Текст книги "Царевна Нефрет (Том II)"

Автор книги: Василий Масютин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

*

Шульц отнес мумию в надежное место – за большую каменную колонну, куда никто, кроме сторожа, долгие годы не заглядывал, а потому и не подозревал, что там имеется ниша, где человек может свободно стоять. Курт несколько раз проверил свое укрытие за ширмой и дверь в боковой коридор, куда мог «в случае чего» выбежать и затем встретиться с Шульцем. Райт, увидев вместо Нефрет незнакомую женщину, поймет, что с ним сыграли злую шутку – и придет в чувство. А если вздумает поднять шум, ему будет нетрудно объяснить, чем может закончиться такой скандал на страницах прессы: реклама для актрисы, отставка для профессора.

«В случае чего» можно будет также найти общий язык с женой Райта, и она повлияет на мужа… А если она не поверит – тем лучше…

Голова Курта бурлила от проектов. Свою необычную идею он приравнивал к научному эксперименту. Если нужно будет, он призовет в свидетели всех своих коллег и докажет, что Райт проявлял все признаки психической болезни, мании. Выход был один – опровергнуть заблуждения профессора смелым ударом… А может, он только сводил счеты с несносным начальником, который все чаще донимал его упреками и утверждал, что он, Курт, не в состоянии справиться с текстами… С тех пор, как Курт познакомился с Жанной – словари, иероглифы, увеличительные стекла над истертыми табличками казались ему просто профанацией драгоценной жизни…

– Как ты себя чувствуешь, Жанна? Уже освоилась с египетской атмосферой? Все это поражает только в первую минуту, а вообще-то ничем не отличается от прозекторской, где мертвецы лежат, как любые другие предметы. Ты ведь лишена предрассудков, верно?

– Не нужно меня успокаивать… Не знаю, зачем понадобилась твоя шутка, но это уже другой вопрос. Единственная твоя правильная мысль – взять фляжку с коньяком. Меня сегодня мучает жуткая жажда, а воду пить не могу, хоть предложи мне миллион…

– Миллион… ты уже перебарщиваешь… но ты права, в коньяке больше ценных составляющих, чем в воде… Недаром он и стоит гораздо дороже… Твое здоровье! Будь начеку!

*

Все шло так, как и предусмотрел Курт. По крайней мере, до той минуты, когда Райт, запыхавшись, подбежал к двери своего кабинета.

Райт, услышав в телефонной трубке голос сторожа Шульца, сразу понял, что в музей ворвались воры, чтобы похитить Нефрет. У него было много врагов в прессе и среди ученых – почему бы кому-то из них не украсть у ненавистного профессора предмет его опытов?

Мэри хотела ехать с Райтом, но он решительно воспротивился.

– Это дело полиции и женщины там ни к чему! Составят протокол, я подпишу и сейчас же вернусь. Ключ у меня, и я не хочу, чтобы кто-то без меня входил в кабинет.

В машине Райт взвесил все возможности. Не могла ли Нефрет подать признаки жизни в его отсутствие? Если человеческая воля может действовать на расстоянии, то это касается и времени. Между временем и пространством нет принципиальной разницы. Волевые усилия Райта в последние месяцы могли аккумулировать такое количество неведомой энергии, что она стала действовать сама по себе, силой своей потаенной динамики, не нуждаясь больше в первопричине, то есть его воле. Возможно, он совершил серьезную ошибку, не наблюдая тайком за Нефрет, когда она оставалась в одиночестве. Известно ведь, что самые таинственные явления умерших происходят именно в одиноких, заброшенных домах, когда люди покидают эти места, предоставляя мертвым полную свободу. Когда же в подобных местах появляются ученые или другие скептики, явления, как правило, прекращаются, словно сверхъестественные силы не желают раскрывать свои тайны, доступные лишь горстке избранных, способных проникнуть в законы потустороннего мира.

Райт весь взмок, его мысли метались, догоняя друг друга. В воображении он уже видел новую книгу, которая ошеломит всех его противников доселе невиданным материалом. Если даже такой толстокожий тип, как ни во что не верящий Шульц, слышал в музее шорохи, то нет сомнения…

Шульц ждал Райта у входа в большой коридор. Видно было, что сторож волновался.

– Где? в моем кабинете? – отрывисто спросил Райт.

– Да… но я не посмел…

– Очень хорошо. Дверь взломана? Вы осмотрели замок?

– Замок цел. Но внутри будто кто-то возится… Прошу меня извинить, время ночное, но… долг, господин профессор…

– Можете подождать в коридоре… Я не боюсь и войду один. Воры! Смешно!

*

Поворачивая в замке ключ, Райт не услышал никаких шорохов. Высоко поднял фонарик, осветил всю комнату. Все в порядке, все стоит на своих местах, письменный стол аккуратно прибран… саркофаг? Райт увидел, что Нефрет спокойно лежит в своем гробу, и это сразу его успокоило.

Он механически снял пальто и, как всегда, подошел к саркофагу.

Нефрет окружало необычное свечение. Бывали минуты, когда он видел ее такой в своем воображении, в одиночестве, в бессонные ночи, но никогда – наяву.

Отступил на шаг, словно не доверяя своим глазам. Ему и в голову не пришло зажечь свет. Он привык сидеть здесь в сумраке, размышляя о жизни и смерти. По спине пробежали мурашки, но он знал, что это не страх. Только легкий испуг, который он не мог подавить: страшила мысль, что он недостаточно владеет своими нервами и не может достоверно знать, не изменяет ли ему зрение при взгляде на неподвижные предметы. У него и раньше бывали видения, когда предметы оживали на глазах и он, как Фома неверующий, вынужден был подходить и прикасаться к ним, чтобы рассеять навязчивую иллюзию. Но если живые люди могут обладать всеми внешними признаками мертвых предметов, почему мертвые предметы не могут оживать?

Он машинально придвинул к гробу кресло. Фонарик оставался в левой руке и был направлен вниз, освещая пол. Так врач, помнящий всю картину болезни, садится у постели хорошо знакомого ему пациента и проверяет пульс.

Райт совершенно отчетливо почувствовал, что рука Нефрет стала теплой. Это могло быть, однако, тепло его собственной руки. Он сидел неподвижно. Казалось, ощущал двойной ток крови – своей и ее. Взволнованно закрыл глаза – словно вспоминал такие же ощущения, посещавшие его во время частых ночных сеансов, когда он напрасно пытался различить биение жизни в мягком, холодном и всегда неподвижном теле.

Задумчивость длилась недолго. Его глаза помимо воли открылись и он взглянул на Нефрет. Ее взор – удивительно глубокий в своем покое. Теперь эти глаза были другими… совсем другими. Судорожно сжал фонарик, осветил лицо, заигравшее новыми красками. Одно мгновение – и рука с фонариком упала, как если бы непроизвольное сокращение мышц не позволяло ее поднять.

Боялся выпустить фонарик и руку Нефрет. Так и сидел, не в силах пошевелиться. Поразила мысль, что в эту минуту воплощается в жизнь его вера. Он ни разу не изменил своей вере, но именно теперь его настигли сомнения: не ошибается ли он, не ошибался ли до сих пор?

Рука? – смешно. У Нефрет такие же руки, как у тысяч других женщин, пусть ни одна в ее возрасте не написала своей рукой подобных стихов. Но у нее есть то, чего нет ни у кого, живого или мертвого – сердце, что не умерло, хоть и не жило тысячи лет. Только благодаря этому сердцу она сохранила радость и покой, что жили в ней, когда она ходила по земле.

Райт продолжал судорожно сжимать в руке фонарик – как вор, которого здесь не было. Ему стало стыдно. Так мог представить себе происходящее в кабинете разве что наивный Шульц… Проверять бессмертную жизнь светом фонарика, даже светом самого солнца! – эта мысль показалась Райту святотатством. Он был осиян светом непоколебимой веры. Положил фонарик на стоявший рядом стул, ниже наклонил голову над гробом.

Он столько раз мечтал услышать биение сердца Нефрет, что ощутил бы его даже в развалинах великой пирамиды, в подземелье, без единого лучика света… О, теперь он слышит. Райт сдержал трепетный вздох. Не верил. Еще никогда так явственно не слышал, как бьется сердце Нефрет. Не только бьется – слышно дыхание ее тела.

Закрыл глаза, чуть не лишившись чувств. Страшно было думать, что его вера, его молитвы осуществились. Боялся спугнуть неловким движением переполнявшее его неизъяснимое блаженство. Склонился еще ниже и коснулся губами ее уст.

В тот же миг две длинные руки потянулись к его шее и обняли, словно увлекая вниз, в гроб.

Попытался высвободиться, встать, глянуть, крикнуть: – Нефр..! – и повалился в беспамятстве на пол.

*

Курт Ремер выбежал из-за ширмы на страшный замерший крик Райта и зажег лампу. Райт лежал вверх лицом, как мертвец. Рядом беспомощно стояла Жанна Бельмар. Актриса сделала патетический жест:

– Все твои шутки! А если он умер, тогда что?!

Курт только отмахнулся и выбежал в коридор:

– Господин Шульц! скорей! профессор упал в обморок, а может, что-то и похуже!.. Принесите воды… спирт, коньяк… я не знаю!

Сторож, сохраняя полное спокойствие, подошел к Райту и приложил ухо к его груди.

– Жив. Нужно положить мумию на место и прибраться, пока он не очнулся… – сказал шепотом Курту. – А госпожа… – обратился к Жанне.

– Тебе лучше будет исчезнуть, – сказал Курт. – Если придется вызывать врача и тебя здесь увидят… выйдет неприятная история. Как объяснить, откуда ты здесь взялась? Мы двое – другое дело. Господин Шульц, выпустите даму, а здесь управлюсь…

Курт, оставшись один, последовал совету старика. Прежде всего необходимо было навести порядок и расставить все по своим местам. Его больше беспокоил возможный скандал с полицией, которая заведет свои многочасовые допросы с протоколами, чем мысль о смерти Райта. Профессора уже несколько раз находили без сознания в кабинете и все давно свыклись с этими «нервными ударами».

«Если жив, то ничего с ним не случится, а если умер, нечего сразу звать врачей или полицию. Всему свое время», – приблизительно так рисовалось Курту положение дел со сценой, которую он сам же и поставил.

Курт поставил кресло на обычное место, присмотрелся, не видно ли где беспорядка, и стал ждать Шульца. Иногда он склонялся над Райтом и тут же снова выпрямлялся, точно был не в силах решить, выполнять ли ему обязанности милосердного самаритянина или добросовестного музейного ассистента.

*

Сторож вернулся с готовым планом действий, который тихо изложил, отведя Курта в сторонку:

– Положим мумию обратно и занесем профессора ко мне. А там посмотрим…

Райт не открыл глаза даже в освещенной комнате сторожа и лишь что-то невнятно бормотал.

– Живой, без сомнения. Надо позвонить жене профессора, пусть приедет за ним. Для нее такие истории не в новинку, – сказал Курт.

– А что мы ей скажем?

– Скажем, что вы услышали в кабинете крик, когда проходили по коридору… вы заподозрили неладное… телефонировали мне… когда мы вошли в кабинет, обнаружили его на полу без памяти.

– А если профессор скажет, что кто-то вызвал его сюда по телефону…

– Есть еще время до завтра! Увидим, как будет… откуда мне знать?!

*

Приехав на следующее утро к Мэри, чтобы осведомиться о здоровье профессора, Курт застал в доме врачей. Было не до расспросов. Мэри и врачи тоже не интересовались подробностями предыдущего вечера – очевидно, принимая как данность тот факт, что Райт часто ходил ночью в музей и там находился рядом с Нефрет. Курт и Шульц еще накануне заявили, что нашли профессора без сознания на полу и больше ничего не знают. Этого было достаточно.

Врачи констатировали сильное нервное потрясение. Состояние Райта вызывало тревогу. Он на все лады повторял имя Нефрет и с большим трудом извлекал из себя отдельные слова. Его отвезли в санаторий для досконального медицинского обследования.

*

Жанна успокоилась, когда Курт заверил ее, что об их тайном визите в музей никто из посторонних не знает. Старик Шульц не выдаст секрет – иначе ему не избегнуть страшной кары в виде увольнения.

Однако Жанна совсем утратила чувство юмора, узнав, что Райт лежит в санатории и до сих пор ничего не может вспомнить.

– Не люблю таких шуток… Болезнь профессора на моей совести…

С Куртом она стала вести себя холоднее обычного.

– Моя любимая! Такое никто не мог предугадать…. Я думал, что нервы у профессора крепче и он сумеет отличить египетскую мумию от живой молодой женщины! Это лишь доказывает, что он и без того был безумен и нуждался в лечении.

Неделю спустя Райт начал составлять фразы и смог наконец объяснить, что с ним случилось. Он не помнил, почему приехал ночью в музей и сделал ли это по собственной инициативе, но точно знал, что решил, как обычно, осмотреть Нефрет и проверить, не подает ли она признаков жизни.

– Я могу поклясться, что Нефрет пошевелилась в гробу, вытянула руки и обняла меня за шею…

После этого заявления психиатры только переглянулись, пожали плечами и доверительно сказали друг другу:

– Состояние безнадежное.

*

Жанна Бельмар ежевечерне и с большим успехом выступала в ревю. Театр не жалел денег на афиши и рекламу в прессе. Директор говорил журналистам:

– Вы убедитесь, что госпожа Бельмар – своего рода чудо природы. Собственно говоря, она двойник известной всему Берлину и даже всему миру таинственной мумии. Есть некоторые данные, позволяющие утверждать, что Жанна Бельмар – хоть она сама старается это тщательно скрывать – является дочерью одного высокопоставленного лица. Эта знатная особа много лет назад познакомилась с одной выдающейся актрисой… вы понимаете?.. господа, безусловно, уже сделали выводы… вкратце: имеются все основания утверждать, что в жилах Жанны Бельмар течет королевская кровь… Лучшим доказательством служит то, что она выказывает в своей роли истинно королевское величие. А ее молодость, грация!.. Ее талант… Я горжусь тем, что счастливый случай помог мне открыть такое дарование, актрису божьей милостью!

*

На сцене в бумажном гробу лежит Жанна и ждет знака помощника режиссера.

При звуках флейт и скрипок просыпается англичанин. Время пришло. Поднимается раскрашенная крышка гроба. Тихо… чуть слышно звенят арфы…

Жанна встает со скрещенными на груди руками. Справа от нее стоит страшная статуя египетского божества. Его глаза смотрят строго.

На стене напротив статуи медленно оживают фигуры фигуры женщин, держащих в руках музыкальные инструменты и корзины с цветами и фруктами. Перед Жанной простирается зал, как длинный и темный бесконечный коридор. Лица, лица, глаза, глаза… без конца. Все сливается в далекую туманную синеву.

Звучит прелюдия к ее танцу. Но она чувствует, что ноги отяжелели, налились свинцом, словно связаны… Она слышит голоса арф, флейт, труб и барабанов. Уже плывет, выгибается в такт, как былинка от дуновения ветра. Упругие, как змеи, руки вьются вокруг ее тела – плечей, головы.

В длинной жреческой ризе, медленной степенной походкой, к ней приближается… Кто это? Жанна испуганно отскакивает в сторону… Она видит перед собой Райта… Вскрикнула, зашаталась…

Как она замечательно играет!

*

Режиссер, с согласия директора театра, включил в постановку небольшое нововведение. Артист, который сходил с фрески на стене и оживал в фигуре жреца, обрел неожиданное сходство с Райтом. Характерный излом бровей египтолога был схвачен живо и метко.

Сперва сомневались: «А вдруг профессор Райт подаст на нас в суд?»

– Вы же знаете, что он сейчас в санатории… безнадежно сошел с ума… ему не до судебных процессов… в конце концов, не мешает попробовать.

– Публике это, несомненно, понравится. Все слышали об истории с Райтом.

*

Кто-то в прессе намекнул, что некоторым сценаристам не следовало бы слишком близко придерживаться определенных деталей чужой частной жизни, но первая проба маски Райта на сцене удалась. Впрочем, внимание публики, Мэри и немногочисленных приятелей Райта отвлекло более важное событие, давшее повод к широкому обсуждению и комментариям.

Газеты принесли известие, что ночью кто-то вломился в окно египетского музея с целью грабежа. Вор располагал точнейшим планом всего здания. Прохожие, оказавшиеся поблизости, видели какого-то пьяного или сумасшедшего, бежавшего в сторону музея.

Несколькими часами позже стало известно, что Райт воспользовался минутой, когда смотрительница отошла в другое крыло санатория, осторожно выбрался в коридор, надел чужую шляпу и плащ и вышел на улицу. В санатории были убеждены, что он спит, а он побежал прямо к музею.

Что он там делал – неизвестно. Утром его нашли рядом с гробом. На шее у него висела цепочка с ключиком и маленьким амулетом – символом жизни.

Его уговорили встать и вернуться домой. Райт даже не заметил, что его повезли на прежнее место, в санаторий.

*

Курт встретился с Жанной в кафе: его интересовало, как она восприняла новости о египетском музее и его директоре. Жанна притворялась веселой, но на лицо ее набежала меланхолическая тучка.

– Кто-то проболтался о нашем ночном заговоре – ты или твой сторож… Откуда еще нашему режиссеру могла прийти в голову мысль сделать Сатми двойником Райта?

– Я как-то упоминал об их сходстве в беседе с режиссером. Должно быть, сейчас он об этом вспомнил. Самое натуральное свинство… но что люди не сделают ради кассовых сборов?

– Как с профессором?

– Он кажется здоровым, но его мысли крутятся вокруг одной точки: Нефрет. Огорчительно все это. Его мало кто навещает. Даже жена понемногу забывает его…

Жанна замолчала и перевела разговор на успехи египетского ревю и отзывы прессы. Заказала к черному кофе ликер и опять задумалась.

– Что-то ты мне не нравишься, – сказал Курт, внимательно поглядывая на нее. – Твои нервы оставляют желать лучшего.

– Попробуй выступать каждый вечер в такой жуткой сцене с трупами и призраками…

– Вижу, твое отношение к роли со времен премьеры резко изменилось.

– Не только к сценической роли… Кельнер, счет! – внезапно воскликнула Жанна. – У меня еще дела в городе.

*

Жанна не нашла в себе смелости сказать директору, что партнер в гриме профессора Райта действует ей на нервы и что она предпочла бы первую версию постановки. Себе она тоже не осмеливалась признаться, что все чаще думает о Райте и порой чувствует угрызения совести, виня себя в его недуге. Актриса раздумывала, не лучше ли будет открыть Райту правду. Может, он придет в себя… В то же время, она сознавала, к каким последствиям это могло привести: допросы в полиции, а то и судебное разбирательство, увольнение Курта и сторожа, возможно, и потерянный ангажемент в театре.

Но Жанне искренне хотелось помочь Райту. Кто знает, не говорило ли в ней обыкновенное любопытство, желание еще раз взглянуть на него?..

Это желание было таким сильным, что Жанна решила посетить Райта в санатории.

Для приема гостей были отведены определенные часы и к Райту пускали всех желающих.

Жанна вошла в палату с букетом цветов – как к больному. Она совершенно не ожидала увидеть Райта за столом в окружении нескольких человек. Сделала шаг назад, но было уже поздно. Ей предложили сесть. Среди посетителей была и Мэри. Жанна ее не заметила и, вероятно, все равно бы не узнала.

Райт оживленно беседовал с гостями. Жанна представляла себе свой визит совершенно иначе. Смутилась – не пора ли сделать вид, что она зашла в палату по ошибке и никого здесь не знает? В этот миг Райт оборвал фразу:

– …и хотя никто мне не хочет верить, я… – и повернулся к незнакомке. Долго всматривался и вдруг закричал, как бесноватый, бросившись к ней:

– Нефрет! Ты все-таки жива!

Стиснул ее в объятиях и прижал к груди. Жанна попыталась высвободиться:

– Господин профессор!

– Нефрет! где ты пропадала? Как ты можешь так говорить?!

Поднялся переполох. Райт бессильно упал в кресло, тер руками глаза, словно хотел разогнать туман. Его схватили за руки. Прибежал врач. Райт отбивался:

– Пустите меня! вы все обманщики, воры! Нефрет, Нефрет, как ты могла..?!

Жанна, не дожидаясь вопросов, выскочила в коридор и быстро ушла.

*

Врачи никак не могли успокоить Райта. Он метался, крича:

– Почему она не пришла с лотосом? Зачем вы ее переодели?!

На него пришлось надеть смирительную рубашку, как поступают со всеми больными, способными в безумии убить себя или других.

Райт корчился и ревел:

– Нефрет, Нефрет! Здесь твой Сатми!

*

В прессе появились заметки. В них говорилось, что профессор Райт сошел с ума.

По соседству другие – о его скандальном романе с артисткой кабаре.

Намечали кандидатов на его должность. Мэри подала на развод.

Райт известил, что готовит новую книгу о том, как он воскресил Нефрет.

Приложение
Михаил Рудницкий [11]11
  М. И. Рудницкий (1889–1975) – украинский литературовед, писатель, поэт, критик.


[Закрыть]
ВАСИЛИЙ МАСЮТИН ВОСКРЕШАЕТ ЕГИПЕТСКУЮ ПОЭТЕССУ

(В. Масютин: «Царевна Нефрет», повесть в двух томах с иллюстрациями и обложкой автора. Библ. «Дела»)

Перед войной «Дело» опубликовало огромную повесть Болеслава Пруса «Фараон», ныне давно разошедшуюся. Это было маленькое литературное событие.

Прус по примеру Флобера пробовал воссоздать забытую египетскую культуру, с некоторыми ее проблемами. Когда мы примерно в те же времена читали «На камне» Коцюбинского[12]12
  …«На камне» Коцюбинского – «На камне» (1902) – рассказ украинского классика М. М. Коцюбинского (1864–1913) из жизни крымских татар.


[Закрыть], вряд ли кто-нибудь мог подумать, что какой-либо наш писатель вскоре возьмется за повесть из любой чужой старины, не имеющей ничего общего с нашей историей. Несколько повестей наших советских писателей, фоном для которых служит жизнь далеких от нас и т. наз. «экзотических» народов, появились не в результате чисто художественных побуждений, а под влиянием актуальных вопросов.

Но вот наш известный художник Василий Масютин воскрешает Египет в связи с знаменитыми раскопками лорда Карнарвона и Картера. Всем памятны сенсационные сообщения в прессе о мести жившего много веков назад Тутанхамона, о том, как исследователи гробницы фараона умирали один за другим. Появилась обширная археологическая литература о новооткрытых памятниках египетской древности. Масютин, постоянно живущий в Берлине, несомненно обратил внимание на великолепный портрет – каменную голову царицы Нефреты в берлинском музее – и заинтересовался Египтом. Когда в этом году художник приехал на короткое время во Львов, он привез с собой много профессиональных книг по египетской истории, чтобы доказать нам, маловерам: написанная им повесть – не плод досужей фантазии, а результат скрупулезных исследований. Ясно, что материалы, которыми пользуется повествователь, всевозможные «фактические данные» – это только вспомогательное средство и от их ценности или оригинальности не зависит ценность и оригинальность повести. Однако В. Масютин – необыкновенно подвижный ум, обладающий познаниями в различных сферах науки, творчества и жизни; он меняет кисть на перо не для того, чтобы попробовать свои силы еще в одной области, исходя из ложного представления о своих талантах, – нет, он владеет пером лучше, чем не один наш «профессиональный» или «признанный» писатель и в своих сочинениях всегда умеет сказать что-то новое и всесторонне обдуманное.

Его египетская повесть «Царевна Нефрет» не обременена излишним грузом ученой эрудиции, скучных описаний и философических рефлексий. Это история о молодом немецком профессоре, который так увлекся найденной им мумией, что вне ее весь мир перестал для него существовать. Напрашивался вопрос к Масютину: «Почему вы не сделали героем своей повести какого-нибудь нашего земляка?» На это у него имелся готовый ответ: «А почему у нас действующими лицами должны быть только „свои“? Разве иностранные авторы пишут исключительно о своих краях? Действующие лица зависят от сюжета и окружения». Здесь можно добавить, что Масютин ранее уже издал на немецком языке свою первую повесть и, зная наши издательские обстоятельства, думал в первую очередь об иностранных издателях.

Нашему читателю не раз покажется, что перед ним иностранное произведение. Если большинство и увидит в этом повод для упрека автору, нет сомнения, что найдется немало культурных и воспитанных на хорошей литературе читателей, которые сочтут это впечатление лучшим комплиментом для писателя. Нашим книгам ничего так сильно не хватает, как тех черт, благодаря которым иностранные произведения вытесняют родные книги из домов и рук нашей интеллигенции.

«Царевна Нефрет» – история любви длиной в 3000 лет; она мало напоминает те современные любовные истории, что нас привлекают и увлекают или отвращают и отталкивают от книжек с одними и теми же вечно повторяющимися мотивами. Герой этой повести, увлеченный древней египетской культурой, чьи ценности сложились благодаря совершенно иным принципам религиозного и гражданского воспитания, – отвернулся от современности, в которой жил. Его жизненная трагедия открыла ему удивительную форму красоты и довела его до грани, за которой человек утрачивает ощущение действительности.

В. Масютин сумел достичь в своей повести того уровня, когда писатель старается быть как можно простым и ясным, пренебрегая всем, что относится к эффектным искусственным украшениям. Несомненно, каждый, кто ощутит волшебство этой простоты, будет с нетерпением ждать выхода второй части повести.

М. Р.

Діло (Львов). 1938. № 252, 13 ноября.