Текст книги "Не бойтесь свободы"
Автор книги: Василий Калужанин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
Диалог Тысяча Девятнадцатый
1 июля 1989 года. Москва. Кремль.
Дворец съездов. Фойе. Плотная группа
делегатов старается не уронить
Честь Партии. Остальные в очереди
ждут своего часа. Честь,
изловчившись, встает на четвереньки.
ДЕЛЕГАТЫ. Ура! МИХАИЛ. Осторожно, не уроните.
ДЕЛЕГАТЫ. Вы поудобнее там располагайтесь, Михаил Сергеевич. Лягте лучше. Мы вас еще долго держать будем – каждый хочет под вами сфотографироваться. МИХАИЛ. Ну, как вам понравилась конференция? ДЕЛЕГАТЫ. У-у-у ! МИХАИЛ. А как люди говорить научились, заметили? ДЕЛЕГАТЫ. После вашего доклада немой заговорит. Так все по полочкам разложено, что остается только звуки разучить. МИХАИЛ. А откровенность какая, а смелость! Как этот из Комической республики про Громыко с Соломенцевым врезал? Не побоялся! ДЕЛЕГАТ. Это вы его своим вопросом вдохновили, а так он ни в жизнь не решился бы. МИХАИЛ. Конечно, не решился бы ДЕЛЕГАТЫ. Вы когда его спросили: кто из нынешнего руководства ответственность за застой несет? – весь зал аж замер. МИХАИЛ. А чего испугались? ДЕЛЕГАТЫ. Боялись, что он и вас назовет. МИХАИЛ. А я не боялся. Мельников – мужик дисциплинированный, он эти фамилии еще в марте со мной соглосовал. ДЕЛЕГАТЫ. А все-таки жалко товарища Громыко. Столько лет в руководстве промидел – за одно это уважать надо. МИХАИЛ. Правильно. Будем выводить его из зоны критики. В конце этого квартала обязательно выведем. ДЕЛЕГАТЫ. Народ его очень любит. МИХАИЛ. Хватит об этом. Давайте лучше об основных итогах конференции поговорим. ДЕЛЕГАТЫ. Давайте! МИХАИЛ. Ну, начинайте. ДЕЛЕГАТЫ. Лучше вы. Этих итогов столько, что можно что-нибудь не то ляпнуть. МИХАИЛ. Смелее, смелее. Ну-ка скажите, какой главный итог конференции? ДЕЛЕГАТЫ. Они все главные! МИХАИЛ. Нет, самый, самый главный! ДЕЛЕГАТЫ. Самый главный – это то, что все вопросы успели рассмотреть. МИХАИЛ. Так, так, так. ДЕЛЕГАТЫ. Время-то в обрез было, а тут Ельцин со своей политической реанимацией пристал. Если бы не вы да не Егор Кузьмич, в регламент вряд ли уложились бы. МИХАИЛ. А вас не смущает то, что все вопросы рассмотрели, а ответа ни одного не дали? ДЕЛЕГАТЫ. Вы нас, Михаил Сергеевич, Совсем за неформалов принимаете. Разве мы не понимаем, что если на одной конференции и вопросы рассмотреть и ответы дать, то никакой это тогда не партийный форум, а базар один. МИХАИЛ. Да, постановка вопросов – это самая трудная задача. Поэтому партия этот груз на себя и взвалила. А ответы народ должен искать. Именно так Ленин понимал живое творчество масс. Помните, он любил говорить: Мы, то есть коммунисты,кащу заварим, а народ пусть хлебает. ДЕЛЕГАТЫ. Расхлебывает. МИХАИЛ.Нет, именно хлебает. Потому, что расхлебать до конца невозможно будет – такое крутое варево. ДЕЛЕГАТЫ. Что же это получается? Опять народ на готовенькое придет. Он и так у нас дерьмоедом стал. МИХАИЛ. Народ у нас хороший, товарищи. Я его частенко вижу. Причем не через решетку с ним общаюсь, а прямо в клетку захожу.
ДЕЛЕГАТЫ. Так нельзя рисковать, Михаил Сергеевич. Надо беречь себя. Первый раз пронесет, второй раз пронесет,а на третий – возьмут да и рявкнут: "Мяса давай". МИХАИЛ. Плохо вы наш народ знаете. Про мясо он давно и думать забыл. Теперь ему мыло подавай. ДЕЛЕГАТЫ. А зачем оно ему? МИХАИЛ. Говорят, что после работы помыться хочется. ДЕЛЕГАТЫ. Ничего себе! С жиру бесятся! Раньше при царе после работы мылись, чтобы эксплуататорский пот смыть. Это понятно. А теперь, когда в основновном социалистический, его ж беречь надо. МИХАИЛ. То-то я смотрю, во Дворце съездов социализмом отовсюду так и несет. Но среди делегатов, я смотрю, тоже штучки попадаются. ДЕЛЕГАТЫ. А что такое? МИХАИЛ. Ну как же, опять кричат о каких-то наших привелегиях. ДЕЛЕГАТЫ. Это не настоящие делегаты, это лазутчики. Настоящий делегат знает, что никакие это не привелегии, а обычное лечебное питание и другие благотворительные мероприятия по оказанию помощи нашему авангарду. МИХАИЛ. И откуда только эти сплетни берутся? Я лично никакими особыми услугами не пользуюсь: ем, что дают, ношу, что надевают, еду на чем везут. ДЕЛЕГАТЫ. И мы тоже: едим, что берем, носим, что приносят, едем, куда в путевке написано. МИХАИЛ. Откуда такое отношение к активу? У этих рабочих на каждом заводе буфет есть, продукты по талонам раздают. Все культурно. А здесь на весь ЦК ни одного талона, представляете! А у крестьян? У каждого свой огород, все под рукой. А у нас ни одной своей грядки. Представляете? на фронте у коммунистов только одна привелегия была – первым в атаку идти. И сегодня партийцы должны быть впереди. ДЕЛЕГАТЫ. На фронте проще было, Михаил Сергеевич. Мы и сейчас стараемся без очереди, но народ какой-то дикий стал. Приходится через задний ход руководящую роль обеспечивать. МИХАИЛ. Распустили мы население. Я еще могу понять, когда Сталина ругают или Леонида Ильича. Когда про социализм неприлично выражаются, тоже можно понять. Но вот когда начинают кадры обижать, этого я понять не могу. В правовом государстве, по-моему, руководителей критиковать нельзя. После смерти или после ухода на пенсию пожалуйста, а при исполнении обязанностей – ни-ни. Законодательство наше в этом отношении никуда не годится. За абстрактную антисоветскую агитацию и пропаганду 10 лет схлопотать можно, а за конкретные нападки на конкретного руководителя только с работы критиков увольняем или даже на лечение направляем. Как юрист я теперь буду лично совершенствовать наше законодательство. ДЕЛЕГАТЫ. Спасибо. С праздничными митингами и демонстрациями тоже что-то делать надо. МИХАИЛ. Обязательно! У нас лежат заявления от широких слоев нашего населения. Многие требуют, чтобы горлопанов и неформалов лишить паспортов и всех их на подъем Нечерноземья бросить. Но и на это мы пойти не можем. ДЕЛЕГАТЫ. Почему? МИХАИЛ. Во-первых, потому, что демократизация еще не окончена: НЕ ВСЕ УСПЕЛИ ВЫГОВОРИТСЯ. Компетентные органы просят продлить процесс на годик – другой. А во-вторых, нельзя нам столько придурков в Нечерноземье концентрировать – они здесь такую черноту устроить могут, что потом не отмоешься ДЕЛЕГАТЫ. Что-то делать надо. МИХАИЛ. Надо! Учится надо, вот что. ДЕЛЕГАТЫ. Опять учиться? МИХАИЛ. Да не в школе, а на практике. На практике развитых стран. Вы видели, как они там демонстрантов разгоняют? ДЕЛЕГАТЫ. Видели. По программе "Время" часто показывают. Брандсбойтами и слезоточивыми газами. Но это ж негуманно. МИХАИЛ. Если мы слепо будем копировать их опыт, то это будет не очень гуманно. А если проявим творчество, то может не только догнать, но и перегнать западную демократию. ДЕЛЕГАТЫ. И восточную тоже надо перегнать. МИХАИЛ. И западную, и восточную, и южную. ДЕЛЕГАТЫ. А где мы столько воды возьмем, чтобы из брандсбойтов? У нас на питье не хватает. МИХАИЛ. Воду будем беречь, Вместо воды саперных лопаток побольше надо. ДЕЛЕГАТЫ. Лопаты? МИХАИЛ. Сперная лопатка двух зайцев, товарищи, убивает. Во-первых, лопата – это не автомат и не пушка, никто не скажет, что на мирных демонстрантов напали вооруженные гвардейцы. Все будет выглядеть, как встреча экстремистов с землекопами. А во-вторых, ликвидация последствий будет происходить более оперативно: хрясть – и сразу закопал. ДЕЛЕГАТЫ. А как насчет слезоточивого газа? Ведь что могут там сказать, они же повсюду орать будут, что при социализме люди плачут. МИХАИЛ. Да, социализм и слезы – это несовместимо. Мы тут со специалистами посоветовались и решили слезоточивые газы не применять. ДЕЛЕГАТЫ. Правильно! Лучше танки и ракеты. МИХАИЛ. Никаких танков, никаких ракет. Для начала попробуем ОВ использовать. ДЕЛЕГАТЫ. Отравляющие вещества? МИХАИЛ. Нет, особые вещества! То есть, те ОВ, у которых срок хранения истек. Эксперты считают, что очень здоровый человек от них не помрет. ДЕЛЕГАТЫ. А не очень здоровый? МИХАИЛ. Не очень здоровые на несанкционированные митинги не ходят. ДЕЛЕГАТЫ. Да, но что на это Запад, Восток и другие скажу. Ведь применение отравляющих веществ запрещено международными соглашениями. МИХАИЛ. Международные правовые документы запрещают использовать ОВ против возможного противника. Наши же советские люди нам не враги и поэтому эта конвенция на них не распространяется. Я эти юридические тонкости в университете хорошо изучил. Все должно быть по закону. ДЕЛЕГАТЫ. Но у нас нет такого закона, чтобы своих людей травить. МИХАИЛ. Есть такой закон! ДЕЛЕГАТЫ. Это Указ, а не Закон. МИХАИЛ. Не было еще такого Указа, который не становился бы потом законом. Не было и не будет! Вы думаете, зачем я предложил объединить Генсека с Президентом? ДЕЛЕГАТЫ. Чтобы социальная справедливость толще была. МИХАИЛ. Не только для этого. А главное, чтобы народная воля всегда опру имела: если партия мной недовольна вдруг станет, всякое бывает, то беспартийцы вокруг Президента сплотятся, А если несознательные граждане захотят другого, то партия на Генсека оперется може. Я – связующее звено между партией и народом. Даже если они в разные стороны тянуть будут, я всегда буду на стороне тех, кто за правду и социализм!
Диалог Тысяча Двадцатый
16 октября 1988 года. 12 часов 05
минут. Дальний Восток. Аэродром. Люди
переходят от одного прожектора к
другому, стараясь не потерять своего
участкового. Головы их подняты в
ожидании. На табурете, покрытом
кумачем, лежит передовая стюардесса с
биноклем на груди. Левой ногой она
показывает откуда прилетит, правой
отбивается от желающих пощупать
оптический прибор. Раздается шум
отечественного двигателя внутреннего
сгорания. На взлетную полосу выезжает
велосипед c моторчиком и налетает на
наблюдательный пункт. Стюардесса
вылезает из под лысого велосипедиста.
На ее глазах появляются слезы
радости.
СТЮАРДЕССА. Добро пожаловать, Михаил Сергеевич! МИХАИЛ. Здравствуйте, товарищи. НАРОД. Здравствуйте! МИХАИЛ. Зачем собрались? НАРОД. Вас встречаем! МИХАИЛ. А кто вам сказал, что я здесь проезжать буду? А? А если бы я другой дорогой поехал? НАРОД. Вас и там встречают! МИХАИЛ. Вот как, значит, есть желание пообщатся со мной? НАРОД. Есть! МИХАИЛ. Ну что ж. Я это тоже люблю. Мне тут товарищи сказали, что после встречи со мной народ работать начинает с удвоенной энергией. НАРОД. Врут! С утроенной! МИХАИЛ. И чем вы это объясняете? НАРОД. По работе соскучились! МИХАИЛ. Так кто же вам раньше мешал работать? НАРОД. Никто! МИХАИЛ. Так в чем же дело? НАРОД. Никто не мешал, но никто и не говорил, что надо работать. МИХАИЛ. А без уговоров разве нельзя обойтись? НАРОД. Без живого партийного слова разве это работа – морока одна. МИХАИЛ. Правильно! Вот где собака зарыта. НАРОД. И не одна. Здесь их столько зарыто, что деревца посадить негде. МИХАИЛ. А что для вас важнее? Живое слово партийца или живой партиец? НАРОД. Живое слово! МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. Живое слово важнее живого коммуниста? Как же так? НАРОД. Просто живых партийцев намного больше живых слов. МИХАИЛ. Разве? НАРОД. На 20 миллионов членов КПСС от силы 20 живых слов. МИХАИЛ. Разберемся. А что вас еще беспокоит, что мешает работать? НАРОД. Работы много. МИХАИЛ. Так этоже хорошо, есть куда руки приложить. НАРОД. Хорошо-то хорошо, да вот боимся, что не успеем всю работу до коммунизма переделать. МИХАИЛ. Это ж не сташно, при коммунизме доделаете. НАРОД. А наше начальство торопит. Пугает нас тем, что в светлоь будущем грех будет работать. МИХАИЛ. Ну это они что-то нето говорят. При коммунизме, какя его себе представляю, самая работа начнется. НАРОД. А как вы его представляете? МИХАИЛ. Долго рассказывать. НАРОД. Ну, пожалуйста. МИХАИЛ. Хорошо. Только очень коротко, а то мне сегодня еще 16 ферм объехать надо и в 9 шахт спуститься. Так, вот, человечество в своем развитии проходит три этапа. На первом этапе человек и палка существуют независимо друг от друга.Челолвек сам по себе, палка сама по себе. Это период дикости. На втором этапе человек находит палку и пытается с ее помощью заставить работать тех, у кого палки нет. Это эпоха гуманизма. И, наконец, на третьем этапе палка становится основным орудием производства. На этом этапе труд превращается в естественную потребность человека и каждый, уважая чужую потребность, будет стремится отдать свою палку кому-нибудь другому. Это и есть коммунизм! Понятно? НАРОД. Понятно, это как на субботнике, когда на 400 работяг 12 граблей и пять лопат, и каждый ждет, чтобы ему не хватило. МИХАИЛ. Правильно, для этого мы праздники коммунистического труда проводим, навыкам учим. НАРОД. Ясно. а когда зарплату повысят? МИХАИЛ. А на сколько вы хотите чтобы вам ее повысили? НАРОД. Рублей на 15-20. МИХАИЛ. 15-20 рублей, так. а вот мои товарищи по руководству хотят, чтобы их зарплата возросла на 400-500 рублей. НАРОД. Ого! МИХАИЛ. Вот вам и ого. А теперь сравните ваши 20 рублей с их 500 рублями. На свою недополученную двадцатку вы максимум две поллитровки не докупите. А они сколько теряют каждый месяц? В среднем 450 рублей! Вот и судите сами, кто больше теряет от того, что зарплата не повышается? НАРОД. Конечно они. На 430 рублей больше. Вот бедолаги МИХАИЛ. Сами видите, пока руководству не повысим, о вашем повышении думать нельзя. НАРОД. Как все связано! Недаром в нас Маляр говорил, что народ и партия едины. МИХАИЛ. Надо, же, простой маляр, и такое говорит. НАРОД. Да, Маляр Абрам Ильич. Он у нас массовиком-затейником работал. МИХАИЛ. А почему работал? Он что, на пенсию ушел? НАРОД. Не на пенсию, а за кордон. МИХАИЛ. Странно, такие правильные слова говорил и сбежал. Что ему здесь не нравилось? НАРОД. Мы сами виноваты. Раньше, когда он говорил нам что-нибудь вроде: "народ и партия едины", "планы партии – планы народа", мы смеялись. И он был доволен. А после XXVII съезда его шутки уже никого не смешили. Вот затосковал и сбег. МИХАИЛ. Почему смеятся перестали? НАРОД. Поняли, что так оно и есть. Это все равно, что над собственной грыжей смеятся. МИХАИЛ. Да, некрасиво получилось. А что-то женщин не видать. Куда вы их подевали? НАРОД. В бане они. Сегодня ихний день. МИХАИЛ. Что у вас и баня есть? НАРОД. Есть, все есть: и баня по субботам и в удовольствие работа, одного только нет – счастья. МИХАИЛ. Счастье в труде, товарищи. Нельзя нам об этом забывать. НАРОД. Помним! Поэтому и счастья нет, что мало трудимся. МИХАИЛ. Вижу, и до вас дошло. НАРОД. Дошло. Спасибо, Михаил Сергеевич, Приезжайте к нам еще раз. До свидания. МИХАИЛ. Так у меня еще есть время. Еще 25 минут могу с вами советоваться. НАРОД. Да ладно, отдохните лучше, а с нас и того хватит! МИХАИЛ. Вижу уже подзарядились, так и рветесь на работу. Здорово я вас воодушевил? НАРОД. Здорово! Послезавтра товарищам раскажем – тоже подзарядятся. МИХАИЛ. А почему послезавтра? Сегодня же и раскажите. НАРОД. Сегодня не получится. Подумать надо и разрядится. Начальство так и сказало: поговорите с Михаилом Сергеевичем по хорошему – по отгулу получите на обдумывание и разрядку. МИХАИЛ. То есть творчески хотите подойти к моим словам. НАРОД. Конечно, чтоб все по уму было. МИХАИЛ. Спасибо вам. НАРОД. Не за что. До свидания, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Как не за что? Да вы сами не знаете, какой вы замечательный народ. НАРОД. Знаем. Мы – новая историческая общность. МИХАИЛ. Какая общность? НАРОД. Ну как же, вы нас сами так обозвали: Советский народ МИХАИЛ. Это не я. НАРОД. Да мы не обижаемся, Михаил Сергеевич. А почему вы сегодня без Раисы Максимовны? МИХАИЛ. Что, обратили внимание? НАРОД. Ну а как же! Непривычно как-то. Она не померла? МИХАИЛ. Да вы что! Типун вам на язык! Сплюньте три раза через левое плечо (плюет). А вы почему плюете? НАРОД. Неудобно как-то. МИХАИЛ. Да вы не стессняйтесь, по рабоче-крестьянскому. НАРОД. Тьфу, тьфу, тьфу! МИХАИЛ. Что же вы наделали? Как же я теперь в таком виде в шахту спущусь? НАРОД. А вы сначала на ферму зайдите – буренки оближут. До свидания, Михаил Сергеевич, приезжайте к на еще раз. МИХАИЛ. Стойте, куда же вы? Остановите их сейчас же, я еще с ними не попрощался! КОМАНДИР. Бесполезно, Михаил Сергеевич, у них смена кончилась. МИХАИЛ. (кричит) До свидания, товарищи! НАРОД. (кричит) Спасибо! МИХАИЛ. За что они меня благодарят? КОМАНДИР. За вашу веру в народ, за то, что верите, что еще раз с нами втретитесь. МИХАИЛ. А как же иначе? КОМАНДИР. Иначе нельзя, но они этого не понимают. Второй раз на такие мероприятия их разве зарубежной путевкой заманить можно. МИХАИЛ. Зарубежной, говорите. А что их так тянет за рубеж? КОМАНДИР. Любознательность. Каждому хочется от Эйфелевой башни или пирамиды Хеопса кусочек домой привезти. МИХАИЛ. Какой любознательный народ у нас! КОМАНДИР. Даже слишком. Многие в поисках тамошних достопримечательностей так увлекаются, что теряются. В прошлом году половина не вернулась. МИХАИЛ. Так надо же отыскать товарищей, помочь вернуться. КОМАНДИР. Помогаем, но таможня не пропускает – все мешки проверяет. МИХАИЛ. Жаль. Такое население теряем.
Диалог Тысяча Двадцать Первый
29 сентября 1988 года 13 часов 15
минут. Москва. Старая площадь.
Кабинет. Над столом в гамаке
покачивается бывший помощник
комбайнера. Бывшие технологи,
лекальщики, мичуринцы и ветераны
других мирных профессий пытаются
попасть в резонанс с колебаниями
руководителя. От окна к двери туда
сюда бегает генерал и пытается грудью
заслонить штатских от сквозняка.
МИХАИЛ. Все бы ничего, да вот национальные окраины словно ошалели – все отсоединится хотят. ЯЗОВ. Если так дело дальше пойдет, придется войска из Афганистана отзывать для усмирения этих недотыкашей. МИХАИЛ. Какие войска? ЯЗОВ. Ограниченный контингент, 250 тысяч красноармейцев. МИХАИЛ. Ого! А что он там делает, контингент этот? ЯЗОВ. Долг какой-то отдают. ЕГОР. Не какой-то, а интернациональный, и не отдают, а выполняют. МИХАИЛ. А как он туда попал? ЯЗОВ. Не знаю. МИХАИЛ. А кто знает? Ты же министр обороны и не знаешь? ЯЗОВ. Они до меня еще начали долг отдавать, я ткт ни при чем. МИХАИЛ. А кто при чем? Кто этим вопросом владеет? ЕГОР. Я! Все знаю: и сколько мы туда продовольствия и техники ввозим, и сколько медалей и орденов оттуда вывозим, знаю даже имена двух последних вождей ихней апрельской революции, а вот как этот ограниченный туда попал, не знаю. МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. Я кажется начинаю понимать. Ты сказал, что знаешь ихних вождей апрельской революции. Мне кажется тут и разгадка кроется. Мы, наверное, ввели туда войска, чтобы защитить завоевания нашей апрельской революции. ЕГОР. Наверное. ЯЗОВ. Вряд ли. Судя по письмам матерей и жен невернувшихся оттуда воинов, ограниченный находится там лет восемь, а то и десять. А наша апрельская революция 3 года назад была. ЕГОР. 3 года 4 месяца 8 дней МИХАИЛ. Вот видишь. ЯЗОВ. Все равно нестыковка получается: 3 + 4 + 18 = 34+8, а там всего 8-10. ЕГОР. По моему, Тимофеич прав. Ведь если это была бы наша апрельская революция, то зачем им своих вождей заводить. МИХАИЛ. А можеть самозванцы? ЕГОР. Но если самозванцы, то какой долг у нас перед ними? МИХАИЛ. А может ты с долгом напутал что-нибудь? ЕГОР. Нет, про все мог напутать, а про долг точно помню. Да в любой газете про этот долг каждый день пишут. Здесь все точно! МИХАИЛ. Вот что значит преемственность нарушать. Был бы жив Леонид Ильич, он бы что-нибудь вспомнил. ЯЗОВ. А может быть у Наджибуллы спросить? У нынешнего афганского главаря? ЕГОР. А он откуда знает? Их, этих главарей, уж сколько сменилось. МИХАИЛ. Да и неудобно как-то, подумают еще, что мы не знаем, как Ограниченный к ним попал. ЭДИК. Вот именно. А это уже дипломатический скандал. Нет, надо своими силами обойтись. ЯЗОВ. А может взять и потихоньку его оттуда вывести? ЭДИК. Ты что! А вдруг он там наши жизненно важные интересы охраняет? ЕГОР. Все может быть. Тут горячится нельзя. Надо за Громыко послать, может он что-нибудь вспомнит. МИХАИЛ. Правильно. Николай, давай по-быстрому смотай за дедом. Все равно ты человек сугубо штатский и в наших разговорах ничего не понимаешь. РЫЖКОВ. Я мигом, Михаил Сергеевич (убегает). МИХАИЛ. Ну ладно, пока деда не привели, поговорим о наших внутренних проблемах. Что будем делать с этими бузотерами: С прибалтами, кавказцами, белоруссами и прочей окраиной? ГОЛОС. А может быть ничего не делать? Взять и предоставить им их законное право на самоопределение? ЯЗОВ. (хватается за кобуру) Стой кто идет? МИХАИЛ. Успокойся, Дмитрий Тимофеевич, его все равно не подстрелишь. С ним надо по-хорошему, он ласку любит. ГОЛОС. За каждой союзной республикой сохраняется право выхода из СССР. Статья 72 Конституции СССР. МИХАИЛ. Все правильно, но с русским языком у тебя слабовато. Что такое "сохраняется право"? Это значит, что право остается таким каким оно было. А было то, что было на самом деле. а теперь скажи мне, когда это было, чтобы что-нибудь из нас наше выходило? Входило – да, а выходило только инородное, не наше. И вот эту исторически сложившуюся реальность наша Конституция и сохраняет. ГОЛОС. Словоблудие все это. Все равно рано или поздно ваша империя развалится. Не лучше ли для вас самих же сделать этот процесс более или менее управляемым. МИХАИЛ. Допустим что ты прав. Но как ты себе представляешь – управляемый развал империи? ГОЛОС. А вы снимите идеологический обруч и попытайтесь удержать империю одними экономическими объятиями. МИХАИЛ. Наша экономика без нашей идеологии не просуществует и недели. В этом сила нашей идеологии. ГОЛОС. В этом слабость вашей экономики. Экономика на идеологических костылях – это все равно, что писатель, которому велено создать шедевр, а разрешено пользоваться только тремя буквами. Как ни крути, кроме "Ура" ничего не получится. МИХАИЛ. Ну, хорошо. А как ты предлагаешь снять этот идеологический обруч? Ведь на этом обруче миллионы орлов сидят. У каждого власть, у каждого желание сохранить ее любой ценой. ГОЛОС. Для начала надо создать видимость того, что обруч остается целым и невредимым, не трогать этих орлов: республиканские компартии сделать самостоятельными, но КПСС упразднить, как в свое время был распущен Коминтерн. МИХАИЛ. А что это меняет? Царь и без партии держал всю империю под своим троном. ГОЛОС. Царская империя держалась не на силе царской власти, а на экономической недоразвитости России. Вообще эксплуатация колоний выгодна метрополии только до того момента, когда встает вопрос о социально-экономическом развитии колонии. А этот вопрос рано или поздно обязательно вырастает, так как без его решения колония превращается из плодоносящего источника в бездонное болото. МИХАИЛ. Правильно. И мы этот вопрос решили. ГОЛОС. Еще ни одной метрополии никогда не удавалось решить этот вопрос. И вы не исключение. Не удавалось потому, что невозможно быстро бежать самому, таща за собой тех, кто только-только ползать научился. Выбор один. Либо ползти вместе, что вы и делаете, либо отвязаться. Именно поэтому все колониальные империи благополучно распались. Только вы и остались. МИХАИЛ. Что же ты предлагаешь и нам отвязаться, оставить в беде зываться должен. Раньше при царе, Россия была лидером, а теперь у нее, кроме "метро" от метрополии ничего не осталось. Она сама сегодня самый тяжелый камень в этой связке. МИХАИЛ. Вот видишь, ты сам себя опроверг. С какой стати мы будем отвязываться от более шустрых республик? ГОЛОС. Смысл самый прямой. Сечас в этом имперском клубке никто не бежит и не ползет даже. Идет какое-то волокообразное движение по кругу. А если бы вы развязались, то каждый начал бы двигаться по-своему. Кто-то попытался бы бежать, кто-то пробовал бы просто идти, а кто-то начал бы самостоятельно ползать, а это уже немало. Главное, что все стали бы двигаться вперед, один быстрее, другие медленнее, но вперед. И Россия от этого только выиграла бы. Может быть, даже больше всех – русские, быстро умнеют, если их не бить за это. МИХАИЛ. А что будет с республиканскими компартиями? они же без центрального руководства пропадут. ГОЛОС. Не пропадут, а займут подабающее им место. Они будут поставлены в такие условия, что им придется доказывать на деле свою самостоятельность как государственных партий. МИХАИЛ. Без московского кулака местные коммунисты не удержаться у власти. ГОЛОС. Правильно. Но переход от идеологизированного общества к подобию демократического в этом случае может произойти более или менее безболезненно. С одной стороны вроде бы сохраняется целостность империи, а с другой стороны, создаются условия для превращения ее в гражданское государство, оставшиеся части которого будут связаны между собой экономическими цепями, а не идеологическим колпаком, под которым, как ни крути, все клоуны. МИХАИЛ. А что, если все разбегутся? ГОЛОС. Для России это не вопрос. Лучше быть господином своего положения, чем товарищем по несчастью. России не нужны сети, ни капканы для того, чтобы удерживать экономически необходимых ей партнеров. Снимите коммунистический колпак и Россия превратится из нищенстствующего бодрячка в богатую страну, сотрудничества с которой будет добиваться весь нормальный мир. МИХАИЛ. А может есть другой выход? Уж очень жалко такие пространства терять. ГОЛОС. Империя обречена. И вопрос только в том, как она распадется: с треском и кровью в результате бесконечной серии гражданских войн, либо более или менее мирно в результате постепенных реформ. ЕГОР. А ты нас гражданской войной не пугай. Выиграли мы одну и если нужно, еще несколько выиграем, но землю свою никому не отдадим. Хватит нам того, что Польшу с Финляндией прошляпили. Как их вернуть? Вот о чем думать надо. ДА что с ним, дураком, разговаривать? А ну, Тимофеич, шандарахни из своей пушки вон в тот угол. Мне кажется, этот подлец за Бориса спрятался. МИХАИЛ. Ты куда, Борис? ЯЗОВ. Не бойся, боря, оно у меня не заряжено. Генералам патранов не выдают. ЕГОР. А чего ж тогда целишся? ЯЗОВ. Чтобы форму не потерять. ЕГОР. А почему генералам не выдают? ЯЗОВ. Леонид Ильич так велел. Узнал, что эфиопские товарищи на своем Политбюро друг друга перестреляли, и приказал – не выдавать. ЕГОР. Да,толковый мужик был. Помню как хотел меня Героем труда сделать. БОРИС. Ну и почему же не сделал? ЕГОР. Да как назло к этому времени он уже букву "т" не выговаривал и моя Звезда в Омск уплыла. МИХАИЛ. Я об этом не знал, что же ты раньше молчал? ЕГОР. Боялся, что вы меня за это в Политбюро не возмете. Вы же как Генсеком стали, новый кадровый лозунг выдвинули: "Без царя в голове, без Звезды на пиджаке". У нас теперь тех руководителей, у которых звезды есть, меченными называют, и дни их, я думаю, сочтены. ЭДИК. А я свою пятиконечную сдал. ЧЕБРИКОВ. Скажи лучше, поменял на шестиконечную. ЭДИК. Чья бы мычала, а твоя молчала. ЧЕБРИКОВ. У меня чистая награда, мне ее Михаил Сергеевич дал. ЕГОР. Все равно меченный. Это тебя проверяли – возьмешь или не возьмешь. Взял – значить меченный. ВОРОТНИКОВ. И я не отказался. ЕГОР. Ну и дурак. А я отказался: Два раза отказался: один раз когда в Омск награду сплавил, а второй раз, когда Михаил Сергеевич в 1985 году испытать меня решил на мое 65-летие. МИХАИЛ. Молодец! Здорово ты тогда меня разыграл: недостоин, недостоин. Пришлось твою звезду Виталику отдать. А тот сразу клюнул. Клюнул, Виталий Иванович? ВОРОТНИКОВ. Клюнул. простите меня ради Бога. ЕГОР. Бог простит. И тебя, и Зайкова, и Слюнькова. ЗАЙКОВ. Я свою честно заработал, я тогда директором завода был. ЕГОР. Знаем, знаем, 1971 год. Тебе медаль за то дали, что ты свой завод в производственное техническое объединение переименовал. Мы тогда всем, у кого такая вывеска была Героя давали. Славные времена – научно-техническая революция по кабинетам так и шастала. Я тоже было вывеску сменил на "Томский Областно-технический комитет КПСС", да уже поздно было. Эта самая революция за кордон переметнулась. Так что насчет честного зароботка, Лева ты не заливай. По-честному свои звезды из нынешних руководителей только один Щербицкий зароботал: купил у Галины Леонидовны за свои карбованцы и носит, не стесняясь, как некоторые. СЛЮНЬКОВ. А откуда они у Галины взялись? ЕГОР. У отца брала. У него на каждом пиджаке и каждой майке всегда полный комплекс наград был. а Галина эти майки штопать любила, такая рукодельница была: после ее штопки майки как новые – ни одного прокола, ни одной медали. МИХАИЛ. А вот и Громыко. Заходи дед, заходи. Ложись, в тазу правды нет. ГРОМЫКО. Хи-хи-хи. Ох и шутник вы, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Станешь тут с вами. Отвечай как на духу, зачем и кто наши войска в Афганистан направил? ГРОМЫКО. Впервые слышу. А что они там делают? ЯЗОВ. Интернациональный долг отдают. ГРОМЫКО. Долг? Долг, дубленки, дубленки. Вспомнил. В 1979 году это было. Как сейчас помню: зима и снег за окном кружится белый, белый такой. Да вы, Михаил Сергеевич, там тоже были, вспомните. Сидим, вдруг Тараки вбегает, весь аж дрожит и кричит: "Долг давай, долг давай". Леонид Ильич успокоил его и спрашивает: "Какой долг?" А тот: "Мы вам дубленки поносить давали, теперь долг давай". А в те дубленки мы делегатов последнего съезда одели, такой раньше обычай был. Леонид Ильич ему и обьясняет: "где я тебе их найду, по всей стране разьехались". А он опять: "Долг давай, долг давай"! Гаагским судом грозить стал. Еле уговорили его за дубленки тулупами расплатиться. Согласился, но при условии: чтобы при тулупах люди были, преданные апрельской революции. Так за каждую дубленку пришлось 100 тулупов отдать с полным боекомплектом. А так как количество тулупов у нас было ограниченным, то и интернациональный долг назвали Ограниченным контингентом. ЕГОР. И на какой срок вы их туда направили? ГРОМЫКО. До тех пор, пока они под афганским солнцем в дубленки не превратятся. МИХАИЛ. И много превратилось? ГРОМЫКО. МИД этим вопросом не интересовался. Для нас главное, чтобы дипломатического скандала не было. ЯЗОВ. Тысяч 20 будет, Михаил Сергеевич, а сучетом раненых все 200. МИХАИЛ. Да, наделал ты, дел, Председатель Президиума Верховного Совета. ГРОМЫКО. Да вы тоже за это решение голосовали, Михаил Сергеевич. Как сейчас помню, двумя руками. МИХАИЛ. Это я не голосовал. Этоя у-шу занимался. Как раз в этот момент я отключился, а вы в это время, видно, дров и наломали. ГРОМЫКО. Но вы же речь произнесли! Параллель еще с Испанией провели! МИХАИЛ. Правильно. А я и сейчас могу сказать, что с Испания и Афганистан на одной параллели расположены. А вы из этого чисто географического факта сделали грязные политические выводы. Вот и Эдик может подтвердить, он там тоже тогда был. ЭДИК. Могу. Я тогда сразу понял, что Михаил Сергеевич географию лучше Леонида Ильича знает. ЕГОР. А из-за чего, собственно говоря, сыр-бор разгорелся, Михаил Сергеевич? Главное выяснили, остальное – неважно. МИХАИЛ. Тебе все неважно. А кто отвечать будет за это преступление? ЕГОР. Вон как вы вопрос ставите. Понял.Действительно, кто? По-моему, деда надо гнать из президентов. С почетом, но гнать. Преступники нам в Политбюро сегодня не нужны. ЯЗОВ. А кто же тогда Президентом будет? МИХАИЛ. Как кто? ЕГОР. Сразу видно, генерал – совсем ничего не соображает.
