Текст книги "Коричневое"
Автор книги: Василий Мидянин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Поскольку во время своих многолетних странствий по диким местам Бен Канада не имел возможности приобщаться к новинкам мировой культуры, он активно занимался этим сейчас. Он не пропускал ни одного нового кислотного фильма, ни одной продвинутой концептуальной выставки, ни одного трансового party, ни одной гастроли русского балета или цирка из Монте-Карло. Кроме того, на доставшиеся после удачной операции деньги он, помимо обычной дозы, купил себе карманную электронную книжку и день и ночь прилежно читал на ней скачанные из Сети зубодробительные сочинения наподобие «Энциклопедического изложения масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии: интерпретации секретных учений, скрытых за ритуалами, аллегориями и мистериями всех времен» Мэнли Холла, «Истории упадка и разрушения Великой Римской империи» Эдуарда Гиббона или тех же «Щупалец веры» Конце. В этой связи мы с ним изредка очень интересно дискутировали о творчестве Ирвина Уэлша, парасимволизме в песнях группы «The Residents» и наиболее реальных способах остановить процесс глобального потепления.
– Лучший день для насильственной смерти – вторник, – авторитетно завила Лэсси в пространство. – За неимением вторника вполне годится суббота.
– Порядок, прочухивается девочка, – прокомментировал Бен, не отрываясь от книги.
– Хорошо, что сегодня среда, – заметил Янкель, поудобнее устраивая Лэсси у себя на коленях.
Вообще-то был понедельник, но я не стал заострять на этом внимание сообщества.
– Коричневое можно использовать в качестве прекрасного контрацептива, поскольку ортофосфорная кислота чрезвычайно эффективно пожирает сперматозоиды. Для этого сразу после полового акта необходимо произвести спринцевание половиной контейнера. Некоторые экстравагантные миллионеры, почистив зубы, полощут рот коричневым, поскольку оно растворяет зубной камень и снимает микробный налет. Вполне понимаю ваши кривые ухмылки, но у богатых козлов свои причуды.
Митрич хмыкнул. Он принципиально не чистил зубы.
– Слушайте меня дальше, паршивые джанки, – заявил я. – И хорошенько запоминайте. Коричневое – не газовый баллон, с ним нужно обращаться весьма осторожно. Оно втыкает внезапно, сокрушительно и крайне крепко. Возможны всякие неприятные побочные эффекты. Если возникают какие-то необычные позывы, болезненные ощущения, неудобство, тошнота, жжение в области паха – немедленно сообщать мне. Это все может быть очень серьезно.
– О'кей, о'кей, босс, – сказал Янкель.
– Океу, – мягко поправил я. Меня на мякине не проведешь, я видел, как это пишется. Еще я всегда говорю «маке», а не «мейк», как эти долбаные англосаксы – по той же самой причине: я больше доверяю тому, что написано, а не тому, что мне говорят враждебные иностранцы. «Маке лове», например. Носители английского языка в разговоре со мной обычно несколько напрягаются, но вместе с тем прекрасно понимают все, что я пытаюсь им сказать. Лицемерные иезуиты.
Вообще проблемы межнационального общения во многом надуманы и высосаны из пальца. Я убедился в этом, когда впервые отправился в Европу с одним только четырехлетним школьным курсом немецкого за плечами. Во всякой стране, где мне довелось побывать, языковая проблема начисто снималась после первых трех стаканов водки. Таким образом были последовательно повержены славянская, романская и угорофинская языковые группы. Несколько беспокоили меня синтетические дальневосточные группы, однако и в них, как оказалось, имеется масса слов, безусловно родственных рашенским. Я был безмерно счастлив, узнав от Бенедиктуса, что в ниппонском, как и в хохлятском, есть слово «отаке». Только в хохлятском это означает «вот такое», а в ниппонском – «атака», кажется, я уже не помню сейчас. Также я вывел безусловное происхождение ниппонского «тинкайсе» от американского «think I so», что, в свою очередь, является вопросительной формой фразы «I think so». На самом деле быть филологом совсем не сложно, что бы там ни говорила по этому поводу в своих многочисленных интервью Маша Звездецкая.
Кстати, Бенедиктуса все называют Кире. Но я же не идиот, я же видел, как это на самом деле пишется!..
Меня вот, к примеру, зовут Василий Мидянин. У меня острый, как у Буратино, нос, дважды переломленный в одном и том же месте: первый раз – кубинским армейским ботинком, второй – тяжелым ящиком с кипрским виноградом. Под футболкой на правом плече у меня огромный шрам, как попало зажившее месиво из плоти – федеральный снайпер угостил, когда я собирал материал в Чечне для одного французского таблоида и вместе с отрядом моджахедов перебирался через перевал. На бедре у меня длинная рваная полоса, сросшаяся наперекосяк – рассек колючей проволокой нового поколения, спиралью Бруно, когда перебирался через польско-белорусскую границу. Мне нравится слово «опалесцирующая». У меня красные от злоупотребления коричневым глаза и непрекращающаяся сухость во рту. Мне семнадцать. Приятно познакомиться.
– Коричневое не выстраивает для вас новую Вселенную, не открывает двери в иные миры. Однако оно коренным образом меняет ваше отношение к реальной действительности. Допустим, вы дождались коричневого прихода, смотрите на свою ладонь и никак не можете понять, откуда на ней взялся лишний палец. Вы в панике считаете: один, два, три, четыре… пять! Пять! Откуда пятый-то? Вот этот, между средним и мизинцем, у которого даже и имени-то нет, потому что его вообще не должно быть? Проклятый безымянный! Потом вы опускаете взгляд и изумляетесь еще больше: во имя Мэрилина Мэнсона, куда подевалась ваша третья нога?! Как можно ходить всего двумя ногами и не падать при этом? Ну, блин, и вставило!
– А ведь четкашно, – запенил Бенедиктус, на мгновение оторвавшись от «Щупалец веры» и бросив на меня короткий внимательный взгляд.
– Гребаный русский! – закричал возбужденный Янкель. – Теперь скажи нам главное о гребаном коричневом!
– А главное таково: коричневое сносит крышу с такой силой, что она улетает в соседний квартал!
– Аллилуйя! – взревел Янкель. – Внимание, гребаные джанки! Сегодня вечером мы все пробуем коричневое! Мидянин случайно нашел здесь одного пушера, который снабжал его этой херней в Братиславе.
Вечером – это, в переводе на человеческий язык, глубокой ночью, которая была уже на подходе. Утро у Янкеля, как правило, наступало в четыре часа дня, когда он с трудом продирал глаза после ночных похождений. К восьми часам пополудни, по мере того как он постепенно приходил в себя, его утро перерастало в день. После полуночи наступал вечер, который длился в зависимости от количества принятой Деметриусом дряни и завершался обычно не позже пяти утра. В пять утра Янкель вырубался намертво там, где стоял, предварительно успев пожелать всем присутствующим спокойной ночи. Впрочем, этот режим дня был ненормированным и мог пересматриваться по ходу дела.
Ободренные вечерними перспективами, мы приступили к обеду. На обед у нас сегодня были абсент с водой и сахаром, водка с тоником, промедол, кокаин, метадон и марки с ЛСД. После обеда, дабы немного прийти в себя и расслабиться, мы еще покурили мэри джейн – так эти долбанутые англосаксы зовут обычный рашенский ганджабас. Идиоты, честное слово. На ужин предполагалось чистое коричневое без всякой дополнительной дряни – я предложил не мешать разнородные кайфы, чтобы ребята острее пережили коричневый приход.
Затем нас всех, как обычно по завершении обеда, пробило на промискуитет, поэтому следующие полтора часа прошли довольно оживленно. Следует отметить, что половой вопрос в последние дни встал весьма остро, и решать его было необходимо как можно скорее. После того как гребаная турчанка Редин по пьяни разбила морду полицейскому и пошла по этапу, обкушавшаяся приключениями Пэгги Мурмилон тайком свалила на свои, если мне не изменяет память, Фарерские острова, а предыдущая личная подстилка Янкеля, юная графиня Беатриче Печешалое, отбросила копыта, захлебнувшись рвотой после передоза мескалином, количество самцов относительно самок в нашей банде стало просто угрожающим. Конечно, если как следует накокаиниться, различия между мальчиками и девочками перестают быть столь принципиальными, и тут уж кто первым под руку подвернется, но существуют же какие-то морально-нравственные границы, черт побери! Если бы к нам не прибилась эта прошмандовка Лэсси, банду можно было бы запросто переименовывать в «Гей Джанки», ибо Сашнёв, да еще с ее стремлением непременно играть доминирующую роль, одна не справлялась. Да и вдвоем, если честно, девчонки справлялись еле-еле. Я им не завидовал. Такой объем работ утомит кого угодно.
Во время оргии Митрич фотографировал нас на цифровую камеру. Он держал бесплатный порноресурс на сервере у индонезийского провайдера и постоянно пополнял его нашими полноцветными изображениями.
Вкусив прелестей промискуитета, мы расползлись по квартире, тяжело дыша. Мисс Хоган словила кислотный отходняк, и теперь ее мелко колотило под столом. Митрич увидел медведя. Янкель задумчиво полоскал горло меска-лем после порции чьей-то спермы. Чистоплотный Семецкий уполз в туалет. Плеханда сосредоточенно ломал одноразовые шприцы. Бен Канадзава дотянулся до своего палма и листал Конде.
Я с трудом поднялся на колени и заполз на стул. С конца у меня неэстетично капало.
– М-м-мать, – сумел извлечь я.
– Ништяк перепихнулись, – заявила Саша, взгромоздившись на соседний стул. Она выколупнула из пачки сигарету, бросила пачку на стол и щелкнула зажигалкой.
– Супер-дупер, – сказал я, брезгливо отодвигая от себя Сашину сигаретную пачку. Табакокурение – омерзительная привычка, наносящая непоправимый ущерб организму. Лично я для введения в кровь никотина использую снюс – шведский сосательный табак. Совершенно чумовая вещь!
Каждый день миллионы курильщиков попадают в ситуации, когда курение ограничено – во время авиаперелетов, на длительных деловых совещаниях, в кинотеатрах или метро. Для курильщика подобные ситуации могут стать непереносимыми. Очевидное решение – снюс: бездымный табак, который популярен в Швеции вот уже более 200 лет. Он изготовлен из отборного табака с добавлением влаги. Клик – улучшенная версия шведского снюса, состоит из отдельных порций, которые очень легко употреблять. Нет огня. Нет дыма. Нет запаха. Просто поместите порцию под верхнюю губу и наслаждайтесь свежим вкусом.
Снюс используют около 30 процентов шведов. Многие ученые считают, что это одна из причин, почему только 20 процентов шведов курят. Недавние научные исследования показали, что при переходе с сигарет на снюс риск сердечных заболеваний значительно снижается. Четыре независимых исследования не нашли взаимосвязи между употреблением шведского снюса и возникновением онкологических заболеваний.
Клик – современный и бездымный способ наслаждаться табаком в любое время. С различными вкусами и в удобной упаковке клик – стильный компаньон, где бы вы ни оказались. Клик изготовлен в соответствии с Gothiatek – стандартом качества шведского снюса. Gothiatek – результат более чем двадцатилетних научных исследований, направленных на снижение потенциально вредных веществ в шведском снюсе. Для дополнительной информации о влиянии снюса на организм посетите www.gothiatek.com.
Как употреблять клик? Просто поместите порцию под верхнюю губу. Время употребления очень индивидуально – от нескольких минут до получаса. Не жуйте и не глотайте порцию. После употребления аккуратно выбросите порцию. Пожалуйста, следите за чистотой.
Основные ингредиенты шведского снюса – это табак и влага, добавляется также небольшое количество соли. Все ароматизаторы классифицированы как пищевые добавки. Они тщательно протестированы на предмет экологической чистоты.
Только 10–20 процентов никотина, содержащегося в порции, поступает в организм. Это составляет около 1–2 мг, что приблизительно сопоставимо с одной сигаретой. Снюс содержит никотин и имеет пониженный уровень рН. Продукты с уровнем рН ниже среднего вызывают ощущение жжения. Это безвредно, ощущение пропадает через несколько минут.
Клик – это табачный продукт, предназначенный только для взрослых. Беременные и кормящие матери не должны употреблять шведский снюс, равно как и другой табачный продукт. Взрослые с серьезными заболеваниями должны проконсультироваться у врача перед началом употребления. Минздравы Раши и Объединенного Королевства предупреждают: ваше здоровье вредит курению.
– Сексом надо заниматься так, чтобы не было мучительно больно, – сообщила в пространство Саша, выпустив изо рта длинную струю сизого дыма.
Митрич сфотографировал, как мы сидим голыми за столом, и Саша швырнула в него пепельницей.
Некоторое количество экстази в удобных таблетках помогло нам быстро восстановить утраченную юную энергию. Я даже нашел в себе силы сползать на кухню за апельсиновым соком – пить хотелось невообразимо. Увидев на кухонном столе батарею пустых бутылок, я вспомнил одну забавную историю – как мы с приятелем однажды сварили оранжевое – и ностальгически улыбнулся.
Еще через час мы пришли в себя настолько, что нам опять захотелось коричневого. Мы каким-то образом сумели загрузиться в полном составе в «Мерседес» Митрича, никого не прищемив дверцей. За руль, естественно, сел я, поскольку больше никто не знал адреса точки Булмука, а членораздельно объяснить его я не смог. После обеда меня слегка ломало, и я, чтобы сохранить ясность мысли, вбил в каждую ноздрю по солидной щепоти кокса. Вспомнив, что упустил после обеда почистить зубы, я еще смазал порошком десны – для дезинфекции. Под моим скромным руководством мы довольно внятно пересекли город по диагонали, сбив при этом бампером пару мусорных баков и повалив какой-то деревянный забор. Смешно даже упоминать. Влетев на полной скорости в нужный переулок где-то в портовых трущобах, я осадил автомобиль так, что шины пронзительно взвизгнули, и заглушил мотор.
– Сидите тут, – велел я. – Прикиньтесь ветошью. В случае чего – вы меня не знаете. Мирно знакомитесь с промышленной частью мегаполиса.
– Океу, рашен, – отозвался Семецкий. Хороший человек, в сущности, хоть и гребаный поляк.
Я выбрался из микроавтобуса, потом задумался на мгновение и сунул голову в салон через опущенное боковое стекло.
– Бывает еще коричневое-лайт, – сказал я. – То же самое, только ноль калорий. Кто-нибудь хочет?
Лэсси подняла лапку.
– Саша? – спросил я.
Сашнёв небрежно отмахнулась. На калории ей определенно было накласть с гигантской секвойи.
Местечко Булмук выбрал соответственное. Я никогда в нем не сомневался. В америкосовских фильмах в таких зловещих безлюдных местах непрерывно сверкают молнии, шквальный ветер перекатывает по грязному тротуару скомканные газеты и пустые банки из-под пива, а на противоположной стене медленно вырастает сгорбленная тень случайного прохожего в надвинутой на глаза шляпе и с тенью раскрытой опасной бритвы в руке. Одним словом, категорическая романтика.
Убедившись, что вокруг ни души, я задумчиво одернул футболку с помятой физиономией Масяни и углубился в неосвещенный лабиринт серых складских помещений и пакгаузов. Обступившие меня стены были глухими, лишь изредка в них попадалось забранное толстой решеткой подвальное окошко или стальная дверь, пятачки пространства над которыми тускло освещали пыльные лампы в крупноячеистой металлической сетке. Булмук обитал где-то здесь.
Проблуждав в потемках четверть часа, я по сложной системе примет вычислил наконец нужное крыльцо. Позвонил в стальную дверь и еще около пяти минут простоял под ней, переминаясь с ноги на ногу. Беспокоить хозяев повторными звонками не стоило: они наверняка были внутри и в настоящий момент занимались отслеживанием потенциального хвоста.
Внезапно железное окошко в двери с грохотом распахнулось, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности.
– Привет, хозяин, – сказал я.
– Привет, прохожий, – равнодушно отозвался Булмук, высунув в окошко свою раскосую физиономию. – Для каких раскладов беспокоишь смиренного старого кладовщика?
– Попить не дашь усталому путнику?
Драгдилер выдержал многозначительную паузу. Наконец глаза его сузились, в них блеснула ненависть.
– Я по пятницам не подаю, – отрезал он.
– Че, даже типа кружки воды не вынесешь? – опешил я.
– Пошел вон.
Металлическое окошко с грохотом захлопнулось. Я покорно повернулся и преувеличенно неторопливо побрел между складов к «Факин джанкам», сидевшим в микроавтобусе.
– Эй! Пс-с-ст! – донеслось вдруг до меня из полуподвального окошка, мимо которого я как раз проходил.
Клюнуло. Я повернулся к окошку, достал из джинсов своего незаменимого дружка и сделал вид, что усердно поливаю стену. Конспирация и еще раз конспирация.
– Что, сильная жажда? – шепотом осведомился Булмук.
– Прям помираю, – сказал я едва слышно, не разжимая губ. – Семь глотков. Один легкий.
– Неслабый опт! Почем крысятничаешь?
– Хочу приятелей угостить.
– Рассказывай сказки… Ладно. Только для тебя. Чисто по-соседски. Семнадцать с половиной.
– Ты че, с гигантской секвойи рухнул, зема?!
– Браток, это тебе не Раша. И даже не Братислава. Здесь за попить двадцать лет на электрическом стуле дают. Всосал?
– Хрен с тобой. – Дальше изображать мочеиспускание, дабы не вызвать подозрений у случайного наблюдателя, было невозможно, поэтому я спустил джинсы и присел рядом с окошком. – Думай заранее, какие доводы будешь приводить на том свете, когда тебя возьмут за яйца по поводу смертного греха алчности.
– Фигня. Отмажусь, как обычно.
Подождав несколько времени, я вытащил из замшевого бумажничка Лэсси нужное количество банкнот, тщательно подтер ими задницу и, скомкав, бросил возле подвального окошка.
– Через дорогу, – сказал Булмук. – Пикачу.
Застегнувшись, я выбрался из темного лабиринта складов и перешел пустынную улицу, украшенную длинной цепочкой скрупулезно разбитых фонарей. На противоположной стороне имело место приземистое строение без окон, небрежно выполненное из грязно-желтого кирпича. В Раше в таких невзрачных обшарпанных домиках обычно располагаются теплоцентрали, электрические подстанции и замаскированные ядерные боеголовки, а что в них держат здесь – ума не приложу. Может быть, злостных неплательщиков налогов?..
На дверях строения обнаружился искомый Пикачу, выполненный в технике аэрозольного баллончика по ржавому железу. Говорят, образ этого дебиловатого кролика получили, шаржировав через компьютер какого-то видного политического деятеля прошлого века. Умели предки веселиться, определенно. Не то что сейчас – тоска зеленая.
Я потянул дверь на себя. Она оказалась заперта, однако, когда я для контроля подергал еще пару раз, распахнулась с негромким щелчком. Я шагнул через порог и увидел поджидавшего меня Булмука. Он поспешно захлопнул за мной дверь и задвинул засов, сделанный из внушительного стального профиля.
– Костюмчик, – сказал Булмук.
Я покорно начал раздеваться. Эти приколы были мне хорошо знакомы. Драгдилеры панически боятся «жучков», которые можно спрятать на теле.
Дождавшись, пока я разденусь догола, повернусь задом и раздвину ягодицы, Булмук буркнул:
– За мной.
Мы спустились по гулкой металлической лестнице, миновали узкий коридор, заваленный пыльными мешками и помятой полиэтиленовой упаковкой, и вышли в какое-то тесное помещение с низко нахлобученным потолком. На сдвинутых ящиках из-под бутылок сидели два мужика в комбинезонах грузчиков и изумительно красивая деваха с мятым пластиковым стаканчиком в руке. Будь я проклят, если из этого стаканчика не пахло за версту коричневым.
– Стой тут, – велел Булмук и исчез за железной дверью.
– Привет, – любезно поздоровался я.
– Привет, – бесстрастно произнесла девушка. Они все трое по-прежнему внимательно смотрели на меня.
Мне подумалось, что деваха определенно близняшка той подруге, что играла главную роль в «Шоу герлз». Однако той сейчас должно быть на пару десятков лет поболее.
Мне вдруг мучительно захотелось прикрыть руками гениталии. Удивительно, до чего дурацкие мысли иногда приходят в голову.
– Ну, пусть, – девчонка повернулась к одному из грузчиков, видимо продолжая прерванный разговор. – Допустим, минет – действительно единственный на сегодняшний день надежный способ предохранения от беременности со стопроцентной гарантией. Однако, как тебе известно, в сперматозоиде содержится фермент гиуранидаза, который способен растворять биологически активные вещества, соединяющие клетки друг с другом. В результате воздействия спермы на пищевод соляная кислота, содержащаяся в желудке, проникает вглубь, к менее защищенным слоям кишечника. Не может ли это со временем привести к возникновению язвенной болезни?
– Отнюдь, – заявил грузчик. – Не забывай, что в сперматозоиде есть еще и фермент муциназа, который нейтрализует гиуранидазу. А самое главное, язвы не будет потому, что та же самая соляная кислота в желудке разложит сперматозоиды на аминокислоты прежде, чем гиуранидаза успеет на что-либо повлиять.
– Незадолго до Второй мировой войны язву желудка пытались лечить именно спермой, – подал голос второй грузчик. – Причем сперму брали у хряка, потому что за один выброс он дает пол-литра.
– Не знаю, не слышал. – Первый грузчик задумался. – Впрочем, сейчас при лечении язвенной болезни используют препарат, в который входят биологические активные вещества – простогландины. Эти же вещества есть и в сперме. Может быть, поэтому кто-то пытался лечить язву таким способом?.. Но в любом случае это ошибочная теория: одними простогландинами язву не вылечишь.
– Между прочим, сперма – белковая жидкость, – заметил второй. – В ней масса гормонов, витаминов, ферментов, биологически активных веществ. Полезно и питательно. Кроме того, это экологически чистый продукт.
– Женщинам вообще не хватает мужских гормонов, – теоретизировал первый. – А они им нужны для формирования полового чувства. И если женщина получает мужские гормоны во время минета – это совсем неплохо. С гинекологической точки зрения минет – тоже хорошо. Потому что под крайней плотью скапливается смегма, а она канцерогенна: от нее множество женщин страдает злокачественными заболеваниями шейки матки. Если же смегма попадет в желудок, соляная кислота разъест ее – и никакого вреда организму не будет. Поэтому полезно начинать с минета, а заканчивать классическим половым актом, особенно если он проводится без презерватива…
За стеной загрохотало по ступенькам жестяное ведро и выругался по-калмыцки Булмук. Грузчики и девчонка из «Шоу герлз» выжидающе посмотрели на дверь. Та отворилась, и драгдилер сделал мне ручкой:
– Летс го, типа.
Мы с Булмуком снова поднялись по какой-то лестнице, и он выпустил меня наружу. Покружив по темным переулкам, мы оказались на оживленной, залитой неоновым светом пешеходной улице. Ну да, здесь же где-то в окрестностях Пиккадилли или этот, как его, Сакс-Кобург-сквер. Если бы у меня не было твердой уверенности, что я на Островах, я готов был бы присягнуть на Библии, что мы вышли на Арбат.
Мы пересекли довольно широкую улицу по диагонали. Пожилая японская пара дважды сфотографировала меня «Никоном». Вот тоже гребаная нация, по выражению их лиц никогда не определишь, уважают они тебя или насмехаются над тобой. Японцы двинулись за нами в переулок, видимо рассчитывая на незабываемые кадры из ночной жизни европейского города, но Булмук ловко опрокинул перед ними мусорный бачок, перекрыв дорогу грудой полуразложившейся дряни. Вообще-то в Греатбритании практически все дерьмовое, но мусорные бачки отменные – переворачиваются от малейшего толчка, что немаловажно в нашей неспокойной деятельности.
– Янки, немедленно гоу хом! – строго сказал я туристам.
Они вежливо улыбнулись нам вслед. М-да. Определенно, всякий уважающий себя человек должен непременно делать два-три сэппуку в год.
– Иди вон туда, – указал Булмук какую-то подворотню. – Там найдешь попить.
– Одежду я там найду? – на всякий случай спросил я. Вообще-то одежду покупателя обычно оставляли вместе с товаром, но в Братиславе у меня уже был инцидент, когда я не обнаружил ее на положенном месте. Второй же раз в логове дилера мне, разумеется, никто не открыл. Пришлось брести голым, попивая коричневое, через всю Братиславу до квартиры, где я в то время вписывался на ночь у одной старушки. Я стер ноги почти до колен и жутко замерз.
– Все ты там найдешь, – фыркнул Булмук. Завершив свою миссию, он молниеносно исчез, будто растворился в воздухе. А я отправился разыскивать свою одежду и семь глотков коричневого.
Все необходимое я нашел в черном полимерном пакете с ручками, который был заботливо накрыт слоем мусора в сточной канаве. Очень удобная система, надо сказать. Если даже сейчас Булмука возьмут за жабры и прочешут прилегающие к складу несколько кварталов, товара, рассеянного по мусорным бачкам и прочим схронам, ни хрена не найдут. Все четко. Да и не станет никто брать Булмука за жабры и прочесывать прилегающие кварталы, ни менты, ни конкуренты: однако накладно выйдет. Гораздо проще в упор не замечать этого урода либо взять его под крыло и обеспечивать ему дополнительную безопасность за процент от прибыли.
Неторопливо, с достоинством одевшись, я ухватил пакет за ручки и отправился разыскивать «мерседесовский» микроавтобус с гребаными джанками. Честно говоря, после нашей с Булмуком головокружительной прогулки я несколько потерял ориентацию.
Микроавтобус нашелся на удивление быстро, хотя мне и пришлось дважды уточнить дорогу у одного и того же полицейского, который прогуливался по Пиккадилли или этому, как его, Сакс-Кобург-скверу. Джанки уже потеряли надежду меня дождаться и собирали мелочь по карманам, чтобы затариться в ближайшем рейвовом клубе метадоном. Разумеется, мое появление вызвало у них сугубый энтузиазм. Плюхнувшись на пассажирское сиденье, я начал щедрой рукой раздавать пластиковые контейнеры с коричневым.
Именно так Христос раздавал хлебы и рыбу со спрятанными внутри бритвенными лезвиями страждущим на горе Елеонской, если верить трэшевому телевизионному аниме «Кровавый Новый завет».
– Пестренько, – недовольно заметил Семецкий, разглядывая броскую красную этикетку с белыми буквами «кока-кола» на своем контейнере. – Они бы уж сразу выдавали голографическую наклейку на лоб или разноцветные флажки, чтобы семафорить проезжающим копам: дескать, обратите внимание, пью коричневое!
– Не сцы так, малолетка, – снисходительно сказал Янкель. – Заверни в газету и делай вид, что пьешь яичный шампунь или микстуру от кашля. И вообще, ради Б-га, оставь свою гребаную штатовскую терминологию. У нас здесь нет копов, у нас флики.
– Не один ли хрен, – фыркнул Юрайя. – Разве что у ваших форма более дурацкая.
– Когда вскроешь контейнер, посмотри под крышечку, – посоветовал я ему.
– Это еще зачем? – мигом насторожился Семецкий.
– Они иногда разыгрывают всякие призы. Плееры там, велосипеды, футболки с надписями, надувные матрасы… – Поскольку наш западнославянский друг продолжал недоверчиво смотреть на меня, я его поощрил: – Ну же, посмотри! Хуже не будет. Только осторожно, не выпусти коричневое.
Гребаный поляк подчинился, с величайшей осторожностью свернув шею своей бутылке.
– Бэзил, а что такое «Без выигрыша»? – поинтересовался он, внимательнейшим образом изучив пробку с внутренней стороны.
– Приблизительно то же, что «fuck off», но гораздо, гораздо вежливее.
У всех остальных джанков под крышечкой оказался тот же самый «fuck off».
Митрич переместился за руль, чтобы я без помех мог демонстрировать правильное употребление коричневого, и завел мотор. Он обожал водить машину под кайфом. Однажды он на спор, вусмерть обдолбавшись черным, проехал на двух колесах по ограждению моста через Темзу и сверзился в воду, что характерно, почти у самого противоположного берега. Это тем более любопытно, что в трезвом виде мы его за руль старались не пускать: в таком состоянии он нервничал, дергал машину, сбивал пешеходов, давил собак, царапал крылом полицейские автомобили, порой же вообще вел себя неадекватно.
Я бережно, смакуя каждое движение, скрутил пластмассовую крышечку со своего контейнера – «fuck off», естественно, – и, поднеся бутылку к лицу, вдохнул божественный аромат.
О, этот волшебный момент, когда ты медленно, благоговейно, затаив дыхание скручиваешь с бутылки коричневого крышечку и слышишь звук, от которого останавливается сердце: пш-ш-ш-ш! – из-под крышечки под давлением выходит избыточный углекислый газ, нашедший себе дорогу на волю.
Только что открытое коричневое свежо и остро пахнет морем. Благовонные пузырьки подпрыгивают и кувыркаются над горлышком, выстреливают из пластикового контейнера крошечными энергетическими иглами. Из откупоренного контейнера поднимается волнующий дымок, как из бутылки с шампанским. Если понюхать загадочно колышущуюся в глубине контейнера темно-коричневую маслянистую жидкость через некоторое время после вскрытия, можно уловить ярко выраженный запах японской софоры.
Осторожно приблизив бутылку к губам, надлежит аккуратно сделать первый глоток. О, этот первый глоток коричневого! Он всегда падает в организм, как на раскаленную плиту, вонзается в пищевод, словно в лоно изнывающей от желания женщины, обрушивается на все органы чувств разом, словно башни-близнецы нью-йоркского Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года. Ощутив на языке первый глоток коричневого, непроизвольно хочется издать блаженно-восхищенное обессиленное «А-а-а-а-а-а-а!..». Могу поклясться, что он бесследно испаряется, еще не дойдя до желудка. Я почти слышал, как коричневое шипит, соприкасаясь с раскаленной, истосковавшейся по нему глоткой Мидянина.
Кстати, вот что писал в свое время о коричневом правильный литератор Хемингуэй: «Одна такая кружка заменяла собой все вечерние газеты, все вечера в парижских кафе, все каштаны, которые, наверно, уже сейчас цветут, больших медлительных битюгов на внешних бульварах, книжные лавки, киоски и картинные галереи, парк Монсури, стадион Буффало и Бют-Шомон, «Гаранта траст ком-пани», остров Ситэ, издавна знакомый отель «Фойо» и возможность почитать и отдохнуть вечером, – заменяла все то, что он любил когда-то и мало-помалу забыл, все то, что возвращалось к нему, когда он потягивал это мутноватое, леденящее язык, согревающее мозг, согревающее желудок, изменяющее взгляды на жизнь колдовское зелье».
Это вам, что характерно, не какой-нибудь Митя Подольский! Это Хемингуэй!
На вкус коричневое божественно. Не всем нравится с первого раза. Практически никому не нравится с первого раза. Однако подсевший на коричневое джанк не может думать ни о чем, кроме этого специфического вкуса. Оно кисло-сладкое, покалывает язык и оставляет на зубах оскомину – зубы начинают скрипеть, будто свежевымытые волосы. Едва только первая порция коричневого поступает в организм, как тот начинает работать, словно хорошо смазанная машина. Ничего вроде бы принципиально не меняется, но окружающее пространство ощущается совсем по-другому. Ты уже не понимаешь, как мог обходиться без коричневого всего пять минут назад. Ты смотришь на других людей и не можешь понять, как они ухитряются жить без коричневого. Ты не способен представить, как будешь обходиться без коричневого несколько часов спустя, когда его действие закончится.
