Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 11. Друзья из берлоги"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Ночлег на мельнице

Уже несколько лет в разных местах я спрашивал: «А не осталось ли где-нибудь водяной мельницы?» Ответ был всегда одинаков.

И я решил уже: увидеть мельницу невозможно. А ужасно хотелось. И как некоторым чудакам кажется, что не все мамонты вымерли, что где-нибудь в недоступных лесах остался все же ну хоть один из этих покрытых шерстью слонов, так и я верил в чудо. И не напрасно!

Недавно в Брянске поплавок моей на удачу заброшенной удочки вдруг шевельнулся. Вместо обычного «нет, не помню» один человек сказал: «Мельница?.. Да хотите сегодня же съездим…»

В тот же час мы и тронулись.

И обнаружилась мельница эта не в глухомани, не в забытом богом и техническим прогрессом дремучем лесном углу, а в семидесяти километрах от Брянска, почти у самой дороги в древний Трубчевск.

Сначала мы увидели речку. Она отличалась от многих маленьких речек, текущих в этих местах: в ней вдоволь было воды. Русло было заполнено до краев.

Берега опушали заросли таволги, ивняка и рогоза. По заводям плавали гуси. Расходились круги от рыб. И шел от речки волнующий запах здоровой воды, запах прибрежных трав и донных растений. Мельница была где-то недалеко, за холмом.

Мы с другом вышли из «газика», чтобы пешком, по тропке, пробитой в упругой траве, не спеша подойти к этому «мамонту», уцелевшему среди телефонных столбов, среди дорог, покрытых асфальтом, среди опор электрических линий, среди всего, что быстро и не всегда к лучшему меняет облик земли.

* * *

– Вот она вся тут, глядите… – Встречный пастух оказался прирожденным экскурсоводом.

Он сразу повел нас на место, откуда лучше всего было глянуть на мельницу. – Поставлена без промашки. Откуда ни глянь – благодать для села. – Старик поглядел: понимаем ли смысл дорогого ему словца благодать? – Этим и взял молодой председатель. «Давайте, говорит, мельницу подымем. Была же когда-то». Ну, мы, конечное дело, молчим. Не было еще такого председателя, чтобы с мельницы начинал. Выжидаем. Говорим для порядку: «А зачем она, если электричества вдоволь, исправно мелем зерно-то». А он на своем: «Вода в хозяйстве нужна? Нужна. Зерна много надо молоть? Много. Ну и благодать-то какая будет – украшение всей деревни!» И ведь не наш, не чижовский. Приезжий. Агрономом до этого был… Ну вот и взялись с его легкой руки.

И сделали. В одно лето все сделали.

Мы испытали редкое удовольствие, беседуя с пастухом. Мы рады были увидеть хотя бы остатки водяной мельницы. А тут не просто поэтический символ – настоящая крепкая мельница исправно делает свое дело! И вокруг нее – та самая необходимая человеку благодать.

Вода, вербы возле воды, гуси пасутся и лошади, ребятишкам есть где резвиться.

По словам пастуха, мельница тут стояла спокон веков. «Никто не помнит – ни дед мой, ни прадед, – когда поставили первую. Сгнивало дерево – новый сруб ладили».

Всего на Посари стояло девять мельниц. Плотины строили из плетней, земли и соломы. В каждое половодье их уносило. Строили новые.

Хлопот было много. Однако все окупалось – было у деревенек воды сколько надо, «водяной силой» мололи тут хлеб, толкли коноплю, ловили у мельниц порядочно рыбы…

Чижовская мельница пережила все остальные. После войны ее разок починили.

Но потом, когда пришла в деревню «удобная электрическая сила», возиться с мельницей поленились… Молодой председатель Алексей Верховец не просто хозяйским глазом глянул на землю и на житье деревеньки. Он сразу же уловил: мельница всегда была радостью для Чижовки. «Алексей Петрович разыскал стариков, какие по этому делу мерекали. И сам наблюдал, чтобы все было сделано как полагается», – сказал нам пастух. От «технического прогресса» председатель тоже взял, что годилось к этому случаю. Специалисты хорошо спроектировали колхозу плотинку. Хорошо ее и построили – из бетона со сливными проемами…

Три колеса крутились у сруба. С белым шумом лилась на колеса вода. У плотины стояли подводы с мешками, мальчишки удили рыбу. Гусиные стаи обрамляли эту картину.

* * *

Устройство мельницы не нуждалось в каком-нибудь пояснении. Все было почти на виду. Подпертая вода по трем деревянным лоткам лилась на колеса с широкими «перьями». Валы колес деревянными шестеренками («зубья кленовые, поглядите, как кость блестят», – объяснил мельник) соединялись с валами, вертевшими жернова.

Мы заглянули под крышу первого этажа в момент, когда крутились два из трех жерновов. В белом мучном тумане двое работавших тут еле угадывались. Один из мельников отгребал в мешки размол ячменя, другой в углу «ковал» жернов. «Стирается… Неделя – и надо его подымать. Вот так зубилом почешем и снова на место».

От камня летели искры. Шумела за бревенчатой стенкой вода. С ровным гулом вертелись тяжелые мукомольные камни. И непрерывным ручьем из-под них лился теплый на ощупь, духовитый размол зерна.

– Сколько же за день?..

– А сколько хочешь, – весело откликнулся мельник. – Мелем колхозу, мелем колхозникам, вам, если надо смолоть, – привозите!

Оказалось: этот старинный снаряд может переработать в сутки четыреста с лишним пудов зерна.

– Мелем и ночью – вода всегда готова работать. Мелем зимой. Ледок пообколем и запускаем – пар стоит от тепла!..

Мы вышли с мельником на порог. Из деревни по дороге к плотине важного вида петух вел десятка четыре кур.

– Кормятся тут, у мельницы. Рыбешка тоже к этому месту льнет.

– И люди? – Я показал на выведенное по мучному инею пальцем слово Монреаль.

– А как же! Мельница – вроде клуба. Ожидая помола, кто брешет, кто слухает, кто песни играет. Бывает, и подерутся. А это Олимпиаду, видать, обсуждали… Добавлю-ка я водицы…

Мельник поднял затворы, и сразу же над колесами увеличился белый гребень.

* * *

А потом был на мельнице и ночлег. В Трубчевск в гостиницу мы решили не ехать. В благословения председателя Алексея Петровича Верховца принесли на мельницу сена, расстелили брезент.

Спать, однако, почти не пришлось. Уже в темноте председатель привел какого-то старика и представил:

– Вот познакомьтесь, настоящий профессор по мельницам…

Профессором оказался наш знакомый пастух Купреев Григорий Степанович. Оказалось: он первым и поддержал председателя. Все сам рассчитал, спроектировал и направлял потом плотников. Мельничное дело Григорий Степанович знал от отца. «А он от своего отца. Так и велось. Без чертежей, без всяких бумаг, понятное дело, строили. Все в голове держали».

Разговор о тонкостях дела протянулся за полночь. Когда мы вышли проводить мастера с председателем, над мельницей стояла луна.

Видно было лошадей на лугу, на плотине бормотали пришедшие на ночлег гуси. Пахло поспевшими травами, мокрым деревом и мукой.

– Благодать…

– Благодать, – отозвался старику председатель.

У крайних дворов Чижовки кто-то шел с транзисторным приемником.

 
 Балалаечка  играет,
 Балалаечка  поет.
 Балалайке  дайте  ножки  —
 Балалаечка  пойдет…
 

Шаги и радиоголос растаяли в темноте.

– Года… Когда-то я тут вот так же ходил, – вздохнул старик. – С балалайкой ходил. Остановлюсь, бывало, послушать, как ночью шумит вода у колес. Вот так же шумела…

Мы попрощались. И, ворочаясь на сене, долго еще не спали, слушая, как за стеной, пробиваясь сквозь щели, шумит вода.

 _{Фото автора. Брянская область.}

 _{1 сентября 1976 г.}

Прощание с летом

(Окно в природу)

Не помню года, когда бы так много было сказано о погоде.

В потоке прогнозов, стенаний, молитв и шуток можно было выловить даже и афоризмы.

«Эта ужасная хорошая погода», – писала газета «Пуэн» в Париже. «У нас украли лето!» – сказала дачница в электричке Москва – Загорск.

В одном месте Европы было ужасающе сухо.

В другом – слишком мокро. И то, и другое нехорошо, ибо все живое удивительно точно и тонко притерто к привычным природным нормам…

В Европе жаре сначала обрадовались – хорошая погода кого не обрадует! И майские затяжные дожди у нас тоже не огорчали: «В мае дож – будет рожь». Однако дальше – больше, и стало ясно: запад Европы изведает наше лето 72-го года, а мы проведем это лето, как англичане, под зонтиком.

В мае я завел папку с надписью: «Лето-76», клал в нее вырезки из газет и записи наблюдений… Что значила для умеренной зоны жара без дождей? Вот вести из Франции, ФРГ, Голландии, Бельгии, Англии. «Выгорели поля.

Урожай многих культур упал до половины, до трети обычного, а кое-где жара свела к нулю все усилия земледельцев». Горели леса. Особенно много их пострадало во Франции. (Называют цифру в 50 тысяч гектаров.)

Накалена до предела была и жизнь горожан.

В ФРГ и во Франции асфальт местами посыпали песком, «чтобы он не уплыл». На бетонных дорогах зияли трещины, как во время землетрясений. В Бельгии пассажирский поезд сошел под откос. Причина: искривление от жары рельсов.

Вся жизнь была выбита из привычного ритма. В городке Витре «рабочие обувной фабрики, не выдержав усталости, потребовали начинать рабочий день в прохладное время – в 5 часов утра». В Париже несколько крановщиков явились к врачу с ожогами на руках: без рукавиц взбирались по лестницам кранов.

Помехой жара оказалась для строителей и дантистов: цемент твердел слишком быстро.

Погода работала только на продавцов и фабрикантов прохладительного питья. Воды для разлива по бутылкам хватало, но во всем остальном ее пришлось экономить – «озера высохли, большие реки превратились в тощие ручейки».

Во многих местах Европы было запрещено брать воду на полив садов и на мытье автомобилей. Во французском городке Сан-Бриз за соблюдением этого запрета наблюдали патрульные вертолеты. Из-за воды возникали драматические столкновения…

Синоптики ежедневно «с чувством какой-то вины» объясняли, какие антициклоны и где именно заблокировали приход в Европу дождей.

Убедившись, что могущество науки на погоду не распространяется, жители деревень во Франции повернули лица от экранов телевизоров к иконам – возродился средневековый обычай – молебствия о дожде.

И все это было как раз в те дни, когда мы, глядя утром в окно, говорили: «опять дождь», когда мы терзали наших синоптиков – «сколько же можно?», когда ругали промышленность за нехватку зонтов, когда с тревогой и любопытством разглядывали снимки со спутников (белые космы циклона над Европейской равниной), когда и наши крестьяне, глядя на пашни и огороды, тяжко вздыхали…

Даже непосвященному в кухню земной погоды ясно: причины двух крайностей – результат какого-то сбоя в механизме природы.

И коснулось все это не только Европы. Необычно сильная засуха обрушилась в этом году на Австралию (в южных районах всего лишь 10 процентов осадков от нормы). Фантастическая жара стоит сейчас на востоке Америки («В Нью-Йорке ад – по Цельсию 34»). Засуха – пятнами – коснулась районов Восточной Африки. (В это же время большой избыток дождей наблюдался в Мали, Сенегале и Мавритании.) На юге же теплого континента стояли… морозы. Морозы в субтропиках! «Пальмы в снегу. На пляжах лед.

Газеты полны экзотических снимков: дети лепят снеговиков».

Причину таких аномалий наука объяснить сегодня не в состоянии. «В механизме погоды соскочила какая-то шестеренка», – пошутил один из синоптиков. Естественно, всех нас волнует вопрос: «шестеренки» и раньше таким вот образом соскакивали либо причину сбоя надо соотносить с жизнедеятельностью людей на планете? Ученые говорят: такое было и раньше. Листая летописи, видишь: да, было.

Были бесснежные зимы. Посещали Европу и «великие суши». Был год, например, когда Днепр «конный переезжал вброд» и даже переходили реку стада овец. При Борисе Годунове три года подряд были неурожайными. В один из них среди лета «пал снег и несколько дней лежал на хлебах». Именно при Борисе было заведено на Руси держать в ямах трехлетний запас зерна.

Оглядка назад в это необычное лето несколько успокаивает, но в то же время ученые говорят, что глобальные изменения на планете, чинимые человеком, могут когда-нибудь сбить с толку механизм климата. Такая «поломка» оказалась бы самой серьезной из всех возможных земных поломок.

* * *

Несколько слов о дикой природе. Как сказались на ней аномалии лета? Из районов устойчивой засухи сообщали: «Змеи бросили перегретые норы и тысячами устремились искать убежища от жары». В воде, местами нагретой до сорока градусов, «погибло все, исключая червей и микроорганизмы». В зоопарках от жары умирали животные. Но главным феноменом повсюду было фантастическое размножение насекомых. В ФРГ сборщики вишен спасались из садов бегством – так много было на ветках тли, вызывавшей зуд кожи и слезоточивость. Невероятным числом расплодились дикие пчелы.

Гудящие, рассерженные рои приживались в городских парках, на стенах и под крышами. Жара сделала пчел агрессивными – нападали на скот и людей. Привалило забот и без того не сидевшим в такую жару без дела пожарным. «У нас в Мюнхене по поводу пчел было до сорока вызовов в день», – сообщил журналистам брандмейстер.

А что у нас, в зоне «незапланированных дождей» и холодного лета?.. Первое, что отметили все фенологи, – запоздалое (примерно на три недели) развитие растений и выводков у животных. Черемуха (ее месяц – май) цвела в июне. Липа цвела в Подмосковье в конце июля.

Одуванчики желтели все лето. С опозданием дней на двадцать поспели ягоды и хлеба. Сместились сроки нереста рыб. В грибной формуле «тепло + влага» при избытке второго слагаемого не хватало тепла, и потому лишь кое-что попадалось любителям «тихой охоты».

Но главным феноменом были и тут насекомые. Год для них был катастрофически неурожайным. Велика ли беда – насекомые? – скажете вы. Если учесть, что насекомые – важная часть пищевых связей в животном мире, то станет ясно: многие в этом году голодали.

И в первую очередь бедствие это коснулось птиц. Недостаток корма сократил до минимума число птенцов в гнездах. Сильно растянут был срок гнездований. Дятлы по недостатку обычного корма этим летом превратились в разбойников, разорявших открытые гнезда и со взломом похищавших птенцов из дуплянок.

Птицы, для которых насекомые – единственный корм, пострадали особенно сильно. Орнитолог Святослав Приклонский сообщил на этой неделе с Оки: «Погибло много береговых ласточек и стрижей. И просто бедствие наблюдалось в колониях щурок. Некоторые птицы окоченели, сидя на яйцах». Самец щурки, обычно кормящий самку во время насиживания, в этот раз не мог принести ей ни пчел, ни стрекоз – их было мало.

«Статистика вот какая, – пишет Приклонский, – 80 щурок, обычно выводившие 200 птенцов, в этом году вывели всего лишь 20».

Вот так судьба стрекозы зависит от солнца, а птицы – от стрекозы…

* * *

И наступило время проститься с летом, какого вроде и не было. В минувшее воскресенье я прошел по знакомым местам Подмосковья. Запоздало светились в перезревшей траве одуванчики. Не везде успели убрать пшеницу. Еще по-летнему дребезжали погремушки кузнечиков. Но опоздание лета вовсе не значит, что опоздает и осень. Впрочем, есть еще важный резерв – бабье лето. Оно бывает не в каждом году. Но в этом оно для нас просто необходимо. Будем надеяться.

_{Фото автора. 5 сентября 1976 г.}

В Брянске

(Окно в природу)

Листы улетели. Но только не из Брянска. В городском парке уже несколько лет остается зимовать эта парочка общих любимцев. Время от времени их подновляют, чистят. Брянские ребятишки вырастают под крыльями этих игрушечных птиц.

Городской парк можно украсить по-разному.

Традиционный способ – расставить между деревьями гипсовых физкультурников и пионеров, трубящих в горны. Об этом истребляющем добрый вкус ширпотребе говорили, писали, высмеивали бетонно-гипсовое человекоподобие, и можно только дивиться его живучести.

Есть и в Брянске эти шедевры – беленые, крашенные алюминиевой и бронзовой краской. Но в главном городском парке от них счастливо избавились. Их просто вытеснили украшения нестандартные, самобытные и очень естественные для зеленого уголка города.

Парк в Брянске совсем небольшой. Как и сам город, парк пострадал от войны. Но наибольший урон нанесла ему знаменитая «голландская болезнь» вязов. Вековые деревья одно за другим засыхали. Кому-то пришло в голову вязы эти не спиливать, а прямо на корню превращать в резные сказочные скульптуры. Так появились «Емеля со щукой», «Лиса, выманивающая у вороны сыр», «Старик-сказочник», «Лесной музыкант», былинные «Пересвет и Акула» и много других сказочных и былинных героев.

Все делалось не спеша, с удовольствием, на глазах горожан, и не профессиональными скульпторами, а студийцами Дворца пионеров и столярами-модельщиками брянских заводов.

И вот уже несколько лет городской парк является гордостью брянцев. Приезжего человека сюда ведут в первую очередь с уверенностью: гостю все тут понравится. И разочарования, я думаю, никогда не бывает.

Брянск от войны пострадал сильно – старинных зданий тут не осталось. Заметных архитектурных шедевров в городе тоже не наблюдаешь. И потому особенно дорога для Брянска «изюминка» в его облике – уголок зелени, где отыскалось место для самобытного творчества.

 _{Фото автора. 12 сентября 1976 г.}

«Картоха»

На брянских проселках тесно от повозок.

Восемь тысяч автомобилей ежедневно устремляется на поля. Восемь тысяч! Есть, однако, работа повозкам и в одну лошадиную силу.

Машины едут с полей к железной дороге, а то и прямо в степные районы – на Харьков, Саратов, Ростов, Волгоград. У конных отрядов путь ближний-к усадьбам колхозов, промежуточным складам. В кузовах, автоприцепах и в больших, из лозы плетеных конных корзинах – картошка.

Картошка, картошка… На полях, на дорогах, на складах, железнодорожных станциях, на деловых совещаниях, на всех перекрестках главное слово сейчас: картошка. Убирается урожай важнейшего после хлеба продукта.

Брянская область всегда считалась картофельной. На здешних супесных землях сеют рожь, коноплю, свеклу, лен, хмель, табак. Но самой надежной и самой доходной культурой всегда считался картофель.

В былые времена урожай потреблялся на месте. Лишь иногда по Десне и Днепру на баржах картошку везли в степные украинские районы. Нынешние транспортные средства позволяют специализировать земледелие: сеять хлеб в хлебных местах, а картошке отводить большие площади там, где она лучше родится.

Минувшее необычное лето, однако, подвело земледельцев некоторых традиционных картофельных районов. Но на Брянщине картошка, как всегда, уродилась. На Брянщину за картошкой едут сейчас ходоки со всех мест: с юга и севера и даже из центра страны. Подсчитав урожай, брянцы обязались продать 800 000 тонн картофеля. Это много. Но это необходимо, чтобы оделить всех.

Я провел неделю на Брянщине. Почти всюду, где расступается лес, видишь приметы картофельной спешной страды: три-четыре комбайна на поле, автомобили, тракторы, лошади. Пахнет дымком костров и печеной картошкой.

Кое-где клубни выбирают вручную. Но этот дедовский способ – всего лишь подмога армии механизмов. Этой осенью на Брянщине работает около четырех тысяч картофелеуборочных комбайнов.

Я помню недоверие к этому механизму, когда он только-только появился на наших полях: «Нечисто роет, ломается, портит картошку».

Сейчас комбайн – главный работник на поле.

Несколько лет назад комбайном на Брянщине собирали за осень 500 тонн клубней. Сейчас большинство комбайнеров подошли к рубежу – 1000, а опытные механики собираются вырыть по две тысячи тонн на комбайн…

Страда – для всех страда. В Брянске я зашел в обком партии. Воскресный день, но секретарь Михаил Константинович Крахмалев был на работе. Главной его заботой тоже была картошка: звонки в районы, анализ поступающих сводок, разбор беспрерывно идущих запросов на отгрузку продукции.

На вопрос, как дела на сегодня, секретарь улыбнулся:

– Насыпаем пятую тележку…

Местная газета под большими цифрами «800000» ежедневно рисует восемь тележек.

Четыре из них уже верхом с картошкой – половина обязательства выполнена.

– Уверен, наполним все восемь…

В разговоре о картошке Михаил Константинович раскрыл какую-то книгу с закладкой.

– Вот о картофеле пишут… «Колумб в Европу привез… насаждали эту культуру палкой».

А сейчас? Где сейчас обходятся без картошки?

По-английски это – патейто, по-французски – помдэтерр, белорусы говорят – бульба, украинцы – кортопля, а тут, на Брянщине, называют – картоха. Вы знаете, хлеба раньше в этих местах хватало только до Рождества, спасались картохой. Сейчас урожаи хорошие.

Но и теперь картошка на этой земле ценится наравне с хлебом.

_{29 сентября 1976 г.}

Осень

(Окно в природу)

Все уже было: желтый свет кленов, снег лежал на зеленых кустах, серебрил травы первый мороз и хрустел уже под ногами ледок… Осень. Самая ее середина.

В минувший вторник шофер автобуса, шедшего с аэродрома Быково, резко затормозил:

– Смотрите!

Все мы прильнули к стеклам, а потом спешно вышли из автобуса на обочину. Над краем Москвы, прямо над лентой шоссе, над потоком автомобилей летели гуси. Их было не меньше двух сотен. Мерцая крыльями, птицы то смешивались, то растягивались веревочкой… Удаляясь и удаляясь, гуси скрылись в красном дыму заката. И мы поехали.

Велико ли событие в человеческой жизни – увидеть стаю летящих гусей? Но все мы сидели притихшие, благодарные шоферу за минуты счастливого возбуждения.

– Наверное, и заночуют где-нибудь под Москвой?..

– Они и ночью могут лететь…

Однако всем почему-то хотелось, чтобы гуси заночевали.

Осень… Шныряют в поредевших садах сороки. Из леса к дому вернулись синицы.

Дрозды атакуют висячую дробь рябиновых ягод. Пахнет дымом сгоревших листьев, печеной картошкой. У воды – пронзительный запах какой-то таинственной травки.

Этой осенью на опушках я много раз видел ежей – ночные охотники бродят сейчас среди дня. Причина этому – голод. Насекомых было немного. Ежи не набрали на зиму жиру. И вот охотятся сверхурочно. За этим я наблюдал час.

Он раздвигал остреньким рыльцем траву, обнюхивал каждую норку. Я кинул ему ириску.

Он жадно вонзил в нее шильца зубов и, звонко чмокая, жадно облизывал сладость. Приподнял его за иголки – кожа и кости! Знающие люди считают: если еж не набрал осенью восьмисот граммов веса, зимою он обречен…

Осенний притихший лес. Прощальный разговор с лесником на кордоне. Уже натоплена печь, но день погожий, и, возможно, в последний раз уже в этом году открыто окошко.

Хруст яблок. Обернулись – лошадь стоит. Переглядываемся и замираем… Как будто понимая молчаливое одобрение, лошадь неторопливо склоняется к подоконнику. В гриве репьи. Чуть позванивает уздечка. И сочно хрустят недозревшие яблоки… Осень.

_{Фото автора. 10 октября 1976 г.}