Текст книги "Царевна Нефрет (Том II)"

Автор книги: Василий Масютин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Макс был уже пьян и не следил за языком.

– Не считаете ли вы, господа, что профессор Райт немного напоминает пастора, почтенного пастора? А когда он начинает излагать про Египет, то будто читает проповедь в церкви?

Курт начал сильно дергать приятеля за рукав. Райт не отреагировал и продолжал спокойным голосом:

– Самое главное – это сильная вера и сильная воля. Вот чего не хватает ученым, которые руководствуются исключительно разумом. Когда я произношу имя царевны, я вкладываю в него всю силу своей воли и пытаюсь пробудить к жизни все, что еще живет и должно жить в ней. Моя воля должна разорвать невидимую завесу, отделяющую ее от нашего мира и нашего времени. Мне кажется, это желание зародилось во мне не сейчас, не в последние годы, когда я начал интересоваться Древним Египтом, а жило во мне, когда я только появился на свет… нет, я неправильно выразился – когда я еще не появился, когда я три тысячи лет назад бродил по Египту…

– О, да вы, профессор, старше, чем выглядите… – пошутил кто-то на другом конце стола.

Профессор не слышал, не хотел слышать.

– Да, друзья мои, я не могу сетовать, что загубил свою жизнь… я вправе говорить о великом счастье: я знаю, как надо жить, чтобы осуществить свое наивысшее желание. Я открыл его. Оно именуется «Нефрет».

Макс захлопал в ладоши и крикнул:

– Кельнер! шнапса! Компания желает выпить. Хотим осуществить свое наивысшее желание. Оно именуется «шнапс»!

Было недалеко до скандала. Когда на столе появилась новая бутылка, поднялся такой шум, что в нем утонули протесты Курта и смех его товарищей, которые стали убеждать Райта, что Макс совсем пьян и что его нельзя принимать всерьез.

*

На следующий день Курт сидел в кафе с томиком Геродота. Он готовился к докторской диссертации на тему «Геродот в свете современной египтологии».

Рядом с ним сидели Макс с Жанной. Курт повернулся к ним:

– Послушайте. Интересная вещь. Кое-что относящееся к нашей бальзамически-душистой Нефрет. «Тела жен знатных людей отдают бальзамировать не сразу после кончины, точно так же как и тела красивых и вообще уважаемых женщин. Их передают бальзамировщикам только через три или четыре дня. Так поступают для того, чтобы бальзамировщики не совокуплялись с ними»[8]8
  Тела жен знатных людей… – Геродот, «История», II: 89. Пер. Г. Стратановского.


[Закрыть].

– Омерзительно! – воскликнула Жанна с выражением большого интереса на лице.

– Не понимаю, почему менее омерзительно позволить телу начать разлагаться и совершенно не огорчаться тем, что с ним произойдет, – сказал Макс.

– Дорогой мой! У египтян далеко не каждый удостаивался такой посмертной заботы о теле… Ты ведь слышал, что я прочитал. Не понимаю только Жанну… ее наверняка забальзамировали бы…

– Об этом тебе лучше спросить у господина Райта, специалиста по замороженным трупам. У тебя еще мало опыта с мумиями. Слышал, что твой профессор даже не допускает тебя к своей мумии. Ревнует.

– К какой такой «своей мумии»? – поинтересовалась Жанна.

– Пол-Берлина знает об этом, а ты задаешь глупые вопросы… Райт по целым дням запирается в своем кабинете с египетской царевной, которую ты будешь играть на сцене, и пробует ее оживить…

– Не шути, Макс. Глупости!

– Спроси Курта.

– Курт, это правда?

Курт молча кивнул головой.

– А сколько лет твоему профессору?

– Примерно три тысячи… так он сам сказал нам вчера…

– Только не остри. Просто хотела узнать. Любопытно слышать, что сегодня еще встречаются такие чудаки.

– А когда же их не было?!

– Я быстро отучила бы его от этой мании…

– Интересно, как?.. Попыталась бы занять место Нефрет? А знаешь, Макс, это идея…

– Но-но, оставь Жанну в покое со своими идеями. Кажется, ты хочешь отправить ее вместе с Райтом в сумасшедший дом. Он уже скоро там окажется. Если бы вчера в нашей компании сидел какой-нибудь психиатр, он охотно выписал бы ему свидетельство для лечения в санатории.

– Ты меня не понял, Макс. Я совершенно серьезно думаю о том, как избавить такого одаренного человека от его idée fixe…[9]9
  …idée fixe – идея фикс, навязчивая идея (фр.).


[Закрыть] жаль его труда, таланта…

– Но что общего у всего этого с Жанной? Ты уже сделал ее египетской царевной танцевального зала…

– Макс! Прошу запомнить, что мой театр – никакой не танцевальный зал… – вспыхнула Жанна.

– Да будет тебе! Хорошо, «Ла Скала» или «Метрополитен-опера», мне все равно… Я обращался к Курту. Он вскружил тебе голову какой-то египетской мумией и теперь ты стала так задирать нос…

– Макс! Если ты меня еще раз оскорбишь…

– Почему вы так кипятитесь? Я всего лишь рассуждал вслух… давайте спокойно пить кофе… Погодите, я хочу вам еще кое-что рассказать о Геродоте. Этот греческий историк утверждает, что по верованиям египтян человеческая душа – бессмертна и что она после смерти тела немедленно переходит в тело другого существа, которое в ту самую минуту рождается. Когда же душа побывает в телах всех животных и птиц, живущих на земле и в воде, она вселяется в тело младенца, который рождается в миг последней смерти. Это великое круговращение души продолжается три тысячи лет.

– Странное дело, – злобно заметил Макс. – И как это ты родился человеком? Тебе подошло бы быть… попугаем. Ничего не можешь придумать самостоятельно, только повторяешь то, что вычитал из книг или услышал от профессоров.

– А сам ты что-нибудь придумал?! Подожди, я еще такое придумаю, что тебе жарко станет!

– Опять?! – вскричала Жанна и разняла приятелей, которые начали уже наскакивать друг на друга, как задиристые петухи. – Ах, какие вы скучные!

*

Курта Ремера удивило поведение Райта. Дело было в музее через несколько дней после совместного ужина. Райт просматривал записи ассистентов с нескрываемым недовольством, очевидно, не находя в них ожидаемых им выводов. Ничего не объяснял, только бросал язвительные упреки:

– Вы мало работаете.

– Ваше внимание рассеяно, вы думаете о совсем других вещах, а не о работе.

– Совершенно неправильный подход.

– Я ожидал от вас большего.

И Курту:

– Как вы можете готовиться к докторату, не зная таких простых вещей?!

Вышел из кабинета надутый и будто обиженный, оставив ассистентов теряться в догадках. Как ему угодить? Они отшучивались:

– У него не в порядке нервы.

– Слишком долго находился в обществе трупов.

– Надо бы его куда-нибудь вытащить на свет божий!

*

Сцена ревности, которую Макс устроил Курту, позабавила молодого египтолога. Курт не скрывал своих симпатий к Жанне, но вел себя с ней корректно. Макс не смог оценить его помощи Жанне: ведь это он, Курт, придумал сенсационную роль, что станет поворотным пунктом ее сценической карьеры. Жанна его помощь оценила и с радостью отблагодарила бы Курта, если бы не страх перед Максом, служившим для нее символом всемогущего капитала.

«Артистка, мой дорогой, – говорила она, – не может жить одним талантом, ей нужен хлеб… и к тому же с маслом. Понимаешь?»

Курт понимал даже слишком хорошо, потому что сам прибегал к помощи Макса, когда его баланс оставлял желать лучшего.

Но горечь не проходила. Мало того, в часы работы, когда он так нуждался в спокойствии, над ним нависала тень Райта. Все это приводило Курта в дурное настроение.

Однажды вечером у него возникла мысль свести Жанну с Райтом, но резкие возражения Макса прогнали ее вместе с желанием проявлять какую-либо инициативу.

*

Как-то раз, когда Курт выходил из музея, Райт окликнул его:

– Подождите. Пойдем вместе.

Курт молча стоял в коридоре и ждал профессора.

– Пообедайте со мной.

В ресторане Райт велел подать коньяк и выпил две-три рюмки, не дожидаясь закусок.

– Не удивляйтесь, что я разогреваю себя. Это хорошо влияет на мозг. Что вы думаете о галлюцинациях?

– Я никогда ими не интересовался и, должен признаться, никогда их не испытывал. Иногда на улице мне может кто-то привидеться или ночью возникает впечатление, что я слышу какой-то знакомый голос или даже мелодию… но это все обычные явления… не то иллюзии, не то воспоминания… Не знаю даже, имеют ли они что-нибудь общее с галлюцинациями.

– А у меня по ночам, во время работы, не раз появлялось совершенно явственное чувство, что между мной и стеной встает какая-то фигура. Я вижу ее так отчетливо, что боюсь встать и притронуться к ней рукой, чтобы проверить, там ли она… Я убежден, что дело в нервном напряжении… это сознательное усилие, попытка приблизить к себе человека, о котором я думаю уже давно…

– И вы уже пробовали проверить..?

– Проверить можно только тогда, когда я буду абсолютно уверен, что не ошибаюсь. Я могу все уничтожить одним неосмотрительным, преждевременным шагом… Здесь главное – сама подготовка. Ошибок делать нельзя. Вы меня понимаете?..

– Не совсем.

– Я читал, что время – вещь совершенно условная, и что в духовной сфере три минуты или три тысячи лет по смерти не составляют такой уж существенной разницы, тем более, если учесть, что жизнь на нашей земле существует миллиард или сколько-то там миллионов лет. Может, время является лишь одной из форм пространства, а известно, что пространство теперь не играет никакой роли… Возьмите, к примеру, радио. Кто-то говорит за десятки тысяч миль от вас, тысячи людей говорят одновременно по всей земле, и вы можете их приблизить к себе с помощью обычного радиоаппарата и слышать их так, как если бы они находились рядом с вами. Почему же нельзя услышать тех, кто обращается к нам через бездну трех тысяч лет? Ведь с научной точки зрения они только что замолчали, их голоса доходят до нас только сейчас… совсем как с расстояния в три или тридцать тысяч километров.

– И вы поставили эксперимент, господин профессор?

– Я утверждаю, что радиоаппарат намного менее развит, чем аппарат, называемый человеческой душой. Внутри нас есть такие же антенны, мы владеем такими же волнами, что способны распространяться на значительные расстояния… нет, не такими же, а более тонкими, всепроникающими… На каком основании я это утверждаю? На том, что я хорошо слышу кое-какие голоса людей далекой эпохи, когда были созданы те глиняные таблички, над которыми вы просиживаете целыми месяцами, пытаясь разобрать несколько слов…

– Интересно, очень интересно… – замялся Курт, потеряв охоту к дальнейшим расспросам. – Отличный коньяк, господин профессор… налить вам еще? Не удивляюсь, что вам понравился этот напиток – от него не отказались бы и наши египетские боги.

Райт пил, задумавшись и не замечая собеседника.

*

– Жаль человека, – говорил себе Курт. – Лучше всего было бы сдать его в санаторий, но как?..

На следующий день в музей зашла Мэри и попросила Курта уделить ей несколько минут для разговора.

– Должна вам откровенно сказать, что я опасаюсь за здоровье своего мужа и не вижу способа ему помочь. Я предоставляю ему свободу, не спорю с ним и все надеюсь, что через месяц-два его работа примет другое направление…

– Я тоже обратил внимание на его состояние вчера, когда обедал с профессором. Самым правильным выходом был бы санаторий… но я понимаю, что…

– Я уже советовалась с врачами. Они спрашивают о симптомах. Но мне трудно им что-либо ответить… Внешне он кажется совершенно нормальным. Все говорили, что его доклад произвел прекрасное впечатление, хотя я, честно говоря, боялась скандала. Я по целым неделям его не вижу…

У меня нет возможности понаблюдать за ним. Вам это намного легче сделать. Именно с такой просьбой я хотела к вам обратиться. Не могли бы вы внимательно проследить за его расписанием и работой и все аккуратно записать? Не для меня, а для врачей – они нуждаются в этих сведениях для диагноза.

– Конечно, к вашим услугам, я всегда рад помочь…

*

Согласно наблюдениям Курта, Райт в некоторые вечера запирался в кабинете, где лежала теперь в своем саркофаге Нефрет, и часами просиживал неподвижно, погруженный в задумчивость – лишь изредка вскакивал, чтобы записать несколько слов. При соучастии сторожа, который уже привык к чудачествам профессора, нетрудно было даже следить за ним в замочную скважину – свет падал прямо на фигуру Райта.

Все, что они видели, подтверждало известные факты: Райт проводил какие-то непонятные эксперименты. Он не напрягался, не выказывал особых усилий – просто сосредоточенно сидел рядом с телом Нефрет. Так сидят порой люди, угнетенные потерей близкого человека, прежде чем осознают, что смерть унесла этого человека навсегда и его не вернуть обратно. Но в выражении лица Райта не было боли или тоски. Он сиял улыбкой радости – совсем не той вежливой, натянутой улыбкой, с какой здоровался каждое утро со своими подчиненными.

Курт подумал, что сумасшедшим даровано блаженнейшее состояние: они видят только мир своего воображения.

*

В музее и в научных кругах начали упорно поговаривать, что драгоценные коллекции нельзя и впредь доверять человеку, который занят одним собой, но никак не музеем и все реже встречается со своими сотрудниками. Высказывалась мысль, что Райт, оказавшись замурован в египетской усыпальнице, пережил потрясение и с того времени так и не оправился, а возможно, никогда не выздоровеет. Некоторые считали, что Райт достоин уважения как гениальный исследователь и смелый первооткрыватель, но пост директора должен занимать человек практичный, трезвомыслящий и обладающий организационным талантом.

После смерти Стакена Райт так быстро занял его место, что никто не удивится, если этого поспешно выбранного ученого заменят кем-нибудь другим.

Курт слышал все эти разговоры, беседовал с товарищами по работе, которые лучше других ощущали тягостную обстановку. Раздавались и иные голоса: если бы кто-нибудь убедил директора взять отпуск на месяц-два и подлечить нервы, говорили они, Райт несомненно забыл бы о своей египетской царевне. Кстати, пока он будет отсутствовать, Нефрет можно перевезти куда-то еще или обменять на другой древний памятник, скажем, из Британского музея…

– Обменять Нефрет?! – подскочил Курт, услышав это предложение. – Да вы понимаете, какую ценность имеет подобный образец…

Но в этот миг он осознал, что больше думает о Жанне, чем о мумии, призрак которой никогда не посещал его даже в самых беспокойных снах.

*

До сих пор Жанна читала одни уголовные и салонно-пикантные романы. Возможно, она и не знала, что существуют еще научные книги, где авторы излагают безумные и невероятные теории. Курт решил пополнить ее образование в области египтологии и купил Жанне последнюю книгу Райта о Нефрет, надеясь также, что она сможет вложить в свою сценическую роль немного профессиональных знаний.

Жанне очень понравилась история Нефрет – но не как научное исследование, а как роман, напомнивший ей не одно собственное переживание. Она поняла, что любовь царевны на самом деле ничем не отличалась от любви бедной девушки в большом городе и что их судьбы были очень похожи.

В разговоре с Куртом Жанна еще раз поинтересовалась внешностью Райта и спросила, напоминает ли профессор египтянина.

– Что это тебе взбрело в голову? – удивился Курт.

– Человек, так хорошо понимающий Египет, должен иметь с ним что-то общее… Кто знает? может, его предки…

– Предки – вряд ли. Но когда наш профессор женится на Нефрет, пробуждения которой он ждет, как царевич в сказке, их дети наверняка будут страдать египетским косоглазием.

Курт не понимал сердца актрисы кабаре, тосковавшего по романтической кинодраме. Профессор от пирамид и мумий был для Жанны ничуть не менее романтическим героем, чем средневековый рыцарь или нью-йоркский миллионер.

– Ты ревнуешь меня, как Макс, – рассмеялась она.

– К профессору Райту? Дорогая, только представь, что женщины младше трех тысяч лет для него не существуют. У Райта красивая, молодая, интеллигентная жена – но он предпочитает проводить ночи в музее, в обществе своей мумии и глиняных табличек с иероглифами.

– Но ведь ты можешь нас как-нибудь познакомить… так, интереса ради…

– С удовольствием. Я уверен, что и ему было бы интересно. Может, он даже поверил бы, что в нашем городе живет вторая Нефрет…

Курт не договорил – его осенила мысль, которую он счел гениальной, пообещав себе еще раз все обдумать.

*

Театр «Уфа» неподалеку от Зоологического сада. Море электрического света. Предпремьера для приглашенных гостей, в основном прессы, людей искусства – так называемого «художественного света». Актеры, профессора, режиссеры. Афиши обещали сенсацию на фоне аутентичных картин жизни Египта, основанных на научных исследованиях.

Длинный ряд машин, из которых выходят наимоднейшие туалеты. Каждой даме хочется сравниться с египетской царевной или по меньшей мере сиять, ослепляя всех, кто станет в антракте глазеть на публику.

Жанна Бельмар на афишах – главная аттракция вечера. Отныне не Бельмар и не Жанна, а «Нефрет». Так называют ее теперь за кулисами. Прозвища артистов быстро распространяются в публике вместе с новейшими сплетнями и оценками спектаклей и талантов.

Курт получил входной билет, но место было неудачное и он плохо видел сцену. Правда, ему был обещан билет получше на завтра, на премьеру. Сейчас он пришел лишь удостовериться, что Жанна сдержит свое слово.

Его интересовала не сама постановка, а идея, которая возникла у него на неделе. Сейчас она вырисовывалась перед ним с необыкновенной ясностью. После премьеры Жанна скажет Максу, что должна идти на ужин с директором театра и труппой – и улизнет с Куртом, который познакомит ее с Райтом.

Курт твердо заявил Жанне, что Райта невозможно заранее пригласить в ресторан или в кафе. Надо будет сначала заехать за ним в музей. Он часто приходит туда вечером и просиживает далеко за полночь. Сторож получит на пиво и впустит их через боковой вход, а к тому же сам протелефонирует Курту, когда Райт появится в кабинете.

По расчетам сторожа, директор должен был обязательно прийти в музей завтра. Да, завтра, после спектакля, будет удобней всего неожиданно посетить Райта.

Курт не сказал Жанне всей правды. Он продолжал разрабатывать в голове точный план ее встречи с Райтом.

*

После предпремьеры Жанна поехала на ужин с Максом и Куртом. Тем скорее Макс оставит ее в покое на следующий день; да и ужин с труппой выглядел вполне естественно.

Жанна радовалась успеху и надеялась на хвалебные рецензии. Курт гордился придуманным им сюжетом постановки, тем более что все называли его «оригинальным». Некоторые только сейчас начали интересоваться книгой Райта, не в силах разобраться, кем приходилась Нефрет Тутанхамону или Сатми – лорду Карнарвону.

– Ты не поверишь: за кулисами мне шепнули, что многие в зале приняли меня за жену Райта, – смеялась Жанна.

– Среди зрителей дураков всегда хватает, – заметил Макс.

– А разве это так уж невероятно? – вспыхнула Жанна.

– Невероятно? Для любителей сенсаций вероятной становится любая чепуха. Я совсем не удивлюсь, если прочитаю завтра в каком-нибудь низкопробном журнальчике, что Райт нашел в египетских руинах девушку и женился на ней, что девушка затем бросила его и поступила в кабаре, а новое египетское правительство решило вмешаться и встать на защиту интересов Нефрет в Германии ввиду угрозы разлива Нила и страшного наводнения.

– А правда, что профессор Райт, автор книги о Нефрет, очень знаменит?

– Во всяком случае, не знаменитей тебя!.. Сравни размер его книги с величиной твоих афиш!

*

Обещание познакомить Жанну с Райтом было частью более широкого плана Курта. Он решил бросить тень на все эксперименты Райта, опровергнуть все его убеждения с помощью простого довода, который должен был потрясти профессора до глубины души. Спрятать Нефрет и положить на ее место Жанну. Либо Райт поверит, что Нефрет ожила, либо увидит перед собой прекрасную незнакомку и… впадет в ярость, а может, Жанна не выдержит, захихикает и начнется веселая сцена – это уже значения не имеет.

Курт убеждал себя, что не ставит цели высмеять Райта – хоть это и было его глубочайшим желанием. Все рассуждения профессора об оживлении тела, бальзамировании, сильной воле и фактически несуществующем времени он расценивал как обычные плоды больного воображения. Будучи верным учеником Стакена, Курт считал, что Райт заводит точные исследования в тупик фантазий, чем наносит вред достоинству науки и подрывает свою репутацию талантливого ученого. Из этого следовал единственный вывод: Райта необходимо было спасать как можно скорее. И поскольку теоретические аргументы профессор отметает, лучше всего будет прибегнуть к эксперименту реальному.

В музей не войти, когда Райт уже будет в своем кабинете: не получится незаметно привести Жанну. Кроме того, предварительно нужно вынести Нефрет и спрятать тело в безопасном месте. Курт еще раз обдумал кое-какие детали и договорился со сторожем, что они вместе все подготовят, пока Райта не будет, а потом уже сторож вызовет профессора телефонным звонком.

*

После спектакля Курт ждал Жанну у театра. Авто стояло наготове. Жанна сама оплатила поездку – получила хорошую плату сверх контракта и хотела показать, что в деньгах не нуждается.

Сперва поехали ужинать: Жанна была «голодна как крокодил». У нее был твердый принцип не есть ничего перед выступлениями, чтобы чувствовать легкость в танце. «Набитый желудок хорош для тех, кто в театре может позволить себе развалиться в креслах и дремать, а не для нас – артистов», – так объясняла она свое воздержание.

Курт сказал Жанне, что ужинать придется второпях, так как нужно успеть все как следует подготовить в музее. Только за столиком он собирался раскрыть ей детали своего плана.

Пока кельнер носил закуски, Жанна жадно выпила несколько коктейлей, подсунутых ей Куртом. Коктейль действует на пустой желудок мгновенно и сильно – не понадобится тратить много времени на вино. Весь план Курта строился на том, что Жанна быстро опьянеет, хотя и не настолько, что станет цепляться к каждому его слову. Он так еще и не решил, что ей сказать, а что скрыть, чтобы задуманная сцена в музее удалась.

– Сторож будет ждать? – нервно спросила Жанна.

– Он ждет целую неделю. Наверное, отсыпается днем.

– Любопытно, как музей выглядит ночью.

– А днем ты его видела?

– Думаешь, в Берлине нет ничего более интересного, чем твой музей с мумиями? Или считаешь, что за последние недели у меня выдался хоть один свободный день?

– Я думал о другом… Может, ты хочешь взглянуть на египетский отдел, учитывая твою роль…

– Какой ты упрямый! Сам убеждал меня, что все нужное для спектакля я найду в книгах – и что даже книг мне никаких не надо, потому что для научной достоверности у меня есть ты. Когда ты принес мне книгу Райта, я уже была готова к роли и читала ее больше для собственного удовольствия.

– Да, ты права. Но теперь это уже неважно. Спектакль встретили замечательно, а музей…

– Музей меня тоже не интересует… Я давно подозреваю: ты просто не хочешь, чтобы кто-то меня там увидел – вдруг пойдут сплетни, что я к тебе заходила? Я хорошо знаю, как ты боишься отца.

– Боюсь? Смешно. Видишь, сижу с тобой в такой час.

– Представляю себе, что ты наплел дома! А, какая разница… Где же эта рыба под майонезом?

Курт, спокойно сидя на диванчике, попытался заговорить деловым тоном:

– Видишь ли, любимая… Я хотел тебя проинформировать, что твоя встреча с профессором Райтом состоится, так сказать, всецело инкогнито. Приняты все меры к соблюдению правил дискретности…

– Но мне-то совершенно все равно! Пускай хоть все до единого узнают… Я свободна делать, что захочу, и даже сам директор театра не имеет права вмешиваться в мою личную жизнь… – горячилась Жанна под заметным влиянием алкоголя.

– Я не об этом… Речь идет о положении Райта… ну, и о моем. Если люди узнают, что мы сговорились со сторожем, нас могут обвинить в каком-то шантаже… Бог весть в каких махинациях… ты ведь понимаешь, что могут раздуть кампанию против… против… ну ладно, не хочется об этом говорить.

– Я тоже так считаю. Лучше скажи, что я там должна делать?

– Ты? – ничего, совсем ничегошеньки… Ляжешь на место египетской царевны и будешь ждать, пока не войдет Райт. Старайся не шевелиться и, когда он приблизится…

– Но он может меня узнать!

– Как же тебя узнает, если никогда не видел?..

– Я имела в виду – когда он сообразит, что это шутка и захочет стереть меня в порошок. Нужно же будет что-то сказать ему в свое оправдание.

– Скажешь, что с тобой говорил по телефону сам профессор Райт, который заявил, что желает с тобой познакомиться и приглашает тебя туда-то и туда-то… а именно, в музей. Он был на спектакле, видел твою прекрасную игру, пришел в восторг и хотел лично…

– И он во все это поверит?

– А почему бы ему не поверить? Такие вещи происходят каждый день. Зритель видит актрису в какой-то роли и хочет с ней познакомиться. Если он занимает такое видное положение, как директор музея, он подходит к телефону, представляется и просит позволения встретиться. Ты не имела причин отказать профессору и принята на означенное место.

– А откуда я узнала, где это место находится?

– Не задавай глупых вопросов! Тебе дали точный адрес.

– А как я попала ночью в музей?

– Тебя провели какие-то незнакомые господа.

– А почему я залезла на кровать египетской царевны?

– Никуда ты не залезла! Сама увидишь, как естественно все получится. Все зависит только от твоего поведения. Как вести себя с профессором, ты должна будешь решить сама, увидев его реакцию на твое появление. В конце концов, я буду недалеко и в случае чего приду на помощь… Я рискую для тебя всем. Если меня вышвырнут из музея, тебе придется меня содержать.

– Я постараюсь устроить тебя в наше ревю. Будешь в гриме негра носить за мной опахало из страусиных перьев.

– Тебе хорошо шутить!

*

Было уже около полуночи, когда они остановились перед музеем. Сторож с конспиративной миной ждал у ворот. Курт нес под мышкой сверток с костюмом Нефрет, словно они собирались на бал-маскарад.

Вокруг царила тишина, какая обычно окружает подобные здания, не слишком оживленные и днем.

– Как только переоденешься, можно будет позвонить к профессору… – сказал Курт Жанне.

– А остальное?

– За остальное не беспокойся. Все пойдет по программе.

– А где переодеваться?

– Не волнуйся… увидишь.

Они шли по темным коридорам с электрическими фонариками в руках. Жанна осматривала барельефы и картины и оглядывалась по сторонам, точно стараясь запомнить дорогу.

– Не сказала бы, что здесь ночью очень приятно.

– Мы тоже этого не говорим, поэтому здесь никто не работает по ночам. Один только профессор считает, что музей лучше всего подходит для ночных размышлений…

– О, наш господин профессор! – осмелился поддержать разговор сторож. Он чувствовал себя соучастником заговора, а значит, был на равных с ночными гостями.

Дальше гости шли молча. Сторож показывал дорогу, приговаривая:

– Тут ступеньки… попрошу осторожнее… пол каменный, можно легко поскользнуться… Здесь немного холодновато… курить в залах не разрешается…

Курт, получив от сторожа ключ, открыл дверь кабинета Райта. Окна комнаты были плотно закрыты темными шторами, не пропускавшими ни единый лучик света – Райт скрывал свои бдения от посторонних.

Курт взял Жанну под руку и подвел ее к гробу Нефрет. Встреча с царевной должна была стать для нее неожиданностью. Возможно, даже большей, чем свидание с Райтом.

Жанна испуганно замерла и тотчас невольно отшатнулась, тихо вскрикнув:

– Ах!

Курт поддержал ее, приобнял, словно хотел вернуть ее к действительности.

– Испугалась?

Она молча стояла с полуоткрытым ртом, не веря своим глазам. Перед ней лежала женщина, которая напоминала ее двойника… по крайней мере, могла быть ее сестрой.

– Скажи что-нибудь… что ты стоишь… Видишь же, что это мумия.

Жанна не двигалась с места.

– Но чтобы так…

– Так ты будешь выглядеть через три тысячи лет, когда душа вернется обратно к тебе, побывав в телах всех животных земли… – напыщенно произнес Курт, стремясь нагнать на нее подобающее настроение.

– Не понимаю, как ты можешь…

– Но-но! не впадай в экзальтацию… Я ежедневно работаю здесь – вон за тем столом… Тут нет никаких духов.

Жанна достала из сумочки зеркальце и оглядела себя: то ли вновь проверяла, так ли похожа на Нефрет, то ли боялась, что лицо, разгоревшееся от коктейлей и вина, пошло теперь бледными пятнами.

Курт взял ее за руку и повел за ширму.

– Здесь ты можешь переодеться, а мы с господином Шульцем тем временем кое-что приготовим… После выходи: проверим, все ли детали твоего костюма соответствуют этому забальзамированному оригиналу.

*

Сторож уже получил соответствующие указания и знал, где можно будет спрятать тело Нефрет. Как только Райт покинет кабинет с госпожой Жанной Бельмар, Нефрет вернется на прежнее место. Поддельный ключ он выбросит по пути домой в первый попавшийся канал. Никто его не заподозрит.

Жанна выглянула из-за ширмы. Курт, нервничая, принялся ей помогать – все детали костюма должны были совпадать с одеждой Нефрет. В отдельной шкатулочке были приготовлены грим, румяна и пудра. Жанна начала гримироваться. Руки ее немного дрожали – не то от выпитого вина, не то от потрясения, вызванного встречей с царевной-двойником, а может быть, от предстоящей сцены.

– Мы выкрутим лампочки в люстре, чтобы Райт не смог разглядеть тебя в ярком свете. При нем будет только карманный фонарик. Я буду здесь, за ширмой… если понадобится, я смогу выбежать в коридор через боковую дверь и затем появиться перед Райтом. Господин Шульц проводит профессора и останется в коридоре.

– Мне придется лежать в этом гробу? – встрепенулась Жанна.

– Это никакой не гроб, а самый обычный ящик… Каждый из нас лежал здесь сотни раз, не правда ли, господин Шульц? – соврал Курт, не покраснев. – Ляжешь сюда, когда услышишь шаги в коридоре… Мы подадим тебе знак. Все продлится с минуту, не больше, а я буду рядом…

– Все же как-то…

– Выпей еще коньяку, разогреешься… Я захватил. Это же обыкновенная шутка… как на маскараде. Между прочим, Сара Бернар годами спала в гробу[10]10
  Сара Бернар годами спала в гробу… – Это не выдумка Курта, а действительный факт из биографии выдающейся французской драматической актрисы С. Бернар (1844–1923).


[Закрыть] и, не исключено, именно поэтому дожила до почтенного возраста восьмидесяти с лишним лет… и играла до самого конца. Кто знает, что помогает женщинам выглядеть молодо! Вот, посмотри… три тысячи лет, а на вид…

– Ты можешь поменьше болтать? Я уже жалею, что согласилась… Только бы побыстрее… Звони скорее этому чудаку…

– Мы уже звонили. Но даже на автомобиле у него уйдет как минимум двадцать минут.

– И он не узнал твой голос?

– Звонил господин Шульц. Сказал, что слышал какие-то шорохи в кабинете и боится, что это грабители, а ключа у него нет и входить ему не позволено. Полицию он вызвать не отважился, потому что профессор строго-настрого велел обо всем подозрительном прежде всего сообщать лично ему и ждать приказаний.

– Но мне от этого какая выгода? – засомневалась Жанна.

– Можешь еще стать профессоршей Райт, ибо Райт признает в мире единственную женщину – Нефрет. А кто же теперь Нефрет, как не ты?

Видимо, в определенные минуты такой аргумент приобретает большую силу, чем доказательства крупнейших ученых, которые хотели бы убедить нас в существовании явлений, непостижимых для человеческого разума.