Текст книги "Царевна Нефрет (Том I)"

Автор книги: Василий Масютин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Нефрет порывисто приблизилась и подняла руки, собираясь обнять Сатми, но руки ее упали и сползли по складкам плаща, будто разглаживая их.

Они молчали. Шелохнулась оконная занавеска – могло почудиться, что за окном кто-то прятался.

– Нефрет! Хочешь ли ты стать моей женой?

Царевна подняла глаза, в которых читалась укоризненная мольба: «Зачем ты напрасно мучаешь меня?…»

– Ты согласна покинуть отчий дом и разделить со мной все тяготы неведомого будущего?

Нефрет внимательно слушала.

– Когда взойдет луна, нас будет ждать лодка. Пойдешь ли ты со мной?

Тихо, как наплакавшийся ребенок, ответила Нефрет:

– Я возьму обычное платье, мою любимую накидку и шкатулочку с зеркалом, которое ты подарил…

– Я уже ухожу, Нефрет. Жди меня у калитки. Я найду человека, который проведет нас к лодке и поможет нести твои вещи.

Нефрет наклонилась к возлюбленному. Сатми поцеловал ее, как сестру. В ту минуту она и впрямь показалась ему сестрой.

Так началась совместная таинственная жизнь, связавшая их навеки.

*

У самых ворот храма Сатми заметил какого-то человека; он оглядывался по сторонам и что-то искал на земле.

– Тотнахити, – произнес жрец.

Человек вздрогнул, выпрямился и повернулся к нему.

– Все готово?

– Быстрее, скоро взойдет луна.

– Идем.

*

Они даже не шли – бежали. Стена сада казалась бесконечной. У калитки что-то покатилось под ногами. Сатми нагнулся и схватил карлика.

Карлик скулил, как собачонка, пытался укусить Сатми за руки, искавшие его шею. Сатми наконец нащупал этот незаметный отросток между плечами и головой соглядатая. Изо всех сил сдавил пальцами его шею. Карлик уже не скулил – хрипел, царапался и сучил ногами. С трудом оторвав уродца от земли, Сатми начал бить его головой о стену. Наконец почувствовал, что тело карлика бессильно обвисли. Руки стали липкими. Сатми швырнул карлика на землю, как подушку. Глубоко вздохнул и позвал:

– Нефрет!

Калитка отворилась и в проеме появилась высокая фигура.

Это был Инени.

– Ступай за мной! – приказал учитель.

*

Дорога к храму была долгой. Дорога к храму была тяжелой. Сатми думал, что у него не хватит сил довести, вернее, дотащить Инени до святилища. Тело старца держалось последним усилием уже умиравшей воли. Он едва переступал неверными ногами. В зловещем свете луны, падавшем на Сатми, как обвинение, он отчетливо видел широко раскрытые глаза Инени. Обессиленные и немые уста верховного жреца застыли в беззвучном крике. В этом жутком рту тяжело, как змея, шевелился язык. Лицо Инени более не походило на лицо живого человека. Душа покидала тело провидца. Сатми словно тянул за собой мертвеца. Он втащил бесчувственное тело Инени в скромную келью. Когда склонился над старцем, тот уже не дышал. Его руки и ноги окоченели, бритая голова свесилась с ложа.

*

Так Сатми стал верховным жрецом. Завтра утром он пойдет в святилище. Отныне божество будет возвещать свою волю ему, а не Инени. Инени был трупом и его место занял живой Сатми. Кто мог теперь противиться его воле – воле верховного жреца, означавшей волю божества?

*

Факелы колыхались, толпились жрецы, с храмового двора доносились возгласы:

– Инени умер! Инени покинул нас!

Люди уже хлопотали возле умершего, заботясь о точном выполнении предписанных обрядов.

Сатми надел облачение верховного жреца – он был теперь им и владел всем божественным и всеми прислужниками божества. На его груди блестели священные украшения, с плеч ниспадала леопардовая шкура – знак высочайшего положения. Повелительный тон и гордая осанка сразу завоевали ему уважение даже тех, кто еще сомневался в выборе Инени.

К рассвету ложе Инени опустело. Тело покойного готовили к бальзамированию. Вспарыватель, по отметке в нижней части туловища, рассек тело острым ножом из эфиопского камня. На него посыпались ритуальные проклятия и вспарыватель бросился бежать, прикрывая голову от ударов палок и камней[25]25
  На него посыпались ритуальные проклятия… камней – Обычай осыпать парасхиста или вспарывателя проклятиями и камнями, вызванный отвращением египтян к насилию по отношению к телу умершего, описан у посещавшего Египет древнегреческого историка I в. н. э. Диодора Сицилийского. Эта обязанность, по словам Диодора, была возложена на помощников вспарывателя.


[Закрыть]. В это время Сатми стоял с кадильницей перед Святая святых и звучным голосом читал «Главу о возжигании огня».

Когда он произнес: «Я чист, ибо очистил себя», его голос задрожал. Руки, покоившиеся на святой кадильнице, он долго мыл водой и содой, но все-таки ему казалось, что следы крови глубоко въелись в кожу. Он надел чистые одежды, но словно видел на них кровавое пятно.

Не без опаски он сломал печать, которую поставил на врата учитель. Умастил статую божества медом, овеял благовонным дымом.

– Я пришел, дабы видеть щит солнца и его кружной бег, ибо я чист.

Сатми обнял статую, чтобы оживить божество, наполнить его собственной жизнью.

Но животворный источник истины был отравлен ложью.

Напрягая все силы, Сатми сжал в объятиях статую – и почувствовал, что его тело не соприкасается с нею. Нечто сродни невидимой ткани простерлось между ним и божеством, на помощь которого он надеялся. Замерший лик божества был загадочен, взгляд эмалевых глаз – непроницаем.

Сатми вышел из Святая святых. Ему казалось, что другие священники читают на его челе жгучие знаки позора. Но нет – они погрузились в молитву и были заняты ритуалом. Сатми повернулся и вновь вошел в Святая святых. Он старался не смотреть на статую – как в последние дни избегал взгляда учителя – и торопливо произносил молитвы.

*

Сатми вопрошал божество со страхом и трепетом, но бог не давал никаких ответов. Он равнодушно молчал, оставляя в силе прежнее решение: Нефрет должна выйти за варвара. Но божество ошибалось. Впервые со дня сотворения мира оно совершило ошибку и он, Сатми, наставит бога на правильный путь, дабы люди не считали властителя мира несправедливым. Он, Сатми, провозгласит истинную божественную волю – не ту, что открыл старый, полумертвый Инени.

*

Сатми запечатал Святая святых и, завершив богослужение раньше обычного, провозгласил:

– Воля божества! Царевна, любимица божья, должна стать женой верховного жреца!

Ряды загудели в смущении. Сатми видел в толпе много придворных. Одежды их были разодраны – фараон, их повелитель, скорбел по Инени. Писарь с лошадиными зубами вдруг задергался, принялся колотить бить себя палкой по бритой голове и взревел, как дикий зверь, нарушив торжественную тишину. Толпа последовала его примеру и святилище огласилось жалобным плачем.

Тутмос пал на колени перед Сатми. Он гладил его ноги и повторял имя Нефрет. Сатми наклонился к нему.

– Скажи мне, что случилось?

– Нефрет, божественная Нефрет мертва. Мы нашли царевну бездыханной в ее покоях. Ах, ее душистое дыхание прервалось…

Сатми оттолкнул ногой сморщенное лицо и быстро пошел к выходу.

*

В царском дворце царила суета и скорбь. Женщины, разрывая на себе платья, метались полуголые из комнаты в комнату, вопя и рыдая на весь дворец.

«Нефрет! Нефрет! Нефрет!» – повторяло эхо как призыв, как заклинание.

В этих залах можно было заблудиться, как в лабиринте. Сатми шел туда, где рыдания звучали громче.

Он уже перед покоями, уже входит.

На белом ложе – тело Нефрет. Неподвижное, маленькое, беззащитное тело.

При появлении Сатми вопли утихли. Кто-то всхлипнул, кто-то глубоко вздохнул и наступила тишина. В спальню вошел фараон. Рядом, вся в слезах, шла царица, сестра покойной. Безграничная боль исказила юношеское лицо фараона и красивые черты его жены. Сатми не двинулся с места при виде фараона. Общее горе уравняло сына небес и слугу божества.

Затем он подошел к мертвому телу. На закрытых глазах лежала темная тень. Губы были чуть приоткрыты, блестели матовые зубы. Лоб, обрамленный черными кудрями, казался еще белее. Скулы окаменели. Руки, маленькие ручки вытянуты вдоль тела.

Сатми, забыв о фараоне, упал лицом вниз рядом с телом Нефрет.

*

Кто-то коснулся плеча Сатми. Сам фараон помог ему встать. Сейчас придут за телом Нефрет. Пора начинать бальзамирование. Большая муха, словно выкованная из металла, сновала по личику царевны. Будто хотела все изучить – проползла по неподвижным ресницам, заглянула в ноздри заострившегося носика и по-хозяйски расположилась на губах, еще недавно игравших улыбкой.

Сатми пришел в себя. С неумолимой ясностью ему представилось, как в нос Нефрет просовывают железный крючок и он доходит до мозга… мозга, родившего слова:

 
Любовь к тебе вошла мне в плоть и в кровь
И с ними, как вино с водой, смешалась.
Как с пряною приправой – померанец
Иль с молоком – душистый мед.
 

Вспарыватель держит наготове острый нож, собирается распороть тело царевны. Возможно ли? Нет, он не смеет!

Мысли блуждают и не находят выхода. Инени, Тутмос, писарь с лошадиными зубами, Суаамон…

Суаамон! К нему!

Сатми приказывает ждать. Он вновь овладел собой:

– Так приказывает бог. Ждите!

*

Пришел Суаамон. В храм, к Сатми. Худой и желтый, как мумия. Подслеповатые глаза напоминают взглядом маленького щенка. Выглядит жалким, совсем не опасным.

– Нефрет мертва, – сказал Сатми.

Суаамон утвердительно кивнул головой: так было суждено.

– Ее собираются бальзамировать.

Снова кивок.

– Нож вспарывателя не смеет коснуться ее тела.

Глаза Суаамона беспокойно забегали.

Сатми помнил древние поверья – не то выдумки, не то правду. Говорили, что знахари знают способ предохранить бездыханное тело от разложения. Благодаря их тайным настоям и заклинаниям мертвое тело сохраняет прижизненный облик: умерший кажется спящим.

Тревога Суаамона доказывала, что поверья не лгали.

– Нефрет должна остаться такой, как сейчас. Никому не позволено извлекать ее внутренности, ее мозг, ее сердце.

Суаамон еще больше заволновался.

– Это невозможно. Я не могу этого сделать… Царевна не для того умерла.

– Так ты знал о ее смерти?

Сатми заметил довольное выражение на лице Суаамона – так не соответствовавшее всеобщему трауру. Припомнил частые визиты целителя к Инени… В нем проснулись подозрения.

– Ты обо всем знал! Ты сам это устроил! Говори! Я убью тебя! – кричал Сатми, тряся знахаря.

Суаамон побелел, но твердо сказал, зная свою силу:

– Я помог убить Нефрет.

*

Суаамон еле шевелился на полу. Сатми бил его ногами и душил. Он готов был разорвать знахаря на куски и расколоть его череп. Суаамон, тяжело дыша, вырвался и бросился к двери, но Сатми преградил ему дорогу:

– Ты сделаешь то, что я скажу, Суаамон. Либо тело царевны будет сохранено без бальзамирования, либо…

Суаамон высвободился из его хватки.

– Пойдем.

С появлением знахаря во дворце поднялась суматоха: его все боялись и никто не ожидал от него ничего хорошего.

Он осмотрел тело Нефрет и велел показать комнату, где царевну настигла смерть. Сатми шел за ним.

В маленькой комнате было немного вещей, но каждая отражала вкус Нефрет. Сатми слышал от нее и Тутмоса, что даже мелкие безделушки царевна лично заказывала мастерам, которые совещались с нею и строго выполняли все ее указания. Склонность к искусству она унаследовала от отца – царя-вероотступника, художника и поэта Эхнатона.

Суаамон нервно осмотрел комнату. Он наклонился, как будто что-то высматривая, ощупал рукой пол и сжал пальцы. Выпрямился и попытался что-то спрятать в складках одежды.

Сатми, следивший за знахарем, схватил его за руку и вырвал из его пальцев какой-то предмет. Это был талисман из зеленого фаянса – символ жизни. На талисмане, надломанном с одной стороны, было вырезано имя Нефрет.

Суаамон глядел спокойно, точно торжествуя – вот неопровержимое доказательство, что опыт удался!

При виде талисмана Сатми окончательно поверил, что таинственные силы способны оградить тело от смертного тления. Тот, кто в этом сомневался, был лишен веры. А он теперь твердо верил, что божество может услышать горячие молитвы и оживить умершую. Понадобится лишь особая жертва, и мертвое тело Нефрет наполнится животворной силой – личико зарумянится, уста заговорят, она вновь начнет дышать.

Есть ли жертва, перед которой он остановится? Только бы уберечь, сохранить тело от распада, пока божество не снизойдет к его жертве, не внимет его молитвам…

*

Суаамон пришел в сопровождении одного из храмовых служителей и принес все, что требовалось для великого делания. При нем была шкатулка с талисманами и книга Тота. Он приказал всем, за исключением Сатми, покинуть святилище, зажег неведомые благовония, облачился в одежды, напоминавшие облачение жреца, и возложил на голову тиару.

Во мглистом дыму мрачно горела лампа. Обнаженное тело Нефрет блестело, как в лунном свете. Сатми стоял в ногах умершей и следил за действиями знахаря. Суаамон расплавил воск. Когда воск немного загустел, он запечатал им ноздри царевны. То же проделал с ушами. Глаза прикрыл тонкими золотыми пластинками с символами жизни, поверх которых крепко затянул повязку. Третьим талисманом запечатал и такой же повязкой завязал уста Нефрет. Сильно стянул в щиколотках ноги, колени и плечи обвил широкими полотняными лентами, завернув в них клочки папируса с заклинаниями.

Тело, сказал Суаамон, нужно будет отнести в комнату, где умерла царевна.

После этого он обратился к Сатми и потребовал сломанный талисман.

Сатми неохотно передал знахарю требуемое.

– Чтобы деяние возымело силу, кто-то должен заявить, что готов поделиться жизнью с царевной. Этот человек, не исключено, умрет на месте.

Неужели Суаамон пойдет на это?

– Лишь тот, кто готов взять на себя жертву, может оживить умершую, – пояснил знахарь, опустив глаза.

– Я готов! – быстро ответил Сатми.

– Напиши свое имя на обратной стороне талисмана.

Знахарь протянул ему металлическое стило и Сатми выцарапал на талисмане свое имя.

Суаамон сжал талисман в ладонях, вытянул руки и резко поднял их вверх, что-то бормоча. Затем потер одну ладонь о другую и отдал Сатми целый, без всяких трещин и сколов талисман.

Это был обычный фокус уличных чародеев, но ради спасения царевны Сатми с радостью согласился бы на любой обман.

Затем Суаамон попросил нить из одеяния Сатми. На белую нить он подвесил символ жизни и повязал ее вокруг шеи Нефрет.

Она лежала с сомкнутыми губами и закрытыми глазами.

*

По приказу Суаамона из небольшого, ярко раскрашенного сундука, где царевна хранила свои платья, извлекли всю одежду. В этот сундук, как в гроб, положили царевну. Тело прикрыли сухими, остро пахнущими травами и посыпали искрящимся порошком.

Суаамон велел закрыть крышку, поставил на сундук в нескольких местах печати из глины и оттиснул на них магические знаки.

На протяжении семидесяти дней запах трав должен был насыщать тело царевны. Семьдесят раз следовало возжигать расставленные по углам комнаты кадильницы с густыми курениями, принесенными знахарем. Двери и окна завесили плотными занавесами. Никто не имел права тревожить покой царевны без исключительно важной причины. Тот, кто зажигал кадильницы утром, мог вернуться в покои не ранее следующего утра – дым курений был вредоносен для живых.

*

Все наказы знахаря соблюдались неукоснительно. Чужеземные невольники, которым Сатми приказал следить за Суаамоном, не боялись его чар и не отходили от него ни на шаг. Но Суаамон и не собирался бежать. Он прилежно читал книгу Тота и, похоже, намерен был честно выполнить обещанное.

Доверенная служанка, накануне встречавшая Сатми в саду, рассказала ему все.

Царевна велела ей собрать все необходимое для дальней дороги. Служанка принесла ей шкатулку с зеркальцем и царевна начала причесываться. Служанка стала собирать вещи и убираться в покоях, после вышла в боковую комнатку, чтобы принести дорогие сердцу госпожи мелочи – коробочку с красками для лица и флакончики с притираниями.

Вдруг она услышала крик в комнате госпожи. Когда вбежала, увидела царевну на полу, а в дверях, со спины, высокого человека в одеянии жреца. Она подумала, что это был Сатми и что он явился предупредить царевну о каких-то неожиданных трудностях, связанных с побегом. Служанка склонилась над царевной – и не поверила, что видит мертвое тело. Просидела рядом до утра в надежде, что госпожа лишь занемогла и вскоре очнется. Служанка не решилась звать на помощь, боясь навлечь на себя царский гнев, если тревога окажется напрасной.

Только к утру холодное тело госпожи открыло ей страшную правду.

*

Нефрет убил Инени при содействии Суаамона. Сатми обмануло притворное равнодушие старца. Смерть царевны виделась Инени единственным выходом: он не мог позволить любимому ученику нарушить священную клятву.

И из одной любви нанес ему такой жестокий удар.

*

Семьдесят дней ожидания превратились в бесконечную пытку. Сатми непрестанно молил божество вернуть ему Нефрет. Что значила эта малая милость для Творца Вселенной?

Мечтал, что умершая Нефрет почерпнет его жизненные силы, вернется к нему и сольется с ним в едином теле.

А клятва?

Если Нефрет оживет, он посвятит всего себя, устремит все свои помыслы к познанию таинств мудрости.

*

Чем ближе подходил назначенный срок – тем ревностнее молился верховный жрец. Нет, уже не молился, а требовал и угрожал. Он тряс статую божества, как некогда знахаря, и проклинал небо, землю и их властителя. В утро семидесятого дня он покорно и обессиленно сидел на серебряном полу перед образом божества. Золотой лик был равнодушен, эмалевые глаза смотрели в пространство, позолоченные уста молчали.

Появился Суаамон. Он снял с гроба печати, вынул травы и приказал извлечь тело царевны. Оно не изменилось, лишь казалось немного похудевшим. Смуглую кожу покрывала золотистая пыльца – как крошечные лепестки, опавшие с цветка. Тело стало упругим.

Суаамон надел на царевну ожерелье и два наплечника. После позвал бальзамировщиков и велел им подготовить тело к похоронам по священному обряду.

*

Нефрет занялись похоронные служители. Они недовольно поглядывали на тело, которое не пролежало семьдесят дней, как положено, в натровом щелоке, не высохло и не пожелтело, а вместо этого покрылось золотистой пылью, издавало острый запах трав и, с сомкнутыми губами и закрытыми глазами, казалось спящим.

Суаамон не позволил положить на сердце Нефрет вырезанного из сердолика жука-скарабея с ее именем. Знахарь только перевернул спрятанный в ее ожерелье талисман с символом жизни: имя умершей оказалось теперь на внутренней стороне, а имя Сатми – на внешней. Верховный жрец Амона грустно следил за этой церемонией.

На тоненьком пальце царевны блестело колечко из золота и зелено-синей эмали, которым она так восхищалась.

*

Тело Нефрет стали пеленать длинными льняными полотнищами. Каждый виток все больше скрывал золотистое тело, лишь светился открытый треугольник на лбу – трогательный символ прощания и потаенной надежды. Сатми прикоснулся к нему дрожащими губами. Последнее любовное прощание для уходившей в царство теней, на луга блаженных – жестокое расставание для живых.

В эти прощальные часы Сатми мысленно снаряжал Нефрет в далекий путь, готовил ее душу к мигу, когда та предстанет перед вечным Судьей. Душа Нефрет скажет ему, что за свою короткую жизнь царевна не успела вдоволь испить из чаши радостей.

Между слоями бинтов на ее теле покоились амулеты – спутники по путешествию в царство теней.

Священные амулеты были изготовлены руками лучших мастеров из самых драгоценных материалов: здесь были изумруды, аметисты, гранаты, аквамарины, агаты, яшма, лазурит, обсидиан, офиолиты, гематиты, бирюза, янтарь, кораллы, малахит, жемчуг и золото.

Здесь были скарабеи – символы возрождения жизни, ибо новая жизнь восстает из зарытого в землю шара, который они толкают перед собой, пряча в нем яйцо. Здесь были маленькие колонны, символы постоянства, и ястребы, символизировавшие силу божьей матери Исиды. Здесь были скипетры из папируса, изображавшие силу вечной молодости, соколы с человеческими головами – символы единения души и мумии, лягушки как знак воскресения и неудержимого бега жизни и лютня-нефер, соответствовавшая имени умершей и служившая символом радости и удачи. Наконец – божественное око, дарующее здоровье, и солнце – символ вечности.

Эти и другие амулеты были призваны охранять жизнь, способствовать воскресению и вместе с бинтами служить стеной для защиты от разрушительного наступления времени.

Нефрет завернули в мешковину, исписанную отрывками из книги «О Явлении пред Ликом Света»[26]26
  «О Явлении пред Ликом Света» – Вариант перевода оригинального древнеегипетского названия т. наз. «Книги мертвых».


[Закрыть]. Опытные руки пеленали ее осторожно и бережно. Жрец, проводивший обряд, склонился над покойницей, нашептывая ее душе советы, как вести себя в путешествии.

Умершую накрыли последним покровом из мешковины, шафрановое полотно зашили и обвязали лентами. Этот сверток уже не напоминал человеческое тело.

*

«Ступай в далекий путь, Нефрет! Сатми будет сопровождать тебя, ибо его имя вырезано на твоем амулете. В нем он, любящий тебя. Вместе с тобой будет он звать твое сердце, пока жизнь не вернется к тебе, будет стучать, как цыпленок в скорлупу, пока твое сердце не забьется под этим покрывалом.

Сердце мое, родное мое сердце! Благодаря тебе я начал жить, о, сердце.

Не дай имени моему увясть. Не дай лжи пасть на мои слова пред могущественным властителем Аменти, страны нисходящего Солнца.

Никогда не устанут уста мои повторять твое имя, Нефрет, возлюбленная моего сердца…»

Так молитвенно шептал Сатми.

*

Семьдесят дней готовили тело Нефрет к далекому путешествию.

Семьдесят дней до изнеможения трудились художники, расписывая стены высеченной в скале усыпальницы, которую фараон приготовил для себя. Он уступил гробницу своей любимице, заменившей молодому фараону сестру.

От горя постарел фараон и выглядел как воплощение скоби. Он приказал личному секретарю Нефрет прилежно переписать все, что она ему диктовала, и положить свитки в драгоценную шкатулочку. Ее песни должны были уйти с нею из жизни, дабы она могла их петь после смерти.

Семьдесят дней работали резчики над скульптурами людей – пекарей, прачек, гребцов, золотых дел мастеров, слуг и рабов, что должны были служить Нефрет в загробном мире. На стенах гробницы появились изображения широких полей, тучных стад и богатых рыбой рек, что доставят ей щедрые дары.

Саму царевну фараон велел изобразить в кругу друзей, дабы вечно наслаждалась она их беседой.

*

Лучший художник фараона, хоть и еретик, был ценителем красоты, разделял горе Сатми и сумел это горе передать. Он изобразил верховного жреца у гробницы, встречающим похоронную процессию. Ученики мастера дивились живости изображения. Имя верховного жреца навеки соединилось с именем царевны, чья смерть так глубоко потрясла Сатми.

Кроме предметов повседневного обихода, ремесленники изготовили для усыпальницы немало прекрасных вещей. Это было приданое царевны, и оно должно было поразить ее жениха из варварской страны, дабы и он искренне соболезновал фараону и печалился о красавице, предназначенной ему в жены.

*

Погребальная процессия шла медленно и величественно. У входа в усыпальницу мумию положили на песчаный холмик. Жрец молился, плакальщицы рыдали. Сестра Нефрет, царица, убрала мумию цветами. Фараон еще раз поцеловал свою любимицу.

– О, Нефрет, я скоро тебя покину! Когда отойду, ты останешься одна и никто не пойдет за тобой. Ты, так любившая петь – теперь молчишь. Ты, веселившая меня шутками – ничего не отвечаешь…

И хор плакальщиц продолжал рыдать:

«Плачьте по ней, дайте волю слезам! Ты, сиявшая как лик солнца, обречена теперь на одиночество, ты, так любившая танцевать – теперь связана, ты, носившая драгоценные одежды, теперь лежишь, завернутая в грубые покрывала!..»

Столбы дыма уходили вверх. Сатми равнодушно слушал причитания – он слышал только песню своего сердца:

«Нефрет, которую ты целовал так мало – уходит от тебя…»

*

Мумию внесли в склеп. Жрец омылся обычной и красной водой, очистил себя южным кадилом и северным курением, возвратил Нефрет ее тень, бежавшую от царевны за несколько минут до смерти, вернул ее конечностям подвижность. С помощью железных инструментов он таинственным образом отверз уста Нефрет[27]27
  …таинственным образом отверз уста Нефрет – Речь идет о мистическом ритуале, описанном в древнеегипетских погребальных текстах, например «Текстах пирамид», старейшие из которых датируются 2400–2300 гг. д. н. э.


[Закрыть]. Пала преграда, что могла помешать ей насладиться жизнью, полной теней, к которой подготовили ее близкие в набожной любви.

*

Нефрет положили в саркофаг, напоминавший очертаниями человеческое тело. Золотая маска была лишь бледным подобием прекрасного лица царевны. Гроб закрыла золотая крышка с орнаментами и резьбой. Все скорбящие покинули склеп. Последним вышел Сатми. Его ноги налились свинцом, в груди была пустота, ибо сердце его осталось в гробу Нефрет. В руках он нес цветы, сорванные с украшавшего мумию венка. Из склепа доносились только голоса рабочих, которые должны были запечатать вход.

Сатми низко, едва не упав, склонился перед раскрашенной статуей, изображавшей Нефрет в белом платье, с лотосом в руке. Он положил на пьедестал цветы и быстро отошел. Рабочие выбили подпорки и тяжелый обломок скалы упал, загородив вход. Поспешно, торопясь на тризну, установили надгробную плиту.

*

Тяжек был для Сатми погребальный пир, мучительны песни и танцы. Огнем жгли его восклицания:

«Наполняйте счастьем свои дни, ибо лишь мгновение длится наша жизнь! Наполняйте их счастьем, ибо по смерти на веки вечные сойдете в могилу!»

И одновременно, воздавая дань торжественного уважения смерти, смягчая этот вызывающий призыв, погребальный арфист ударил по струнам большой красочной арфы и запел гнусавым бесстрастным голосом:

«Величествен наказ великого Осириса, чудесная от начала веков назначена воля[28]28
  Величествен наказ… – Далее автор обыгрывает т. наз. «Песню арфиста», известную по гробницам Среднего Царства (в русском пер. А. Ахматовой – «Песнь из дома усопшего царя Антефа, начертанная перед певцом с арфой»). Нами использованы некоторые цитаты из этого перевода.


[Закрыть]. Пожирает время людские тела, и люди нас покидают. Приходят другие на их место. Боги и фараоны, бывшие некогда, покоятся в своих пирамидах. Лежат их подобья и мумии, но остались дворцы их пустыми… А потому утешь свое сердце, следуй его веленьям. Свершай дела свои на земле по веленью своего сердца, пока не придет к тебе день оплакиванья. Осирис не слышит скорбных криков и воплей. Причитания никого не спасают от могилы. А потому празднуй прекрасный день, устремляйся к счастью. Видишь, никто не взял с собой своего достояния, никто из ушедших не вернулся обратно».

«Нет у меня другого желания, одно только знаю счастье: вернуть Нефрет к жизни со мною…»

Сатми последним отошел от усыпальницы. Голоса шедших впереди замирали, ночь спускалась на землю. Ночь, лишенная надежды на рассвет, воцарилась в его душе.

Пересекая Нил, плывя на восток, в направлении храма, он снова и снова повторял:

– Нефрет – Нефрет…

*

Эхом отозвался чужой голос:

– Он зовет Нефрет, он жив.

Сатми показалось, что этот голос ему знаком.

– Райт! вы не слышите?!

Райт открыл глаза и увидел склоненные над ним лица: лорда и Мэри.

Он весь утонул в прошлом и не мог понять, где находится.

Его положили на носилки и понесли. Носилки покачивались, он закрыл глаза… Покачивается лодка, он пересекает Нил и приближается к храму и своему дому. Нефрет – погребена. Он – один.

Теплый ветер ударил Райту в лицо. Он глянул и вновь зажмурился, встретив яркие лучи солнца.

Да, сомнений нет: Мэри, лорд, рабочие…

*

– Это могло закончиться для вас печально, дорогой Райт, – сказал лорд Карнарвон, сидевший у его постели. – Как вам пришло в голову забаррикадироваться в гробнице? Зачем эти секреты? К счастью, ваша жена вовремя сообщила о вашем исчезновении. Иначе я, честно говоря, не обратил бы на это внимания. А проклятые сторожа даже не заметили, как вы прошли мимо! Не будь вашего плаща, зацепившегося за плиту у входа, никто бы не догадался, что вы проникли в склеп Нефрет! Зато вы совершили первостатейное открытие… примите мои поздравления! Мне же не повезло! – директор запретил мне прикасаться к гробу фараона, мужа сестры Нефрет. Я был почти у цели и из-за глупого запрета… Я нашел потайной вход… Согласно надписям, там находится гробница Сатми, верховного жреца Амона. Что с вами, Райт?.. Почему вы вдруг так побледнели?

– Вы уже побывали в гробнице? – спросил Райт.

– Еще нет.

– Боже мой, я прошу вас… – горячо начал Райт.

– В чем дело? Говорите же…

– Не трогайте саркофаг.

– И вы заодно с директором, Райт?!

– Возможно, позднее я вам все объясню.

– Не волнуйтесь, прошу вас. Кажется, я начинаю понимать…

Он пристально посмотрел на Райта. Лицо ученого во всем походило теперь на изображение жреца с фрески при входе в усыпальницу Нефрет. Сходство и впрямь любопытное и таинственное…

– Хорошо, хорошо… Обещаю вам, что не притронусь к саркофагу.

*

Лорд Карнарвон самолично наблюдал за работами в усыпальнице Нефрет и внимательно присматривался к ценным фрескам. Рядом с изображением священника он обнаружил его имя – Сатми – и полный титул.

– Осторожно, осторожно… – напоминал он рабочим, когда те выносили гроб Нефрет. Сам поддерживал его с той стороны, где покоилась голова.

Директор употребил все средства, чтобы пресечь разыскания лорда. Теперь настала очередь Райта. Но необычная история молодого ученого, который чуть не погиб в усыпальнице Нефрет, попала в прессу и стала сенсацией. Директор музея, хоть и являлся человеком науки, был не чужд сентиментальности. Осмотрев гробницу, он убедился в невероятном сходстве жреца и Райта – и решил, что Райт был достаточно наказан, пережив ужас смерти. Ему даже показалось, что Райт поседел.

Газетчики мечтали заполучить фотографии Райта и заручиться правами на репродукции настенной живописи. Фотография трудностей не представляла – достаточно было поймать Райта где-нибудь на улице… но право на публикацию репродукций фресок мог предоставить только директор. И он наслаждался шумихой в прессе:

«Чем больше шума, тем выше цена. Райт может забрать себе маловажные мелочи, даже саму мумию – мумий в музее и так хватает…

Один французский ученый встал на защиту немецкого коллеги? Почему бы и нет? Красивый жест! На войне – враги, в науке – рыцари. „Желаете разрешение? Пожалуйста, к вашим услугам… Дам и рабочих… Можете паковать, что хотите…“

Но больше ни единому немцу не захочется вести здесь раскопки… за это уже ручаюсь я – директор музея… Лорд может катиться ко всем чертям!

Что вы сказали? Он заболел?… Месть умерших, говорите? Небылицы. Но если лорд умер – поделом. Музеи уже полны древностей, каждый новый предмет – лишний мусор. Покойный Стакен правильно говорил, что сперва нужно исследовать собранное, а потом уже гнаться за новым материалом.

Что-что? Райт объявлен преемником Стакена?! Назначение несколько преждевременное, вам не кажется? Что ж, нынче повсюду хаос… и молодежь рвется вперед…»

*

Райт покинул Египет без сожалений. На пароходе с ним плыла Нефрет и сундуки с ее многочисленными пожитками.

Известие о смерти Стакена и письмо, вызывавшее Райта в Берлин, дошли до Каира, когда Райт лежал заживо похороненным в гробнице Нефрет. Не случись этого, и Мэри, вероятно, не бросилась бы его искать. Поэт Бособр кашлял все чаще – он близился к смерти и не отводил от губ смятого худыми пальцами платка. На палубе корабля он не переставал фантазировать о Египте:

– Египет вечен. Он умирает, чтобы заново возродиться… Дух Осириса осеняет весь мир… Средневековье со своими двойными башнями, головы божественных животных в виде химер на колокольнях соборов – не что иное, как воскресшие египетские боги… Пальмовые рощи подобны аллеям готических колонн… Капители их – расцветшие бутоны… Обращенные к Hostis nocturnus[29]29
  Hostis nocturnus – ночной, темный враг (лат).


[Закрыть] молитвы на шабаше ведьм – Египет знал и это… Готика – это Египет, как и наш век, когда все стремится к чему-то возвышенному: обелиски, небоскребы, радиоантенны…