загораживает ему дорогу:

– Итак, до вечера. Спать и ни о чем не думать. Вечером все должны приехать со свежей головой. Вечером мы поглядим, что находится внутри шара. Мы еще не знаем главного. Мы не знаем, откуда шар взялся и что это такое!

И машина трогается с места.

Солнце поднялось над горами. Лучшие часы в жизни любого города, а тем более южного.

Журчат арыки, в цветниках, окаймляющих тротуары, плещутся фонтаны. Под ветерком, прилетевшим с гор, шелестят акации, березы, тополя, карагачи, ветви которых переплелись над улицами сплошным зеленым шатром.

– Я думал, откроется шар, из него… джин вылетит, как в сказке. Начнет летать по комнате, чудеса делать. А там… глобус оказался. Обидно очень… Совсем ничего не понимаю… А ты понимаешь? – раздумчиво спрашивает Мажид. Они с Лешкой медленно идут по улице.

– Да! – счастливо подхватывает Лешка. – Нас с тобой для кино в Академии наук снимали, потом – когда я в машину залезал, потом – когда мы с ящиком из машины вылезали, потом – когда его пушкой просвечивали, потом – когда он раскрылся! Пять раз для кино снимали!

Лешка возбужден. Он влюбленно сверху вниз заглядывает в Мажидовы глаза, хватает его за локоть забегает то с одной, то с другой стороны.

– Мажид, в парк пойдем? Подкрепимся шашлычком, а потом в пруд, а? Поныряем и в кустики завалимся спать, а, Мажид?

– Чего в «кустики»? Какие «кустики»? – удивляется Мажид. – Работать за нас кто будет? Иван Иванович? Нам в утреннюю смену, ты забыл?

– Чего?!. – по-настоящему опешил Лешка. – Шарик-то еще не до конца открыли!

– Без нас откроют, Лешка! – объясняет Мажид. – У них своя работа: шарики открывать. У нас своя: уголек рубать!

– Мажид… Ты погоди, Мажид. – Лешка даже растерялся. – Да ты не понимаешь, что ли? Мы ж теперь… фигуры! Нам академики ручку жали! Мы ведь шарик-то нашли! Мы!..

– А какая наша заслуга, что нашли? – рассудительно замечает Мажид. – Нашли мы – могли другие найти.

– Могли другие, да не нашли. А мы нашли. Значит, наше счастье. И пользуйся, раз привалило! – горячится Лешка, возмущенный непонятливостью друга чуть ли не до слез. – Нам повезло!

Лешка дрожит, как в лихорадке. Когда Мажид, наконец, понимает Лешкины планы, ему делается противно.

– Ну, справку тебе здесь дадут. Начальство прогула не запишет, – неприязненно говорит он, – а я не начальство, учти! Из нашей бригады уйдешь!

И маленький Мажид широко зашагал на своих коротких ногах прочь от Лешки.

– Да ты же чудной, Мажид! – кричит ему вдогонку Лешка. – Ты ничего не понимаешь в жизни! Ты дурень несусветный!

…Сад на даче президента. В гамаке под старым кленом – профессор Бахарев. Прищурившись, он смотрит в зеленую чащобу, опрокинувшуюся над ним, и… мечтает вслух.

– Кто сказал, что мы не знаем, откуда взялся шар? Знаем!

– Откуда? – слышен голос президента.

– Шар оставлен теми, кто смотрел на нашу Землю со стороны, из другого мира. Земной шар казался им прекрасной голубой звездой… точно такой, как Венера! Они видели мощную голубую атмосферу. «Что закрывает атмосфера голубой звезды от метеоритов, космических лучей и губительных излучений Солнца?» – думали они. И поняли: жизнь! Жизнь! И они решили нанести визит жителям голубой звезды!

– Кто «они», Алексей Павлович? – спрашивает президент, который лежит в соседнем гамаке.

– Разумные существа другой планеты. Гости из другого мира.

И Бахарев, все более и более воодушевляясь, начинает создавать легенду.

– Их космический корабль проник под облачное покрывало нашей Земли и опустился на ее поверхность. И гости увидели болото. Болото на все четыре стороны. Туманное болото без конца и края. И небо, в котором почти не бывало Солнца. И самое начало жизни. Только начало… Лес папоротников и хвощей… гигантские насекомые… первые земноводные…

Под гамаками стоит раскладной топчан. Здесь лежит Забродин, Он слушает Бахарева. Он слушает, и его строгое, дисциплинированное воображение начинает работать. Перед ним мелькают схемы, чертежи, страницы книг… Бахарев говорит об эпохе папоротниковых лесов, а перед внутренним взором Забродина проплывает обрывок таблицы, изображающей чередование эпох в развитии Земли: «КАРБОН – 300 МИЛЛИОНОВ ЛЕТ НАЗАД…» Бахарев говорит о первых растениях и животных Земли, а Забродин видит стенды палеонтологического музея, стволы окаменевшиx деревьев, отпечатки листьев, скелеты ископаемых животных, схематические рисунки пейзажей каменноугольного периода Земли.

А голос Бахарева продолжает:

– Буйная и разнообразная жизнь встретила гостей Земли. Но человека – ЧЕЛОВЕКА! – ЕЩЕ НЕ БЫЛО! Гости застали утро жизни, ее начало. И гостям стало немножко грустно; прилетели, а хозяев нет. И некому принять гостей…

Опять перед нами глаза Забродина. Опять мы проникаем в мир его воображения. Титульный лист книжки «Война миров» Уэллса… Клочья дыма… Большой цилиндр, наполовину зарывшейся в землю. Крышка цилиндра отвинчивается и спадает. Через край цилиндра свешиваются безобразные щупальца… голова омерзительного чудовища с клювом…

– Однако жизнь на планете началась. Значит, появится со временем и человек! Непременно появится человек! – слышен голос Бахарева.

Забродин встряхивает головой.

– Почему именно человек? – спрашивает он. – Могли же на Земле какие-нибудь пингвины или бобры стать разумными существами и завладеть планетой?!

– Потому, что гости сами были человекоподобны! – отвечает вдохновенно старый профессор. – Они знали законы развития жизни, знали историю своей планеты. И они поняли: на голубой планете человек появится через сотни миллионов лет.

– Вот где корень всех его ошибок! – говорит Забродин президенту. – Он все меряет нашими, земными мерками. А на других планетах – свои мерки!

Президент жестом просит его не прерывать Бахарева. Да Бахарев и не слышал ничего.

– И у гостей родилось дерзкое намерение: послать людям, которые еще не появились, посылку. Оставить будущим людям память о своем посещении Земли… Получите наш привет, будущие люди. Вы не одиноки во вселенной. На других планетах тоже есть ваши братья. Мы были у вас, но – простите великодушно – слишком рано. Вы еще не существовали…

Бахарев прижимает руку к сердцу. Он сидит в гамаке и раскланивается церемонно и торжественно, в манере старомодных и учтивых российских интеллигентов.

Забродин и президент смотрят на него. Жест Бахарева кажется им немножко смешным, но они не смеются.

– Только куда положить почту, чтобы она дошла до вас будущие люди? Планета огромная, а посылка – крошечная. Идти ей до вас – сотни миллионов лет. Куда положить ее, чтобы она не затерялась на дороге времени?

– Куда? – повторяет Забродин.

– Куда? – лукаво смеется сам Бахарев.

– Действительно, куда? – повторяет президент.

– В болото надо положить, голубчики! В болото надо положить шар! Бросить в болото! – смеется радостно Бахарев.

– Почему именно в болото? – запальчиво спрашивает Забродин.

– Очень просто! – отвечает Бахарев, увлеченный ходом своей мысли. – Пока произойдут люди, на месте болота будет каменный уголь. А может цивилизация развиваться без каменного угля?

– Нет, не может! – подхватывает президент. – Техника, производство на определенном этапе не могут развиваться без каменного угля!

– Гости знали это на примере своей цивилизации! – продолжает Бахарев. – И они рассчитали просто: люди будут искать уголь и найдут в угле нашу почту, наш привет! И мы нашли…

– Убедительно? – спрашивает президент Забродина.

– У профессора Бахарева всегда была великолепная фантазия, – отвечает Забродин.

– Но шар найден именно в каменном угле! – напоминает президент.

– Даже школьники умеют подогнать задачку под ответ, – раздраженно отвечает Забродин. – А впрочем, все это слова, разговоры, а важны только факты. Посмотрим, что окажется в шаре…

Мы вновь переносимся в комнату Бахарева, где профессор вспоминает события прошлого. Он в полосатой пижаме, заложив руки за спину, вышагивает по своему кабинету.

Кто-то стучит в дверь, но старый профессор, погруженный в свои мысли, не слышит. Он подходит к диктофону, включает его и говорит:

– В тот же вечер мы собрались, чтобы исследовать загадочный шар дальше, чтобы открыть вторую оболочку шара и поглядеть, что же нам прислали гости Земли…

Дверь кабинета открывается, и на пороге – Мажид с кожаной папкой в руках.

Бахарев выключает диктофон и устремляется навстречу Мажиду:

– Ну, что там? Как там? Где ракета?

– Не подходите ко мне, я холодный! – смеется Мажид, протягивая папку профессору.

– Там холодно, у них наверху?

– Везде холодно, Алексей Павлович. Первый снег выпал.

Бахарев подходит к окну. За окном весело пляшут пушистые белые мухи и, касаясь черной земли, исчезают.

– Уже зима! – изумляется Бахарев. – Зима… а она летит там. Все дальше и дальше… И только ниточка радиоволн связывает ее с Землей, с нами… И эта ниточка все тоньше, тоньше… Она скоро начнет рваться.

Бахарев раскрывает папку и выкладывает на стол груду записок и фотографий, привезенных Мажидом.

Большой снимок огромного серпа Венеры. Бахарев склоняется над ним.

– И загадочная стыдливая красавица все ближе, ближе! – бормочет он. – Скоро мы узнаем, что скрываешь ты под своим облачным покрывалом. Скоро станет ясно, применимой ли на практике окажется моя догадка…

Мажид тихонько выходит, осторожно прикрыв за собою дверь.

А Бахарев опять погружается в воспоминанья… Он подходит к диктофону, включает его.

Вертятся бобины, протягивая ленту. Слышен голос Бахарева:

– Итак, в тот вечер мы собрались, чтобы исследовать загадочный шар дальше…

«Глобус» в руках старичка «тектониста». Он прижимает его к себе и через две пары очков рассматривает материки, моря, реки и плоскогорья.

– В музей! – восклицает ученый. – В музей, на самое почетное место!

– Надо сначала раскрыть «глобус», – замечает Забродин.

– Я могу немедленно разрезать шар на две половинки! – выходит вперед Графов. – Хотите – электроискровым способом, хотите – ультразвуковой пилой.

– Можно попробовать мощное нейтронное поле в урановом реакторе. Можно попробовать синхрофазотрон на сто миллиардов электрон-вольт… – начинает обстоятельно перечислять молодой ученый.

– Как, товарищи? – спрашивает президент.

– Нет, его нельзя резать, – говорит Бахарев и забирает шар в свои руки. – Мы обязаны ПОНЯТЬ его. НАШЕМУ поколению адресовано это послание. НАМ оказано доверие…

– Почему именно нам адресовано? – улыбается Забродин.

– Чтобы открыть внешнюю оболочку шара, был нужен вот этот ключик, – отвечает Бахарев, указывая на громаду ускорителя. – Даже пятьдесят лет назад люди не имели такой вещи. А мы имеем. Значит, адресовано нам. Мы получили послание. Мы открыли его и теперь обязаны исследовать и ПОНЯТЬ!

Проговорив это, Бахарев отходит в сторонку, садится на диван и думает, ревниво прижимая шар к груди. К нему подходит Забродин и шепчет:

– Мы идем ВСЛЕПУЮ, и неизвестно, когда мы натолкнемся на способ открыть вторую оболочку. Ведь мы НЕ МОЖЕМ УГАДАТЬ! ХОДА МЫСЛИ РАЗУМНЫХ СУЩЕСТВ ДРУГОЙ ПЛАНЕТЫ!..

– Вторая оболочка должна открываться просто, очень просто! – говорит Бахарев громко, заставив всех повернуться к себе. – Может быть, даже руками! Какой смысл – подумайте сами! – какой смысл делать две одинаковые оболочки? Если первую мы открыли с таким трудом, вторая не нуждается в ускорителях. Может быть, руками… простыми человеческими руками… но человеческими!..

Бахарев трет ладонью экваториальную часть «глобуса». И, словно в доказательство его слов, на блестящем металле обнажается чуть приметная полоска, опоясывающая весь шар. В ту же секунду из северного полюса шара выскакивает чуть заметный стерженек, Бахарев, оглядев присутствующих восторженным взглядом, надавливает его. Стерженек проваливается, но на южном полюса выскакивает второй.

Президент кивает оператору, и тот начинает снимать Бахарева. Теперь все, затаив дыхание, наблюдают за стариком. Бахарев надавливает второй стерженек, торчащий из южного полюса. Раздался звук, какой бывает, когда захлопывают холодильник, и «ГЛОБУС» вдруг РАСПАДАЕТСЯ НА ДВЕ ПОЛОВИНКИ!

– Пожалуйста! – в сердцах восклицает Бахарев.

У него в руках предмет, выпавший из недр «глобуса».

– А шарик просто открывался! – смеется «тектонист».

Вокруг Бахарева сгрудились все.

Профессор показывает присутствующим черный блестящий предмет. Он похож на короткоствольный пистолет, фотоаппарат или миниатюрную кинокамеру.

– Что это, Алексей Павлович? – спрашивает Градов, не спуская завороженного взгляда с загадочного предмета.

Забродин стоит словно в столбняке, ошеломленный происшедшим. Сквозь толпу проталкивается Лешка.

– Пустите… пустите поглядеть! Это я шарик нашел, я! – приговаривает он.

Бахарев между тем протягивает загадочный предмет Градову:

– По вашей части, Иван Митрофаныч: электроника, автоматика, телемеханика.

Градов трепетными руками тянется к загадочному предмету. …И вновь вереница машин мчится по вечерним улицам города.

Градов не выпускает из рук вещи, извлеченной из шара.

– Вы оставьте меня на часик одного. Я не могу работать, когда стоят у меня над головой, когда заглядывают мне через плечо. Я пойму, что это такое. Обязательно пойму! Как профессор Бахарев, – просит Градов.

– Непременно поймете, Иван Митрофаныч, – ободряет президент.

– Гости не собирались удивлять нас чудесами и фокусами, – говорит Бахарев. – Они отправили нам серьезное и дружественное послание. И мы должны понять его, должны!

– Вам кажется, что вы поняли ход мысли существ другого мира? – спрашивает Забродин.

– Мысль везде развивается по одним законам, – отвечает Бахарев.

– Чистая случайность, Алексей Павлович, – уговаривает скорее себя, чем Бахарева, Забродин. – Вы угадали, но не поняли. Не поняли!

…Холл одного из институтов. Мягкие кресла и диваны. Журналы и газеты на столах. На стендах – снимки и макеты «спутников» и высотных ракет.

Разбившись на отдельные группы, ученые ждут, поглядывая время от времени на дверь, за которой работает Градов.

То и дело пробегают сутулые, очкастые и застенчивые помощники Градова, Они пробегают с какими-то приборами, электроннолучевыми трубками, блоками высокочастотных устройств…

Алимкулов подсаживается к Лешке.

– Почему не видно товарища Сармулатова?

– Спит, наверно.

– Спит?!.

– Он работал сегодня в утреннюю смену, – пожимает плечами Лешка.

Забродин не может усидеть на месте. Он нетерпеливо шагает из угла в угол.

Бахарев, президент и «тектонист» склоняются над снимками «глобуса».

– Шар, который мы нашли, не единственный, – говорит «тектонист». – Посмотрите, на «глобусе» светятся звездочки. Очевидно, это места, куда положены остальные шары.

– Их клали в болото, – добавляет Бахарев. – Теперь там каменный уголь. А мы, возможно, даже не знаем об этих залежах…

Подходит Забродин.

– Алексей Павлович, – говорит он, – я ведь никогда не отрицал существования жизни на других планетах.

– Разве? – беззлобно улыбается Бахарев.

– Я возражал против вашей методики. Я возражал против сравнения жизни Марса и Венеры с жизнью Земли. Я считаю, что на других планетах формы жизни могут быть совершенно невероятными с нашей земной точки зрения. Природа неисчерпаема!

– Природа творит не «шаляй-валяй», а по законам, общим для всех небесных тел. Вот эти общие законы вы и не хотите понять! – отвечает Бахарев.

– Но по-вашему получается, что где-нибудь на Марсе сейчас точно такой же Забродин разговаривает о жизни на других планетах с точно таким же профессором Бахаревым. Тоска смертная – везде одно и то же!

– Никогда и ничего подобного я не говорил! – вспылил Бахарев. – Я всегда утверждал, что даже по цвету растения Венеры и Марса отличаются от земных. На Марсе они голубые и синие, а на Венере красные и оранжевые. Жизнь творит вполне определенные формы при определенных условиях. И вот законы, по которым она это делает, мы можем изучать, не сходя с земного шара. Впрочем, это уже из области биологии, которой вы не знаете, хотя пятнадцать лет спорите со мной о жизни на других планетах!

– Я астроном, а не биолог… И все же я утверждаю: нам не понять устройства и назначения вещицы, над которой бьется сейчас Градов, – без всякой видимой логики азартно говорит Забродин.

Мажид, серый от усталости, входит неслышно и незаметно. Он тихонько подсаживается к Лешке, и тот радостно хлопает его по спине: