355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Аксенов » Цапля » Текст книги (страница 1)
Цапля
  • Текст добавлен: 7 сентября 2016, 00:17

Текст книги "Цапля"


Автор книги: Василий Аксенов


Жанр:

   

Драматургия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

LITRU.RU - Электронная Библиотека Название книги: Цапля Автор(ы): Аксенов Василий Павлович Жанр: Драматургия Адрес книги: http://www.litru.ru/?book=1001&description=1 Аннотация: В сборник включены две много лет неиздававшиеся пьесы Аксенова – "Всегда в продаже" и "Цапля". --------------------------------------------- Василий Аксенов Цапля Комедия с антрактами и рифмованной прозой Посвящается друзьям участникам альманаха M ЕТРОПОЛЬ 1. Не ждали Средь мирозданья, как инсект, полз «жигулек» в шоссейном гаме. В нем ехал молодой субъект, международник Моногамов, сорокалетний мотылек, юнец с большим партийным стажем. В свой край родной на месяцок он завернул. Обескуражен он был избытком простоты и недостатками асфальта и тем, что городок Хвосты так не похож: на остров Мальта. Он ехал из Москвы в Литву, смиряя резвость «жигуленка», вздыхал на пыльную листву и вспоминал жену с ребенком. С воспоминаньями в разлад рычала Минская дорога, бесшумный чиркал звездопад, и в унисон росла тревога. Иван Владленыч был непрост, хотя в анкете безупречен. Скромнейший ум и средний рост, благопристойность тихой речи вне подозрений, ясен он, но вот беда, судите сами, он был с рожденья наделен необычайными глазами незаурядной синевы и нестандартного размера. На глыбах сталинской Москвы в семье большого офицера росло глазастое дитя. Питомец будущий ВИЯКа среди чугунного литья вдруг видел влажной сути знаки и задавал себе вопрос: случайна ль жизнь средь химий диких? Меж тем он полностью возрос, освоил множество языков, женился, родину любя, служа стране, ребенка сделал, возрос, как стебель от стебля, и вскоре отбыл за пределы одной шестой туда, туда, к пяти другим шестым, туманным, где есть другие города, но нет Москвы и Магадана. Как водится, родных берез он не забыл в фальшивом блеске и все, что следует, пронес на службе у мадам ЮНЕСКО. Однако вес родных погон с годами забывают плечи. Сегодня джунгли видит он, а завтра созерцает глетчер. У Сакса с Пятой Авеню он покупает чемоданы, у Чао-Дзы берет меню, у Сен-Лорана кардиганы… Года проходят. Ы и Ща все реже посещают разум, у нашего товарища слабеет классовый созназм. И вот теперь на «Жигулях» корячась по ночной Сморгони, он удивляется впотьмах отличием от калифорний. Как много выиграл «Фиат», переменив свое названье! Вот в самом деле –  что за фарт! Ведь множественное окончанье у «Жигулей» куда сильней пистонов пожилого фата, и общность наших жигулей бьет себялюбие фиата. Какой же русский, спросим мы, не любит жигулей с похмелья? Какие жигули из тьмы в разгаре классовых веселий, от Пугачева от Емели, какие жигули летели над нашей тихой стороной! Вздохнешь невольно над строкой… Всем жиголо, блядям Европы, не по зубам простая суть –  у нас своя большая опыт, нам жигули проложат путь в эпоху новых скоростей, но не хватает запчастей. Меж тем в пансионате «Швейник» на берегу остзейских вод его не ждут ни кот, ни веник, жена и та его не ждет. Мятежный край чухны и жмуди отнюдь-отнюдь его не ждет, не ждут ответственные люди, да и простой народ не ждет. Быть может, будет бал в курзале, когда в толпе, вошедшей в раж, с картины Репина «Не ждали» сойдет заезжий персонаж. Среди лесов, его не ждущих, не ждет его ни волк, ни крот; не ждет ни пьющий, ни жующий; быть может, только Цапля ждет… Ведь сотни лет ждала здесь принца болотная сия жар-птица. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ИВАН МОНОГАМОВ, международник, слегка уже описанный выше сорокалетний юнец. Несет в своем облике и поведении признаки долгого пребывания за границей и некоторые особенности личной психоструктуры. Огромные, размером с солнечные очки, ярко-синие глаза. Личность, словом, несколько странная, выказывающая временами полную принадлежность к своему сословию, временами ужасный с ним разлад. СТЕПАНИДА, его жена, является крупным женским общественником, хотя и не показана в этой своей деятельности по причине пребывания на курорте. В первом акте это вневозрастная худощавая, с твердым легким шагом кобыленка. Некоторые признаки задорца по принципу «не-спи-вставай-кудрявая». В дальнейшем распухает прямо на глазах у зрителей: груди, ягодицы и живот превращаются в объемистые шары, и вместе с этим в облике обнаруживаются черты мрачного величия. БОБ, их сын, прыгун в высоту, подобно всем его товарищам по профессии, дитя очень нервное и сосредоточенное на одной идее – прыгнуть выше. Замкнут, общается с окружающими только по делу, постоянно пружинит ноги, что-то подсчитывает, «ловит темп», иногда делает махи то левой, то правой. В пансионате «Швейник» проводит короткий перерыв между ответственными стартами. ФИЛИПП ГРИГОРЬЕВИЧ КАМПАНЕЕЦ, директор пансионата «Швейник». Полнокровный жизнерадостный мужчина за шестьдесят, сторонник реалистического подхода к действительности. За плечами, фигурально говоря, «Орел и Каховка», но это не означает, что сейчас якоря уже брошены в тихой пристани. Постоянно на телефоне. Постоянная связь с важными промышленными центрами страны. Можно было бы дать Ф. Г. К. звание «короля бытовой химии», если бы это не звучало слишком иронически. В осанке персонажа и впрямь есть что-то королевское, только иногда глазки начинают блудливо бегать, да рот изредка открывается и видно, как внутри полости язык производит мощную очистительную работу. ЛАЙМА, РОЗА, КЛАВДИЯ, дочери Кампанейца от разных браков. Всем трем по тридцать лет с разницей в несколько дней. Пристроены папашей на различные должности в пансионате (Лайма – кастелянша, Роза – культработник, Клавдия – диетсестра, плюс каждой еще полставки по пищеблоку), но главное для сестер – поиски оправдания своего существования. Огромная неудовлетворенность, тяга к чему-то светлому, чистому сближает их, может быть, больше, чем сомнительное родство. Лайма, крупная блондинка, склонная к рассудительности, пытается внести нечто рациональное в нравственные поиски. Роза, напротив, стройная брюнеточка с вечной сигаретой в углу рта, агрессивно мечтательна, вызывающе аристократична духом. Клавдия, несколько опустившееся, растрепанное существо неопределенной масти с дерзкими манерами, что называется «сама непосредственность». Общее для сестер – состояние сильной недодоенности. ЛЕША-СТОРОЖ, подозрительная фигура лет под сорок. Все в нем вызывает недоверие: фирменные джинсы на подтяжках, длинные волосы, борода, монокль. Еще более подозрительны простонародная речь и русофильские мотивы. Самое сомнительное – сушка грибов, чем он занимается постоянно, увлеченно и деловито. ЛЕША-ШВЕЙНИК, кристально чистый трудящийся с путевкой. Единственный отдыхающий на законных основаниях. Улыбчивый, очень удовлетворенный своими правами и обязанностями. Подчеркнуто отстранен от нервного сюжета. В общем, еще более подозрителен. ЦИНТИЯ и КЛАРЕНС ГАННЕРГЕЙТЫ, старики-хуторяне, быть может, последние представители обанкротившейся в Прибалтике системы изолированных хозяйств. Являются из леса и в первые минуты после появления кажутся ожившими лесными кочерыгами, замшелыми и нелепыми. Потом, правда, в них появляется огонек. В воздухе начинает попахивать серой. ЦАПЛЯ, представитель вымирающего вида пернатых, швея комбината «Красная Рута». Действие развивается, происходит и замирает в наши дни вблизи от нашей западной границы в одном из наших профсоюзных пансионатов, предназначенных для отдыха наших трудящихся. Пансионат называется «Швейник». Это двухэтажный дом с мансардами, чудо комфорта среди местного захолустья. Он стоит на изумрудно-зеленой равнине, отлого уходящей к гребешкам дюн и встающему за ними открытому морю. По краям равнины поодиночке и композиционными группами расположены огромные европейские деревья, каштаны. Купы их создают настроение заброшенной усадьбы, былого великолепия, хотя никакой усадьбы здесь не было, как не было и великолепия, а была здесь в течение всей истории, во все века иностранного владычества и в короткие годы независимости одна лишь глухомань, ныне благодаря недалеким индустриям только усугубившаяся. С юга к равнине подходят поросшие дремучим хвойным лесом холмы. Меж холмами озерца, болота, бочаги, потайная животная жизнь, охраняемая государством, – заказник. Через лес протекает худосочная ниточка заштатного шоссе. Где-то в сравнительной близости находится комбинат и городок, но сюда звуки этой промышленно-захолустной жизни почти не доносятся. Местечко в самом деле выбрано Кампанейцем для оккупации совсем неплохое, тем более что и сезон удался: в течение всей нашей истории будут яркие солнечные сияния, полнолуния и сполохи. Зрелый июль. AKT I Открытая веранда пансионата. Плетеная мебель, как в старых дачных пьесах. Однако с толку нас не собьешь: рядом со старинным клавесином (вещью в этой пьесе почти бессмысленной) располагается телевизор на ножках, две лестницы, ведущие на второй этаж, выполнены в современном дизайне, а присобаченная к столбу стенгазета «За здоровый отдых» или что-то в этом роде ясно говорит, что мы не в декадентской усадьбе, а в оздоровительном учреждении. Кроме двух лестниц наверх в комнаты, у веранды этой есть и два спуска во внешнюю среду, один отклоняет нас к морю, другой отклоняет нас к лесу. Жужжит пылесос. По сцене со шлангом в руке передвигается Леша-сторож. Он притворяется, что пылесосит веранду, на самом же деле все как-то пытливо заглядывает в разные места: то вдаль из-под ладошки, то в телевизор сквозь пальцы, то в зал направляет какое-то свое стеклышко сродни моноклю. Вечереет. Краски заката. ЛЕША-СТОРОЖ. Нет пыли, милостивые государи, престраннейшее отсутствие пыли. Экий перекос: есть пылесос, нет пыли… (Останавливается в раздумье, спохватывается и начинает ерничать то ли перед самим собой, то ли перед зрительным залом.) Гармония есть полнота жизни, но если жизнь полна, то в ней должен быть изъян. Отсутствие изъяна – это неполнота жизни. Отсутствие пыли – это изъян. Присутствие изъяна – это дыра, нарушение гармонии, грядущая пустота. Вот она – тупиковая логика! Если уж мы, сторожа, постоянно с этим сталкиваемся, то что говорить о политиках… На веранду со стороны леса поднимаются старики-хуторяне Цинтия и Кларенс Ганнергейты, оба в резиновых сапогах и фуфайках домашней вязки, но на плечах у Цинтии траченная молью чернобурка с оскаленной мордочкой, а на голове у Кларенса фетровая шляпа с широкой лентой, крик моды 30-х. ЛЕША-СТОРОЖ (сразу же заметил стариков, но виду не подал, зато изменился разительным образом – закосолапил по-скобарски, заговорил по-простонародному и явно фальшиво, то с малороссийским акцентом, то «пскопской» скороговорочкой, то с волжским оканьем). Пыли тута нема в эттой Фуфляндии, значитца непорядок. Эх, где ж ты пропала, пыльца-то-пылища наша рассейская? Влага, влага, крантики ржавеють, отдыхающие гриппують, а усе почему – пыли нема. Знамо – уся душа ушла из фуфляндских болот. Души тут нема. Грибов вот навалом, а души нема… Старики, застенчиво хихикая, вносят на веранду большие корзины с грибами. КЛАРЕНС. Грибы есть сегодня мало опять, господин сторож. Такая экзистанция. ЛЕША-СТОРОЖ. А, это вы, чертяки лесные! Явились, опять же, не запылились. ЦИНТИЯ. Лаба диена, господин сторож. Гут абенд. Эври-синг из окей? ЛЕША-СТОРОЖ. Акей, сказал старик Мокей. (Заглядывает в корзину.) Эва, грибов-то! Косой, что ль, их убираешь, Кларенс? КЛАРЕНС. Это есть только Цинтия иметь особый глаз для эксплорация. (Целует подругу в щеку.) ЛЕША-СТОРОЖ. Небось, белые-то только сверху, а под низ мухоморов навалили? ЦИНТИЯ. Нике мухоморас. Це есть добже. Боровикас. Не-рай. Хоррошоу. КЛАРЕНС. Драй рубло, господин сторож. ЛЕША-СТОРОЖ. Дерете, черти! (Схватив корзины, взлетает по лестнице и исчезает.) На второй лестнице появляется Боб, высоченный юноша в тренировочном костюме «Адидас». Медленно спускается, пружиня ноги, расправляя плечевой пояс, подкручивая торс. Леша-сторож появляется снова уже без корзин. ЛЕША-СТОРОЖ. Цинтия, сон вчерась видела какой? ЦИНТИЯ. Иа, бардзо фантастичный. ЛЕША-СТОРОЖ (жадно). Валяй, трави! (Бобу.) У ентой бабки снов на цельную киностудию. БОБ (снисходительно). Ну-ну. ЦИНТИЯ. Все нашиналь, как в синем! Биг бенд, иллю-минасьон, фокстрот. Этот был большой и весь белый. Имель огромный нос и белый уси – мусташи. Он резал свой носом свои уси. ЛЕША-СТОРОЖ (вздрагивает). Чаво мелешь? ЦИНТИЯ. Его всякий звал Мажестик. БОБ. Ну, лайнер, ясно. КЛАРЕНС. Три гросс трубы! Я видел теж! ЦИНТИЯ (невероятно оживленная, хихикая и обмахиваясь воображаемым веером, прохаживается по веранде). Они имель бытность быть и пароход, и мужчина, и мой кот. Я быль так же и сам сама, и он, олсоу. КЛАРЕНС. Вспоминаль! Три трубы, зубы, он имель хохо-тальство и вэ-ли-ко-лэп-ный костюм. ЦИНТИЯ. Я открываль у него третий ящик живота и там имель Нью-Йорк, где гулял с ним, как с папа. Я надеваль, как руссише фольк постояльно говоришь, воздуха. ЛЕША-СТОРОЖ (слегка испуган). Русские, мамаша, так не говорят. БОБ. Спокойно, Леха. Это прямой перевод с английского. Пут он эарс – означает «важничать». (Цинтии.) Значит, все в общем обошлось благополучно? Все в порядке, мадам? ЦИНТИЯ. Колоссаль! Манифик! БОБ. Ну, вот и отлично. (Леше-сторожу.) Держи секундомер, Леха. Замеришь мне рывки. Вдвоем они проходят по веранде и спускаются в сторону моря. КЛАРЕНС (вслед). Драй рублике, repp сторож, посмею напомнить. ЛЕША-СТОРОЖ. Не нахальничай, Кларенс. Обождать могешь? (Скрывается.) Старики Ганнергейты смиренно усаживаются в уголке, смотрят телевизор и беззвучно хихикают. По правой лестнице спускается Лайма, смотрит в сторону моря и вдруг замирает, прижав руки к груди. ЛАЙМА. Как он бежит! Какие рывки! Дух захватывает! По левой лестнице скатывается Клавдия. За ней будто принцесса с сигаретой шествует Роза. КЛАВДИЯ (Розе). Ты мне своего не навязывай! РОЗА. Никто тебе ничего не навязывает, кому ты нужна. Сестры начинают накрывать к ужину большой овальный стол в центре веранды. РОЗА. Любопытно, куда пропала одна банка шведской ветчины, из тех, что вчера привез отец? КЛАВДИЯ (вспыхнув). А тебе что? РОЗА. Просто любопытно. Интересна сама техника похищения. Ведь это же не то, чтобы на ходу пожевать что-нибудь, из холодильника. Банку уносят в свою комнату, там открывают и съедают. ЛАЙМА (продолжает смотреть вдаль). Да что тебе эта банка, Розочка? РОЗА. Надеюсь, ты понимаешь, Лайма, что мне не жалко этой дряни. Просто забавно смотреть, как действует наш уважаемый диетолог. Какой аппетит, какая небрежность. Будь она на твоем месте, она, наверное, поедала бы мыло, белье, санитарные принадлежности, будь на моем, пожирала бы шахматы, книги. КЛАВДИЯ. Вот я скажу папочке, как ты сестре кусочек ветчины жалеешь. Гадина паршивая, так бы в рожу… иногда… так бы в рожу кое-кому заехала! ЛАЙМА. Клавдия! РОЗА. А мне иногда просто хочется… просто слово нехорошее хочется бросить в лицо одной особе! ЛАЙМА. Роза! (Отвлекается от созерцания тренирующегося Боба.) Девочки, так не годится! Давайте сядем и все обсудим. (Садится к столу, и сестрицы следуют ее примеру.) Какие нелепые ссоры! Уверена, что это не из-за ветчины, это из-за глубинной самонеудовлетворенности. Мы все ищем нечто важное, стараемся как-то оправдать свое существование. Ведь правда? Роза и Клавдия привычно кивают, видимо, такие беседы давно уже у сестер в обиходе. И вот, когда мы приходим в отчаяние, мы даем выход ему через такую ерунду, как шведская ветчина. Но посмотрите, сестры мои, как прекрасен мир! (Облегченно вздохнув, поворачивается в сторону моря.) Какие краски! Как трепещет листва каштанов. Как прекрасна, наконец, фигура юноши, летящая меж стволов. (Застывает.) КЛАВДИЯ (что-то беспорядочно хватает со стола, неряшливо жует). Да, мальчик ничего себе! Хорошо бы… РОЗА. Прожуй сначала, сердцеедка. Затащила в постель придурковатого сторожа и вообразила себя Клеопатрой. КЛАВДИЯ. А тебе завидно? РОЗА. Прожуй сначала. КЛАВДИЯ. Вот тебе! (Дает Розе пощечину.) Онанистка проклятая! (Рыдает.) ЛАЙМА (слепыми глазами поворачивается к ней). Что случилось? КЛАВДИЯ. Я Розу ударила! (Трясется.) Розочку, нашу красавицу… (Тянется к сестре с поцелуем.) Прости меня, любимая! РОЗА (аристократически покуривает). Пошла прочь, дешевка! Сторожиха! КЛАВДИЯ (истерически хохочет и все ест что-то со стола). Права, права ты, Розка моя любимая! Видишь, на нервной почве быка могу слопать! Откуда-то снизу выпрыгивает Боб, присаживается на перила веранды. Появляется Леша-сторож. Подражая Бобу, он тоже как бы разминается, тоже как бы спортсмен. Садится с ним рядом. БОБ. Привет, сестры! Тетя Лайма, почему же вы не пришли вчера ко мне в комнату? Я ведь вас просил.

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю