Текст книги "Не бойтесь свободы"
Автор книги: Василий Калужанин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Диалог Тысяча Четырнадцатый
5 марта 1986 года. Москва. Кремль.
Сауна имени М.И.Калинина. По верхней
полке ходит лысый писатель и
корректирует список делегатов с
правом посещения Дворца Съездов. На
полу сидит лимитчик с Урала. Левой
рукой он прикрывает татуировку:
"Пионер – всем ребятам пример",
правой чешет сибирскую грудь. На
сибиряке желтые кальсоны и кепка из
музея революции, в руках – глобус. С
полки на полку в поисках своего места
мечется улыбчивый премьер-министр.
МИХАИЛ. Ну, слава богу, съезд провели. Можно и первые итоги подвести. БОРИС. Подводить-то особенно нечего. Кунаев как был в Политбюро так и остался. Долгих с Демичевым как сидели, так и сидят. Даже Зимянина турнуть не смогли. МИХАИЛ. Не гони лошадей, Борис, всему свое время. Кунаев – крепкий орешек. Если бы мы его шуганули, он бы Алиева заложил, а от Нейдара цепочка такая тянется, что не приведи господь. А Зимянина Кузьмич попросил оставить на годик. Зачем он тебе, Егор? ЕГОР. Мне кажется, что он от меня что-то скрывает. Вот я и хочу дознаться, где. МИХАИЛ. Что-нибудь ценное? ЕГОР. Спинным мозгом чую, что в нашей идеологии какого-то звена не хватает. А куда он его спрятал, ума не приложу. БОРИС. Какого звена? ЕГОР. Ты не поймешь. МИХАИЛ. Ну мне тогда объясни. ЕГОР. Я его как-то раз спросил: почему, когда Петербург в Петроград переименовали, все организации поменяли вывески, стали петроградскими, а социал-демократы нет – как был петербургский комитет РСДРП, так и остался петербургским? МИХАИЛ. Интересно, почему? И что он тебе ответил? ЕГОР. А ничего! Сказал что-то невнятное про завещание Ильича. МИХАИЛ. Завещание гораздо позднее было. ЕГОР. То-то и оно. Значит, было еще одно завещание. Его нам и не хватает. От этого и неувязки: шутка ли, за 69 лет Мороко по производству огурцов догнать не можем. МИХАИЛ. Ты лучше об огурцах не думай, а то свихнешся. Я раньше тоже думал: как же так комбайнов в три раза больше, чем крестьян, а техники на селе все равно не хватает. Потом понял, что думать об этом нельзя, потому что все равно ничего не придумаешь. Помнишь в Тютчева: умом Россию не понять. Россию можно только драть. ЕГОР. Не помню, я троцкистов по фамилиям не различаю. МИХАИЛ. Ленин его очень любил на ночь читать. А про огурцы забудь. ЕГОР. Завещание это никак из ума не идет. БОРИС. Ротозеи, такой документ потеряли. Без ленинского конспекта работать не буду. ЕГОР. Борис, ты не прав. Работать придется, несмотря ни на что. БОРИС. А чего же делать, когда не знаешь, что делать? ЕГОР. А ты думай, думай, дерзай. БОРИС. Думать должны центристы, терзают, как правило, правые, а я левый, мое дело заодно с народом быть. А народ работать не хочет. МИХАИЛ. Опять не хочет? Они же мне обещали. А ты, премьер, чего улыбаешься? У нас тут говорить положено, свои соображения высказывать, а ты, уже скоро год, ни одного слова не проронил. РЫЖКОВ. Не знаю, что и сказать, Михаил Сергеевич. Одного послушаю – все правильно. Другого послушаю – еще более правильно. А они меж собой еще спорят. Оторопь берет: вроде одно и то же говорят, а спорят. МИХАИЛ. Привыкай, нюансы учись различать. Это тебе не на Уралмаше: право руля, лево руля, от винта. А улыбаться брось. Такое впечатление, что ты всегда всем доволен. РЫЖКОВ. Это меня во время первоапрельской революции контузило. Когда вы пошутили, что я буду Председателем Совета Министров, я здорово расхохотался, помните. А Ментешашвили мне в это время Указ о назначении показал. С тех пор улыбка на лице и застыла. МИХАИЛ. Помню, помню. Что я тебе могу посоветовать, думай о чем-нибудь грустном, о нашем народном хозяйстве, например, смотришь – улыбка и пройдет. РЫЖКОВ. Пробовал – не проходит. МИХАИЛ. Значит, надо еще о более грустном. РЫЖКОВ. Да уж куда грустнее. Я последнее время постоянно думаю о том, где мы вас хоронить будем, и все равно не помагает. МИХАИЛ. Интересные мысли. И где же ты решил меня хоронить? РЫЖКОВ. В могиле Неизвестного Комбайнера. МИХАИЛ. Издеваешься?! РЫЖКОВ. Ну что вы, наоборот. Я так рассуждал: народ наш в своих привязанностях очень непостоянен и имеет огромную тягу к перетаскиванию покойников с места на место. Тем более сейчас, когда его из правды-матки за уши не вытянешь. Не далек час, когда кремлевское захоронение перенесут на Куликово поле, а там ищи свищи. Вот я и подумал, что сегодня самое надежное место для верного Ленинца это могила неизвестного рабочего, колхозника, шахтера и тому подобное. По крайней мере, покой будет гарантирован. До перезахоронения неизвестных народ еще долго не дорастет. МИХАИЛ. Логично. А Егора Кузмича, где? РЫЖКОВ. В центре ГУМа, под фонтаном. ЕГОР. Чего-чего? Ах ты ... МИХАИЛ. Погоди, пусть объяснит. ЕГОР. Ах ты ... МИХАИЛ. Говори, говори, Николай, это он только с виду такой свирепый, а сам даже клопа раздавить не может – бабу заставляет. РЫЖКОВ. Егор Кузмич, вы меня извините, но не могу же я не ответить на вопрос Генсека. Дело в том, что Егора Кузмича в могиле неизвестного технолога не спрячешь. На его эксгумации будет настаивать не только творческая интеллигенция, но и весь агропромышленный комплекс. А от этих, сами понимаете, не скроешся – все перероют, а найдут. МИХАИЛ. М-да. ЕГОР. Молодец, Коля, дай я тебя поцелую (плачет и целует) МИХАИЛ. Да ладно тебе плакать. Когда это еще будет. Бери пример с Бориса. Он хоть и не прав, как ты любишь говорить, а нос не вешает. БОРИС. Мне боятся нечего. Я – левый. Меня народ полюбит. А помру в Мавзолей лягу. МИХАИЛ. Ты что? БОРИС. А че? Вот если меня из партии исключите, тогда точно – в Мавзолей! ЕГОР. Не дождешься. Дешевой славы захотел. У, контра! МИХАИЛ. Не ругайтесь вы, шутит он. Шутишь, Борис? БОРИС. Шучу. Не об том речь. Ну, ладно, с Кунаевым ясно, с Зимяниным вроде тоже разобрались. А почему Демичева и Долгих оставили, почему Гришину с почетом дали уйти? МИХАИЛ. Тебе дай волю,ты бы всех разогнал. Гришин, при всей своей никчемности, человек был заслуженный. Под его руководством Москва стала крупнейшим импортером отечественной и зарубежной продукции. Суди сам: на одну кормежку столицы сегодня работают 129 областей. А раньше это право имели только 96 областей. Таким образом, Виктор Васильевич, лично оживил сельское хозяйство и пищевую промышленность более чем в 30 областях. А Москва как преобразилась! Раньше любой дурак, попав в столицу, сразу узнавал – это Москва, а сегодня? А сегодня каждый приезжий принимает ее за свою родину. Калужанину кажется, что он в Юхнов попал, горковчанину чудится, что он в Сормове, а туристы из Израиля думают, что их в Биробиджан привезли. Так что наследие тебе, Борис, богатое досталось. Тебе практически и делать ничего не надо: главное, чтобы на Новодевичьем порядок был и ВДНХ вовремя открывалось. БОРИС. Да я ничего и не собираюсь делать. Руководство для порядка разгоню раза три-четыре и все. Главное, чтобы не поняли, за что их разгоняют, не то враз мафию организуют. Я этот метод на Урале отработал. ЕГОР. Борис, ты не прав! Столица – это не Урал. Здесь мафию не после разгона создают, а до. БОРИС. Пустяки! Я их одной левой. Кто там хромает правой? Левой! Левой! ? Левой!
Диалог Тысяча Пятнадцатый (радиоперехват)
1 июня 1987 года. Работают все
радиостанции Советского Союза и
гудит взволновано эфир.
ПЕРВЫЙ. Мама,над границей пролетаю. Кто-то снизу машет рукой. Ну, конечно, тем же отвечаю – я ж не невоспитанный какой. ВТОРОЙ. А ну слазь сейчас же, твою мать! ПЕРВЫЙ. Головой приветливо киваю, те ж от счастья начали кричать. Я на ихнем мало понимаю, но запомнил слово "твоюмать" ТРЕТИЙ. Что-то летит! ЧЕТВЕРТЫЙ. Где? ПЯТЫЙ. Над Эрмитажем, квадрат 60-86 ШЕСТОЙ. Сообщите параметры цели СЕДЬМОЙ. Скорость так себе, высота – курам на смех. ВОСЬМОЙ. "Утка, утка", я "лапоть". Ты меня слышишь? ДЕВЯТЫЙ. "Лапоть, лапоть", я "Утка", слушу тебя хорошо. ЛАПОТЬ. Все еще летит? УТКА. Летит ДЕСЯТЫЙ. Куда летит? ОДИННАДЦАТЫЙ. В направлении двадцатого меридиана с уклоном к 50 параллели. ПЕРВЫЙ. Вот уж подо мной Невы красоты: мостики, фонтаны и дворцы. Зря меня стращала ПВО ты мам: у них ребята молодцы! ДВЕНАДЦАТЫЙ. Что-то летит ТРИНАДЦАТЫЙ. Где? ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ. В треуголнике 148/469, прямо над дубом N 8457. ПЯТНАДЦАТЫЙ. Сообщите расчетные параметры цели. ШЕСТНАДЦАТЫЙ. Скорость курам на смех, высота так себе. СЕМНАДЦАТЫЙ. "Саламандра, саламандра", я "Гусь". Ты меня слышишь? ВОСЕМНАДЦАТЫЙ. "Гусь, гусь", я "Саламандра". Слышу тебя, перехожу на прием. ГУСЬ. Все еще летит? САЛАМАНДРА. Все еще. ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ. Куда летит? ДВАДЦАТЫЙ. Туда же. ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Пролетел? ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ. Пролетел! ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Отбой! ПЕРВЫЙ. Мудрые у них, маман, вояки: знают, скоро кончится бензин. А в тот год, ты помнишь, меня сбили дикари в республике Бенин? МАМАН. Помню, сынок, помню: смотри, на дерево не напорись. ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ. Что-то летит. ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. Где? ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ. В параллелепипеде 218-6467, прямо над ракетной установкой N Г8/94к ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ. Воздушная тревога! ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. Сообщите расчетные параметры цели. ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. Скорость 20 узлов, глубина погружения 18 метров. ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. Что за чушь! ТРИДЦАТЫЙ. Это у нас моряк сверхсрочник на радаре сидит. ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Пусть слезет с радара. МОРЯК. Слез! ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ. Приказываю срочно сообщить расчетные параметры мишени. ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ. Не успел, улетел уже ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. "Звезда, звезда", я "Лом", ты меня слышишь? ТРИДЦАТЬ ПЯТЫЙ. "Лом, лом", я "Звезда". Чего надо? ЛОМ. Все еще летит? ЗВЕЗДА. А куда он денется. ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЙ. Куда летит? ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. Вроде на Калугу ТРИДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. Фу ты, пронесло! Отбой! ПЕРВЫЙ. Над Калугой пролетаю, мама, до Кремля осталось полчаса.Сотоя от них радиограмма, жаль не понимаю ни шиша. МАМА. Осторожно, сынок, в Медынь, смотри, не залети, а то ребетня за кукурузника примет – рогатками сшибут. ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. Что-то летит. СОРОКОВОЙ. Где? СОРОК ПЕРВЫЙ. В кубе 31А/64В, над минным полем N 2456-АГ. СОРОК ВТОРОЙ. Срочно разминировать поле N 2456-АГ. СОРОК ТРЕТИЙ. Зачем? СОРОК ВТОРОЙ. А вдруг сядет? СОРОК ЧЕТВЕРТЫЙ. Не сядет. СОРОК ВТОРОЙ. Ну, тогда ладно. СОРОК ПЯТЫЙ. Сообщите точные динамические и геометрические параметры цели. СОРОК ШЕСТОЙ. Скорость 2000 км/сек, высота 10000 км. СОРОК ПЯТЫЙ. Что?! СОРОК ШЕСТОЙ. Вношу поправку на кориолисово ускорение. Скорость 20 км/час. Высота 14 метров 24 сантиметра. СОРОК СЕДЬМОЙ. Он еще над полем? СОРОК ВОСЬМОЙ. Уже над раисполкомом. СОРОК ДЕВЯТЫЙ. Срочно примите меры по эвакуации раисполкома. ПЯТИДЕСЯТЫЙ. Есть принять меры. ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ. Эвакуировали? ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ. Нет еще. ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ. В чем дело? ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ. Не хотят эвакуироваться. ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ. Почему? ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ. Ссылаются на то,что он уже пролетел. ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ. "Камыш, камыш", я "Штопор", Ты меня слышишь? ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТЫЙ. "Топор, штопор", я "Камыш" ШТОПОР. Все еще летит? КАМЫШ. Как заведенный. ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЫЙ. Куда летит? ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТОЙ. Вдоль Киевского шоссе прет. ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМОЙ. "Пятый, пятый", я "сто второй". Мишень вышла из куба 32/64. ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ. Отбой. Списки особо отличившихся представить не позднее 14.00 ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ – 115ый. Есть не позднее 14.00! ПЕРВЫЙ. Добрая у них, маман система. Я лечу уже четвертый час, воробьи вокруг летают смело, но никто не обижает нас. СТО ШЕСТНАДЦАТЫЙ. Что-то тарахтит. СТО СЕМНАДЦАТЫЙ. Где? СТО ВОСЕНАДЦАТЫЙ. В Тропарево. СТО ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ. Что? СТО ДВАДЦАТЫЙ. Трудно различить – сильный фон. СТО ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Остановить движение на дорогах. Всем прислушаться. СТО ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ. Вон он. СТО ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ. Да нет, вон там! СТО ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. Вижу. СТО ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ. И я вижу! СТО ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ. Молодцы! Не выпускать из поля зрения.
ПЕРВЫЙ. Кажется я над Арбатом, мама. Очередь! Меня наверно ждут. Опустился ниже, ноль внимания – мыло из Парижа продают. Добрые у них, маман, ребята, жаль что я тебя с собой не взял. Жаль, что не летит со мной папа, он бы путь покороче показал. ПАПА. Бери левее, сынок, а то в Боровицкие ворота врежешься! ПЕРВЫЙ. Вот и Кремль, народу многовато. Трудно сесть, кругом пар "кирпичи". ПАПА. На мост, на мост садись. ПЕРВЫЙ. Сел на мост, немного страшновато – вдруг нарушил правила ГАИ? ПАПА. А вот этого не надо, с этим у них строго. Базукой по Блаженному попробуй. И автомат, автомат не забудь, он у тебя в левом баке. ПЕРВЫЙ. Не сработала базука, не стреляет автомат. Мама, во какая штука, мне уже цветы дарят. СТО ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. "Кран, кран:, я "Фуникулер". Оцепите мост, перекройте реку. КРАН. Вас понял, враг не пройдет. СТО ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. Дорогие Москвичи и гости столицы,через семь минут наш автобус отправляется по маршруту "ГУМ-ЦУМ-Детский Мир-ГУМ". Желающие принять участие в экскурсии "Здравствуй, Москва" спешите занять место в автобусе. Молодой человек, уберите самолет с дороги. До отправления автобуса осталось 5 минут. Спешите, дорогие друзья! СТО ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. Патронов не жалеть! Приготовить противогазы. СТО ТРИДЦАТЫЙ. Отставить! Брать живьем! ГОЛОСА. Ура! МАМА. Улыбайся, сынок, больше улыбайся и кричи "Миру-мир"! СТО ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. "Главный, главный", докладывает "Основной" СТО ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ. Докладывай Сергей Леонидович. СТО ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Михаил Сергеевич, враг не прошел. Десант задержан на подступах к Спаской башне. МИХАИЛ. Молодец, Соколов. Готовь дырку в мундире, герой! СОКОЛОВ. Служу Советскому Союзу!
Диалог Тысяча Шестнадцатый
От площади от одного колодца к
другому ходят слои советского народа.
Передовой слой показывает главному
союзнику, как вскрывать люки. Союзник
вскрывает, прослойка заглядывает,
пионеры стаскивают металлолом к
трибуне. Трудящиеся подходят к самой
большой крышке. На ней выгравировано
на не латыни "Подрабатываю,
следовательно существую". Гегемон
становится на изречение, крестьяне
цепляются за края и пытаются
разогнуться. Раздается подземное
бульканье. Негегемоны разбегаются,
крышка приподнимается, пролетариат
сползает на свежий асфальт. Из люка
вылезает тетя с кубанской грацией под
руку с лысым первопроходцем.
МИХАИЛ. А вот и я, заждались, небось. НАРОД. Не то слово, последние два дня совсем невмоготу стало. МИХАИЛ. А что случилось? Так соскучились? НАРОД. С настоящим партийцем поговорить охота. МИХАИЛ. А у вас здесь что, ненастоящие, что-ли, партийцы-то? (смеется). НАРОД. С виду вроде настоящие, а придешь к ним насчет мыла узнать – зверем смотрять. МИХАИЛ. А что мыла все нет? Исчезло или как там у Мойдодыра: "Ускакало как стрела" (смеется). НАРОД. Не то слово. Если бы оно исчезало или ускакивало, то мы бы успели в запас набрать, а то совсем не было. МИХАИЛ. Так уж совсем не было? НАРОД. Не, при этом проклятом застойце еще было, и при простой перестройке тоже немного было, а вот как коренная началась – все не было. МИХАИЛ. То есть, жить стало трудней, но веселей. Труд и трудности от одного корня идут. Чуете, куда я клоню? НАРОД. Чуем. Чем больше трудишься тем больше трудностей. МИХАИЛ. Ну, а настроение, вижу, хорошее, боевое. Работать-то, небось, хочется? НАРОД. После работы помыться хочется, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Не мылом единым чист человек. Главное, что жить лучше стали. Смотрите, как вся страна зашевелилась. Все пошло, поехало. В такой суматохе не только мыло, голову можно потерять. НАРОД. Вы ее берегите, Михаил Сергеевич, головку-то. У нас ведь одна надежда на вас. МИХАИЛ. Постараюсь оправдать ваше доверие. А что это там за плакат висит: "Каждому образцовому дому – по сахарному талону". НАРОД. Это новый почин. Раньше каждому дому давали талон на сахар,а теперь только образцовым. МИХАИЛ. Социалистическое соревнование, значит? Это хорошо. Состязательность при социализме чем дальше, тем больше нам нужна будет. Без нее трудно учет наладить. Понимаете о чем я говорю? НАРОД. Понимаем. Еслм каждый может купить что захочет, то трудно учесть, а если не каждый, то легче. МИХАИЛ. Правильно. Еще Владимир Ильич говорил, "учет – это и есть социализм". А учетчиков у нас пока не хватает. Всего 20 миллионов на такую огромную страну. Вы доклад мой читали? НАРОД. Читали! МИХАИЛ. Помните главную задачу партии по коренной перестройке управления экономикой? НАРОД. Ну как же! Созвать XIX Всесоюзную конференцию КПСС 28 июня 1988 года. МИХАИЛ. Правильно! Без конференции народ работать не хочет. НАРОД. До того неохота, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Знаю, знаю. Поэтому я к вам и приехал, посоветоваться нужно. НАРОД. Вот это с удовольствием. МИХАИЛ. Как достойных делегатов выбирать? Вот в чем вопрос. НАРОД. Кто за народ, того и выбирать. МИХАИЛ. А как узнать, что за народ? НАРОД. Кто беспартийный, тот и за народ. МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. А я ведь партийный. По-вашему получается, что я ... НАРОД. По-нашему получается, что никакой вы не партийный, вы – Генеральный секретарь, а значит, за народ.
МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. По-вашему получается, что все Генеральные секретари за народ? НАРОД. Не все. Последние только. А все предпоследние против народа шли. МИХАИЛ. Но ведь конференция партийная, так что без партийцев не обойтись. Что же делать? НАРОД. Делайте, как знаете. Нам все едино. МИХАИЛ. Во-во. Вот и вы поняли, что народ и партия едины. Как орел и ряшка. НАРОД. А кто орел? МИХАИЛ. Конечно народ! НАРОД. Лучше бы наооборот. МИХАИЛ. Вы меня удивляете: народ и вдруг ряшка. Нет, наша партия этого никогда не допустит. Еще Короленко говорил, что народ рожден для счастья, как птица для помета. Это он при царе говорил, когда у народа крылья подрезаны были. А сегодня! НАРОД. Надоело летать, Михаил Сергеевич. Хоть немного пожить хочется. МИХАИЛ. Жить потом будем. Я вам, товарищи, вот что скажу: если мы сейчас все вдруг жить станем: ничего хорошего из этого не выйдет. Поэтому постепенно надо: сначала одни, потом другие. НАРОД. А другие когда? МИХАИЛ. Не торопитесь, друзья, еще надоест. Вы лучше скажите как вам моя гласность? Пришлась по душе? НАРОД. Надоело уже: говоришь, говоришь, а толку никакого МИХАИЛ. А какой толк вы хотите? НАРОД. Мясо, мыло, сахар, мас... МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. А кто же тогда работать будет? Вы только представьте себе: вдруг завтра все появится. Это же тогда не СССР будет, а столовка какая-то. А рабочий класс, и крестьянство, а трудовой энтузиазм? На сытое пузо никто ничего делать не будет. Мне кажется, что и перестройка так медленно идет, что едим много и моемся часто. Сейчас ведь что главное? Качество жизни повышать, а не количество. А Гласность – она как раз на качество налегает. НАРОД. Михаил Сергеевич, а почему при капитализме люди лучше живут? МИХАИЛ. Это кто вам сказал? НАРОД. Так и ежу понятно. МИХАИЛ. Вы себя с ежом не равняйте. Ему что? Понял и ползи себе дальше. А вам коммунизм строить надо и не где нибудь, а здесь, на исторической Родине. При капитализме ведь как? Там индивидуализм насаждается. Да, каждый индивидуум в отдельности там живет неплохо в роскоши купается, зато в целом народ живет плохо. Плохо потому, что коллективистского отношения к работе нет. А у нас наоборот: для того, чтобы народ наш хорошо жил, приходится индивидуумов впроголодь держать. Если у нас каждой жрать от пуза будет, народу ничего не достанется. НАРОД. А может, проще отменить народ, и пусть каждый сам по себе будет. Мы согласны. МИХАИЛ. Не так-то все просто, друзья. Во-первых, партия народ в обиду не даст и отменить его не позволит. Не позволит потому, что без народа партии трудно будет осуществлять свою руководящую роль, которая гарантирована нашей Конституцией. А во-вторых, ваше согласие несерьезно: для того, чтобы граждан в народ превратить, достаточно одной революции и пяти-шести лет воздействия сознательного авангарда, а чтобы народ на личности растащить ста лет не хватит. В чем сила марксизма-ленинизма, а? В необратимости революционного процесса! НАРОД. Что же нам теперь, век мучится? МИХАИЛ. Это было бы негуманно. В последнее время вы, наверное, уже заметили, партия взяла неуклонный курс на снижение средней продолжительности жизни. Так что век мучится никто из вас не будет. Это я вам могу точно гарантировать. НАРОД. Спасибо! Ура! МИХАИЛ. Я рад, что мы нашли общий язык. НАРОД. А у вас есть хобби, Михаил Сергеевич? МИХАИЛ. Ничто человеческое мне не чуждо. А насчет хобби – это вы у Раисы Максимовны спросите. РАИЛЯ. Есть, есть. Письма ваши читать любит. НАРОД. Неужели пишем? РАИЛЯ. Пишите, пишите. Один письмо прислал, а в нем фотография: Михаил Сергеевич с Леонидом Ильичем целуются. НАРОД. А письмо откуда? РАИЛЯ. Из Ливерпуля. НАРОД. Этого не может быть! РАИЛЯ. Вы тоже не верите? И я не поверила. НАРОД. Да кто ж поверит, что из Ливерпуля письмо до Москвы дошло. А вы не ревнуете, Раиса Максимовна? РАИЛЯ. Экспертиза показала, что письмо написано в Сыктывкаре, а фотографии сделаны в Рязани. Так что у Михаила Сергеевича алиби в Рязани он еще не был. НАРОД. Неужели? А к нам уже второй или третий раз приезжает. МИХАИЛ. Вы путаете, друзья мои. Я у вас в первый раз. НАРОД. Значит, кто-то еще приезжал. У нас тут как проходной двор. Приезжайте к нам еще раз, Михаил Сергеевич.
Диалог Тысяча Семнадцатый
20 октября 1987 года. Москва. Кремль.
Колольня Ивана Великого. На желтом
куполе лежит лысый некоренной москвич
с парашютом и пытается
сориентироваться на местности. Вокруг
ИВАНА бегает бывший агроном колхоза
"Кубань" и сигналами вышележащего
товарища наносит изменения на карту
столицы.
МИХАИЛ. Всю Москву загадили. А ведь был же Указ ничего выше этой колокольни не строить. РАЗУМОВСКИЙ. Что вы говорите? Не слышу. Говорите громче. МИХАИЛ. Ты че разорался? (спускается). РАЗУМОВСКИ. Я говорю, Михаил Сергеевич, у меня такое впечатление складывается, что товарищ Алиев не ходит на заседания Политбюро. МИХАИЛ. С чего ты это взял? РАЗУМОВСКИ. Вот уже восемь месяцев, как я его там не видел. МИХАИЛ. Ну, это не довод. Гейдар такой скрытный стал, что может все заседание за портьерой на подоконнике просидеть. РАЗУМОВСКИЙ. Так мы никогда не достигнем 100% посещаемости. МИХАИЛ. А зачем? РАЗУМОВСКИЙ. Во время перестройки, Михаил Сергеевич, каждый человек должен быть на особом учете.
МИХАИЛ. По-моему ты не своим делом занимаешься. Учетом перестройщиков у нас занимается Чебриков, а ты должен следить, чтобы одноименных Пленумов не было и чтобы протоколы високосного года с невисокосными в одну папку не подшивались. РАЗУМОВСКИЙ. Мне кажется, что я мог бы потянуть все партийное строительство и кадровую политику. МИХАИЛ. Опять не в свое дело лезешь. Партийным строительством Раиса Максимовна занимается. Представляешь, что придумала? РАЗУМОВСКИЙ. Представляю. Построить дачу без нашего кирпича и без единого неимпортного гвоздя. МИХАИЛ. А ты откуда знаешь? РАЗУМОВСКИЙ. Она меня просила воды из Японии для бассейна привезти. МИХАИЛ. Привез? РАЗУМОВСКИЙ. А как же! и воду из Японии и ракушки с Мадагаскара. МИХАИЛ. Как она отечественный материал экономит,заметил? Ничего у нашего народа брать не хочет – все сама, все сама. РАЗУМОВСКИЙ. Любовь к народу – это у нее наследственное, от вас. МИХАИЛ. Чтоя ей отец что ли? Или мать? РАЗУМОВСКИЙ. Этого я не знаю. Но судя по вашим родословным и это не исключено. МИХАИЛ. Какие родословным? РАЗУМОВСКИЙ. Они на каждом заборе вывешены. Судя по одним – вы внучатый племянник Раисы Максимовны, а если другим верить – вы любимый сын товарища Громыко. МИХАИЛ. Ерунда какая-то. Откуда они взялись, эти родословные? РАЗУМОВСКИЙ. Повсюду ссылки на солидные журналы "Штерн" и "Шпигель". А они врать не будут. МИХАИЛ. И народ верит этой галиматье? РАЗУМОВСКИЙ. Верит! Верит потому, что знает, что на случайную связь с Раисой Максимовной вы бы не пошли. МИХАИЛ. А ты? РАЗУМОВСКИЙ. До вчерашнего дня тоже верил. А теперь думаю, что это дело рук товарища Громыко. Чебриков вчера сам видел, что Андрей Андреевич эти родословные в ГУМе продовал. МИХАИЛ. А зачем ему это? РАЗУМОВСКИЙ. Ну как же! Если вы действительно его любимый сын, а Раиса Максимовна – его сестренка, тогда можно говорить о целой династии: Андрей Андреевич – Мыко II, вы Мыко I, а Раиса Максимовна – Мыко III. МИХАИЛ. А почему Мыко, а не Громыко? РАЗУМОВСКИЙ. Настояшая фамилия нашего президента Мыко, Мыко Андрей Андреевич, а Гро – это его партийная приставка. МИХАИЛ. Ишь ты. А почему я Первый, а он Второй, а не наоборот? Ведь если верить "Штерну", тоАндрей Андреевич – основоположник династии. РАЗУМОВСКИЙ. Он никак не может быть основоположником, потому что вы раньше его стали Генсеком. МИХАИЛ. Что значит раньше? Он что, тоже расчитывает Генсеком стать? РАЗУМОВСКИЙ. Если верить нумерации, то да. Сразу после вас. МИХАИЛ. Так он же старый, а я молодой – не дождется. РАЗУМОВСКИЙ. Это не аргумент, Михаил Сергеевич. Андрей Андреевич на 12 лет моложе Хомейни. В его годы аятола даже министром не был, а Мыко уже президент. МИХАИЛ. Ты прав. Обложили, со всех сторон обложили.
РАЗУМОВСКИЙ. Я ведь не случайно о товарище Алиеае заговорил. По этим родословным получается, что Гейдар Алиевич – ваш отец. МИХАИЛ. Еще один отец?! РАЗУМОВСКИЙ. Вот выходит, что они с Громыко кровная родня, то есть заодно. А на заседания Алиев не ходит потому, что ему стыдно вам в глаза смотреть. МИХАИЛ. Стыдно? Почему? РАЗУМОВСКИЙ. Потому, что он тоже хочет Али II стать. МИХАИЛ. А я, получается, опять Первый. РАЗУМОВСКИЙ. Слишком много претендентов на ваше место. И главное все законные, не подкопаешься. МИХАИЛ. Что же будем делать? РАЗУМОВСКИЙ. Надо их по очереди нейтрализовать. МИХАИЛ. Ну, это без меня. На родных отцов у меня руки не подымаются. РАЗУМОВСКИЙ. Хотя бы одну одну придется поднять, Михаил Сергеевич, чтобы из Политбюро вывести. С кого начнем? МИХАИЛ. А кто опасней? РАЗУМОВСКИЙ. Думаю, что Гейдар Алиевич. Его трудно найти, а раз человек прячется, значит он чего-то замышляет. МИХАИЛ. Я знаю где он прячется. У Чебрикова. РАЗУМОВСКИЙ. У Виктора Михайловича? Зачем? МИХАИЛ. Пытается убедить Чурбанова в том, что он его первый раз видит. РАЗУМОВСКИЙ. Кто кого? МИХАИЛ. Алиев Чурбанова. РАЗУМОВСКИЙ. А Чурбанов что? МИХАИЛ. А Чурбанов уперся и просит Гейдара вернуть ему 12 миллионов долларов для покрытия судебных издержек. РАЗУМОВСКИЙ. 12 миллионов долларов?! Зачем же он их брал? МИХАИЛ. В том-то и дело, что не брал, а ему давали. А он такой скромный, никому отказать не мог. РАЗУМОВСКИЙ. Скромный, говорите. Значит с него и начнем. МИХАИЛ. Завтра Пленум, на нем этот вопрос и решим. Только надо сделать так, чтобы все тихо было, по-родственному: в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья. РАЗУМОВСКИЙ. Тихо не получится. Но удар отвести можно. Нужна отвлекающая операция, чем-нибудь другим внимание публики занять. Поговорите с Ельциным, пусть какой-нибудь фокус выкинет. А то он левым называется только, а ничего толком не делает. Народ уж разочаровался, опять слухи пошли о единстве в партийном руководстве. МИХАИЛ. Твои предложения. РАЗУМОВСКИЙ. Пусть Ельцин ударит по правому крылу товарища Лигачева. МИХАИЛ. Борис не согласится, у Кузьмича, видал, какой кулак волосатый. РАЗУМОВСКИЙ. Да вы только пообещайте, чтобы он не боялся, а на Пленуме мы ему такой дружный отпор дадим, что про Алиева никто и не вспомнит. МИХАИЛ. Хорошо, так и сделаем. А ты, Жора, и впрямь кадровую политику потянуть сможешь. РАЗУМОВСКИЙ. Смогу, и не только кадровую, я с вами еще такое устрою!
Диалог Тысяча Восемнадцатый.
21 октября 1987 года. Москва. Старая
Площадь. Зал заседаний ЦК. На сцене
перед трибуной лежит старая калоша.
В ней уральский левша с московской
пропиской. Младшие товарищи стоят,
обхватив головы руками, потеряв дар
речи. Товарищи постарше выстроились
в очередь к микрофону. Остальные
стараются доплюнуть до мокроступы.
МИХАИЛ. Кто еще хочет выступить? ЗАЙКОВ. Я! Тут вот товарищ Ельцин хотел выступить, но почему-то молчит. Но мы-то знаем, что он хотел сказать. Я, как бывший ученик лекальщика, не могу с ним согласится в оценке роли и значения предпоследних указаний Егора Кузьмича. А как бывший начальник производства на заводах Москвы и Ленинграда я согласен, что с такими мыслями Борису нельзя руководить столичной партийной организацией. Короче, говоря, словами Егора Кузьмича, "Борис, ты не прав", и нож в спину партии, который ты точишь накануне великого праздника, спрячь в ножны до лучших времен. (аплодисменты). МИХАИЛ. Кто еще хочет вступится за правду-матку? Вадим Андреевич? Давай и покороче, а то записался весь зал. МЕДВЕДЕВ. Я секретарь ЦК без года неделю работаю. Но даже я заметил, что Борис не прав, а Егор прав. В отличие от товарища Зайкова, я речь Ельцина не читал еще и не знаю, что он хотел сказать. Но одно знаю точно:
Михаил и Кузьмич одним шиты лыком.
Кто бабушке перестройке более мил?
Мы говорим Миша – думает про пост Громыко,
Мы говорим Кузьмич, верим, что он Михаил. Мне тут перед началом Пленума Егор Кузьмич сказал: выступишь, Вадим, хорошо – будешь через год председателем Идеологической комиссии. А я ему так ответил: выступлю, но бескорыстно. А тебе Борис, лучше сразу во всем признаться: если Кузьмич говорит, что ты не прав, значит не прав. МИХАИЛ. Может быть ты, Борис Николаевич, что-нибудь скажешь? А то как-то некрасиво получается, реакция на твое выступление есть, а выступления самого нет, а? БОРИС. Лучше вы скажите, вы же обещали меня поддержать. МИХАИЛ. Как же я буду тебя поддерживать, если не знаю, о чем ты выступать будешь? БОРИС. Я же вам показывал. МИХАИЛ. Показывал одно, а выступишь с другим. Ты эти трюки Лаврентия Палыча для уральских коммунистов оставь. Давай, не тяни. РЫЖКОВ. Можно я? МИХАИЛ. Давай, пока Борис с мыслями собирается. РЫЖКОВ. Я как бывший начальник пролета понимаю колебания товарища Ельцина – пролететь боится (хохот в зале), но как выпускник Уральского политехнического института имени С.М.Кирова думаю, что Борис не прав. Если он думает, что студенты УПИ его поймут, то он жестоко ошибается. Они и раньше ничего не хотели понимать а теперь им и вовсе не до этого. Все их силы сегодня направлены на то, чтобы Уральскому хребту были переданы почетные функции Кремлевской стены. Если им удастся добится этого, то для всей нашей партии, а не только для высшего руководства, откроются прямо-таки головокружительные переспективы. Так, что Борис, нет у тебя никакой поддержки в народе. Разоружайся, пока не поздно. МИХАИЛ. Молодец! Не ожидал от тебя, Николай Иванович. Как ты его последней опоры лишил. Молодец! Кто следующий? ЭДИК. Я пока еще не понял, о чем тут речь, но чую, что молчать нельзя. И не буду молчать. Не буду, даже если товарищ Ельцин скажет мне: "Помолчи хоть ты Эдик". Да он скажет этого. Ему, судя по всему, вообще нечего сказать. А мне есть что! Я как министр иностранных дел знаю, что когда человеку нечего сказать, то он молчит. И не только человеку. Вы думаете, почему рыба молчит. Да потому, что ей сказать нечего. И не только рыба. Лошадь тоже редко голос подает. А я не лошадь – мне есть что сказать. Я хочу спросить товарища Ельцина: почему молчишь? Ты же не дерижабля, чтобы молчать. Я не думаю, что ты Уральский шпион, как мне вчера Чебриков сказал. Для горца у тебя глаз не тот. У Горцев знаешь как глаз говорит. Я на Урале не был, но говорят там тоже все время что-то горит, а ты не похож на пламенного большевика. Скорее всего ты просто устал. Устал от средне-русской возвышенности. С каждым такое может случится, но надо в руках себя держать. Я в Альпах тоже лучше себя чувствую, но работа есть работа. Признай ошибка, засучи рукава и на стройка. Думаю, Михаил Сергеевич, сажать его рано, а в целом я "за". НИКОНОВ. (с места). А с чего все началось? Все у тебя Борис, с аристократических замашек началось. Вспомни, как ты меня с заседания Политбюро прогонял: навозом, видите ли, от меня пахнет. А невдомек тебе, что у нас в СССР с навоза все начинается и навозом все кончается. Если бы ты в свое время это понял, то не молчал бы сейчас, а честно сказал бы: виноват, исправлюсь, больше не буду. ЯКОВЛЕВ. ( с места). Будет, подлец, еще как будет! Не верьте ему, товарищи. Я еще когда в Канаде работал, понял это, в 1980 году посольство наше письмами из Свердловска завалили. А в письмах заявления с просьбами о предоставлении экономического убежища. Потом, когда разобрались, оказалось, что товарищ Ельцин, ста первым секретарем, заявил, что не пройдет и года, как Свердловская область станет Второй Канадой. А так как со второй не получилось, народ и решил в первую податься. Еле отбились. Спасибо Леониду Ильичу твердо сказал: "Пока с интернациональным долгом не развяжемся, никаких вторых, а тем более третьих Канад заводить у себя не будем". Так что не верьте ему, товарищи. Я вообще предлагаю слово Ельцину не давать" ЧЕБРИКОВ. Можно мне? МИХАИЛ. Ну-ка, ну-ка, давай, Михалыч, вали до кучи. ЧЕБРИКОВ. Честно говоря, не хотел я сегодня выступать. Праздники на носу – о порядке думать надо, а не выступать. Но товарищ Зайков тут про нож какой-то сказал и предложил Борису его в ножны спрятать. Вот с этим я никак согласится не могу. Если у кого из членов ЦК есть при себе холодное оружие, то его необходимо срочно сдать, а не в ножны прятать. Мы, конечно, всех обыщем, но лучше самим сдать, товарищи. Ножны можно оставить. Теперь насчет спины партии. Меня вот что беспокоит: почему-то что ни удар по партии, то в спину. Получается, что кроме задней части у партии ничего не осталось. Поэтому я предлагаю следующим выступающим говорить не об ударе в спину, а об ударах в живот, а еще лучше по голове. Я понимаю, что по маленькой мишени трудно попасть. Но как говорит наш народ: "мал золотник и дорог". Что касается Бориса, то я давно знал, что он неправ. Но тогда к компетентным органам не прислушались. И только благодаря принципиальной позиции Егора Кузьмича лозунг "Борис ты не прав" твердо вошел в нашу жизнь. Сегодня по популярности с ним может конкурировать только великая русская аксиома "Бей жидов – спасай Россию". Но это я так, к слову: лично я против России ничего не имею. Разоружайся, Борис, пока не поздно, не то хуже будет. ЩЕРБИЦКИЙ. (с места). Куда уж хуже. Кандидат в члены Политбюро, первый московский секретарь, а ведет себя, как Петлюра. Это ж надо! Партию ударить надумал. Да куда? По самому слабому месту – по голове. Петлюра и есть. Что мы его здесь слушаем? Давайте лучше споем и по домам (поет). Сижу я на съезде тай думку гадаю, чему я ни сокил, чему ни литаю... МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. Во-первых. ты не на съезде, а во-вторых, перестань кукарекать. Дай другим высказаться. Виталий Иванович, а ты что молчишь? Ну-ка разбудите его. Давай, давай, не тяни резину. ВОРОТНИКОВ. (просыпается) С резиной плохо дело. Не хватает особенно тонкой. Приходится в Индии закупать. МИХАИЛ. Да не про резину речь. Что о выступлении Ельцина думаешь? ВОРОТНИКОВ. Ничего. И думать не хочу. Я в партию вступил в 1947 году, а он в 1961, на 14 лет позже. Пусть он и думает, а мое дело выступать. МИХАИЛ. Не горячись. Сегодня особый случай. Почти все члены Политбюро уже осудили непартийный поступок Бориса. А ты? ВОРОТНИКОВ. И я! МИХАИЛ. Ну вот и хорошо, садись. Следующий! СЛЮНЬКОВ. Вообще-то Борис мужик неплохой (свист в зале, выкрики "Регламент"). Был! Был, да сплыл. Сегодня мы видим, как он из головастого комсомольца превратился в безмозглую контру. (аплодисменты, выкрики "Правильно"!). Мало того, что он нашу родную Свердловскую область хотел в Канаду превраитить, он еще всю Москву в неловкое положение поставил. Вы только посмотрите на москвичей они аж синие. И их можно понять: только вчера они кричали "ура" товарищу Ельцину, а сегодня партийная совесть говорит им о том, что Бориса надо гнать в три шеи. Вообще двурушничество московской партийной организации стало нормой. С одной стороны, это хорошо, потому, что есть определенная стабильность, но с другой стороны, это плохо потому, что москвичи жрать стали столько, сколько вся остальная страна, вернее наоборот: вся остальная страна столько, сколько Москва. Или наооборот? МИХАИЛ. Наоборот. Садись, мог бы на "контре" и закончить. О, вижу и до наших славных Вооруженных Сил дошло всеобщее негодование. Давай, Тимофеич, врежь по фронтовому. ЯЗОВ. Прямо скажу, я бы с этим дизертиром в разведку не пошел. Я и с другими-то никогда не ходил, а с этим и подавно. Это как же понимать? Я на Таймырском фронте жизни своей не жалел тебя гада, защищал, а из тебя вон какое дерьмо вышло. Да если б я знал, что так получится, ни за что бы не стал воевать. Из-за таких как ты придется, наверное, армию сократить: огромная страна не может в мирное время 6 миллионов доблестных соколов прокормить. Ты думаешь почему эти соколы Руста до Кремля допустили. Не знаешь? А тебе скажу. Потому, что боялись промахнуться. А почему боялись промахнуться? Потому, что руки дрожат, дрожат от негодования, что в тылу плохо работают. А из-за этого на фронте уже 3 месяца прибавки жалованья нет. Его, Михаил Сергеевич, надо в рядовые расжаловать или в штрафбат послать. МИХАИЛ. Ну, со щтрафбатом ты, конечно, погорячился, а вот насчет стройбата подумать надо. Ну что, будем подводить черту? Остальные, и ты, Борис, тоже свои выступления могут сдать в Президиум. Все деловые выступления будут опубликованы. Что? Что вы говорите? Дать слово москвичам? Хорошо. Но только коротко и самокритично. Кто будет выступать от имени московских представителей? МОСКВИЧ. Я? МИХАИЛ. Представьтесь, пожалуйста. МОСКВИЧ. Калабасов. МИХАИЛ. Как, ка? Карабас? КАРАБАСОВ. Калабасов МИХАИЛ. Вот здорово. Смотрите, какие у нас москвичи пошли – сплошные Калабасы-Балабасы (смех в зале, аплодисменты). КАРАБАСОВ. Мне получено огласить клаткое заявление московской делегации. МИХАИЛ. Постарайся вместо "л" говорить "р", а то товарищи могут вас не так понять. КАРАБАСОВ. Холошо, Михаир Селгеевич. Итак, заяврение московской дерегации. Пелвое, Болис – ты не плав! Втолое: Болис – ты гнида. Тлетье: Москва не хочет плохого Болиса, дайте ей холошего Леву. МИХАИЛ. Мородец! Тфу ты, пристала зараза. Садись. С первыми двумя тезисами московской декларации трудно не согласится. А вот что касается третьего, то тут вы сами решайте. ЦК не будет вам навязывать свою волю. Это было бы недемократично. А это кто там плачет? МИРОНЕНКО. Это я,Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Тебя кто-нибудь обидел? МИРОНЕНКО. Да, Борис Николаевич Елцин своим выступлением обидел. Как я теперь комсомольцам в глаза буду смотреть, что я им скажу? МИХАИЛ. Правду-матку скажи. МИРОНЕНКО. Спасибо за совет, Михаил Сергеевич. Партия – наш рулевой! Ура! МИХАИЛ. Что у нас там еще? РАЗУМОВСКИЙ. От товарища Алиева поступило заявление с просьбой об освобождении его от обязаностей члена Политбюро в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья. Есть предложение удовлетворить просьбу пенсионера. АЛИЕВ. Я никакого заявления не писал. РАЗУМОВСКИЙ. Товарищ Алиев хочет сказать, что он так устал, что ему трудно даже заявление написать. Есть предложение уважить стариковскую причуду. Кто "за"? Единогласно. У меня все. МИХАИЛ. Какие будут замечания по ведению Пленума? ЕГОР. У меня есть замечание. Почему мне слово не дали? МИХАИЛ. Ну, говори. ЕГОР. Борис, ты не прав! (бурные продолжительные аплодисменты, все встают). МИХАИЛ. С наступающим праздником, вас, дорогие товарищи!
