Текст книги "Возвращение в Харлфундур (СИ)"

Автор книги: Василий Корнейчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Корнейчук Василий Николаевич
Возвращение в Харлфундур

Всевидящее небесное око Творца, не моргая, внимательно взирало с небосвода на бренный мир, на тебя, на меня, на каждого жителя каждого города, наблюдая, как люди рождаются и умирают, творят мелкие грязные делишки, совершают великие подвиги и предательства; и делало оно это вчера, сегодня и, поверь мне, не перестанет ни на мгновение следить за всем происходящим завтра и на столько времени вперед, насколько Демиург пожелает продлить испытание человечества миром Дольним. И независимо от того, что оно видело, Око Творца одаривало все сущее своим ласковым теплым светом, отторгая во вне губительную всепожирающую Изначальную Тьму...

Обратим же свое внимание на далекие задворки государства Ингиэльм, где небольшая армия орта Бреку, да длятся годы его до самого дня Всепрощения, разворачивала лагерь на берегу мелкой каменистой реки: воины спешивались, снимали с обозов скарб, распрягали лошадей. Гул человеческой речи, крики приказов, смех – все это возмущало покой окрестных предгорий. Казалось, вот-вот проснутся часовые – высокие каменные столпы, безмолвно и бессменно стоящие в своем карауле, возможно, от самого Сотворения.

Вдоль берега реки по колено в воде стояли кони и, гулко фыркая, пили воду. Мимо них по мокрой гальке, прихрамывая, шагал старый боргвин – карлик, как называли представителей этой приземистой расы в людской среде. Старик был заключен в тусклый мятый доспех, покрытый выцветшим, сотню раз латанным и потерявшим всякое изображение табардом. Опорой при ходьбе ему служил боевой топор, а спину прикрывал видавший виды, продырявленный в нескольких местах щит-павеза. Отойдя от лошадей, боргвин с нескрываемым удовольствием стянул с себя окованные дешевой сталью ботинки, размотал портянки и с облегчением уселся на торчавший из воды камень, опустив в холодную воду усталые ноги. «Ох, Бьондур,» – обратился карлик к своему топору. – «Как же выматывает столь долгая прогулка!» Немного поохав, покряхтев и зачем-то понюхав воду, боргвин хмыкнул, умыл лицо и закурил трубку, которая зачадила так, словно пыталась породить грозовые тучи. Однако насладиться одиночеством не вышло. «Вот он! Дым столбом стоит!» – послышалось за спиной. – «Льрл... Рлл.. Как там тебя?! А ну, иди сюда! Десятник рвет и мечет!» «Рьйолло... Меня зовут Рьйолло» – пробухтел карлик и недовольно начал собираться. На берегу его нетерпеливо ждали два молодых человека: «Идем!»

Двадцать третья десятка, к которой был приписан карлик, состояла из двенадцати молодых людей и его – старого боргвина. В иерархии Ингиэльмских вооруженных сил такой род войск назывался сбродом, ибо набирались подобные отделения из добровольцев непосредственно перед походом или даже во время прохода армий через населенные пункты. Главными претендентами на места в таких отделениях были молодые люди из крестьян и подмастерий, не желавших становиться продолжателями дела предков. Главным требованием, которому должны были соответствовать сбродные новобранцы, было наличие собственного вооружения, здоровья и транспорта. Командовали же такими бойцами армейские десятники. Нередко проштрафившиеся или разжалованные. А потому они ненавидели бойцов сброда, и, находя их отдушиной для своей досады, муштровали по любому поводу.

«Бараны!» – кричал крепкий приземистый молодой человек, лишенный двух зубов – «Остолопы! Скотское племя! Где шляетесь! Где старик?! Как там его...». «Рьйолло, орт десятник, меня зовут Рьйолло,» – послышался ответ, – «Рьйолло Нахрап». Молодой человек повернулся и увидел боргвина, вытянувшегося во фрунт в конце строя. «Не надо было тебя брать, старик! Видит создатель: не надо было! Почему отстаешь от колонны?!» «Орт десятник, это все упрямство моего мула. Мы еще не сошлись характерами... Половину пути я вел его под уздцы. Эта скотина родилась, должно быть, для того чтобы стать колбасой, но по какой-то ошибке стала ездовым мулом. Со всей ответственностью заявляю, что такого больше не повторится, орт десятник!» Беззубый было замахнулся на старика, но удара не последовало. Похоже, десятник уважал старость. «Вообще, он неплохой парень, – думал про него Рьйолло, – видимо, напился в таверне, накуролесил и вот, вынужден теперь возиться с нами». Осмотрев снаряжение, кобыл и боргвинского мула, десятник еще раз свирепо взглянул на карлика и, изрыгая проклятия, ушел прочь.

Каждый вечер и каждый привал для двадцать третьей десятки проходил почти одинаково. Подразделение было переполнено и, включая командующего десятника, насчитывало тринадцать человек, тогда как пищей оно обеспечивалось на десятерых. Как правило, это был котелок вареного гороха и 10 кусков хлеба. Кусок хлеба и миску гороха забирал десятник, остальное же предполагалось разделить самостоятельно. И тут начинались неизбежные прения: те из бойцов сброда, кто пришел в подразделение первыми, считали себя в полном праве получить полную порцию. Рьйолло же поступил сюда последним, буквально навязав свою кандидатуру упрямым следованием за маршем. Но совсем голодным старик не оставался. Крестьянские парни, может, и простоваты в своих стремлениях, но дух общины был важной составляющей их сущности, а потому с Рьйолло и остальными «лишними» всегда делились и хлебом, и гороховым месивом.

– Чуть не досталось нам сегодня, да, боргвин? – завел разговор тощий носатый молодой человек с не по-крестьянски аристократическим именем Берон. Он явно намекал старику, что виной десятницкого гнева был именно Рьйолло, и что он, Берон, совсем не злится на него, хотя имеет на то все основания. – Зачем ты вообще отправился в этот поход? Ты стар и коротконог, Рёлла, а впереди, небось, и драться придется. Говорят, завтра войдем в плешь. Говорят, эта плешь страшная – такие там твари обитают. Я тебе честно скажу, старик, боязно мне. А я на своем коротком веку повидал кое-чего, уж поверь.

Они, двенадцать человек двадцать третьей десятки, сидели у костра и доедали ужин, тщательно вымазывая хлебом горох со своих плошек. Ночь была объявлена, но никто не торопился расползаться по местам для сна, которыми служили дырявая палатка на десятерых и место под телегой для тех, кто в палатку не помещался; а потому двадцать третья десятка развлекала себя разговором, как это делал и весь лагерь, исключая, пожалуй, только часовых. Основной темой разговоров были отшумевшие относительно недавно так называемые Стекольные войны. Слухи об этом событии приходили самые разнообразные из разных концов Мировой Чаши. Каждый второй в любой таверне уверял, что он сам сражался в одной из этих войн и в доказательство показывал какой-нибудь неубедительный шрам, а за кружку пива готов был рассказать о тех событиях в самых детальных подробностях. Так или иначе разговоры о Стекольных войнах велись не прекращаясь, и каждый хотел показать себя экспертом в политэкономии и военном деле, рассуждая об истинных причинах этих громких событий, о мотивациях участников и, в конечном итоге, о победителях, причем, называя себя очевидцами событий и ссылаясь на высоколобых авторитетов, все высказывали зеркально-противоположные мнения о предмете, а споры об этих войнах нередко заканчивались крепкими драками.

– Зови меня по прозвищу: Нахрап, – поморщился боргвин, имя которого коверкалось неповоротливыми языками сослуживцев на самый разнообразный лад. – Зачем я отправился в этот поход? Я иду в родные места, сынок. Там я вырос и оставил большую часть своей жизни...

– Ты про ту боргвинскую крепость, название которой в здравом уме не произнести? Но плешь, Нахрап! Там же плешь! Обширная и злая плешь, захватившая сотни верст!

Плешь... Да, не все земли в Мировой Чаше пригодны для беззаботного житья, обработки земли, строительства городов... Есть места, в которых правят совсем иные законы, живут совсем иные существа и растут совсем иные деревья и травы. И если нанести на карту территории плешей и окрасить их черным цветом, то окажется, что мест, пригодных для житья, едва ли не меньше, чем черных пятен, разбросанных то тут, то там, будто некий бесноватый художник растратил целую бочку черной краски, размахивая кистью и разбрызгивая чернила по материкам, морям и океанам, не жалея ни гор, ни рек, ни городов. И будто этого мало, плеши не стоят на месте. Они движутся, встречаются и смешиваются друг с другом, растут, поглощая города и селения, а пройдя, оставляют после себя лишь руины, девственные леса, степи и нагорья. Движение это медленное, незаметное, но неизбежное и неотвратимое, как само время. И никто не знает, как и где зародится новая плешь, куда она двинется и как вообще происходит это зарождение и движение. Люди, которым не чужда магия, говорят, что именно она, магия, есть причина существования плешей, только эта магия дикая, случайная, неконтролируемая.

– Плешь? Я уже устал ее бояться. Мне девятый десяток лет, сынок, и я иду туда не геройствовать, не за добычей или деньгами, а умирать. Харлфундур – вот как зовется моя крепость. Десятки лет назад именно она оказалась захваченной беснующейся плешью. Я лишь хочу вновь увидеть места, где прошла моя молодость, где пали мои друзья, а потому лелею надежду на то, что крепость все еще живет, и я стану свидетелем того, что она будет жить еще века.

– Э-э, старик. Кому нужна твоя крепость? Там, небось, одни руины уже. Мы идем туда за сокровищами! – медленно, слово за словом протянул молодой человек с одним оттопыренным ухом. – Небось, там, в этом вашем хафл... в этой вашей крепости лежат и ждут своих новых хозяев копи боргвинского золота! Вы же, боргвины, не умеете распоряжаться богатством и лишь почиваете на нем, словно выжившие из ума скупердяи. А деньгам нужен оборот! Вот что я тебе скажу! Уж ты поверь.

Нет в Харлфундуре золота... Мы делали порох! Отличный харлфундурский порох, что взрывался, словно гнев создателя, почти не дымил и хранился столетиями. Нашим порохом выигрывались войны, сынок! А золота у нас не было. Зачем нам оно?

– Ха! Зачем золото?! Ты не знаешь, зачем золото? Ха-ха-ха! – засмеялся Берон, нарочито громко и показательно, чтобы старый Рьйолло понял, насколько он глуп. – Ах, боргвины, странный вы народ! Самые умные из вас уже давно живут среди людей, сбрили свои бороды, работают себе в ремесленных цехах и, знаешь ли, неплохо поживают! Все, что есть великого в мире, – все это у людей! Магия! Военная мощь! Но только упрямые боргвины зачем-то чтут заветы своих далеких, непонятных предков, селятся там, куда Творец не смотрит, и делают свои непонятные делишки... Неудивительно, что плешь поглотила этот ваш Хафл... как его там...

– Харлфундур. Тебе того не понять, сынок, – Рьйолло, казалось, не замечал упрямой язвительности молодого человека. Отчасти потому, что Берон делился с ним пищей из раза в раз, а отчасти потому, что старый боргвин понимал эту юношескую крестьянскую прямоту и привычку делить весь окружающий мир лишь на черное и белое. – Это тебе кажется, что все лучшее – то, что имеешь, а мир кончается там, где ты перестаешь его видеть. А ведь мир – он огромен. Мировая Чаша кажется бескрайней, а я тебе скажу, что и за ее краями, говорят, есть земли. Далекие и богатые. Когда ты вырастешь, ты поймешь, как мало ты знаешь... а может и нет.

Берон и остальные некоторое время смотрели на пламя костра, обдумывая что-то, что пробудилось в уме каждого из них после слов старого Рьйолло.

– Что ж... Расскажи нам, Нахрап, про свою крепость, – процедил молчаливый парень с прямыми черными волосами, которые закрывали лоб, – расскажи про эти страшные места, в которые мы завтра войдем. Охота знать, к чему стоит быть готовым.

Старику явно польстило воздействие его слов на умы сослуживцев и то, что он вдруг стал центром их внимания. Знанием о местах, в которые держала путь небольшая армия в две сотни бойцов, не мог похвастаться, пожалуй, никто, если не считать слухов, что бродили в головах участников похода, и постепенно ком этих домыслов разрастался все больше и больше, питаясь страхом перед неизвестностью и способностью человека выдумывать все новые и новые подробности, каждая следующая из которых ужасала сильнее предыдущей. Рьйолло, не торопясь, выбил трубку, снял с пояса железную коробочку, которую он называл «сушилкой», открыл ее и заправил новую порцию одному ему известной курительной смеси. Прикурив от подожженной ветки, старик выпустил в голубое небо облако пахнущего свежей листвой желтоватого дыма:

– Ну, слушайте... Слушайте мрачную и невеселую историю моей жизни и падения крепости Харлфундур от пришествия на ее земли плеши – заразы, которую мы нарекли «Гаттулак Кхата», что по-вашему звучит как «плешь настигающих костей».

История Рьйолло Нахрапа – старого боргвина, возвращающегося в родные места

Ныне жизнь моя уже почти прожита, и сейчас я еду туда, где я впервые увидел этот свет, что забрезжил для меня восемь с немногим десятилетий назад. Мать моя была ткачихой, а отец – каменщиком. После брата и двух сестер я был четвертым и самым младшим ребенком в семье. Сколько помню свое детство, было оно безоблачным и никакой плеши вокруг не простиралось. Места были дикими: густые леса на склонах соседних гор, река, бурлящая далеко внизу и несущая свои воды в реку-мать Ниир-Саору. Да... Не было никакой плеши. Плешь пришла потом. А был лишь шум реки, крики птиц и вздохи вулкана, в склоне которого и была вырыта предками наша крепость-нора Харлфундур, что в переводе на ваш щебечущий язык будет «Вонючая Гора». Не стоит смеяться, ибо добыча серы и селитры есть процессы, не услаждающие ноздри запахами лаванды или мяты. Это трудная и неприятная работа, которая, однако же, дает немалое могущество и процветание государству. Своим государством мы считали только Харлфундур, а не ваш людской Ингиэльм, самонадеянно заключивший Вонючую Гору и все окрестные хребты в свои границы.

Я вырос и стал резчиком по камню, что, однако, не освобождало меня от работ по добыче серы. Да, серу и селитру добывали все: таково было бремя жизни в Халфундуре. Заправлял всем наш рдум Этур Одно-Ухо. Это был старый боргвин, сторонник доктрины предков, которая обязывала каждого жителя участвовать в работах по изготовлению пороха помимо своей основной профессии. Тогда мы тайно продавали порох нескольким торговым гильдиям и нескольким другим боргвинским крепостям. Всем нужен был порох, но не все могли производить его в достаточном количестве. Доктрина же предков предписывала производить пороха столько, чтобы в самой крепости его находилось больше, чем у каждого из покупателей. Многим такой род занятий был не по душе: проводить половину дня в смрадной селитрянице или в вонючем серном карьере. Но и жаловаться было не на что: в самой крепости не воняло, было место для мытья, да и богател Харлфундур день ото дня.

Главным потребителем нашего пороха были торговые гильдии. А вот землевладельцы и знать Ингиэльма относились к этой статье наших доходов резко отрицательно. Сколько ультиматумов было нам выставлено, сколько торговых связей было пресечено! Нас даже осаждали несколько раз! То были армии свободные и над ними не развивался флаг какого-либо государства Мировой Чаши, но мы понимали, что к чему и кто натравливал на нас этих голодных, охочих до золота головорезов. Я лично дважды участвовал в прорыве окружения, сражаясь в рядах Харлфундурского ополчения. Как бежали они от нас, как катились по склонам Вонючей горы! Ах да, что-то я отвлекся...

В общем, детство, отрочество и юность мои прошли безоблачно, и даже те вооруженные столкновения, которые я описал только что, были, скорее, поводом погеройствовать и проявить характер, нежели серьезным испытанием.

Беды начались позже. Одна из торговых гильдий, название которой я уже и не упомню – с красным петухом на эмблеме – стала присылать к нам караваны с благовониями. И этот род товара возымел среди харлфундурцев весьма значительную популярность. Жители крепости готовы были продать последнее исподнее за понюшку благоуханных масел, которые потекли в Харлфундур от купцов. Представителем гильдии был, как ни странно, боргвин. Из тех, что покидают крепости, селятся в людских городах и бреют бороды. Даже имя у него было из людских: Винир. Не прошло и года, как этот гильдейский боргвин стал божеством для изголодавшихся по приятным запахам моих сограждан. Да что и говорить: я и сам с нетерпением ждал караванов телег с красным петухом на бортах. Спустя некоторое время я узнал, что Винир стал почетным гражданином Харлфундура, а с ним в крепость пришли люди Ингиэльма и прочие гильдейские прихвостни. Силами харлфундурцев в крепости был выдолблен внушительный зал, в котором постепенно образовалась фабрика по производству благовоний.

Потом Этур Одно-Ухо умер. Я тогда уже был женат и тетешкал двух сыновей-близнецов. Кльяра... Моя мудрая и многострадальная жена... Я до сих пор помню твои глаза цвета начищенной меди! Так о чем я... Ах да: помер Этур Одно-Ухо, да войдет он в Чертоги Света. К тому времени население Харлфундура разделилось на две неравные части: на тех немногих, кто работал на красного петуха, и на тех, кто по-прежнему ковырялся в серных карьерах, угольных печах и селитряницах. Вторых было большинство, и они обменивали порох на благовония, как это было ни удивительно. Это потом я узнал, что гильдия с красным петухом на эмблеме прослыла одним из самых могущественных торгашей... чем бы ты думал, сынок? Порохом! Нашим порохом! Конечно же, коль скоро мы продавали порох красному петуху за духи, и сами же эти духи для него производили, крепость беднела. Приходила в упадок. О! Харлфундур превратился в настоящий зверинец! Сюда красный петух свозил разных вонючих зверей, ароматную древесину. Наши жилища превратились в склады, а залы – в общежития. Леса на склонах были выжжены и на их месте появились террасы с розами и другими благоуханными растениями. Воздух же в помещениях, где мы обитали, стал смесью вони мускусных животных, серы, отхожих мест и селитряниц. Бани закрылись: теперь там были лаборатории алхимиков! Но забери меня тьма, популярность Винира-боргвина только росла. Это был умный парень, скажу я тебе. Да, он и его люди ходили в золоте, а мы – в тряпье, но время от времени среди нас, работяг, гнущих на него спины, вдруг находился успешный боргвин, который неожиданно богател и чьи дела начинали идти в гору. И вот еще вчерашний золотарь становился вдруг большим человеком и надевал камзол с красным петухом. Остальные, видя такой успех, вмиг воодушевлялись и приходили в уверенность, что пройдет день-другой и благая Винирова звезда озарит и их путь. Кроме того, Винир привозил с караванами артистов, и те показывали уморительные комедии о днях минувших, в которых Этур Одно-Ухо выглядел дурак дураком или жестоким тираном. И нам нравилось! Боргвины любят хорошенько повеселиться!

Но Винир торопился. Да, прошло много лет и уже выросло поколение безумных юнцов, мечтающих однажды ходить в золоте, но были среди нас и те, кто помнил давние времена и все больше и больше находил их справедливыми. Был таким и я.

Вместо Румбла всем стал заправлять некий Совет Мастеров, куда входили управляющие производствами. Мы взывали к этому совету, требовали возобновить торговлю с другими крепостями и гильдиями, выдвигали своих представителей, но все наши мольбы застывали в форме бумаг. В ответ Совет издавал лишь новые запретительные законы. Постепенно в крепость стала заселяться гильдейская солдатня, якобы для охраны караванов... Солдатня, так похожая на ту, что оцепляла некогда Харлфундур своими жалкими осадами. Теперь же мы кормили этих ребят, а они нас крепко бивали за нарушение новых непонятных законов.

Не удивительно, что рано или поздно настал момент, когда мы восстали и выгнали красного петуха из своего дома! Для тебя это, небось, звучит просто: «Выгнали»... Нет. То была бойня, длившаяся месяц! А после еще несколько лет мы налаживали все, что заполучили обратно, собачились друг с другом, выясняли отношения и воевали с красным петухом, который стал для нас внешним врагом. А началось все с того, что мы явились на Совет Мастеров и пересажали в клетки всех, кто там заседал, включая Винира-боргвина. Потом была ужасающая кровавая бойня с вооруженными силами красного петуха. Да-да! С той самой солдатней. Нам помогла наша привычка к темноте, и если бы не она, мы бы не сдюжили. Да... тогда я потерял много друзей. Удивительно, но многие из коренных харлфундурцев встали на защиту проклятых парфюмеров! Представь себе!

Но все кончилось. Крепость снова была нашей. Всех, кто был заключен в клетках, мы казнили, сбросив в жерло Вонючей горы, остальные были изгнаны. Как оказалось, это было лишь началом наших мытарств. Думаете, все сразу встало на свои места? Как бы не так! Молодежь не знала прежних времен... Юные харлфундурцы были уверены, что пришла их очередь заседать в Совете Мастеров и ходить в золоте. Они не хотели делать порох. Да и многие из представителей старой крепости возжелали торговать благовониями, не марая рук в селитряницах. И снова была грызня и кровь. Боргвины новой крепости стали покидать Харлфундур в надежде найти достойную, по их мнению, жизнь в людских государствах. Наша же жизнь никак не улучшалась, ибо возобновить торговлю не удалось. Несколько раз под ворота приходили войска красного петуха и пытались вернуть себе Харлфундур силой. Крепость покинули Кльяра – моя жена и мои дети, которых к тому времени было четверо сыновей. А я не смог. Помню: мы расстались молча. И знаешь, я даже хотел, чтобы для них началась новая жизнь. Харлфундур уже никогда не станет таким, как прежде – это я понимал не хуже тех остальных из старой крепости, кто решил остаться.

А потом пришла плешь... Помню, был бой с красным петухом, много огня и взрывов, и уже спустя пару дней наши сапоги топтали их знамена, а склоны Вонючей горы были усеяны телами павших бритоглавых наемников. Белый флаг мы ждали на следующий день, но в этот раз он появился сразу... Будто подводы для сбора трупов только и ждали, пока закончится бой. Люди в монашеских одеждах собрали тела погибших. Ты удивишься, но тогда мы недосчитались и многих наших из тех, кто полег там. Спустя пару месяцев на Харлфундур обрушилась новая сила. Сила не людская и не звериная. Это были особенные существа. Плоть их была составлена из металла, древесины и механических деталей, а скреплялось все это между собой людской и боргвинской плотью: мышцами и кожею... Видели эти существа глазами людей, кричали боргвинскими голосами. Некоторые были выше деревьев, другие размером с пса или человека. Иные же не превышали величиной кошки или даже крысы! Передвигались они быстро и шумно на множестве ног. Одни изгибали длинные шеи или хвосты, составленные из позвоночников, другие имели жвала из ребер или из железа. Были там существа, сшитые из лесных зверей и птиц. Одним словом, твари те были настолько же омерзительны, насколько и опасны.

Ужас объял Харлфундур. Многие крепкие духом бойцы сошли с ума. Крепость перешла на скудное существование, поддерживая самое себя. Постепенно эти твари заселили леса вокруг Вонючей горы, уничтожив и прогнав всех животных и даже птиц! Леса обезмолвели, река помутнела и запахла тленом, перенося в своем течении множество мертвой рыбы.

Годы мы жили взаперти, забыв про солнечный свет. Грунтовые воды не давали нам помереть от жажды, а пещерная растительность худо-бедно обеспечивала пропитанием. Прорываясь внутрь горы, мы открыли глубокие пещеры и долгое время жили, благодаря дарам подземного царства. Однако же царство это было не без угроз, и из пещер в крепость лезли во множестве существа враждебные и вселяющие страх. Крепость истощалась: от голода и болезней жителей становилось все меньше и меньше, а новых не появлялось. Терялся и сам смысл выживать в этих условиях: в нас умирала доктрина предков. Статуи первопроходцев, забытые в непроглядной тьме пустующих залов, покрывались крысиным пометом. И снова харлфундурский народ разделился на тех, кто вознамерился уйти, и на тех, кто еще хранил верность доктрине предков и был уверен в том, что крепость будет вновь процветать.

Исход планировалось совершить через пещеры на свой страх и риск, ибо сама мысль о том, чтобы пройти по старым караванным путям, пролегающим по поверхности, казалась нам абсурдной – настолько были мы напуганы пришедшей на нас плешью и ее тварями. Я и несколько других приверженцев доктрины предков вызвались сопровождать исход с оружием в руках. Да... Этот топор, что лежит возле меня, носит имя Бьондур – так звали его прежнего хозяина. Бьондур был моим другом и погиб в схватке с одним из тех чудовищ. Я верю, что в топоре живет немного души моего старого товарища. Так вот, мы с Бьондуром-топором пошли сопровождать тех, кто решил покинуть крепость, ведь то были в основном женщины и те из мужчин, что окончательно потеряли дух.

Путь через пещеры был исполнен страха. Несколько раз мы встречались с существами, названий которых не знали. Некоторые из них были огромны, иные же были мелкими, но нападали в большом количестве. Вело вперед нас природное боргвинское чутье и знание пещер, которое мы накопили за несколько лет общения с этими мрачными местами. Неизвестно, сколько мы бродили там во тьме, однако рано или поздно забрезжил солнечный свет... Около недели мы привыкали к нему. Болела голова, тошнило... В общем, ты не боргвин, тебе не понять. Но однажды настал миг, когда мы позволили себе выползти на поверхность через ту узкую щель, что была выходом из пещеры и границей между тьмою и светом.

И тогда во мне что-то оборвалось. Я видел склоны нагорий и деревья, растущие на них. На востоке вставало солнце, небо было наполнено щебетом птиц... Крепость, чудовища, подземный мрак представлялись мне дурным сном, а путь обратно ко всему тому, что было пережито вдруг стал казаться невозможным. И я решил пойти с теми, кто покидал Харлфундур.

Так я оказался среди людей. Ремесло не давало мне погибнуть от голода и даже позволяло жить безбедно. Тем не менее, я никогда не позволял себе сбрить бороду и всякую минуту лелеял надежду, что плешь сойдет с Харлфундура и я смогу вернуться. И вот я узнал, что орт Бреку ведет туда свою небольшую, но сильную армию. Зачем – этого не знают даже его воины. Жизнь моя уже клонится к закату, и я уже не жду возрождения крепости. Все время меня угнетала вина за то, что я покинул родной Харлфундур, и теперь я спешу туда, чтобы умереть, ребята. Ну какой из меня боец – посмотрите: я ведь и за маршем-то не поспеваю.

Старый боргвин замолчал и принялся выбивать трубку, и с ним молчали все, кто сидел вокруг костра. Молчали и смотрели в огонь.

– Так значит, чудовища... – пробормотал, наконец, Берон, не отрывая взгляда от затухающего костра, – То-то с нами святоши идут из белого, кажется, ордена. Чудовища – это по их части.

– Знать не знаю, кто там из какого ордена, а только я иду домой, в Харлфундур... Сладких снов и спасибо за ужин, Берон. Как-нибудь сочтемся, – ответил Рьйолло, встал с насиженного места и заполз под телегу, откуда спустя минуту послышались раскаты крепкого, годами тренированного храпа.

Плешь

Несмотря на все перешептывания о скором вхождении в плешь, путь до нее занял еще два дня. Предгорья выросли в горы, каменистая пустошь сменилась теснящимися в глубоких долинах лесами. Рьйолло и сам не знал, насколько широка эта извращенная земля, где она начинается и как понять, что армия вошла в нее. Однако же это оказалось весьма просто: в один из дней пути лес превратился в бурелом. Огромные вековые сосны были повалены и лежали, вытянув в небо окоченевшие мертвые корневища. Колонны иссушенных останков дубов безмолвно таращились пустыми дуплами на притихших воинов. То тут, то там между останками деревьев, на кустарнике, на камнях и валежнике, словно паутина, была натянута шуршащая на ветру пленка, похожая одновременно на крыло насекомого и на сброшенную шкуру змеи. Из-под ног в разные стороны разбегались ящерицы и какие-то не уловимые взглядом мелкие странные существа.

Армия встала лагерем, как только были замечены эти перемены. Затрещали деревья, из стволов которых воины строили частокол, зазвенели кирки, выдалбливая канаву для родниковой воды, ибо река, шумевшая внизу, была мутной, дурнопахнущей и у берега пузырилась тошнотворной желтой пеной. Рьйолло помогал изо всех сил. Он чувствовал близость Харлфундура. Да что там: он видел его! Если подняться по склону повыше и посмотреть направо от солнца, можно увидеть чадящую в небо пологую гору. Ту гору, которую называют Вонючей.

Когда лагерь был обустроен, в плешь стали отправляться первые отряды. Они состояли из тяжеловооруженных воинов, облаченных в магическую броню. В руках каждого из них были меч и щит, а вокруг летали по четыре магических дротика, похожих на большие стальные веретена. Рьйолло видел их в действии: воин взмахивает рукой, и дротик летит в цель. Судя по всему, штуки эти весили немало, ибо расщепляли толстые бревна, как семечки.

Задача Рьйоло и прочих сбродных состояла в том, чтобы вырубать лес и разгребать валежник, образуя весьма просторную просеку. Авангард зачищал некоторую территорию и вставал лагерем, потом отряды сброда прорубали дорогу к нему, после чего авангард шел дальше.

Иногда бойцы авангарда возвращались в основной лагерь, чтобы смениться и отдохнуть. Они нередко приносили с собой удивительных существ, как правило, мертвых, но нередко и живых. За живых существ, принесенных в лагерь из плеши, командование наказывало, но это не останавливало желающих похвастаться удивительным трофеем. Твари эти не были похожи на привычных нам животных или насекомых. Тела их были составлены из металла и иссушенных костей, скрепленных между собой наружными мышцами, заключенными в ту самую странную пленку, которая встречалась на лесной растительности. Твари скребли по полу металлическими конечностями, невероятно похожими на лезвия ножей, или царапались заостренными костяными когтями. Они были удивительно разные, эти существа: различных размеров и форм. Некоторые были размером с крысу, иные же, по словам очевидцев, достигали величины и веса средней овцы. Одни были покрыты прозрачной скорлупой, другие, словно изделия в лавке кожевника, были обтянуты кожей или даже лохматыми шкурками лесных животных. Говаривали, что многие такие существа источают ту самую пленку, образуя на деревьях гнезда и целые ульи. Никто из воинов, что сражались с диковинными обитателями плеши, не видел, чтобы эти существа пожирали побежденных. Они всега оборачивали тела пленкой и утаскивали в неизвестном направлении.