Текст книги "Избранное. Том 1. Стихотворения"

Автор книги: Василий Макеев

Василий Степанович Макеев
Избранное
Том I
Стихотворения

© ГУ «Издатель», 2007

© Макеев В. С., 2007

© Волгоградская областная писательская организация, 2007

От составителя

Стихотворный том Василия Макеева построен по хронологии изданных книг и крупных публикаций. В книгу не включены поэмы «Фетисов плес», «Соловьи в почтовом ящике» и «Годкè» – так решил сам автор. Датировать написанные стихотворения Макеев считал излишним, давая им волю не зависеть от лукавой авторской самозначимости. Есть книги, по ним, мол, и судите. Правота поэта в этом вопросе очевидна. Но имеет право быть и иная точка зрения.

Сорок с лишним лет творческой работы, распределенные по пяти разделам этой книги, говорят сами за себя. 1965 год, автору семнадцать лет, написаны уже такие стихотворения, что не стыдно включить их в любой последующий сборник. Удивительно, но одни из самых ярких стихотворений Макеева «Признание», «Имя», «Дождик падал монотонно…», «День прощения» и другие уже созданы им, семнадцатилетним, живут, публикуются, изумляют.

Еще до выхода первой книги «Небо на плечах» (1966) опубликована в «Молодом ленинце» легендарная макеевская литстра-ница, с которой, если говорить честно, началась настоящая литературная слава Василия Макеева, его необычная, одновременно светлая и трудная поэтическая судьба.

Вполне понятно, что литстраницу свою в газетном выпуске № 34 (7015) от 23 марта 1966 года Макеев не сохранил. Друзья нашли ее через сорок лет – сильно пожелтевшую, хрупкую, наивно оформленную. Именно поэтому, не имея возможности показать газетный листок в полном формате, мы решили вынести стихи той публикации с напутственной врезкой Юрия Окунева в начало книги, перед первым разделом. Пусть это станет особой радостью, своеобразным сувениром для поклонников поэзии Макеева и самого Василия Степановича!

Давно известно, что количеством написанных стихотворений творческий путь не измеряется, а качество стихотворной строки – понятие вкусовое. Между «нравится» и «не нравится» заключено так много нюансов, что вряд ли есть смысл напрягать читателя профессиональной терминологией. Макеев стремится к ясным взаимоотношениям с теми, кто берет в руки его книги: нравится – читай, не нравится – ищи другого поэта. Никаких обид! Уж кому-кому, а ему-то хорошо известен обретенный в творческих муках его читатель – живой, горячий, откликновенный, без сомнения, предпочитающий компьютерным вариациям щемящую исповедь листопадной человеческой души. Певец природы и «любовного греха», Василий Макеев стремится писать с натуры, не забывая добавлять к любой картине каплю живой душевной горечи.

В его поэтическом томе много подтверждений этому. Если говорить совсем точно – без малого пятьсот стихотворений. Подведя незамысловатый итог, поэт по-детски огорчился: «А я думал, тысяча……»

Что ж, пятьсот стихотворений – не рекорд для поэта, но разве к этому стремился Макеев! Подходя к поэме «Прощание с поэзией», завершающей книгу, автор, быть может, сказал не все, но главное сказал. К тому же жизнь продолжается, мастерство не иссякло, не мутнеют ясные зеркала, в которых душа ищет свое отражение. Друзья и почитатели Василия Макеева верят, что родниковые и речные зеркала его поэзии отразят еще многие закаты и рассветы столь любимого им неба, счастливо опустившегося однажды на еще мальчишеские плечи талантливого поэта, не мнящего себя ни гением, ни классиком, ни даже первым из числа поцелованных в темечко Богом. Время покажет!

Т. Б.

В добрый путь!

Я раскрываю обыкновенный, скромный с виду, небольшого формата блокнот. Читаю слова, написанные неброским, неуверенным почерком: Василий Макеев. Ученик 11-го класса новоаннинской средней школы № 1. «Признания», стихи. 1963–1966 годы.

Мне приходится раскрывать сотни подобных блокнотов и тетрадей, всегда с тайной надеждой: а вдруг…… Но надо признать, что ожидание редко становится открытием. Иногда встречаются удачные строки, иногда все стихотворение звучит взволнованно и все же чаще всего подражательно, несвоеобразно.

Самостоятельность интонации – явление чрезвычайно редкое, даже в стихах взрослых людей, умудренных опытом жизни. Что же можно ожидать от ученика одиннадцатого класса?.. И вот, раскрыв наугад, читаю:

 
Ручьи по колеям наперегонки,
И ветер озорует, как босой.
Блаженно поприщурились пригорки,
Папахи снега сдвинув на висок.
 

Жадно начинаю читать стихотворение за стихотворением: удивляет сочность красок, неожиданность образов, первозданность поэтического видения, новизна чувства. Богатство воображения не отрывает поэта от родной земли.

Никакой стилизации и подделки! Язык живой, естественный. И тут невольно вспоминается письмо Михаила Исаковского, опубликованное в сборнике «День поэзии» за 1965 год.

В нем маститый поэт сетует на то, что «очень большую группу молодых поэтов ни в коей мере не интересует народность». Верится, что очень земные стихи совсем еще юного Василия Макеева своей свежестью и острым чувством народности принесли бы радость Михаилу Васильевичу Исаковскому, обнадежили его.

В блокноте 27 интересных самобытных стихотворений. Да ведь это же первая книга поэта! Почему бы «не издать» ее сначала на страницах «Молодого ленинца», где уже и раньше публиковались его стихи? И тем самым передать на предварительное рассмотрение «первой инстанции» – строгого, взыскательного читательского суда?

Василий Макеев – участник областного совещания молодых авторов.

Доброго пути тебе, Василий Макеев!

Ю. ОКУНЕВ

Газета «Молодой ленинец», № 34(7015), 23 марта 1966 г.

Эхо войны

 
Тетю Веру называют тронутой,
Не рискуя ахнуться впросак, —
Так она идет аршинно-строгая
С оловянным маревом в глазах,
В магазинах очереди путая,
Не качнув болезной головой…
А услышит шепот: «Полоумная…» —
Обольются губы синевой.
И тогда в припадочном угаре,
Раздирая судорожно рот,
Тетя Вера в копоти и гари
За солдатом раненым ползет…
О, людская лапотная слепость,
Разве в этом не твоя вина,
Что поныне горько и нелепо
Женщину преследует война?
Не дает покоя и прохода…
Но бывает изредка, во сне
День Победы к женщине приходит
В поцелуях, плаче и весне.
И тогда с лучистыми глазами,
На груди награды расплескав,
Тетя Вера ходит по вокзалам
И кого-то ждет издалека.
Ждет-пождет…
И прежняя история:
За спиной качаются смешки,
Наяву – соседи в санаториях,
Только ей советуют – в Ложки.
И все так же называют «тронутой»,
И другие славят имена…
Женщину, святую перед Родиной,
До сих пор преследует война!
Да одна ли травму получила
И безумна стала, и проста?! —
Как слепые пули приручила,
Так людскую слепость не прошла.
Я хочу, чтоб памятно и честно
В песню бы вошла она и в стих,
Чтобы, славя мертвых неизвестных,
Мы не забывали о живых.
Чтоб никто о горе не умалчивал,
Чтоб ее не мучила война,
Чтоб была ей Родина не мачехой,
Родина, что ею спасена!
 

До́ма

 
Парные щи в щербатой чашке,
Прозрачный, хрупкий холодец,
И мама, тихая от счастья,
И чуть подвыпивший отец.
Все ешь да ешь – хоть до отвала,
Хоть ты вспотел, хоть изнемог,
А маме мало, маме мало,
А мама просит:
– Ешь, сынок!
Что ж, жизнь спешить нас приучила
И быть проворным на подъем.
Но как же прост
                    домашний, милый
И притягательный прием.
Все ешь да ешь…
Как будто в мире
Не стало суеты сует,
Как будто, легкий на помине,
Ты сам дородный домосед.
Возьмешь котенка на колени,
Сестру за шалость пожуришь
И с первобытной сладкой ленью
До плеч закутаешься в тишь.
Родные койку напарадят,
Присядут тихо над тобой,
И мама долго будет гладить
Твой волос робкою рукой…
 

Хутора

 
Хутора – как взбалмошные весны,
Каждый двор поближе к роднику,
В родниках сиреневые звезды
Прямо в руки просятся и в ведра
И, роняясь, гаснут на снегу…
Хутора – березовые пляски,
Копны сена – небу в голова,
И пурги напевные прибаски,
И смешок в девичьих рукавах.
Полчища сосулек на сараях
Камышовым соком налились.
И жалеют землю хуторяне,
Рук не отрывая от земли!
Им некстати в праздности влачиться,
Им любить на краешках полян,
И повсюду оттепель лучится
По следам веселых хуторян.
Хутора не могут без работы,
Как сучки и ветки без ствола.
А работа – до седьмого пота
И с утра, бывает, до утра…
Приезжайте, люди, в хутора!
Мне вдали от родины неймется,
И меня бесхитростно влекут
Хутора – за пазухою солнце,
Каждый двор поближе к роднику.
 

Имя

 
Мне нравится имя мое – Василий.
Меня так по дяде назвать решили.
Он пал на войне за Москву и Россию,
За то, чтоб меня называли Василий.
Он был, говорят, невысокий и сильный,
Отцу моему приходился он вровень.
Глаза его были неистово синими,
И чуб разметался по самые брови.
Он был, говорят, озорник и девчатник,
И пуля не первой его целовала…
И плакала бабушка после ночами
И самым хорошим его называла.
И тут появился мальчишка крикливый,
Глаза его были немножко синими,
И щеки сияли, как ранние сливы…
И звать порешили мальчишку Василием,
А вот я и вырос,
Не слабеньким плаксой,
Порою душа неуюта просила,
Мне нравится имя мое, как ласка.
Мне нравится имя мое, как сила.
Я имя такое запачкать не смею,
Которое кровью война оросила,
Я имя такое по жизни сумею
Нести незапятнанным,
Славным
И синим.
И я не один на великой России
Горжусь, что меня называют Василий.
 

Дерево

 
Зароют меня в землю по колено,
Побрызгают водою из горсти.
И буду я, качаясь и колеблясь,
Весь век у палисадника расти.
Живительные соки чернозема
Наполнят меня силой до краев,
Душистая апрельская истома
Впитается в подножие мое.
На пальцах станут веточки ветвиться
И к солнцу подниматься щекотно.
Цветущей белоснежной рукавицей
Царапаться я буду об окно.
Забудутся досужие заботы,
Застенчивость мальчишеской любви.
По осени засыплю я заборы
Багряными сугробами листвы.
Зимой в объятьях висельной метели
Усну с мечтой о будущей весне…
И с каждым новым обручем на теле
Большая мудрость скажется во мне.
Среди высоких шелестных соседей
Я буду сам осанист оттого,
Что людям легче дышится на свете
От чистого дыханья моего.
 

Шалыганы

 
Не судите строго шалыганов,
Забияк и ухарей вообще.
Им ночами видятся бурьяны
И винтовка рядом на плече.
Жаждою геройства обуяны,
Баловство не чтущие за труд,
Часто задаются шалыганы
И девчонок за косы дерут.
Шалыганы делают наганы,
Презирают нюней и трусих.
Больше всех ругают шалыганов,
Чаще всех влюбляются в таких.
Есть у них пороки и изъяны,
Но одно я знаю и хочу:
Поздно, рано ль – будут шалыганы
Марсианок гладить по плечу.
 

Прощание

 
Ты презирай насмешливых соседок,
Товарок зависть презирай вдвойне.
Давай с тобой проскачем напоследок
На санках по колхозной целине.
Какие дали маркие, как марля,
Какие в небе белые дымы…
В твоих глазах бессонница от марта,
От новой неразгаданной весны.
Звенит в ушах от бешеного ритма
Еще мороз напористый и злой.
Смеются кони радостно и хрипло
И друг на дружку машут головой.
Ты на меня, пожалуйста, надейся,
Давай не будем разводить капель,
Давай нагоним маленькое детство,
Давай поднимем санками метель!
Давай споем о том, как я уеду,
Как ты грустить начнешь наедине.
Давай с тобой проскачем напоследок
На санках по колхозной целине.
 

Ручей

 
У зимы появилась одышка,
Проступает земля на плече,
Зажурчал у оврага под мышкой
Бедолага весенний ручей,
 
 
Он бежал второпях бездорожьем,
Набирая в пригоршни азарт.
Но под вечер мороз осторожно
Заморозил ручьевы глаза.
 
 
До утра продолжалась затишка.
Он лежал приумолкший пока,
Только бились прозрачные жилки
На его голубых локотках.
 
 
А наутро от теплого зуда
Он проснулся для новых проказ
И не понял никто, что отсюда
Начала разливаться река.
 

Пляска

 
Раздался круг,
И вышли двое —
Заря и небо на плечах.
Пошли, как будто под конвоем,
Уныло пятками стучать,
Топчась таинственно, нелепо,
В толпе единственно странны…
Но знали все:
Заря и небо
В одну и ту же влюблены.
Библиотекарша Марина
Стояла, бровью поводя.
Марина!
Что ты натворила?!
Они стесняются тебя…
Они ведь пляшут,
Как медведи,
Заря и небо на плечах…
И вдруг, ни капельки не медля,
Пошли вприсядку сгоряча.
Один плясал, как пьяный нищий,
Земли не чуял под собой,
Плясал – смеялись голенища!
Плясал, как ливень голубой!
Другой поблескивал глазами,
Заверчен пляской, как цыган,
И будто занавеси в зале
Своей рубашкой поджигал.
«Эх, пропади моя малина,
Была она, иль не была!
Скажи, красавица Марина,
Кому ты сердце отдала?»
Марина очень понимала,
А зал догадывался сам,
Что для нее, а не для зала
У них ладони по бокам.
Что в этой удали и силе,
И шутках колких,
Как жнивье,
Видна размашистость России
И вдохновение ее…
Они плясали до упаду,
Не первым сдаться норовя,
Казалось, вот взмахнут руками —
И лебеди из рукава!
И шли вприсядку
Друг на друга,
И кровь бурлила, горяча…
…Они в обнимку шли из круга —
Заря и небо на плечах.
 

Царевны-лягушки

 
Нескладные, нарядные дурнушки,
С тоскою породнились на заре,
Как плохо вам, царевнушки-лягушки,
В захлюстанной осклизлой кожуре.
 
 
Заказано загадывать высоко,
Ладонный смех и ласковость в лицо…
Во все концы качалая осока
И омутная тишь со всех концов.
 
 
Уныния, отчаянья ль крупинки —
Нетронутая ваша чистота.
От жалости молчальницы-кувшинки
Выплескивают воду изо рта…
 
 
Но ваша тишь кончается началом
Разведренной сумятицы в крови.
Иван-царевич с солнечным колчаном
Идет навстречу солнечной любви.
 
 
Дрожит душа, как девочка босая,
С крутого неба падает стрела.
На ветер одиночества досаду!
Лягушачья пылает кожура.
 
 
И запахи болотные растают.
И вам плясать и падать в лебеде,
Чтоб в рукавах услышать, расцветая,
Ликующие крики лебедей.
 

Зарисовки

«Лепестки от вишен нарасхват…»

 
Лепестки от вишен нарасхват
Растащили ветры без ума,
И валит все ночи снегопад,
Отцветает майская зима.
Лепестки разбрызганы в пыли,
Прилипают жалостно к ноге.
А девчонки радостно брели
Босиком по шелковой пурге.
 

«Заливало солнышко травинки…»

 
Заливало солнышко травинки,
Горизонты синью залило.
И лежат на выбитой тропинке
Лепестки – как битое стекло.
Под лучами розовым и липким
Лепестковый кажется настил,
Словно кто-то с дерзкою улыбкой
Босиком тропинкой проходил.
 

«Отпахли яблоки нектаром…»

 
Отпахли яблоки нектаром,
В саду шмели не точат ляс,
А во дворе совсем недаром
Затеял дождик перепляс.
Искрились молнии в розетках,
Валили травы наповал…
А после обруч разноцветный.
Весь вечер в небе буксовал.
 

«Ручьи по колеям наперегонки…»

 
Ручьи по колеям наперегонки,
И ветер озорует, как босой.
Блаженно поприщурились пригорки,
Папахи снега сдвинув на висок.
А солнце-то, довольное собою,
Поднявшись, потерялось в синеве
И теплой, как у матери, ладонью
Погладило меня по голове.
 

Подкова

 
Мысли снова и снова
Занялись в голове.
Наше счастье – подкова
В зеленой траве.
Отлетела подкова
С торопливых копыт,
Далеко от порога,
Глаза не слепит…
В наших просеках окон
Ладони-лучи.
Наше счастье далеко,
Как звезды в ночи.
Если теплых подушек
Нашим душам так жаль,
То подкову разрушит
Корявая ржавь.
Если холод бессонный
За собой волочим,
То подкова на солнце
Отражает лучи…
Эй, задиры, задиры,
По вагонам ложись!
Обменяем квартиры
На шалашную жизнь.
Будет трудно и жестко,
Будет климат суров,
Будет пахнуть известкой
Необжитых домов.
Будут думы о маме
И в туманах глазок,
И заря напомадит
По утрам горизонт.
Но, придя на подмогу,
Как бывает всегда,
Голубую подкову
Покажет судьба.
Голубая подкова
Осчастливит ладонь.
Мы от счастья такого —
В грозу и огонь.
Будет трудно и просто,
Наяву и во сне
Будет просека к звездам
Исчезать в полутьме.
Будут утром ракеты
Стартовать с облаков…
И тогда на планете
Не хватит подков.
 

Пришла зима

 
Подули ветры от дорог.
Природе стало не до шуток.
И с плеч раскидистых дубок
Цветастый скинул полушубок.
Пропали осени труды,
Зазря молила, обещала
И простоватые дубы
В своих любимцев обращала.
Закаты плавились в окне,
Березы гнулись на коленях,
И паутина на стерне
Переливалась, будто лемех.
Но все увеялось в туман…
Декабрь взглянул на землю косо,
И белобрысая зима,
Как кошка, прыгнула на осень.
 

Ах, сани, кони…

 
Зима с распахнутыми далями,
Звезда в хохочущем снегу!
…Одни твои глаза-проталины
Меня от смеха сберегут.
Встают во мне из мрака месячно
Хмельнее сна, шальнее драк
И мне кричат: «Зачем ты мечешься?
Какой дурак! Какой дурак!»
Мое забвение – два полоза,
Два шумно дышащих коня.
И скач без удержу, без повода,
Глаза от плача хороня.
Возьми, зима, мое раскаянье,
Мою пропавшую любовь.
Кружи, води меня, рассказывай,
Души бессонницей снегов.
Ах, сани, кони – шеи-радуги!
На свист восторженно храпя,
Несут меня в другие радости,
В иное небо от тебя.
Полозья, хиханьки да хаханьки,
И мир ликующе творит
Берез танцующие ярмарки,
И смех осин в лицо зари.
Но сердцу снова только горше ли?
Оно свое в себе копит:
Как мне в лицо летят пригоршнями
Слезинки льда из-под копыт.
 

Первые следы

 
На землю навзничь падают снега,
Сухой мороз синеет от натуги,
И, шепотом осоки протестуя,
Капризно губы сжали берега.
Но ты на зиму бровью повела!
В твоих глазах проталины улыбок,
И ты киваешь веером снежинок,
Протягивая руки-веера.
И тихо дышат белые сады…
И объясняться хочется негромко…
И осторожно первая поземка
Целует наши первые следы.
 

Ты меня дождмсь

 
Ты меня дождись,
Ты дождись, недотрога и сказка,
Мне весна в груди
Тормошит лебединую явь.
Я давным-давно
Научился с тобой свыкаться,
Научись и ты,
Озорная, земная моя…
Ты меня дождись,
Как дважды дожидаются осени,
Ты в меня поверь.
Как апрель – в зеленя.
А когда приду,
Весь в чаду от исхоженных просек,
Ты меня узнай
И глазами окликни меня.
Только ты дождись,
Не зажгись в посторонних ладонях,
Только рук чужих
По ночам на плечах не носи.
А в какой-то миг
Напрямик ты схлестнешься с бедою,
То меня – найтись
На всю жизнь у судьбы попроси.
Я тебя найду
В поводу у веселого дня,
Только ты дождись,
Задержись – и ты сразу услышишь,
Как стучат сердца
У тебя и меня.
 

«Войти в любовь…»

 
Войти в любовь
На цыпочках,
Как в спальню,
Поверить в мир
Ромашковых примет.
И кладом взоров
Сделать свою память,
И над плечом таинственно неметь.
Витать мечтой
Возвышенно-далеко,
Идти за ней
Сквозь голубой содом…
А можно просто
Взять ее за локоть
И
Сердце
Положить ей на ладонь.
 

Признание

 
Уйду в туманные слова,
Уйду в загадочные строки,
И сразу резвые упреки,
На плечи лягут, как дрова.
Пойду по жалящей стерне,
Презрев угодливость тропинок,
По переливам паутины
И по мещанству-мулине.
Смешаю с памятью золу,
Прощу врагов, друзей покину.
Свою любимую, богиню,
Базарной девкой обзову.
Капель апреля пригублю,
На одуванчики улягусь,
И радугой перепояшусь,
И от заката прикурю!
Срифмую «зад» и «резеду»…
Но если надо, про Россию
Скажу: «Она —…» И не осилю,
И только руки разведу!
 

1965–1974

Песня Есенину

 
Дождь весенний солнце порассеял,
Радуга на небе, как кушак…
Я пою тебе, Сергей Есенин,
Просто так…
А все-таки не так.
Ты навеки с солнцем размирился
И ушел в навязчивую тишь.
Мне ж дождинки синими мизинцами
Гладят щеки, скатываясь с крыш.
Только все же ты еще живучей,
Трын-трава не тронула слова,
И твоя славянская певучесть
Людям сердце кровью облила.
Бремя тебе славы намолило,
Память разлегендила сполна.
Жизнь и ныне не люли-малина,
Потому что строится она.
Самый человечный из поэтов,
Баловень и солнца и грозы.
Многое тобою перепето,
Многое не выпелось в груди.
Ветры васильковые над Русью
Разные мусолят имена,
Но своею песенною грустью
Лишь тебе обязана струна.
Кто же твою славу приумножит,
Песней расплеснувшись в синеве?..
Мне б хотелось,
                       потому что тоже
Солнышко ношу на голове.
 

Старинные платки

М. Ф. Карповой

 
В дорожных сундуках,
В пахучей темени,
Молитвенно сложивши уголки,
Лежали до поры себе до времени
Старинные цветастые платки.
По праздникам задумчивые бабушки
Пекли замысловатые калабушки,
Ходили вперевалочку на кладбища,
Гостинцы приносили в узелках.
И молодость далекая и ладная
На бабушкиных помнилась платках.
Когда-то молодые и веселые,
Не зная ни молитв и ни поста,
Накрыв платки узорные на головы,
Они ходили к милым в краснотал.
Они любили много, без покорности,
Они от счастья грызли ноготки.
Но больно рано,
                      слишком рано,
                                            вскорости
Пришлось им снять узорные платки.
Пошли к чертям наряды и веселость,
Вставали бабы строго у борозд.
И унесли мужья на гимнастерках
На фронт солоноватость бабьих слез.
Четыре года медленно глядели
Со всех сторон закаты в полумглу.
Кто знает, где дышалось тяжелее:
Мужьям на фронте,
                           бабам ли в тылу.
Но все прошло.
И лишь платки заветные
Лежать пока остались в сундуках.
И выходили вдовы в дни победные
Не в красочных, а в траурных платках.
…Но счастье постоянно повторяется,
У счастья не размерены пути.
Кто знал, что наши девушки нарядятся
В старинные цветастые платки?
Откинуты насупленные крышки,
По сундукам гуляют сквозняки,
И щурятся бедовые мальчишки
На солнечные девичьи платки.
Девчонки ходят легкою походкой,
Шелка платков ласкаются к плечу…
Я моде доверяю неохотно,
Но тут в нее не верить – не хочу!
Ах, милые советские девчонки!
Мне нравится, что вы не от тоски
Накрыли на высокие прически
Старинные цветастые платки.
Носите их, насмешливо-наивные,
А бабушкам глядеть из-под руки…
Им сносу нет.
На то они старинные
Цветастые, красивые платки.