Текст книги "Полтергейст"

Автор книги: Василий Гигевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Как журналист Мулярчик считался классным специалистом. Он полностью освоил типовой специфический набор выражений, а то – и целых абзацев, переходящих из статьи в статью. Особенно Мулярчик любил такие слова, как: учитывая обстоятельства, красной нитью, человеческий фактор на службе интересов общества, новое мышление, провинциальное мышление, антиперестройщики, бюрократы, застойщики и, разумеется, сталинисты… Мулярчик смело ставил, заострял, решал вопросы и проблемы духовной и экономической жизни народа, если же Мулярчик описывал душевное состояние героя, то мысли в голове героя обязательно путались, летали, появлялись, исчезали, приходили и выходили…

Где-то через неделю после разговора Мулярчика с Шумаковым в республиканской газете появилась следующая статья, которую предваряла врезка от редакции:

МИЛИЦИЯ ВОЮЕТ С НЕЧИСТОЙ СИЛОЙ

От редакции. В последнее время, когда в результате перестройки и ускорения наше общество стало чем-то напоминать огромный корабль, который движется среди океана с высоко поднятыми парусами, когда свежий ветер перемен наполняет не только упругие паруса нашего корабля, но и выветривает затхлый застойный воздух из всех уголков и закоулков, мы, в конце концов, можем и даже обязаны открыто говорить о многих глобальных и больных проблемах, которые заядлые перестраховщики и антиперестройщики раньше замалчивали.

В чем гвоздь проблем?

Думаем, что гвоздь проблем как раз в том и состоит, что наше общество, наконец, смело и открыто заговорило о том нерешенном, неясном и непонятном, что скрывалось до сих пор в нашей повседневной жизни.

Как в общественной, так и в научной.

Сегодняшней статьей Аркадия Мулярчика мы начинаем серьезный принципиальный разговор о многочисленных нерешенных проблемах, в первую очередь связанных с научным методом анализа нашей общественной жизни, с новым философским осмыслением современного человека и всей Вселенной. К сожалению, наши перестраховщики он науки, как вы увидите в нижеприведенной статье, стараются отстраниться от решения этих назревших проблем, более того, как нам думается, они, образно говоря, даже ставят палки в колеса общественного прогресса…

В Березове в доме граждан К. – полные имена членов семьи по вполне понятным причинам мы не можем напечатать – с какого-то времени стали происходить необъяснимые странные явления. Все началось с того, что сами по себе, без чьего-либо вмешательства, в доме начали летать и двигаться предметы. Подушки, постельные принадлежности, посуда двигались и передвигаются до сих пор как бы под воздействием неизвестной силы или энергетического поля, которое, возможно, имеет необычные характеристики… В электросчетчике отворачиваются пробки и, падая на пол с двухметровой высоты, разбиваются. У граждан К. сегодня на веранде лежит уже целая гора таких пробок.

Конечно, как и большинство населения, наши честные граждане – жители Березова – были и есть материалисты, они не верят поповским россказням о домовых и нечистой силе. Поэтому они сначала задумались: как все эти невероятные события можно объяснить с точки зрения материалистической основы.

Этот больной вопрос сидел в их головах днем и ночью, не давал спокойно жить. Сказать обо всем этом соседям? Засмеют. После долгих мучительных раздумий граждане К. обратились, как и следовало, в органы нашей советской милиции, которая уже не однажды доказывала на деле, что она может распутать самые темные и самые невероятные истории, хотя иногда и она ошибается (я имею в виду знаменитое Витебское дело, по которому работники милиции привлекли и осудили большое количество невиновных. – А.М.).

Теперь пришло время познакомить вас, дорогие читатели, с магнитофонной записью нашего разговора с заместителем начальника Березовского отделения милиции майором Андрейченко. Вот что он сказал:

– Получив письменное заявление граждан К., я вначале не поверил написанному, подумал, что это первоапрельский розыгрыш. Вместе с участковым Николаенчиком мы посетили дом граждан К. Дома была хозяйка. Мы сели на веранде и начали разговор о невероятных событиях в их доме. Счетчик находился на высоте двух метров недалеко от нас. Вдруг слышу: щелк… Смотрю: в мою сторону летит пробка. Думаю – ударит… Ан нет… Не долетев до меня примерно метр, пробка резко изменила направление и упала возле моих ног.

Вопрос:

– Пробка быстро летела?

– Нет. Впечатление такое, что ее будто кто-то нес (подчеркнуто мной. – А.М.). Я сразу же схватил ее. Думал, что она горячая. Ан нет – холодная. Это явление я пока не могу объяснить. Посторонних в доме в то время не было. Но самое удивительное для меня то, что хозяйка была абсолютна спокойная. Она заявила нам, что привыкла к этому. Более того, по ее словам, из карманов одежды время от времени вылетают ключи, деньги. На всякий случай я приставил табуретку и потрогал счетчик. Он также был холодный.

– Какое впечатление осталось у вас после посещения хаты граждан К.?

– То, что происходит в хате граждан К., невероятно. Но это – реальность.

Вот она, примета сегодняшнего дня, примета перестройки: то, что еще вчера было невероятным, сегодня – реальность. И наше общество спокойно воспринимает эти невероятные явления. Как в общественной жизни, так и в научной.

А вот что сказала соседка гражданки К. Лариса Ивановна:

– Стоим мы во дворе с Любой (Люба – это хозяйка хаты, в которой происходят невероятные явления. – А.М.), и тут я вижу, как из форточки веранды вылетает кастрюля и медленно летит в нашу сторону. Затем она опускается на асфальтированную дорожку: шлёп… Мы бегом к кастрюле. В ней борщ был. Еще тепленький. Только мы к кастрюле подбежали, как видим: вслед за кастрюлей ключи от хаты летят. Они также шлепнулись у наших ног.

– Извините, после этого вы борщ не пробовали?

– Люба говорила, что муж ее, Юзик, ел немного. Но не очень. Остальное Люба кабану вылила.

Таких явлений в хате граждан К. много.

Теперь позвольте, уважаемые читатели, высказать несколько замечаний общего порядка. Первое, на что обращаешь внимание после посещения хаты граждан К.: все явления, происходящие там, не приносят гражданам большого вреда. Складывается впечатление, что кто-то (подчеркнуто мною. – А.М.) как бы подшучивает и слегка пугает честных граждан, которые, как мы выяснили, являются передовиками производства и даже победителями социалистического соревнования. Все же как бы там ни было, но честным советским гражданам хочется жить спокойно, не бояться за свою судьбу. В наше время гласности, перестройки и ускорения они имеют на это полное право. Мы можем только предположить, сколько нервов потратили они за это время. Кроме того, об этих необъяснимых явлениях в хате граждан К. становится известно соседям, жителям Березова и окружающих деревень. Распространяются невероятные слухи и сплетни, которые, как нам кажется, следует срочно остановить. С утра до вечера граждан К. окружают разные зеваки, поэтому мы и не можем дать полный адрес и фамилию граждан К.

Второе, на что мы хотим обратить внимание общественности. Конечно, наша советская милиция может да и обязана найти и обезвредить жуликов и махинаторов, но думается, что в раскрытии сложного березовского феномена первую скрипку должна вести не милиция, а наши академические ученые: физики, химики, философы, наконец… К большому сожалению, мы вынуждены констатировать тот горький факт, что на наш запрос в Академию наук насчет объяснения березовского феномена никакого ответа не пришло.

Почему молчит наша наука? Что думают об этом явлении наши философы? Неужели и на сей раз они надеются отбиться давно известным приемом, которым они прекрасно пользовались как в недавние застойные времена, так и еще раньше, когда дружно утверждали, что генетика и кибернетика – идеалистическая буржуазная вредная наука… Кстати, хочу сказать здесь два слова о научном познании природы. Конкретная серьезная наука есть достижение не одной нации или народа, а – всего человечества. Когда мы это поймем?

В заключение вынужден констатировать: нет, товарищи ученые, не пройдут у вас методы одурманивания нашего народа. Не только от своего имени, но и от имени наших многочисленных читателей мы требуем от вас конкретного обстоятельного ответа на названные вопросы, которые поставила перед нынешним историческим периодом перестройки реальная жизнь.

А.Мулярчик,

политический обозреватель.

Глава пятая

Ситуация в Институте физики.

Теория относительности – на свалку? Звонок начальства.

Новые проблемы – как снег на голову посреди лета…

Директору академического Института физики Грабковскому Алесю Андреевичу нынешней весною исполнилось пятьдесят девять. По старым доперестроечным меркам это тот возраст, когда номенклатурные солидные люди только-только, как говорят, выходили на взлетную полосу; чувствуя вкус власти и славы, они словно разгон набирали… Однако это – по тем застойно-застольным меркам…

Сейчас же Алесь Андреевич каждое утро просыпался с головной болью. Отправляясь в институт, думал не о работе, а о близкой пенсии-персоналке, о даче. И думал обо всем этом, как об избавлении от ежедневных неожиданных и незапланированных забот в институте, которые не давали свободно дышать.

Почти каждое заседание ученого совета заканчивалось скандалом, словно ржавчина, отделы разъедала враждебность, медленно, но все яснее и четче до Грабковского доходило: съедят, не в этом году, так в будущем, но непременно съедят и не поперхнутся… Уже не раз и не два на собраниях начиналась перебранка относительно свободных и тайных демократических выборов директора. Номенклатурное назначение всем поперек горла.

Почувствовав вкус перестройки, сотрудники забыли о плановых темах, кинулись в критику авторитетов, на которые до сих пор дружно молились. Каждый считал: чем более авторитетного товарища он обольет грязью, тем лучше будет самому… Особенно старалась молодежь, которая, прикрываясь флагом перестройки и гласности, никого не боялась.

И вот уже – до чего докатились, подумать только! – нашелся в институте аспирант, который на теорию относительности замахнулся. Вот стоит, красавец, в кабинете перед столом Грабковского: высокий, очкастый, с жиденькой бородкой, худой как щепка, в латаных джинсиках и свитере двадцатирублевом, за душой ни копеечки, а все туда же – в новые гении метит… Стоит столбиком и все одно и то же твердит, от чего у Грабковского последние волосы поднимаются:

– Алесь Андреевич, я много у вас не прошу, а тем более – не требую. Если вы не хотите, чтобы я выступил с докладом на ученом совете, дайте мне возможность напечатать на нашем ротапринте мой критический очерк о теории относительности. Я все беру на себя.

Алесь Андреевич – человек хороший и осмотрительный, зла сознательно никому не делал, тем более не думал обижать молодого аспиранта. Но всему должна быть мера, вот что главное в этом мире…

– Братец ты мой, – по-отечески говорит Алесь Андреевич аспиранту и даже улыбается, стараясь заглянуть в его колючие глаза, – а ты представляешь, на что замахиваешься?.. Целые тома, целые библиотеки имеются по этой теме. Тысячи докторских, кандидатских защищено, и вот ты, как Пилип из Конопель, выскакиваешь со своей критикой теории относительности. Самого Эйнштейна замахнулся критиковать… Ты что думаешь, ежели сейчас перестройка, так все дозволено? И теорию относительности можно на свалку?..

– Алесь Андреевич, почему вы верите постулатам Эйнштейна, которые взяты черт знает откуда, и не верите мне, моим рассуждениям? Вы же меня даже выслушать не хотите, ни сегодня, ни на ученом совете…

– Ну-у, братец ты мой, – Алесь Андреевич закатывает глаза и разводит руками: – Ну ты и сравнил…

– А я вам и всем ученым хочу доказать и, заметьте, логически доказываю в своем критическом очерке, что постулаты постоянства скорости света для любых инерциальных систем – чушь собачья…

– А эксперименты, опыты? – спокойно переспрашивает Алесь Андреевич, заранее зная, что вот-вот он так прижмет аспиранта аргументами, что тот и не пикнет. И десятому закажет…

– Какие эксперименты? Какие опыты? – в свою очередь наседает на Грабковского настырный аспирант.

– Ну-у, эти, – неожиданно с ужасом Алесь Андреевич чувствует, что никак не может вспомнить ни одного конкретного опыта, который доказывал бы правильность теории относительности. Склероз, что ли, развивается?.. Последний год такое часто бывает: будто кто-то память отключает… Алесь Андреевич чувствует, как капельки пота выступили на лбу. – Это, как их… Ну, Майкельсона опыт…

– Так это же по эфирному ветру опыт, – радостно выкрикивает аспирант. Кажется, он на глазах тянется вверх. И что это за эффект такой: как только человек становится начальником над тобой, он почему-то кажется высоким… Аспирант снимает очки, жмурит правый глаз и подсказывает: – Вы, наверное, хотели сослаться на знаменитый эффект Доплера?

– Да, да, – радостно и даже благодарно восклицает Грабковский, – именно этот эффект я имею в виду. Он же, кстати, объясняет разбегание галактик.

– Да ничего он не объясняет. Это ведь тоже чушь собачья. Я берусь доказать суть этого эффекта проще. И безо всякой теории относительности. И, если на то пошло, не я один такой смелый в критике теории относительности.

– А кто же с тобой еще? – Алесь Андреевич смотрит на аспиранта не только настороженно, но и с ужасом: неужели и этот успел в институте или даже в академии новую неформальную группу создать?.. По опровержению постулатов теории относительности, а заодно и на авторитет самого Эйнштейна замахнулись…

Эти неформалы последний год не дают спокойной жизни ни городским властям, ни академическим. Неделю назад директору Института биологии пришлось грудью дверь института закрывать – как амбразуру дзота. Туда хотели прорваться неформалы, чтобы провести круглый стол с солидными академиками и доказать, что никаких критических минимальных доз радиоактивности нет, что даже минимальные дозы влияют на генетический код человека, равно как и всего живого. Заодно они и чернобыльские беды хотели обсудить. Директор Института биологии сейчас лежит в больнице, инфаркт, ибо после того дня неформалы по всему городу на него карикатуры поразвешивали, сталинистом и антиперестройщиком назвали… Если еще и этот аспирант неформалом станет, да, не приведи господь, не один, тогда следом за директором Института биологии и Грабковскому придется в больницу отправляться… Ему что – ему море по колено, терять нечего, кроме свитера и джинсов…

– А вот послушайте, что умные люди говорят, – с этими словами аспирант достает из кармана джинсов блокнотик, разворачивает его и, поправив на носу очки, читает:

«Вокруг теории относительности создалась особая атмосфера. Защищается она с необычайным упорством, а противники ее подвергаются всяческим нападкам, из чего можно понять, что разговор ведется не о деталях какой-то теории, а что здесь, в этой области, отражается классовая борьба, участники которой не понимают, что они в ней задействованы».

Прочитав пафосным голосом цитату, аспирант бросает сердитый и снисходительный взгляд на притихшего Грабковского, словно на побежденного классового врага. Помолчав, он продолжает:

– И еще зачитаю, чтобы вы не сомневались, что я – не один… «Все философы-идеалисты радуются, доказывая, что эта теория окончательно и бесповоротно опровергла материализм…» И еще я вам хочу дать информацию к размышлению, ежели этого мало. Вы хотя бы знаете, что американцы при подготовке к звездным войнам считают, что цэ плюс вэ – сверхсекретная информация? Кстати, опыты по радиолокации Венеры, которые проводились одновременно нами и американцами, как раз это и доказывают.

– Кто все это говорит? Чьи у тебя цитаты? Какие такие опыты?

– Темирязьев. Он что – для вас не авторитет? И опыты реальные. Я сам об этом читал.[3]3
  Цитаты аспиранта – я сам проверял – и в самом деле принадлежат Темирязьеву. Опыты по радиолокации Венеры, как мне стало известно, также реальные: получилась разбежка сигналов в радиотелескопах, расположенных в разных местах земного шара.


[Закрыть]

– Ты что мне хочешь сказать, братец ты мой: знаменитого парадокса близнецов[4]4
  Знаменитый парадокс близнецов, который вытекает из теории относительности. Если один из близнецов отправится в космическое путешествие с околосветовой скоростью, то для него время как бы замедлится, и он, вернувшись на Землю после путешествия, с удивлением заметит, что его брат постарел по сравнению с ним. Теоретически в принципе так можно прожить земные тысячелетия…


[Закрыть] нет и быть не может? – отчаянно допытывается Алесь Андреевич.

– Конечно, нет никакого парадокса… Это все чистейшей воды идеалистическая игра, рассчитанная на дураков.

После этих слов аспиранта оба они замолкают и неподвижно смотрят друг другу в глаза.

Вот тебе и на: аспирант, молоко на губах не обсохло, а уже дураком его считает… Докатились, дальше некуда. Сказал бы он такое года три назад…

Тяжело, ой, как тяжело смириться Алесю Андреевичу с тем, что нельзя заглянуть в бессмертие. А ведь до нынешнего дня хотя бы теоретически, но такая возможность была. Сконструировать мощную ракету, посадить в нее, например, Алеся Андреевича, а затем разогнать ее до околосветовой скорости, и глазом моргнуть не успеешь, как земные тысячелетия проскочишь…

И вот на тебе – на горе грязь – какой-то никому не известный аспирант надумал все это зачеркнуть, навсегда отобрать сладкую мечту вздумал. Да кто же тебе, братец ты мой, разрешит?..

И тут зазвонил телефон. Черненький. Тот, по которому высокое начальство звонит.

С началом перестройки Алесь Андреевич стал инстинктивно побаиваться телефонных звонков – ничего веселого и радостного они не приносили. Вот и на этот раз, услышав знакомое дз-ззз, Алесь Андреевич вздрогнул и покосился на черную трубку. Телефонная трубка, казалось, дрожала от звонка – пришлось брать ее в руку.

– Алесь Андреевич, – слышится в трубке знакомый баритон ученого секретаря академии Степанчука, – здесь меня журналисты заездили – даже дома покоя не дают. Напечатали, понимаешь, какой-то путаный антинаучный сенсационный материал в газете и заодно нас, ученых, прославили на весь мир. А сейчас, понимаешь, просят разобраться. Сами кашу заварили, а нам – расхлебывай… А ведь с началом перестройки они ничего с нами не согласовывают и не думают согласовывать – что хотят, что им вздумается, то и пишут. И – никакой ответственности, как с гуся вода. Грязью обольют, а ты – молчи и отмывайся.

– А что там за сенсация? – на всякий случай переспрашивает Грабковский, не ожидая, когда закончит монолог ученый секретарь.

– Да ты сам, возможно, о нем читал. Нынче об этом материале во всем городе гудят, проходу не дают. О березовском феномене слышал?

– Что-то слышал. Но это ведь – чистая мистификация. Помнишь, в этой же газете в первоапрельском номере напечатали на последней странице сообщение о том, что в Свислочь из цирка сбежали два крокодила-людоеда, одного, мол, поймали, а другой плавает и вечерами на берег выползает. После этого полгода весь город боялся в парк деток водить, к реке и близко никто не подходил. Им тираж нужно поднять, вот они и подсовывают сенсационных уток… Журналисты, что с них возьмешь, – когда среди них серьезные люди попадались… Щелкоперы… – Алесь Андреевич, как и многие технократы, довольно скептически смотрел на деятельность журналистов, литераторов, художников. За годы работы в институте Алесь Андреевич как-то постепенно пришел к выводу, что и без высокого искусства можно жить припевая. Ежели кого и уважал Алесь Андреевич, так это Штепселя и Тарапуньку, но и тех в последние годы что-то не слышно…

– Понимаешь, я тоже об этом думал. Но они клянутся, что это не розыгрыш. Не просто просят, а требуют дать научное объяснение.

– Братец ты мой, я тебя научу, что им сказать, – ласковым голосом отбивается Алесь Андреевич, ибо уже догадывается, чем окончится монолог Степанчука. – Ты им сочини такой письменный ответ: напиши на фирменном бланке, что проекты вечных двигателей, как известно, наша академия не рассматривает. И нечистую силу мы не можем изучать потому, что она не вписывается в рамки материалистического мировоззрения. Нам своих проблем под завязочку. Что ни день – новые подбрасывают. Я не знаю, как тебе, а мне и вздохнуть некогда, – Алесь Андреевич косится на аспиранта, который как столб стоит возле стола. Машет ему рукой – садись… – Здесь вот теорию относительности низвергают. Это, я тебе доложу, пострашнее, чем с нечистой силой сражаться.

– Хорошо, хорошо, но все же я прошу тебя, Алесь Андреевич, подошли пару сотрудников в Березово. Пускай взглянут на те фокусы да свое заключение сделают. Сам знаешь нынешнюю ситуацию с прессой. Дадим письменный ответ и – закроем дело. Они же и в партком телегу накатали… Что мне делать прикажешь? – судя по голосу, от Степанчука сегодня так просто не отбиться.

– Мне вон на бульбу некого посылать. Доктора наук каждую осень в борозды становятся, – на всякий случай Грабковский все еще пробовал выкрутиться, но ученый секретарь добивал и добивал его до конца:

– Что сделаешь, ежели жизнь такая наступила… И мне не легче, родимый. Вот перестройка закончится, тогда, возможно, и вздохнем по-человечески, тогда не до нечистой силы будет. А материальчик из газеты у меня в приемной будет лежать. Пускай твоя секретарша заберет…

Степанчук положил трубку, послышалось пи-пи-пи…

Грабковскому ничего не оставалось, как тоже положить трубку на рычажки. Он, тяжело вздохнув, снова взглянул на аспиранта, который так и не думал садиться. И тут мелькнуло, будто кто-то подсказал: «А что, если этого орла послать в Березово на расследование?» И сразу же кто-то грозным басом вице-президента предупредил: «Пошли, пошли… Будет тебе то же самое, что и директору Института биологии. Этот тебе точно нечистую силу найдет и в институт притащит. Вот тогда ты у меня как свои уши увидишь и пенсию-персоналку, и дачу за казенный счет… Ты у меня и до пенсии не досидишь, не сомневайся, голуба…»

– Давай, братец ты мой, мы с тобой на той неделе все до конца договорим. Только ты мне рукопись, главное, рукопись на стол положи. Здесь вот, – Грабковский кивает пальцем на пока молчаливую черную трубку телефона, – сам слышишь, какие проблемы словно из мешка сыплются. Плановые темы горят синим пламенем, а я людей на фокусы разные вынужден отрывать.

– Будет рукопись, Алесь Андреевич, обязательно принесу, – гарантирует повеселевший, обнадеженный аспирант и, даже не протянув руки на прощание, быстро выходит из кабинета.

«Наверное, сегодня же в конце дня он мне на стол этот критический очерк бухнет», – подумал Грабковский, глядя на прямую спину аспиранта. И сразу же тот невидимый умник, которого уже не раз приходилось слышать Грабковскому, снова подсказывает: «Рви ноги, быстрее на пенсию смывайся, коли пожить еще хочешь…»

Грабковский нажал кнопочку вызова. В кабинет вплывает секретарша – пожилая женщина, вместе с которой Грабковский работает много лет.

– Зина, – по-свойски, как жене, говорит Алесь Андреевич, – позови-ка заведующего первой лабораторией. И забери в приемной у Степанчука один материал.

– Хорошо, – говорит секретарша и, по-матерински взглянув в красное, вечно блестящее лицо Грабковского, добавляет: – Что-то неважно ты выглядишь, Саша? Не заболел?

– Тут и поболеть некогда. Наплодили гениев на свои головы – не знаешь, куда от них деваться. В могилу живьем загонят… Денечки покатились. А тебе что, веселее? – жалуется Грабковский единственному во всей академии человеку, которому он может довериться.