Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Крылатые богатыри

На этот раз их трое: летчик-космонавт, ученый и врач. Первый раз Земля посылает в космос сразу троих. Они сидят рядом, они могут разговаривать, советоваться, они могут пожать друг другу руку. Могут прийти друг другу на помощь. Трое людей в одном корабле покинули Землю. У одного седина, самому молодому двадцать семь. Они полетели добыть новые знания и новую славу для своей Родины. У них разные задачи и одно общее дело. Первый космический экипаж – командирлетчик, ученый и врач. Кто эти люди?

Командир

Первый раз я увидел его 12 апреля, в тот день, когда миру предстал Гагарин. В квартире Гагариных ждали вестей из космоса. В комнате толпились соседи. Жена космонавта вытирала слезы и улыбалась. Звонил телефон, суетились соседки, сверкали вспышками журналисты. Только один человек в квартире Гагариных оставался спокойным – летчик с погонами капитана. Он сидел с тетрадкой возле приемника и записывал короткие сообщения: «Чувствует себя нормально», «Пошел на посадку». Валя подходила и невидящими глазами глядела в эту тетрадку. Я принял тогда капитана за родственника Гагариных…

Семь дней назад я нажал кнопку звонка у двери по соседству с квартирой Гагариных.

Дверь открыл загорелый человек.

– Да, я Комаров, – и улыбнулся.

На меня глядели спокойные, приветливые глаза знакомого капитана. Только капитан теперь уже был подполковником. Подполковник собирался в дорогу. Мы провели вечер вместе.

В доме была та особая атмосфера, когда главный в семье надолго уезжает. Его очень любят, хотят его желания угадать. Дочка не знает еще, что отец уезжает.

– Папа, ты самый большой – тебе самое большое яблоко.

Отец улыбается, задумчиво держит в руках антоновку.

– Земля похожа на яблоко, только побольше, – говорит он не то для Ирки, не то для себя. Он тридцать семь лет ходит по Земле. Теперь ему предстоит облететь Землю. Он уже знал назначенный час и не мог не думать о нем. За столом вместе с ним сидела жена Валя, учительница из Грозного. Четырнадцать лет назад она встретила Комарова. Дочь Ира сидит у отца на коленях и еще ни о чем не догадывается. Сын Женя. Молчит. Потом уходит решать задачу по алгебре. Он, конечно, знает все об отце, и ему, наверное, ужасно трудно хранить от мальчишек такую тайну.

Отец Комарова был дворником и жил в маленькой комнате на Третьей Мещанской. Володя был единственным сыном. Его детство – как зеркало, в котором каждый, кому под сорок, узнает себя.

Двугривенный в потной ладони. Мальчишка в двенадцатый раз хочет видеть «Чапаева». В двенадцатый раз с трепетом ждет конца, а вдруг Чапаев переплывет речку… Учился он хорошо, не любил сочинений и любил математику.

Сейчас, за семь дней перед стартом, мы ищем закономерность. Я говорю:

– Гагарин любил математику, Титов, Николаев, Попович. Случайность или…

– Я думаю, не случайно. Ученые-психологи тоже говорят: не случайно…

Самой большой страстью в детстве был змей.

– Как же в городе можно запустить змея?

– Запускали! Наш дом о четырех этажах. Забираешься к самой трубе. У тебя под ногами все крыши нашей Мещанской. Бегаешь рядом с трубой и отпускаешь, отпускаешь бечевку.

Великолепно летал. Конечно, бегать по крыше было опасно, теперь я, наверное бы, не решился.

Детство нас многому учит. От отца попадало частенько, но беготня по краю высокой крыши, наверное, кое-чему научила…

Война застала его в деревне. Там он и остался у родственников. Там первый раз ел хлеб, заработанный своими руками. Привез домой из колхоза полвоза капусты, свеклы, мешок ржи и картошки. Мальчишки работали за взрослых в колхозе.

– До сих пор с гордостью вспоминаю: умею запрягать лошадь. Смешная штука: поднимал и сажал реактивные самолеты, испытывал самолеты, а вот горжусь не этим – умею запрягать лошадь…

У тех, кому под сорок сейчас, рано кончилось детство. После семилетки Владимир учился в московской спецшколе. В таких школах вместе с диктантами, уроками зоологии и задачками по геометрии учили зачаткам летного дела. Школьники носили на гимнастерках погоны. Это было уже не детство. В сорок пятом Владимир окончил школу. В сорок пятом ему исполнилось восемнадцать. В сорок пятом война кончилась. Кое-кто из друзей снял погоны и пошел учиться зоологии, литературе, строительству, астрономии. Он погоны не снял. Он твердо решил стать летчиком.

У него была мечта – стать летчиком-испытателем.

Мы подсчитали: он учился тридцать лет беспрерывно. Школа. Потом две школы летчиков – Борисоглебская и Батайская. Он летчик-истребитель. Но учеба не прекращается. Появляются первые реактивные самолеты. Даже для летчиков это была таинственная новинка.

Он учится летать на первых реактивных истребителях. Потом ночные полеты, потом истребители-перехватчики. Он имел репутацию отличного летчика. Он хотел стать летчиком самого высокого класса, летчиком-испытателем.

Для этого нужны были инженерные знания. Он приезжает в Москву и сдает экзамены в академию. С женой и ребенком поселяется у отца, в маленькой подвальной комнате. Тот же стол со следами чернильных пятен. Та же лампа. Те же ноги прохожих в подвальном окне. Та же любовь к математике. Только теперь «уроки» приходится делать далеко за полночь. И уже его сын клеит из старых тетрадей летучего змея…

В 1959 году Владимир Комаров окончил академию. Но учеба и на этом не закончилась.

Дорога, которую твердо наметил, вдруг круто повела в незнакомую сторону. Как-то вызывают молодого летчика-инженера:

– Вы просились на летную службу?

– Да, я хотел бы летать.

– Есть возможность летать… На больших высотах, на очень больших высотах…

Назвали такую высоту, что Владимир подумал: шутят. Стали расспрашивать о семье, о здоровье, о планах.

– Решайте. Советоваться ни с кем не надо – ни с женой, ни с друзьями. Это пока тайна. Решайте сами… Вас вызовут.

Владимир побывал на комиссии медиков и уехал в часть по назначению академии. Он начал уже понемногу забывать о странном и таинственном предложении. Но однажды утром командир части, подняв недоуменно брови, показал молодому испытателю телеграмму: «Комарова срочно командировать в Москву».

Две недели строжайшей медицинской проверки. Малейшая царапина на здоровье – отчислен, отчислен… У Комарова здоровье оказалось отличным. И опять началась учеба.

На первом уроке моложавый офицер нарисовал на доске Землю. В одном месте мел в его руке дрогнул, и Земля получилась похожей на яблоко…

За столом рядом с Комаровым, раскрыв тетрадки, сидели молодые, еще незнакомые парни: Гагарин, Попович, Быковский…

Вряд ли надо рассказывать, как проходила учеба. Все уже знают: математика, центрифуга, сурдокамера, барокамера, парашют, самолет, строгий режим, астрономия, физкультура, еще раз физкультура и опять физкультура, кабина «Востока», космодром…

Для него эта учеба протянулась на несколько лет.

За тридцать лет учебы это были самые трудные годы. И не только потому, что эта лестница от первого урока до ступенек к ракете сама по себе трудная. У него иначе, чем у других космонавтов, сложилась судьба за эти годы.

Есть такое слово у медиков: экстрасистолия.

Владимир услышал это тревожное, непонятное слово после очередной тренировки на центрифуге. Медики глядели на бумажную ленту и перестали говорить при его появлении. Если сердце у космонавта работает правильно, на ленте – ритмичные, похожие на пилу зубчики с равными промежутками. А тут промежутков то два, то совсем нет промежутков – экстрасистолия.

Это слово стало врагом космонавта. До этого он не видел снов. А тут вдруг начало сниться это слово, длинное, как змея. Владимир чувствовал себя здоровым. Все строгие комиссии подтвердили: здоров. И центрифуга не давала более этой пугающей записи. Но медики – народ осторожный. Решили так: пока не найдется объяснения этому случаю, из группы отчислить, положить на исследование.

Отстать от группы, выбиться из колеи после трех лет тренировки, после поездки на космодром дублером Поповича! Может быть, кто-нибудь по-слабее махнул бы рукой – мало ли путей в жизни.

Владимир решил не сдаваться. Он сам прочел десяток книг, говорил с медиками, настаивал на консультациях у специалистов по сердцу. Все подтвердили: здоров. А один совсем молодой медик сумел доказать: при определенных условиях тренировки, при особом напряжении организма в данный момент экстрасистолия закономерна.

В сердце космонавта Комарова нет никаких болезненных изменений. Медики, посоветовавшись, решили вернуть Комарова в «класс космонавтов».

Дядя Комаров, дай автограф!

Человек победил в борьбе за свою судьбу. Он летит пилотом многоместного корабля. Старт через семь дней. Он, конечно, не может не думать об этом старте. Он держит в руке большое яблоко и, пока я записываю в блокнот, чертит ногтем на яблоке линию. Уснул сын. Спит Ирка, широко раскинув на одеяле руки. Стихают последние ночные шаги под окном. Через семь дней – старт.

Перед тем как попрощаться, задаю космонавту несколько традиционных вопросов:

– Ваше самое большое желание сегодня?

– Лететь.

– Уже известно: на этот раз в корабле будут трое. Во всякой дороге важно иметь надежных спутников. Вы уверены в своих товарищах?

– Да, это надежные, хорошие люди. Они тренировались меньше, чем я, но, я думаю, в дальнейшем и не понадобятся столь длинные тренировки.

– За эти годы учебы и тренировок что было самым тяжелым?

– Ожидание.

– Я уже не первый раз провожаю космонавтов на старт. Удивляюсь спокойствию и хладнокровию. Я бы волновался – такое событие, да и риск есть, наверное…

– Конечно, есть. Даже на телеге есть доля риска: лошадь понесла, например… В нашем деле без риска нельзя. Я спокоен потому, что уверен: все сделано, все подготовлено очень тщательно, самого худшего не случится.

– Остается ли у вас дело, которое надо продолжить, вернувшись на Землю?

– А как же. Вот Ирка спит, Женька. Воспитывать надо. Думаю, и работы по специальности прибавится, а не убавится. Да мало ли у нас дел на Земле.

– И последний вопрос. В наступающем месяце мир будет жить двумя событиями. Вашим полетом и спортивными схватками в Токио. Не хотели бы вы перед стартом сказать что-либо спортсменам через «Комсомольскую правду»?

– С радостью. Как спортсмен я хорошо понимаю, сколько сил надо было затратить, чтобы дойти до такого почетного старта. Уже самый выход на олимпийские стадионы – большая честь для спортсмена. Мы все ждем победы на стадионах в Японии. Мы будем волноваться, будем ждать хороших вестей. Передайте ребятам: счастливых стартов, друзья! Космонавты жмут ваши руки, космонавты уверены в вашей победе.

Такой была встреча за семь дней перед стартом.

Последний разговор с Комаровым состоялся уже на космодроме:

– Чувствуете себя счастливым?

– Да. Последние дни, когда окончательно определился наш экипаж, много всего передумано. Над всеми чувствами преобладает, пожалуй, чувство ответственности и благодарности. Ответственность… Я думаю, много объяснять тут не надо: каждый полет – это венец усилий тысяч людей, за каждым полетом следит весь мир. Благодарность… Сбывается твоя мечта. Много людей за это надо благодарить. В эти дни по-особому чувствуешь себя гражданином великой страны. Я коммунист. Полет для меня, кроме всего, – партийное поручение. Я уверен, что не обману надежд партии… В такие дни чувствуешь себя должником перед всеми. Хочется как можно лучше исполнить долг.

Ученый

– Какой же он космонавт! Он на космонавта и не похож.

– Космонавт. Точно тебе говорю.

Это разговор двух девушек, наблюдающих за игрой в теннис на корте космодромного городка.

Я бы тоже за космонавта его не принял.

За столом около спортивной площадки сидел человек совсем не гагаринского возраста. Спортивный костюм, обут в кеды, энергичные черты лица, седина в волосах. Да, конечно, он скорее похож на спортивного тренера, чем на привычного нам космонавта. На коленях у меня лежала бумажка: «Феоктистов Константин Петрович. 38 лет. Родился в Воронеже. Русский. Беспартийный. Окончил Высшее техническое училище имени Баумана. Кандидат наук. Читает по-английски. Имеет медаль за войну и два трудовых ордена, полученных совсем недавно».

Далее характеристика: широко эрудирован в технических вопросах и является хорошим специалистом в своей работе… Руководил разработкой важных научно-исследовательских тем. Увлекается философией и кибернетикой… В этом году прошел медицинское обследование, испытание на центрифуге и в термокамере, изучил методику ведения научного эксперимента в полете. Вот и все, что мог сказать о человеке листок бумаги.

– Мало? – Человек положил руки на стол и дружески улыбнулся. – Ну хорошо, атакуйте.

Я приготовился.

Разговор продолжался около часа. Я привожу его таким, каким был этот разговор за двое суток до старта – вопросы и ответы.

– Я тоже из Воронежа. Вопрос земляка: вы помните этот город, связаны с ним сейчас?

– Да, в этом городе я родился и жил до шестнадцати лет. Конечно, многое не забылось и не забудется. Друзья детства. Проспект. Бронзовый Петр. Зеленые парки, зеленый район сельскохозяйственного института. Лысая гора под Воронежем. Недавно, кажется в Третьяковке, увидел картину «На родных просторах». Остановился – страшно знакомый пейзаж. Навел справки. Воронежский художник! Написана картина с Лысой горы. Как раз в этом месте, над речкой, я костры разводил. Последняя поездка в город была печальной – хоронил друга…

Константин Феоктистов. Интервью перед стартом.

– У вас медаль за войну…

– Медаль тоже напоминает о городе. В 42-м подошли немцы. Я ушел в боевой отряд мальчишкой-разведчиком. Раз десять переходил линию фронта. Получил под Воронежем рану.

– Два слова о родителях…

– Мать умерла. Отец, в прошлом бухгалтер, теперь на пенсии.

– Ваш путь в науку. Давно ли сделали выбор профессии?

– Давно. В детстве я прочитал несколько популярных книжек по энергетике. С тех пор и началась любовь к технике. Первые опыты, эксперименты делал в Воронежском дворце пионеров. Полное образование получил в Бауманском училище и очень горжусь, что учился в этом доме науки.

– Мы не первый раз видим вас на космодроме. Объясните ваши прежние поездки сюда.

– Я участвовал в запуске первого спутника. С коллективом ученых и инженеров участвовал в подготовке полета Гагарина, Титова, Николаева…

– Всех космонавтов?

– Да.

– Ваше решение «лететь самому» пришло неожиданно?

– Нет, очень давно. Я знал, что вслед за космонавтами-пионерами, космонавтами-профессионалами обязательно полетят ученые. Я очень хотел быть среди них. Несколько раз просил о себе…

– Вас не смущали требования врачей к космонавту?

– Поначалу многое было неясным и неизвестным. Действовать надо было с большим запасом осторожности. Но в прошлом году всем стало ясно: космос – место работы не только для избранных. Хотя, разумеется, это не прогулки по саду.

– Вы, наверное, хороший спортсмен, если сравнительно быстро сумели подготовить себя к полету.

– Должен сознаться: регулярно спортом не занимался, не хватало времени. Знаю, что это плохо, но так уж получилось. Изредка удается выкраивать время для лыж и охоты.

– Вы считаете, что здоровье рядового человека достаточно для полета?

– Как видите, я не Геркулес, но я убежден: в космос может лететь всякий здоровый человек. Правда, надо делать различие между профессиональным космонавтом и, например, ученым, так же как мы различаем в самолете пассажира и летчика.

– Что вас как человека науки более всего интересует в этом полете?

– Надо решить много задач, связанных с наблюдением звезд и Земли как планеты. Все это важно для построения астронавигационных систем. Меня интересуют оптические характеристики земной атмосферы, полярные сияния, возможности космической навигации.

– Ваши представления о счастье?

– По-моему, счастье – это без ошибки выбрать путь в жизни. Счастье, если человек упорно стремится к цели и, перешагнув трудности, достигает ее. Счастье – это работа, радостная для тебя и полезная людям.

– Ваше любимое занятие в свободное время?

– Вся беда в том, что свободного времени до сих пор было до обидного мало.

– Мы слышали, вас зовут одержимым. Обижает или льстит вам такая характеристика?

– Одержимость в деле я всегда уважал в людях.

Наша беседа могла бы продолжаться, но подошел руководитель физической подготовки и, улыбнувшись, сказал одно слово: режим. Мы пожелали ученому успешной работы.

Врач

Младшего в космическом экипаже зовут Борисом. В семье Егоровых – любовь к этому имени. Отец – Борис Григорьевич, сын – Борис Борисович, двухлетний внук – тоже Борис. Наметилась и еще одна традиция: Борис Григорьевич – медик. Сын Борис – тоже медик.

Вечером мы сидим с ним в столовой на космодроме. Он держит между ладонями стакан чаю. Разговор о прожитой жизни, о предстоящем полете, о медицине и космонавтах, о музыке и художнике Рерихе, которого он почитает, об альпинизме. Борис незаметно выпил стакан чаю.

Сказал: «Еще!» Но сразу же спохватился: «Нет, нельзя».

– Часто приходится вот так себя останавливать?

– Часто… С того самого дня, когда начались тренировки.

Ему 27 лет, родился в Москве, на Арбате, учился в школе и Первом медицинском институте, прошел все, что проходит московский студент: напряженную учебу, концерты в консерватории, выставки и хоккейные матчи, вечеринки, споры о книгах и споры о жизни. Это было совсем недавно. С институтом он попрощался в тот год, когда полетел Гагарин. Но нам любопытно отметить: он знал Гагарина гораздо раньше, он видел, как Гагарин крутился на центрифуге, он видел, как лицо Гагарина покрывалось потом в тепловой камере. Студент Егоров в то время был лаборантом в научно-исследовательском институте.

В час, когда «Восток-1» облетел Землю, студент Егоров дежурил на самолете «в своем квадрате».

– В самолете мы и услышали: приземлился благополучно. Плясали от радости так, что выбежал летчик: «Вы что, сдурели!» В «гагаринский» год студент-лаборант стал врачом-лаборантом. Еще со школы была страсть к технике. Теперь технику удалось подружить с медициной… Постепенно врач-лаборант становился ученым. С помощью новейших приборов он регистрировал все, о чем сигнализирует организм космонавта на Земле и во время полета в космосе. Он был рядовым в армии медиков, крупинками копивших опыт. Его больше всего интересовало состояние вестибулярного аппарата при невесомости. Много об этом рассказали записи по приборам. По-прежнему это пока наиболее непонятное место в копилке космических экспериментов. Медицина вполне доверяет датчикам точной аппаратуры. Но ничто не заменит человеческий мозг, глаза и чутье человеческого сердца. Многое надо проверить, многое надо увидеть и испытать самому. В это же время будут работать приборы… Датчики будут укреплены и на его груди, и на висках. Он начал писать диссертацию. Он закончит ее, когда возвратится из полета. Врач вернется с бесценным багажом личных ощущений и наблюдений.

Как врач всякого корабля, он будет иметь бортовую аптеку. Он готов будет, если надо, прийти экипажу на помощь. Он так тренировался, что может выполнить работу товарища.

– Но, конечно, первое дело медицина…

Чай стынет в наших стаканах. Уже стихли голоса на теннисном корте. На втором этаже кто-то из космонавтов включил магнитофон.

Борис стучит ложкой в такт музыке по стакану.

– Это как раз то, что я просил проигрывать нам с Земли, когда будем летать.

О своей «простой» жизни он рассказывает шутливо, пряча за шуткой застенчивость.

– Ну как прожил двадцать семь лет – «родился, рос, кормился соскою…». Давайте уж расскажу все сразу. Я ведь знаю, о чем будете спрашивать. Люблю альпинизм. Около 20 раз поднимался к вершинам. Только не пишите, что к очень высоким. Люблю джаз. Люблю Кента и Рериха. Ездил на мотоцикле, прыгал с парашютом, плавал под водой с аквалангом. Люблю удить рыбу, до боли в сердце люблю Москву. Очень скучаю по сыну. Сейчас скучаю особенно. Комсомолец. Работу, которая мне предстоит, выполню с гордостью за наш комсомол. Я счастлив, что эта работа может стоять рядом с работой ребят с Ангары, с работой ребят-шахтеров и агрономов.

Только писать будете, пожалуйста, о работе моей говорите без громких слов.

Борис Егоров: «Сыграем перед дорогой».

Что же еще?.. Отец мой, когда узнал, куда я готовлюсь, сказал: «Решай сам». Я думаю, что это верная позиция. Я со своим сыном буду поступать так же. Мой путь к предстоящему старту прост и в то же время непрост. Если бы пять лет назад я проходил комиссию с Гагариным, Николаевым и Быковским, меня бы непременно забраковали.

Хотя я абсолютно здоров, но и теперь по физической подготовке в один ряд с космонавтами стать не могу. Но я все-таки много тренировался, и моего здоровья вполне достаточно для полета.

О спутниках я могу сказать слова самые добрые, полные уважения и доверия. Константин Петрович является примером для меня как ученый. Владимир Михайлович мужеством и настойчивостью завоевал право на этот полет. Мы сообща сделаем все, что ожидает от нас наука. Ну а теперь давайте прощаться…

Высокий молодой человек, последний раз улыбнувшись голубыми глазами, убегает по лестнице кверху. На столе, против стула, где он сидел, остался холодный, нетронутый чай.

Послезавтра полет.

_{Фото автора. Космодром, 10 октября.}

 _{13 октября 1964 г.}