Текст книги "Дело о светящихся попрыгунчиках (СИ)"

Автор книги: Василий Щепетнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

4

Выйдя из подъезда особо одаренных артистов, он вместе с тезкой Он пошел к артистам обыкновенным – именно к ним относились Валентина Куксина и Ангелика Вайс.

Обыкновенные артисты жили шумно и тесно. Как и допрашивать?

А никак. Слушать, и больше ничего. Комната, где жили Валентина и Ангелика (а вместе с ними еще две артистки, а, может, и не артистки) в эти часы стала местом паломничества. Всякому обыкновенному артисту интересно было услышать высокохудожественное повествование о чрезвычайном происшествии. Сам по себе грабеж – случай заурядный, но вот электрические попрыгунчики, бриллианты, автомобиль делали его Событием, и Валентина с Ангеликой раз за разом пересказывали его желающим слушать. А желающих было немало.

– Антракт, – громко и четко сказал Арехин. – Уважаемые граждане, прошу очистить помещение. Сейчас с потерпевшими будет работать Московский уголовный сыск.

Зрители расходились неохотно. Как так – сыщики пришли, интересно, а – не увидишь ничего. Потом, конечно, Валечка и Алечка расскажут, так то потом…

Зато Валентина и Ангелика были в восторге: для них Событие продолжалось, и они оставались главными действующими лицами.

О случившемся они рассказывали с упоением. В рассказе было и Мрачное Предчувствие, и Жуткий Ветер, и Бездонное Черное Небо и еще много, много чего.

Арехин не перебивал, напротив, прилежно стенографировал.

Вопросы он начал задавать после того, как актрисы закончили свое повествование на том, как потрясенные случившимся они, наконец, добрались до Родного Очага.

– Нападавших, вы говорите, было двое?

– Двое. Или трое. Из автомобиля не разберешь, кто-то мог и прятаться. А когда вышли наружу – ветер, снег в лицо, а еще – страшно очень, не до счета.

– И они действительно были в саванах, светились, и вместо головы у каждого – голый череп?

– В саванах, не сомневайтесь. Шелковых саванах. Черепа самые натуральные, безносые, одни глазницы и рот. И светились, но несильно, как будто под саваном свеча горела.

– А у вас… У вас что-нибудь пропало? Драгоценности? Одежда?

– Мы девушки честные, откуда у нас драгоценности? И с мехами тоже как-то не густо. Вот, у Вали муфточка меховая, белочка, но ее попрыгунчики не взяли. Нет у нас ничего, потому и не взяли.

– И они – прыгали?

– А куда же они делись, если не упрыгали на пружинках? Вспышка была сильная, просто ослепительная, но потом-то они следы видели. Вернее, отсутствие следов.

– Вы сами обратили внимание на следы?

– Ну, вообще-то Матильда Даниловна указала. Мы были настолько потрясены, что сами бы никогда на такие пустяки не отвлеклись бы.

Арехин задал еще несколько приличествующих случаю вопросов, потом сложил блокнот и предложил девушкам проехать на место преступления.

– На авто? На извозчике?

– На лошадях, но не верхами, а в санях.

Четверть часа спустя они уже были на Большой Незнамовке. Снег падал скупо, путь был свободен вплоть до сугробов – тех самых, заставивших остановиться наркомовский автомобиль.

– Здесь, здесь, – подтвердили артистки. – Вот, рядом с деревом все и случилось.

Рядом с деревом…

Следы, разумеется, замело – снег, хоть и небольшой, все падал, а ветер гонял его по улицам.

Арехин посмотрел вверх, потом по сторонам. Магазин «Дамское счастье», закрытый после октябрьского переворота, высотой в четыре этажа. Напротив – доходный дом в пять этажей, но этажи эти были пожиже, так что крыши оказались на одном уровне.

– Благодарю вас за неоценимую помощь в проведении следственного эксперимента, – церемонно сказал он артисткам. – Сейчас вас отвезут домой.

– Мы… мы больше не нужны? – непритворно огорчились артистки.

– Вы можете понадобиться в самое ближайшее время, – ободрил их Арехин.

Извозчик гаркнул «Гей, залетные», и только снежная пыль из-под копыт полетела. Все-таки молодые артистки – порыв, вдохновение, стремительность. Или просто весят мало по молодости, худосочные, а лошади, напротив, упитанные, им пробежаться одна польза.

Арехин посмотрел вслед экипажу, потом перевел взгляд на дома. «Дамское счастье», пустое, холодное, не манило. Магазин, как водится, пограбили в революционные дни, владелец куда-то скрылся – не то в Париж, не то в могилевскую губернию, новые учреждения сюда пока не добрались – еще дворцы не все уплотнены. К лету, разве что…

Подумав, Арехин пошел к доходному дому. Дворник медленно, с достоинством расчищал дорожку – узенькую, запросто не разойтись. Тезка Он по-простому толкнул дворника в снег.

– Ты чо? – обиделся дворник, но не очень: маузер обиды не жалует.

– Работай лучше, вот чо. Самый последний буржуй лучше снег чистит, чем ты.

– А мы для этого и революцию делали, чтобы буржуи черную работу исполняли. Хватит, попили кровушки.

– Ты революцию делал? Правда? На каком фронте воевал? – бледнея, расстегнул кобуру тезка Он.

– Я… Я по возрасту негодный.

– А раз негодный – молчи лучше. Это сегодня я спокойный, а то бы…

Дворник заработал усерднее.

– Ты вот что… Вчера чего видел? Вечером, ночью?

– Ничего не видел, – угрюмо ответил дворник. – Глазная болезнь у меня, куриная слепота. Как вечер, ночь – будто в угольной яме и без свечи.

– А слышал?

– Да и не слышал ничего… такого. Обыкновенный шум. В каждой комнате по семье, все с утра до ночи промеж себя собачатся, да и с ночи до утра тоже… Ребятенки грудные, поносные, один заорет, все подхватывают, матеря кто баюкает, кто бьет, кто тоже орет… Что ж тут услышишь? Засрали дом, а я один разгребай, да? Уйду из дворников, как кончатся дрова, так и уйду… – пригрозил неведомо кому дворник. – Курьером в Уползаг.

– А с крыш вы снег счищаете, любезный?

– Прежде обязательно. А сейчас – дураков нет. Сверзишься еще, и вообще – ну, как кровлю попортишь, кто теперь починит? Нет, не старое время – крыши чистить.

– Ладно, тогда проводи туда.

– Куда?

– На крышу.

Дворник воткнул лопату в сугроб. Потом, подумав, вытащил – неровен час, утащат. Так с лопатой и шли по лестнице – разумеется, черной. Замок на чердак был вырван с мясом.

– Это они умеют, – заметил дворник. – Это не воду за собой сливать.

На чердаке было пусто – старый хлам разбили на дрова, нового накопить еще не успели. В углу на веревках сохло белье, совсем плохонькое.

– Все равно стащат, – усмехнулся дворник. – Ничем не брезгает народ. Третьего дня одна жиличка обосранные пеленки повесила, пусть, мол, просушатся – и те пропали.

Он подвел к другой дверце, выходящей на крышу, открыл. Открывалась дверь вовнутрь, и видно было – открывали ее недавно. Возможно, ночью. Потому что у входа был снег, а на крыше виднелись ямки следов.

– Ходят же, – неодобрительно сказал дворник, – а что ходят? Упадут, людям беспокойство – жилплощадь делить.

– А барьеры? – выглянул Арехин наружу. – Есть заградительные барьеры.

– Есть, – подтвердил дворник. – Только если кто захочет полетать, никакой барьер не удержит.

– Ну, я летать покамест не хочу, – сказал Арехин и осторожно зашагал по крыше. Снегу было чуть ниже колен, держал он прочно, солидно, но все равно Арехин шел с оглядкой, тихонько-тихонько. У кирпичной трубы остановился, поманил тезку Он.

Сашка шел поувереннее, кавалеристу крыши не страшны. Но у трубы остановился, как конь перед кикиморой.

– Это… Это что, Александр Александрович?

Труба была небрежно обвязана куском бельевой веревки, но то пустое. Главным было другое: к веревке были столь же небрежно привязана дамская сумочка.

– Судя по всему, похищенное. Арехин разрезал веревку вдруг появившимся швейцарским ножом Закрыта сумочка. Ну, ну.

Теперь – втрое осторожней против прежнего – он подошел к барьерчику. Да, тут только стреляться. До барьера на соседней крыше аккурат двадцать пять шагов. Французский стандарт.

– Хорошо, Александр, давайте спускаться, покуда не полетели. Всякое везение имеет обыкновение кончаться…

Дворник, предусмотрительно не отходивший от двери, спросил жадно:

– Нашли что?

– Чистить крыши нужно вовремя, голубчик, тогда удача к вам придет, – туманно ответил Арехин.

Как раз и экипаж подоспел. Они сели и прямиком – в МУС. Сашке не терпелось разглядеть находку, но он терпел. Арехин раскрыл сумочку. Ура! И ожерелье в нем, и серьги!

Тезка Аз положил сумочку на колени и, казалось, нисколько не радовался исходу дела. А почему? Всё-таки сумочка нашлась, уже хорошо. И как быстро! Вот товарищу наркому удача! И всему МУСу! Поддержали марку!

Арехин тем временем вздохнул тяжело, вздохнул и закрыл глаза. Задремал.

5

Недолго пришлось дремать, лошади резвые, дороги пустые, МУС, чай, не в Херсоне. Задумчивый, даже мрачный, прошел Арехин в кабинет.

– Товарищу Оболикшто доложить? – предложил тезка Он.

– О чем?

– О сумочке.

– Злоумышленники на свободе. Мотивы не выяснены. Подумаем немножко сначала, а доложить всегда успеется.

– Мне кажется, – Санька тщательно заучивал обороты, используемые тезкой Аз и добавлял вычитанное из тонких пинкертоновских выпусков. Получалось пока слабовато, но он был уверен – терпение породит умение. – Мне кажется, – повторил он, – что это дьявольски запутанное дело. Столько хлопот, таинственности, попрыгунчики какие-то, а в результате всё награбленное оставили на крыше ближайшего дома.

– Тонко подмечено. Насчет попрыгунчиков, это, конечно, цирк, балаган. Между домами натянули канат, с него спустили веревочную лестницу, по ней и поднялись. Ну, вспышка магния для ослепления, любой фокусник такое умеет. Или восточные шпионы – японские, китайские.

– А светятся отчего?

– Специальный красящий состав. Интересно другое – зачем им это нужно.

– Страху нагнать.

– Страху и наганом нагнать можно. Или ножом. Никакой лишней мороки.

– Наган теперь не редкость. Ты наган показал – тебе два в ответ, – не соглашался тезка Он. – А если кто светится, да с неба прыгает – жуть берет, шевельнуться трудно.

– Я понял вашу мысль, Александр. Вселить ужас.

– Ужас, страх, какая разница?

– Страх заставляет действовать – бежать или сопротивляться. От ужаса, как вы сами сказали, шевельнуться трудно. Но это тонкости, а за тонкостями порой леса не видишь. Вот вас, Александр, жуть бы взяла?

– Не знаю, я ведь их не видел.

– Но не заметно, чтобы наши потерпевшие пребывали в смятении, напротив – они взволнованы, но отнюдь не угнетены. Ужас, похоже, не коснулся их.

– И сережки у главной артистки тоже вынули, как бы не касаясь, – припомнил тезка Он.

– Престидижитация. Ловкость рук, проворство пальцев. Опять цирком пахнет. Но пускаться на ухищрения лишь для того, чтобы оставить похищенное на месте преступления, точнее – над местом преступления? – Арехин покачал головой, потом осторожно открыл дамскую сумочку. Аккуратно выложил на стол ожерелье, бриллиантовые серьги, флакончик духов, платочки, салфеточки, прочую дамскую дребедень, десяток николаевских империалов, завернутых колбаской в папиросную бумагу, маленький серебряный портсигарчик на шесть папирос (осталось их, папирос, только три), золотая кондомница с двумя французскими презервативами, блокнотик, карандаш…

Никаких рубинов не обнаружилось.

– Вот так, – сказал он, складывая вещи обратно в сумочку. – Нашлось похищенное. В смысле – определилось. Еще точнее – теперь мы знаем, что именно похитители хотели получить – и получили.

– Так ведь… Бриллианты!

– Бриллианты они взяли, как говорят в определенных кругах, «до кучи». Ценности же для них ни ожерелье, ни серьги не представляли никакой.

– Как же? Они, поди, дорогие.

– Очень дорогие. Если продавать не спеша, на ценителя, лучше всего в Америке, можно выручить хорошее состояние.

– А на хлеб – сколько ж это будет?

– Специалист не один корабль приведет из тех же Северо-Американских Соединенных Штатов. А на толкучке – каравай выручить за камешек, если не прибьют. Странные нынче времена…

– И такое богатство – бросили?

– Не просто бросили, а аккуратно привязали на заметном месте веревочкой, чтобы не потерялись. Догадывались, что будут искать.

– На крыше – да искать?

– Мы же искали.

– Но зачем? Зачем они это сделали?

– Похитителям не нужны были бриллианты. А вот рубины – нужны. Они, оставив бриллианты, четко на это указали.

– Значит похитители – страшно богатые люди, если бросаются бриллиантами?

– Возможно. Или просто некорыстны. Или считают себя вправе владеть рубинами, но не бриллиантами. Или они просто не люди.

– Не люди? Черти, что ли?

– Это всего лишь возможность.

– Но если им были нужны те… рубины, да? То почему они просто не взяли их, да и все? А то бери бриллианты, привязывай на крыше, вообще – суета лишняя?

– Очевидно, похитители хотели, чтобы их считали обыкновенными грабителями – несколько часов.

– Обыкновенные не светятся и с неба не падают, – резонно заметил Сашка.

– Согласен. Они хотели, чтобы их считали пусть необыкновенными, но грабителями.

– А кто ж они еще?

– Не знаю. Только думаю, что поймать их можно было по горячему следу, в считанные часы. И часы те – ушли…

– Убежали они, что ли, грабители?

– Очень возможно.

– Догоним!

– Да уж… – Арехин достал из внутреннего кармана бумажник, раскрыл его, достал небольшой листок.

– Вчера был у приятеля, тот сотрудничает в газете «Известия». К ним в редакцию пришло письмо с просьбой опубликовать объявление. Бесплатных объявлений от частных лиц газета не принимает, но текст показался странным. Приятель сохранил его, а я выпросил у приятеля.

Тезка Он взялся за листок деликатно, двумя пальцами.

Текст был отпечатан на «ремингтоне», четко, сочно:

«Всем, кого это касается: Инженер Оленев утром в эту пятницу перемещается на Марс. Может взять письма, попутный груз – до двух пудов. Обращаться до 19 часов четверга по адресу улица Новых Революционеров (бывшая Жбановская), дом 11, квартира 28, спросить Гроцкого Давида Иосифовича».

– Сегодня как раз пятница, – заметил тезка Он.

– Но уже не утро. Я, признаться, счел это объявление шуткой, да и сейчас считаю, однако… – Арехин минуту колебался. Тезка Он деликатно молчал. – Однако наличие пары рубинов смущает меня. Дело в том, что еще в тринадцатом году два рубина были похищены у Ольги Александровны Романовой, сестры императора Николая Второго и жены принца Петра Ольденбургского. История огласки не получила, но поговаривали: камни эти якобы играли большую роль в каких-то таинственных делах двух принцев – Ольденбургского-старшего, Александра Петровича, и Ольденбургского-младшего, Петра Александровича, царского шурина. Оба они увлекались чернокнижием, и рубины помогали вызывать демонов, а уж демоны исполняли желания принцев.

– Но… Но ведь демоны – те же черти, поповская выдумка.

– Так-то оно так, выдумка, только бывало, принц Петр в среду утром хлопочет в своем рамонском имении – принцы и принцессы свеклу сахарную разводили, на своем же сахарном заводе вырабатывали сахар, да еще конфетной фабрикой занимались, большие сладкоежки, – а вечером его видят в Париже или Берлине, за тысячи верст от дома.

– Что ж, его в этот Берлин черти носили? Вы в это верите, Александр Александрович?

– Черти, демоны, машина перемещений. Или врали те, кто видел. Или видели, но не принца, а похожего на него человека. Но рубины украли. Принцы из Англии сыщиков выписали, чтобы вернуть драгоценности, но вернули, нет – неведомо. Английские сыщики умеют хранить тайны (подробнее об этом – в повести «Лето сухих Гроз»).

– Какие-то камушки… Буржуазные предрассудки. А Марс – это где? В какой губернии?

– Полагаю, имеется в виду планета Марс. Небесное тело.

Тезка Он посмотрел на Арехина с укоризной – не стыдно чепуху городить? Посмотрел без укоризны. Посмотрел внимательно – похоже, всерьез говорит тезка Аз.

– И далеко он, Марс?

– Много дальше Луны.

– Как же туда попасть? Два камушка помогут? Вы в это верите?

– Это не вопрос веры, Александр, это вопрос знания. Признаюсь, мне совершенно непонятно, как рубины помогают осуществить подобное перемещение. Но я не специалист в этом вопросе. Здравый смысл подсказывает, что Марс – это код, условность, пишут Марс, подразумевают Киев, Берлин, любое место, известное посвященным и тайное для остальных. А еще у нас в России есть деревеньки с таким названием. Что деревеньки, в Воронежской губернии хутор Марс есть.

– Так ведь это… – осенило Сашку, – так ведь это контра заговор плетет! Белогвардейщина! На глазах у всех нагличает.

– Сомневаюсь. Во-первых, объявления давать в газету – перебор, у заговорщиков имеются другие способы оповещения. А во-вторых, не станут враги большевистского режима бриллиантами разбрасываться. На ожерелье полк вооружить, обмундировать и год содержать можно.

Полк Сашку убедил. Действительно, какой беляк упустит такое?

– Тогда я совсем ничего не понимаю, – признался Сашка.

– Я тоже. Но все-таки навестить упомянутого Гроцкого Давида Иосифовича стоит, пусть срок истек и инженер Оленев переместился. А вдруг и не переместился?

– Эх, кабы вчера…

– Вчера, Александр, я ничего не знал о похищении рубинов.

– Да я не в упрек. Просто интересно ведь! Человек на Марс собирается!

– Тут вы правы. Интересно. К сожалению, неотложные дела не отпускали меня до глубокой ночи.

6

Неотложные дела… Сашка знал от товарища Оболикшто: тезку Аз вчера пригласили в газету «Известия», где собрались большие люди, поговаривают, даже вожди. А товарища Оболикшто не пригласили. Он, похоже, расстроился, и потому нервничал, курил, ополовинил бутылку с орлами (внутри было все то же стекломой «Зазеркалье», но казенный полуштоф «давал шик»). Когда давеча Сашка уходил на ночевку к себе, в общежитие имени Чернышевского, товарищ Оболикшто только кивнул хмуро, мол, катись, все равно сейчас толку от тебя никакого.

Но любопытствовать, что за дела такие неотложные, Сашка не стал. Тезка Аз насквозь видит, подумает – наушник. Ещё осерчает. Прогонит. А ему с тезкой работать интересно. Вот и сейчас – принцы, рубины, Марс. Бриллианты нашли, а тезке мало, он до сути докопаться хочет.

Поэтому и поехали они навещать того, о ком в объявлении написано: Гроцкого Давида Иосифовича.

Ехать пришлось не сколько долго, сколько запутанно: улицу Новых Революционеров и даже Жбановскую знали мало. Это не Охотный ряд, не Тверская, не Арбат. Тихонькая улочка, неприметная. И селились на ней люди неприметные – чиновники не выше надворного советника, майорские вдовы, старые девы со скромным, но независимым капиталом, казенные юристы и врачи без хорошей практики. Дома в два, редко – три этажа, много деревьев, так что летом тут, поди, благодать.

Номер дому присвоили, а табличку повесить пока не успели. Или содрал кто из озорства. Но нашли и дом – не по номеру, а по жильцу.

– Гроцкий? Свинцовый жид? Кто ж его не знает! – сказал дворник ближайшего дома и подробно описал, как того найти.

– Почему свинцовый? – не удержался Орехин.

– Больно свинец любит. Особенно старый, водопроводный или церковный.

– Церковный?

– Ну, золотые купола, они только с виду золотые. На самом деле свинцовые, а золота там на один плевок. И вот если – еще при царе, значит, – церковь ремонтирует, он старую кровлю скупал, и давал хорошие деньги.

– Ради позолоты?

– Он платил дороже. Много дороже. Безвыгодное дело.

Получив эти ценные сведения, они поехали уже наверное, и вскоре стучались в дверь квартиры двадцать восемь. Сначала хотели позвонить (химическим карандашом было выведено: «Бухоновым – один зв., Петровым – два зв., Шереметьевым – три зв., Бурмашевым – четыре зв., Ончуткиным – пять зв, Гроцкому – шесть зв.» но электрический звонок не работал. Может и сломал кто, осатанев считать звонки. Или истощился гальванический элемент. Или его променяли на полстакана крупы, этот самый элемент.

Арехин постучал. Не шесть раз, а дважды. Спустя полминуты дверь отворилась.

– Давид Иосифович?

– Чему обязан?

– Я по объявлению. Насчет инженера Оленева.

– Опоздали, молодой человек, опоздали. Теперь он далеко, инженер Оленев.

– Очень далеко?

– Да уж порядочно. Желаете пройти в мои апартаменты?

– Если зовете…

Апартаменты Гроцкого состояли из крохотной, но отдельной комнаты. Ведя к ней, Давид Иосифович указывал на закрытые двери: здесь была моя столовая, сейчас живут Петровы, там – библиотека, пристанище Ончуткиных, в спальню вселились Шереметьевы, знаете, совсем странные Шереметьевы, из тульских крестьян…

Арехин слушал желчные разъяснения Гроцкого, и чувствовал, что Давид Иосифович веселится. Играется. Изображает брюзгу, недовольного бывшего. А на самом деле… Кто его знает, что на самом деле в голове у другого человека.

В каморке бывшего владельца многокомнатной квартиры стояла походная кровать, стул, маленький столик, этажерка с десятком книг и платяной шкап.

– Присаживайтесь, – Гроцкий указал Арехину на стул. – Вы гость, а гостю самое лучшее.

Стул был хороший, крепкий, без подвоха.

– Прежде их, стульев, была у меня дюжина, то есть было-то больше, но именно таких – дюжина, – продолжал пояснять Гроцкий. – Но решили, что нынче для одного еврея двенадцать стульев – излишество.

– А разве нет? – простодушно спросил Орехин.

– Как сказать. Вот гостей у меня двое, да я третий… А бывало…

– Мы не надолго, – успокоил Арехин.

– Разве что не надолго, – вздохнул Гроцкий.

– Инженер Оленев… Вы его хорошо знаете?

– Шапочно. Как-то мы с ним схлестнулись из-за десяти пудов свинца. Преотличнейший был свинец, кремлевского водопровода. Еще Иоанн Васильевич пил водицу из тех труб. Да… Тогда и познакомились.

– Где он живет, инженер Оленев?

– У него маленькое именьице под Тулой. Было. В нем и жил. В Москве Оленев случался наездами, останавливался исключительно в «Лувре», но еще снимал где-то помещение под мастерскую. Где – не знаю. Сам он шутил, что место сие священно для каждого ученого человека. Шутки я не понял.

– А в последний свой приезд? Сейчас? В «Лувре» становиться ему было бы мудрено…

– Он говорил, что встретил знакомого на краю земли, там и приютили. Тоже шутил. Или просто не хотел говорить.

– А ваш адрес он дал – зачем?

– На край земли адресовать как-то неудобно.

– И много ль людей пришло по объявлению?

– Я обязан отвечать?

– Полагаю, обязаны.

– Чека?

– Московский уголовный сыск.

– Уголовный? Простите, не могу понять, что уголовного в том, чтобы переместить из Москвы на Марс письмо или посылочку. Впрочем, это отвлеченные суждения. Отвечаю: поскольку объявление опубликовано не было, не было и обратившихся по объявлению людей. Вы – первые.

– Хорошо. Тогда второй вопрос: а не по объявлению люди приходили? По поводу Оленева?

Гроцкий, не задумываясь, ответил:

– Приходили. Передали два пакета. По фунту каждый. Что было внутри – понятия не имею. Передал Оленеву вчера вечером.

– Значит, вы его видели – вчера вечером, – заключил Арехин.

– Разумеется, – согласился Гроцкий. – Он зашел, забрал пакеты, сказал, что у него остались кое-какие дела и ушел – за час до полуночи. Больше я его не видел.

– Отчего же вы уверены, что он далеко?

Гроцкий покачал головой.

– Я не уверен. Я только предполагаю.

– Вы считаете, что Оленев действительно мог переместиться на Марс?

– Не знаю. Аэропланы, газы, радио… Почему бы и не Марс? Удивительно, но мало ли удивительных событий происходит вокруг?

– Спорить не буду. Но скажите, каков он из себя Оленев?

– Обыкновенный… На полвершка выше вас, пожалуй. Худой. Блондин. Глаза голубые. В последний раз я видел его в офицерской форме, без погон.

– А особые приметы? То, что выделило бы его из толпы?

– Из сегодняшней толпы? – уточнил Гроцкий.

– Толпа всегда толпа.

– Здесь можно поспорить, но… Внешне – ничем, пожалуй. Разве что взгляд у него прежний. Взгляд уверенного, спокойного человека.

Арехин, записывающий в блокнот опрос Гроцкого, записал и эти слова. Потом блокнот закрыл, карандаш уложил в футляр, и все богатство спрятал во внутренний карман пальто, посмотрел внимательно на Гроцкого.

– Позвольте поблагодарить вас за содействие.

– Рад, если сумел помочь вам, хотя, право, но знаю, чем.

Гроцкий хотел проводить гостей до порога, но Арехин остановил хозяина:

– Мы еще не уходим.

– Хотите опросить других жильцов?

– Именно. Вдруг чего и скажут.

Но другие жильцы надежд не оправдали. Одних не было дома, другие были, но ничего не знали, и знать не хотели, третьи хотели, но все-таки не знали. Одна Екатерина Шереметьева, пяти лет от роду, сказала, что от ночного дяди пахло ветром, но каким ветром, уточнить затруднилась. Ищи ветра в поле!

А искать нужно.

Арехин, однако, в поле не спешил. Зачем в поле, когда есть куда более точный адрес: на краю земли.

Так он и сказал тезке Он.

– Но это ж далеко, – ответил Орехин.

– Как считать. Край земли – он же начало, не так ли?

– Не знаю.

– Давайте допустим, что так. Значит, нам нужно туда, где земля начинается.

– Начинается, кончается – все рано, это слишком далеко.

– Нет, отнюдь, Александр. Мой гувернер мистер Харрис учил меня в детстве патриотическому стишку:

 
Каждый знает, что земля
Начинается с Кремля
Ну, а если и не знает,
Так узнает от меня.
 

– Я без этих… гувернеров рос, – ответил Орехин. – Драть драли, а стихам не учили. Потому про Кремль сказать ничего не могу.

– А говорить и не нужно. Просто поедем, да посмотрим.

– В Кремль?

– Именно. Только не сразу. Анатолия Васильевича сначала нужно подготовить.

– Анатолия Васильевича?

– Наркома Луначарского.

Путь к Луначарскому лежал через МУС.

Арехин доложил товарищу Оболикшто о предпринятых шагах.

Весть о находке бриллиантов обрадовала начальника. «Согнала грусть с высокого чела жужжащая над розою пчела» – пришел на ум очередной стишок гувернера.

Оболикшто начал звонить в Кремль, и спустя четверть часа уже разговаривал с наркомом просвещения.

– Да, Анатолий Васильевич. Отыскали, Анатолий Васильевич – ожерелье и сережки. Конечно, орлы, Анатолий Васильевич. Да-да, наилучших, Анатолий Васильевич. Именно он, Анатолий Васильевич. Прямо сейчас и привезу, Анатолий Васильевич. Ему поручить? Так точно, Анатолий Васильевич. Передать трубку? Слушаюсь, Анатолий Васильевич, – он протянул трубку Арехину.

Тот не говорил, только слушал, потом молча повесил трубку.

Разговор закончился, но товарищ Оболикшто еще минут пять смотрел на телефонный аппарат, словно ждал – сейчас с ним опять будет говорить Кремль.

Не дождался.

– Вам велено, – сказал он, стараясь удержать досаду, – лично доставить товарищу наркому найденный вещи. Под вашу полную ответственность.

– Лично, так лично. На квартиру?

– Вы сами разберетесь, на квартиру ли, в наркомат или еще куда. Главное – передать только товарищу Луначарскому и никому более. Понятно?

– Понятно, что ж непонятного…

А вот Орехину было непонятно. Видно же – от радости перешел вдруг товарищ Оболикшто к печали. Почему? Неужели только потому, что в Кремль пригласили их, а не его? Не может быть. Товарищ Оболикшто большевик настоящий, с двенадцатого года, он сам об этом не раз говорил. Такому наркомовская ласка не нужна.

Или нужна?

Но в Кремль попасть хотелось очень. Он уже однажды чуть было не попал, да беляки напали посреди улицы. Ничего, положили белую сволочь на ту же улицу.