Текст книги "Время не ждет (СИ)"

Автор книги: Василий Панфилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Москва при таких условиях смогла наконец разорвать навязанные невыгодные контракты. Правда, контакты дипломатические тоже оказались на грани разрыва, но это уже не его епархия.

Да и разговаривать вожди стали немного иначе: нет больше пугающих слов о Мировом Пожаре, риторика стала спокойней, более государственной. И национальной… последнее несколько настораживает выходца из местечка, но наверное, отчасти это и правильно. Если в меру.

– Хартленд, – Пробормотал разведчик на английском, покачав головой, – надо же… А ведь интересно может получиться!

Зазвонил стоящий на столе красного дерева внутренний телефон.

– Да?

– К вам мистер Ларсен, – Доложила секретарша, – поднимается.

Вспорхнув с кресла, Конрад с искренней улыбкой поприветствовал начальника, крепко пожав сухую руку с валиками мозолей.

– Пошли прогуляемся, – Сходу сказал Ларсен, обмахиваясь фетровой шляпой, – уф… жарко у тебя! Хоть разомнёшься. Давай-ка почаще выбирайся… ты говорил, в теннис неплохо играешь?

– Играл, – Поправился разведчик, печально потыкав себя в спасательный круг на животе.

– Мелочи! – Отмахнулся Эрик, – Сейчас у меня живёт племянница из Дании, осенью будет поступать в частную школу. Думал, в этом году, не срослось, м-да… Так что, пару-тройку раз в неделю сможешь выкроить время на теннис? И вообще…

Датчанин правильно понял выразительный взгляд Конрада – Работа? Учись делегировать полномочия! Дела в киностудии со своей стороны ты наладил, так что теперь не хватайся за каждую мелочь! Помощники есть? Вот пусть и они и учатся, а ты курируй. Хостелы курируешь, вот и здесь также… давай, ищи помощников, натаскивай! Жадный ты на работу, прямо таки ударник труда, ха-ха-ха! Капиталистического!

Последние слова были сказаны на плохом русском, и Льва Ефимовича пробил озноб.

– А может… – Закралась в голову непрошенная мысль, – Да ну, в принципе невероятно!

С трудом успевая за длинноногим Ларсеном, Конрад запыхался всего через пять минут, отчего нешуточно расстроился. Ещё недавно ведь… точно худеет надо! Датчанин заглядывал в каждый павильон киностудии, дотошно расспрашивая о каких-то малозначимых на первый взгляд вещах. Условия труда, сколько времени уходит на дорогу в столовую, не устают ли ноги к концу дня, не раздражает ли яркий свет.

– Да… – Протянул он, остановившись наконец и обратив внимание на Кетнера, – запустил ты себя. В пятницу подъезжай к университетскому спортзалу, начнём тебя в порядок приводить. А завтра…

Эрик заложил руки за спину и качнулся на носках, смерив Конрада прищуренным взглядом.

– На приём со мной пойдёшь, Уоррингтон даёт. Сугубо деловой, круг гостей достаточно широкий, нормально для первого раза. Пора тебя в свет выводить, уже официально. С хостелами справился, с киностудией… как, потянешь эту ношу целиком?

В голосе внезапно пересохло, но разведчик нашёл силы улыбнуться уверенно.

– Вполне, мистер Ларсен.

Работодатель хмыкнул почему-то и сказал на прощанье:

– Собой всё-таки займись. Походишь со мной в спортзал, я тебе несколько комплексов покажу – буквально на двадцать-тридцать минут, включая разминку и заминку. Рыхлый ты стал, болезненный, от этого и работоспособность падает.

Проводив Ларсена, разведчик медленно направился к себе, но ноги принесли в столовую.

– Мне… – Начал было он на раздаче, поглядывая на аппетитный ростбиф, и замолк.

– Спасательный круг, – Непонятно для девушки сказал Конрад, хлопнув себя по животу, – Эвочка… что там у вас лёгкого есть? Так, чтобы голодный мужчина мог подкрепить свои силы, но не сломать потом весы?

* * *

Неприметное судёнышко вошло в устье Амазонки, отчаянно чадя скверным дешёвым углём, сжигаемым в старых, давно не чищенных топках. Потрёпанное ветром и штормами, оно ничем не выделялось из тысяч себе подобных, курсирующих у берегов Латинской Америки.

Таможенники, едва успели зайти на борт, получили от радушного капитана предложение пройти в каюту. Переглянувшись с видом донельзя занятых людей, милостиво согласились и пошли вперевалочку, важно задрав многочисленные подбородки и не глядя по сторонам.

– Не поверите, как рад наконец прибыть в цивилизованные края, сеньоры таможенники, – Льстиво сказал немолодой моряк, разливая по бокалам неплохое вино, – Кажется, вы обронили?

Прижатые желтовато-коричневым от табака пальцем, по столу проскользили несколько свёрнутых купюр не самого крупного достоинства. Старший таможенник кивнул благосклонно и спрятал деньги в карман несвежего кителя.

– Недурное вино, – Похвалил он и уставился выжидательно на капитана выпуклыми тёмно-карими глазами, поглаживая редкие, иссиня-чёрные усы.

– Угоститесь за моё здоровье, сеньор Перес, – По обветренному лицу немолодого капитана пробежала лёгкая тень, и упитанный таможенник, получив несколько бутылок заветного нектара в придачу к купюрам, ретировался с судна, так и не заглянув в пахнущий птичьим помётом трюм.

Пропитаешься этой едкой вонью, так мундир отстирывать жена замается. Уж она-то выскажет!

– А в портовое управление всё равно придётся зайти, сеньор капитан, – Сказал напоследок сеньор Перес, уместив объёмистый зад на сидении моторной лодки, – Новые правила!

Осклабившись, молодой таможенник дёрнул на трос, и мотор взревел. Лодка пошла в сторону порта, подпрыгивая на невысокой волне.

– Ихо де пута^[43],– Негромко выругался капитан, схватившись за леер^[44] дрожащими от ярости руками. Постояв так немного, вернулся в каюту и принялся собираться.

* * *

Пару часов спустя «Дева Мария», всё так же чадя и разгоняя носом грязную воду, прошло вверх по реке, никого не заинтересовав. Да и чем интересоваться-то? Очередное древнее судёнышко везёт натуральные удобрения мелким фермерам. Сколько их таких вверх-вниз по реке…

Сторонний наблюдатель не заметил бы ничего необычного: «Дева Мария», останавливаясь у мелких селений, выгружала мешки с куриным помётом, порой совсем небольшими партиями.

Иногда, вдали от посторонних глаз, выгружали ящики с сельскохозяйственным оборудованием… системы Браунинга.

Знаменитые дробовики, получившее прозвище «траншейная метла» и чуть реже – пулемёты того же производителя.

– Скоро колонна Престеса^[45] отправится в новый поход, – Тоном пророка озвучил капитан, когда они наконец разгрузились, не дойдя немного до Манаоса^[46].

Судёнышку предстояло совершить ещё не один такой же рейс и… сколько таких судёнышек делают ту же работу? Развозят оружие, взрывчатку, медикаменты.

Скоро… совсем скоро товарищ Престес поведёт в бой народ Бразилии, сметая прогнивший режим.

Глава 16

– Правду, пожалуйста, – Прахин ссыпал газетчице мелочь и отошёл в сторону, развернув газету, прикрыв её спиной от влажного ветра. С некоторых пор он полюбил такие минуты – запах типографской краски, шелест свежих, необмятых страниц, и взгляд мельком на передовицы. Вдумчиво, в своё удовольствие, читать он будет в своём кабинете.

Что-то зацепило попаданца, но что…

– Так-так-так, – Бормотал он полчаса спустя, проглядывая газету, сидя в удобном кресле, – пятилетка за четыре года… да с перевыполнением притом? Чертовски приятно! Впрочем, заметно – получше народ стал жить. Действительно – С каждым днём всё радостнее жить! С жилплощадью пока проблемы, но это-то понятно – война, разруха, индустриализация.

– Выступление товарища Молотова… это стоит прочесть в первую очередь, – Комбриг углубился в статью, – очень интересно, если знаешь подоплёку происходящего, – Маяковский выступил перед студентами, новый цикл стихов… Так-так-так… декадентщина, упадничество, депрессивные настроения… Стоп!

Прахин откинулся в кресле, невидяще уставившись перед собой.

– Маяковский?! Какого чёрта! Он же ещё в тридцатом пулю в лоб себе пустил! А тут, выходит, нет?

Постучав пальцами по столу, поднял трубку.

– Лидочка, милая, здравствуй… Прахин беспокоит. И тебе всего… Будь добра, принеси мне данные на Маяковского и его окружение. Нет, ничего серьёзного, просто статью прочитал – упадничество и всё такое. Жалко? Мне вот тоже. Поэт талантливый, но куда-то не туда забрёл. Да… подключу к агитационной работе, может выйдет какой толк. Вытащу хотя бы из болота мещанства и декаденства, и то… Жду!

Пятнадцать минут спустя в кабинет вошла длинноногая Лидочка с десятком папок.

– Максим… Сергеевич, – Выделила голосом она, игриво стрельнув глазами из-под длиннющих ресниц.

– Спасибо, милая, можешь идти, – Фигурку сотрудницы он провожал со сложной смесью похоти и самодовольства. Да, любовница… и не одна! Притом на работе! И что? Чем он хуже Кирова?

Никого не заставляет, не давит… да и не красивые они по местным меркам – тоненькие чересчур, да лица точёные, а не щёки из-за спины. И задницы… по местным рабоче-крестьянским понятиям, нормальная задница – это когда со стула свешивается. Вот это да! Бабец!

Эстеты предпочитают типаж Орловой – маленькая, писклявая, фигура вроде бы есть… но талии как-то не наблюдается. Кубышечка.

А тут высокие худощавые девахи… не вовсе уж тощие модели, скорее волейболистки. Уродины практически по местным меркам – шанса выйти замуж мало, а удачно и того меньше. Ну кто на таких жирафов позарится?! Метр семьдесят – уже много для женщины, каланча!

Если она имеет габариты трактора – тогда да, ценное приобретение для деревенского парня, пусть даже переехавшего в город. А если нет? Кричат тогда вслед дразнилки, а всех ухаживаний – зажать в уголочке на танцах, и это если правильных девушек поблизости нет. Ну или не достались кому правильные…

С другой стороны – комбриг, орденоносец и герой, да и ещё и секс-символ Ленинграда! Пусть слов таких не знают, но смысл-то от этого не меняется! Шалеют девки от того, что такой мужчина смотрит на них раздевающим взглядом, желанными чувствуют.

– Как интересно-то, – Пару часов спустя Прахин отложил бумаги в стороны, – Всего-то – Лилечка Брик в сторону отошла? Мда… Кто там делом Бриков занимался? Шелепин?

Он снова поднял чёрную трубку телефона.

– Прахин беспокоит. Шелепин на месте? Нет-нет, сам подойду.

Прогуливаясь по набережной со следователем, чувствующим себя немного неловко в обществе столь большого начальства, попаданец расспрашивал о нюансах следствия.

– Ничего серьёзного, товарищ Шелепин, – Сходу успокоил он молодого ещё парня, – хочу привлечь Владимира Владимировича к нашим делам, талантливый всё-таки поэт, а как агитатор, так и вовсе лучший. Люди творческие, они же особого подхода требуют, уж вам ли это не знать! Приказать конечно можно, но будет ли толк? Свернётся как ёжик, или начнёт выдавать на гора серенькие совершенно творения, без души-то.

– Это вы правильно, – Одобрил Шелепин и смутился.

– Не тушуйся, – засмеялся Прахин, – я бюрократом недавно стал, вынужденно. Не забронзовел ещё!

Следователь, сперва немного волнуясь, начал рассказывать. Довольно быстро он перестал нервничать и оказался отменным рассказчиком. Язык сочный – образный и в то же время очень ёмкий и точный.

Картина вырисовывалась интересная… и довольно гнусненькая. Лилечка тянула деньги из Маяковского, любила мужа, а спала со всеми подряд.

Блядство в творческой среде, пусть даже в и сто раз советской, попаданца давно не удивляло. Даже в столь странной форме.

– … хуже всего, товарищ Прахин, – Мрачновато рассказывал следователь, – какое-то чудовищное влияние этой женщины на Маяковского. Цыганщина какая-то, мистика. Колдовство, если хотите! Не сказать, чтобы красивая, да и умом не блещет… разве что самка ярко выраженная, уж простите за пошлость. Но чтобы такой человек, как Маяковский… нет, мистика какая-то.

Брик тянула с поэта не только деньги, но и будто жизненные и творческие сила – по словам Шелепина. А закончилось всё едва ли не случайно.

– … дело о Гнилой Интеллигенции, инициированное вами, товарищ Прахин. Бриков оно не коснулось…

… взгляд наверх и смущённое покашливание.

– Покровители нашлись, – Усмехнулся комбриг, – Знаю, есть у нас эстеты. Продолжайте.

– Бриков не коснулось, но коснулось их знакомых, и как водится, хлопотать начали. Связями козырять, давить подчас. А меня, знаете ли, озлило это немного… – Следователь засмущался, – ну и начал знакомить товарища Маяковского с некоторыми сведениями – не секретными, разумеется. Приходит просить за кого-то, а я ему материальчик под нос. А гнусностей там…

– В курсе, – Скривился Прахин, – вплоть до мужеложества.

– Ну да… разочаровался немного Владимир Владимирович в некоторых знакомых. Думаю, знал… но без подробностей, а чаще как слухи. Нормальный человек, будь он хоть трижды поэт, таким гадостям не верит, даже если носом ткнуть.

Прпахин кивнул понимающе, подбадривая следователя.

– А тут ещё и Лилия Брик изволила разочароваться в нём, Продолжил ободрённый Шелепин, – накричала, отлучила от тела. Не в первый раз, конечно. Долго он не выдержал, мириться приехал, а она снова… и как назло, флюс у неё был. В следующий раз – на лице что-то высыпало. А тут у Владимира Владимировича роман случился с комсомолочкой одной. Да знаете, нормальная такая весёлая девчонка из Лесгафта. Она от богемного общества ой как далека! Ну и…

– Переболел, – Подытожил Прахин, – А рецидива не будет?

– Всё может, – Философски пожал плечами Шелепин, – взрослый всё-таки человек, запретить не выйдет. Комсомольский роман у товарища Маяковского кончился, но пока держится, не возвращается в этот их… тройственный союз со многими переменными.

– Девицу ему подвести, что ли? – Вслух задумался Прахин, начав мысленно перебирать сотрудниц. Какая из них может заинтересовать великого поэта? – Хм, не обращайте внимание, это уже мысли вслух. Спасибо, товарищ Шелепин.

Глава ленинградской милиции протянул на прощание руку, но отпускать не стал.

– Скажите, а как вы относитесь к переходу в мой аппарат? – Вкрадчиво спросил он следователя, – Особых материальных благ обещать не могу, но хорошую комнату в коммуналке при необходимости устрою. А работа интересная будет… много! Ну как?

– Спасибо, товарищ комбриг! С радостью!

– Проедем по городу, – Приказал Прахин водителю, сев на заднее сиденье Форда.

– Спас, надо же… – Думал он, – одно моё появление, и Маяковский спасён. Сколько новых стихов написано! А может, и не только он? Чёрт, времени прошло немало, многие мелочи уже забылись.

– А сотрудничество с французами, чехами? Снова я! Чистка Ленинграда, ДНД. Бригада морской пехоты в Ленинграде формируется – снова я! Пусть экспериментальная, пусть… всё лучше, чем как тогда – с ноля формировать из лишившихся кораблей моряков.

– Давай-ка в управление, Ержан, – Скомандовал он сержанту-водителю.

В полуподвальном помещении спортзал сугубо для своих. Мера вынужденная, потому как график работы в милиции сложно нормировать. Это рядовой постовой имеет возможность сходить в Динамо по окончанию смены. Начальственный же состав… шалишь!

К восьми утра уже на работе, к десяти вечера – ещё… Зато «окна» бывают – когда час, когда два, и всегда в разное время!

Макс думал тогда о простеньком спортзальчике, а получился эталонный. Вроде бы и небольшой, но что значит опыт человека, плотно занимавшегося спортом на протяжении тридцати годочков.

Уголок тяжёлой атлетики, гимнастический… и везде попаданец отметился, даже патенты есть. Бойцовский зал отдельно – маты, ринг, деревянные манекены для отработки ударов.

Переодевшись, Прахин провёл привычную разминку. Разогревшись, минут двадцать повозился на ковре с Ержаном и перешёл на турник. Отработав элементы рукопашки, глянул на часы.

– Ого! Вот это я увлёкся, пол одиннадцатого уже!

– Максим Сергеевич, – Перехватил его в раздевалке лейтенант Эйвазов.

– Чего тебе, Рамиз? – Благодушно отозвался комбриг, вытирая полотенцем мокрые волосы, – Срочное что?

– Не срочное, товарищ комбриг, просто совет нужен. Опыта не хватает, – Пожаловался тот, – Подследственный запирается, не хочет сотрудничать. А у нас времени нет миндальничать. Раньше бы…

Эйвазов сжал кулак и печально вздохнул, глядя на сильные пальцы, побелевшие от напряжения.

– Совсем плохой клиент? – Вздохнул Прахин.

– Контрабандист, товарищ комбриг, – Оживился лейтенант, – с моряками связан! Не расколем, так просто уйдут, и всё – лови их потом по заграничным портам. Доказательства, работа… всё впустую.

– Глянем, – Неохотно сказал попаданец, идя по коридору. Настроение немного испортилось.

Одного взгляда контрабандиста, сидящего в кабинете Эйвазова, хватило. Это не расколется быстро. Или…

Глаза Прахина прикипели к щегольскому шёлковому шарфу, небрежно брошенному в углу.

– Запачкал, да, – Ответил на безмолвный вопрос лейтенант, – пока за этим сыном свиньи и ишака гонялся. Стирать буду.

– Ну раз стирать… Прахин вышел из кабинета, поманив за собой подчинённого, – Скользящий узел на руки за спиной, другой конец на ноги, потом стянуть и оставить так лежать. Быстро надо – подвесить можно. И никаких следов… понял?

* * *

Распечатав переданный нарочным^[47] пакет, Иосиф Виссарионович разложил бумаги и задумался. Не в первый раз он поражался осведомлённости Доброжелателя… неприятно поражался.

Бывший семинарист весьма скептически относился к мистике, прекрасно зная подоплёку мироточащих икон и прочих чудес на службе Церкви. А значит…

– Где-то у нас течёт, – Сказал Вождь вслух, – и очень сильно!

Какую-то часть информированности Доброжелателя можно оправдать архивными материалами, оставшимися от иностранных экспедиций. Этнографические, геологические, ботанические… в царской России к иностранцам относились с излишним пиететом – настолько, что задержать явного шпиона не было порой никакой возможности.

Но Норильск?! Там и сейчас немного людей, а до Революции каждый человек в тех краях на виду был! Не могла пройти мимо старожилов экспедиция, тем более иностранная.

– Получается, протекла информация от экспедиции Урванцева^[48]? Значит, не вся информация попала к нам или… попала вся, но не смогли толком оценить?

Сталин встал и принялся расхаживать по кабинету по давней своей привычке. Остановившись у стола, вгляделся в документы и качнул головой. Нет… этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

Не тот характер имеет Урванцев, чтобы таить такое открытие. Да и зачем?! Найти ценнейшие месторождения, утаив при этом десяток не менее ценных по соседству? Глупость какая… район всё равно будет разрабатываться, так что найдут их, просто чуть позже.

Но ведь какая подробная карта! И роза ветров вдобавок.

В тех краях планировалось начать строительство Норильского горно-металлургического комбината в тридцать пятом…

Сталин взял в руки листок с розой ветров.

… но пожалуй, одного комбината будет мало. Напрашивается полноценный город.

Глава 17

Снится мама, сестра… где-то рядом – не вижу, но твёрдо знаю – брат и отец. Я ещё маленький, сижу с мамой на кухне и неумело леплю корявые вареники, половина из которых развалится в воде, если мама не будет доделывать их за мной.

Она смеётся, и отряхнув руки от муки, ерошит меня по волосам. Улыбаюсь и тянусь за рукой, едва ли не мурлыча, как котёнок. Смех…

Сон, всего лишь сон… но отчаянно не хочу просыпаться. Сознание упрямо отодвигает в сторону мелкие несуразности. Я дома, я с мамой, я счастлив!

Проснувшись, вытираю мокрые щёки о подушку и долго лежу без сна. Как мне не хватает родных!

Стараюсь не думать, что они не просто остались где-то там… а что их попросту нет… Пока нет, а может быть – вообще не появятся из-за «эффекта бабочки». А на другой стороне – десятки миллионов погибших.

Семья… давненько не снились. А ведь теперь здесь тоже есть семья… пусть не полная, но – сын. Уверенно можно сказать, что Джон Гилберт Младший – мой ребёнок, и должен носить фамилию Браун… или Ларсен.

Первым порывом моим было броситься к Гарбо, объясниться! Тем более, что семейная жизнь у неё так и не задалась.

Брак Греты Гарбо с Джоном Гилбертом вышел не слишком удачным. Гилберт оказался болезненно самолюбивым, и так и не смог принять тот факт, что публика воспринимает его как мужа Великой Греты Гарбо, а не Джона Гилберта.

Романы на стороне и проблемы с алкоголем сделали своё дело, и теперь их брак всего лишь формальность. Отчасти потому Грета так охотно приняла предложение сниматься в Нью-Йорке, но…

… меня избегает, а при редких встречах общается строго формально, холодно щуря красивые глаза. Я не герой её романа… а жаль. Попытка объясниться в тот редкий случай, когда мы остались наедине, резко пресечена – не словами даже, а несколькими короткими жестами, мимикой, взглядом.

Давить не стал, не тот случай. Ну, начну я видеться с сыном… дальше что? Отцовские инстинкты будут частично удовлетворены, но вот угроза сломать жизнь и карьеру не только Гарбо и Гилберту, но самому себе, вполне серьёзная. Не говоря уж о ребёнке. Байстрюков здесь не любят – вплоть до травли в школах.

Страна протестантская, со своей непростой спецификой. Пусть ханжеской, пусть! Но учитывать это нужно.

Жаль… с Гретой я вполне мог бы ужиться, ничем не поступаясь. Красивая, умная, талантливая, не склонная к эпатажу… мать моего ребёнка. Не судьба.

– Охо-хо… – Сев на кровати, включаю ночник и сую ноги в тапочки. В доме прохладно, а сплю я голышом, так что накидываю халат, дабы не замёрзнуть и не эпатировать прислугу, и иду на кухню к холодильнику.

– Мистер Ларсен? – Из своей комнаты выползла сонная Элизабет в длинной фланелевой ночнушке.

– Спи, Бетти. Решил вот молока выпить.

– Ох, мистер Ларсен, – Вздыхает служанка и решительно идёт на кухню. Сделав какао, подогревает печенье и подсовывает под нос, – Вот теперь правильно.

Посмотрев с полминуты, удалилась с чувством выполненного долга и собственной праведности. Улыбаюсь, настроение хоть немного, но улучшилось. Повезло мне со слугами!

Не знаю, каким чудом Тильда нашла эту семейную пару цветных, но нарадоваться не могу. Немолодые уже, умные, повидавшие жизнь. Повезло…

* * *

– Ещё раз повторяю, – Председательствующий в плохом настроении и не скрывает этого. Короткая апоплексическая шея красная, массивный подбородок упрямо выдвинут вперёд, – выхода у нас нет! Теракт в Хайд-Парке унёс жизни многих достойных американцев и особенно больно отозвался для нас, Демократической партии! Думаю, не нужно напоминать вам, сколько ярких, харизматичных политиков унесло то чудовищное преступление?

– Но Боб… – Простонал один из руководителей Демократической партии, – Лонг! Хью Лонг! Это же буффон, радикал… назовите как хотите, но мы не отмоемся от выдвижения такого человека! Пока он представляет радикальное крыло нашей партии где-то на периферии, всё нормально. Но в президенты!?

– Он прав, Боб, – Пыхнул вонючей сигарой немолодой толстяк с фигурой мешка картошки и глазами серийного убийцы, – Выдвинуть его мы может, но крупный капитал уйдёт от нас! Желание Лонга посадить на цепь монополии не секрет.

– А для этого, – Взгляд председателя стал торжествующим, – нам нужно посадить на цепь самого Лонга! Он безусловно умный человек, но окружение его почти сплошь провинциалы – едва ли не фермеры, пропахшие навозом.

– Ещё идеалисты из интеллектуалов уровня школьных учителей и библиотекарей, – Вставил негромкую реплику молодой сенатор, – и я бы не стал недооценивать эту публику. Жажда признания в сочетании с идеалами – та ещё гремучая смесь.

– И я не стану! – Взгляд стал торжествующе-злым, – Поэтому мы окружим его нашими людьми, не слишком претендуя на главенство в сфере политической.

– То есть… – Толстяк подался вперёд.

– А это может сработать, – Проронил сенатор, но остальным потребовались объяснения…

– … красиво получается, – Толстяк откинулся в кресле, – Наши люди ведут себя подчёркнуто доброжелательно, всячески демонстрируя профессионализм и потихонечку оттесняя от руководства фермеров и идеалистов. Естественным образом, так сказать. Исключительно на пользу дела. И… что я ещё упустил?

– Сильного вице-президента, – Усмехнулся председатель.

– О…

Присутствующие переглянулись.

– Единственная проблема – в наших рядах не осталось харизматика уровня Рузвельта, – Осторожно сказал молодой сенатор, – Профессиональные управленцы есть, политики прекрасные, а лидеров для народа не наблюдается.

– Так, – Кивнул председатель, – всё так! Будем работать на контрасте, выставляя Лонга этаким народным трибуном, на грани буффона.

– А для серьёзных людей – наши управленцы? Дескать, мы вынуждены работать с тем, что есть, и вполне справляемся. Недурно, – Сенатор перекинул ногу на ногу, – Оседлать волну таким образом можно, а вот потом…

Присутствующие переглянулись, но напрашивающиеся слова произнесены не были.

– Главное, объяснить крупному капиталу, что этот социалист от демократической партии ненадолго, – Усмешливо сказал председатель, – для успокоения народа его лозунги хороши. Лозунги останутся, а вот их толкование поменяется.

* * *

– Ситуация не самая лучшая, – Чуть покачивая бокалом рассказывает Дюк, – после кровавого преступления в Хайд-Парке наша партия обезглавлена и до сих пор не восстановилась. Самые яркие политики, самые…

Досадливо скривившись, Уоррингтон залпом выпивает шампанское и щелчком пальцев подзывает официанта. Это один из тех знаменитых Нью-Йоркских приёмов, на которых можно встретить именитых политиков, финансовых спекулянтов, актёров и едва ли не дам полусвета.

Интересное сочетание не сочетаемого, и очень полезное, к слову. Публика разнокалиберная, и провести людей по тонкому льду взаимной толерантности, сохранив при этом хороший вкус, может не каждый. Я вот, например, в ближайшие лет пять не возьмусь.

Уоррингтон справляется, он потомственный политик, натаскиваемый с детства, о нём разговор отдельный. Вообще же ситуация у демократов реально скверная, если уж Дюк так заговорил так депрессивно.

Кризису в американской политической жизни я искренне рад. Нет, не тот случай, когда у соседа корова сдохла… Мне нравится США, нравятся люди… а вот привычка лезть в дела чужих стран не очень.

Сейчас тот самый случай, когда «Чем хуже, тем лучше». Кризис в экономике, кризис в политике. Может, пойдут-таки на уступки простому народу? Хотя ради того, чтобы притушить разгорающиеся революционные настроения.

Как бы не называть Лонга, а его программа реально работает. Недаром позже, в куда более сытные времена, американский истеблишмент позаимствовал очень многое из идей луизианского губернатора. Демонизация его в СМИ и кинематографе даже после смерти, это вопрос отдельный и сложный… даже сейчас не вполне могу понять.

Если финансовые воротилы поступятся частью прибыли государству и народу, может получиться вполне социальное государство. И куда более демократическое – по-настоящему демократическое, а не в узких заданных рамках.

Не будет мирового жандарма, не будет источника оранжевых революций и навязываемой толерантности. Будет государство куда более благополучное в социальном плане. Здоровое… только сначала нужно вскрыть нарыв.

– Слуушай, – Перебиваю очередное депрессивное упражнение от Дюка, – ты вот сказал – харизматичных лидеров не осталось.

– Лонг, – Будто выплюнул Дюк, закаменев желваками.

– Прекрасно… то есть ничего прекрасного, – Поправился я под его взглядом, – просто получается, что терять вам в общем-то уже и нечего, так?

– Так, – Подобрался брат.

– Почему бы тебе… именно тебе не взять дело в свои руки? Вслушайся, как звучит – Молодое крыло демократической партии. Или лучше – Молодая гвардия^[49]! Пояснить?

Задумчивый кивок… и кажется, меня оценили заново.

– Суть проста – ты идёшь в ногу с Демократической партией, но как представитель её молодёжного, и к тому же неофициального крыла, имеешь право на некоторый радикализм. С одной стороны можно рассчитывать на поддержку партийного аппарата…

– А с другой – старшие члены партии всегда могут сказать, что они тут ни при чём, и это инициатива молодёжи. Молодёжи безусловно хорошей, но иногда по молодости и неопытности зарывающейся, – Подхватил Дюк, – Так?

– В точку! – Поднимаю бокал, – Тут самый цимес в том, что Молодая гвардия может вилять – как вправо, так и влево.

– Цимес, – морщится Дюк, – Слишком часто ты общаешься с Раппопортом!

– И тебе придётся, – Сообщаю ласково.

– Думаешь? – Прищуренные серые глаза смотрят жёстко.

– Я – да! – Парирую жёстко, не отводя глаз, и Дюк прикусывает губу. Евреев он не любит, но не понимать выгодность сотрудничества не может.

Подхватив сейчас знамя толерантности, Молодая Гвардия приобретает мощное лобби в еврейской среде. В тоже время Демократическая партия ничего никому не обещает… это всё инициатива молодёжи. И насколько далеко сумеют влезть евреи в политику, зависит от оказанной ими поддержки во время предвыборной компании.

– Придётся, – Нехотя соглашается брат, глядя на меня с уважением. Чувствую себя неловко, не политик ведь ни разу… хм, был. Для Уоррингтона предложенная мной программа – нечто нетривиальное и свежее. Для человека из двадцать первого века – банальщина. Аж неудобно…

– Спасибо, брат, – Дюк с чувством пожимает мне руку, задерживая её, – не забуду.

– Не получится, – Парирую шутливо… вроде как. Хохоток в ответ, и согласный кивок, – лоббирование интересов кинокомпании и отелей за тобой.

– Согласен, – Чувствую облегчение в словах. Обозначив свой интерес, я показал, что не замахиваюсь на слишком крупную цель… ну это он так думает.

– Потом надо будет подумать, как утвердить это пост за тобой.

– Это всё остальное потом, – Смеётся он открыто.

– Согласен! Если мой брат-президент получит шанс стать когда-нибудь президентом всей страны, я буду рад!

Глаза Уоррингтона темнеют.

– А знаешь, реально ведь, – Пустой бокал ставится на поднос проходящему официанту, не глядя, – Молодая Гвардия… оседлав эту волну, я получаю шанс сейчас… уже сейчас занять не последний по важности пост в аппарате президента!

Интересно… скелет идеи, похоже, начал обрастать мышцами. Если Дюк говорит так уверенно, то шанс в самом деле есть, и не маленький. А это шанс не только для Уоррингтона, но и для тех, кто будет рядом.

Глава 18

Губернатор Луизианы, освещённый полуденным солнцем, стоял у распахнутого окна, заложив руки за спину. Требовалось принять самое сложное решение в его жизни. Решение, способное перевернуть не только жизнь провинциального политика, но и пожалуй – всей Америки.

Шевеление вокруг себя Лонг заметил почти сразу. Кто бы что ни говорил про него, но даже враги не отрицали выдающегося интеллекта и потрясающей, почти абсолютной эйдетической^[50] памяти.

Память, способная воспроизвести давно увиденное едва ли не до мельчайших подробностей, и интеллект на зависть профессиональному математику, позволяющий провести глубокий анализ. Интеллект, благодаря которому он смог сдать сложнейший экзамен на право адвокатской практики всего через год после начала посещения университетских курсов.