Текст книги "Князь-пират. Гроза Русского моря"

Автор книги: Василий Седугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Не люблю я лесов, – поежившись, сказал Юрий. – А болот я вообще не терплю. Фу, сырые, промозглые места! Значит, и у вас такие?

– Конечно! И реку назвали так, потому что здесь часто стоят плотные, тяжелые туманы, воздух мозглый, вот отсюда и Москва.

Они перешли на другую сторону и сразу оказались в лесной чащобе. Воздух застоялый, сырой, под ногами плотным слоем лежали темно-коричневые листья, часто встречались поваленные, полусгнившие и покрытые темно-зеленым мхом толстые деревья с вывороченными черными корнями; густо росла молодая поросль.

Юрий сразу заскучал. И черт его дернул поплестись за этой бедовой девицей, сидел бы сейчас за столом с едой и питьем в окружении льстивых подданных. А всему виной хмель, который ударил в голову и толкнул на неожиданный поступок.

– Звать-то тебя хоть как? – спросил он, досадуя сам на себя.

– Анной, а в миру Листавой, – ответила она, не оборачиваясь, и продолжала: – Немного потерпи, скоро придем на мое любимое место.

Они спустились в глубокий овраг с настоявшимся запахом гниющих листьев и грибов, прошли по его глинистому склону с сочившейся из-под земли влагой, а потом, цепляясь за кустарник, выбрались наверх, и Юрий замер, как зачарованный. Перед ним раскинулся березовый лес, весь пронизанный солнечным светом, глянцевая зеленая травка простиралась между стволами, молодая поросль трепетно тянулась ввысь, навстречу голубому небу. Воздух, настоянный на густых запахах леса, был свежим и чистым, а потому дышалось легко и свободно. Это было какое-то особое царство среди бурелома, дремучих зарослей и темных ельников.

Листава вдруг сорвалась с места и, раскрыв руки, кинулась вперед, будто собираясь обнять все деревья сразу, а потом остановилась и приникла лицом к ветви березы, свисавшей почти до самой земли.

– Ты знаешь, почему плачут березы? – спросила она подошедшего Юрия.

– По-моему, сок весенний в них течет. Мы в детстве проковыривали в стволах дырки и пили.

– Нет, они плачут от безысходной любви. Они грустны, потому что понимают каждого влюбленного человека, чувство которого не нашло ответа.

Он помолчал, пытаясь понять ее слова, потом спросил:

– Ты любишь Степана Кучку?

Она удивленно посмотрела на него, наморщила лобик, проговорила рассеянно:

– Не знаю… Но мы, девушки, поделили между собой парней. Мне достался Кучка. Вот и сохну по нему.

Юрий встал в тупик. Переспросил:

– Но все-таки – любишь или не любишь?

– Люблю… наверно.

– Это как – наверно?

– Ну раз он достался мне, значит, люблю.

Она приблизила к себе ветви березы и оказалась как бы в зеленом глянцевом венце, блестели из него ярко-синие отчаянные глаза, и показалась она Юрию удивительно красивой и даже чем-то родной, и теплом обдало его грудь. И он, не отдавая отчета себе, вдруг наклонился, сорвал несколько цветков, что попались под руку, и подал ей.

Увидев букетик, она чуточку откачнулась, удивленно и озабоченно посмотрела на него, спросила:

– Это зачем?

Он пожал плечами и продолжал молча смотреть на нее.

– Вот еще, выдумал такое, – наконец проговорила она, хмурясь.

Возвращались тем же путем. Юрий шел сзади и думал о том, что живет такая забавная девушка в этом самом Кучкове, веселая, озорная, некрасивая, но удивительно привлекательная. Пройдет время, кто-то влюбится в нее, кого-то она тоже, забыв про Кучку, выберет себе в супруги, и будут они жить семьей, и, может, при очередном проезде через это селение он встретит ее в окружении деток и, глядя на счастливую, раздобревшую мамашу, вспомнит, что когда-то жила она в вымышленном мире с выдуманной любовью и бегала в березовую рощу, чтобы выплакать слезы о неразделенной любви…

Возле своего дома она вдруг сорвалась с места и скрылась за дверью, не сказав ни слова на прощанье.

Степан, кривя в усмешке тонкие губы, спросил его:

– Ну что, нагулялся?

Юрий ответил слабой улыбкой.

– Надоела, наверно, тебе эта ненормальная?

Он пожал плечами, сказал неопределенно:

– Да как сказать…

А Агриппина, когда они остались одни, спросила как бы невзначай:

– Ты где пропадал? Говорят, с молоденькой развлекался?

– И ты тоже ревнуешь? – решил задеть он ее, хотя знал, что Кучка к Листаве его не ревновал.

– Еще чего! Тут все над ней потешаются, а Кучка не знает, как от нее избавиться.

– Да не любит она его! Скорее забавляется от нечего делать.

– Это она тебе сказала? Слушай больше, она такого наговорит, ненормальная!

Вернувшись в Суздаль, Юрий занялся своими делами, но нет-нет, да вспоминал забавную девушку из Кучкова. Несколько раз порывался съездить на Москву-реку повидать ее, но мешало то одно, то другое. А тут еще беспокойный сосед – Булгария напала на восточные рубежи. Пришлось поднимать войско, вступать в жаркое сражение, а потом преследовать противника на его территории…

Наконец, когда все утишилось, возникли у него дела на западных окраинах, и он заехал в Кучково. Он прибыл тогда, когда у боярина в тереме шел пир горой: Кучка участвовал в военном походе и продолжал праздновать победу над булгарами.

– Князь! – вскричал он, увидев Юрия. – Как это здорово, что ты внезапно нагрянул! Садись скорей за стол, дорогим гостем будешь!

Кучка уступил ему свое кресло, сам пристроился рядом. Слуги тотчас наполнили всем кружки, боярин поднял свой бокал, выкрикнул зычно:

– За здоровье нашего князя! Слава!

– Слава! Слава! Слава! – проревели в ответ пьяные голоса.

Когда в кружки еще раз было налито вино, Кучка провозгласил:

– За наши победы! Слава!

В ответ вновь трижды прогремело «слава!».

После этого пир распался на несколько групп. Одни занялись разговорами между собой, другие кинулись в пляс, иные сидели и молча ковырялись в тарелках.

Среди приглашенных была и Агриппина. Ее горящий взгляд чувствовал Юрий на себе с самого прихода в гридницу. Он знал, что достаточно ему мигнуть, как она выскочит вслед за ним наружу и поведет в свой дом, однако про себя решил, что этого не случится. «Хватит, повеселились, – с некоторой даже озлобленностью думал он, хотя понимал, что она ни в чем перед ним не провинилась. – К прошлому возврата нет и не будет!»

– Что, князь, по мою душу прибыл? – склонясь к Юрию, спросил Кучка.

– Да нет, совсем по другому вопросу.

– Этот другой вопрос – Агриппина? – блеснули глаза боярина лукавством. – Вон она сидит как на иголках. Ждет не дождется, когда позовешь!

– Нет. Мне надо совсем другую.

– Это кого же?

– Листаву.

– Кого?

– Ты что, плохо слышишь? Повторить?

– Эту с сумасшедшинкой?

– Ту самую.

– Но ведь она моя девушка.

– Как – твоя? Ты же сам отказался от нее, сказал, что она надоела тебе приставаниями.

– Ну да, конечно… И чего ты в ней нашел?

– Тебе какое дело до этого, боярин? Не лишние ли ты вопросы стал задавать?

– Прости, князь. Не я говорю, а вино. Сейчас пошлю человека. Куда ей прийти?

– К крепостным воротам.

Немного подождав, Юрий встал и зашагал из гридницы. Краем глаза увидел, как встрепенулась Агриппина, ожидая его приглашения, но он даже взглядом ее не удостоил.

Не спеша направился к выходу из селения. Услышал, как кто-то догоняет. Обернулся. Листава! Лицо ее раскраснелось, глаза встревоженно блестели. Спросила, прерывисто дыша:

– Звал, князь? Зачем понадобилась? Или что-то случилось?

А он смотрел в ее милое лицо и улыбался. У него вдруг стало спокойно на душе, ушли куда-то тревоги и мрачные мысли. Она была рядом, и ему было хорошо, ему было больше ничего не надо. Он вынул из-за пазухи цветастый платок и накрыл им ее худенькие плечики. Она стала гладить его тонкими пальчиками, щеки ее зарделись.

– Спасибо, князь, – проговорила она растроганно. – Никак не ожидала получить такой дорогой подарок.

– Ты хоть вспоминала обо мне? – спросил он, с замиранием сердца ожидая ответа: вдруг прозвучит равнодушное «нет».

– Думала иногда, – ответила она. – Только не чаяла увидеть.

– Что так? – спросил он и тут же пожалел о своем вопросе. Лицо Листавы потемнело, как видно, на ум ей пришла Агриппина. Тогда Юрий торопливо проговорил:

– Я буду приезжать только к тебе. Кроме тебя мне никто не нужен.

Она наклонила голову в знак того, что верит его обещанию, он облегченно вздохнул, больше об этом разговора не вели.

Они вышли на мост, который вел в Замоскворечье, облокотились на жердевые перила. Вечерело. От деревьев на воду легла длинная тень, на вечернюю зорьку вышла хищная рыба, начала гонять мелочь, и по ровной глади реки то там, то сям стали расплываться мелкие круги.

– В детстве в Переяславле на вечерней зорьке часто бегал я рыбалить, – говорил Юрий. – У нас протекает Трубеж. Не сравнить с вашей Москвой. Маленькая степная речушка, с песчаными берегами и дном. Зато пескарей уйма! Дома посолишь и в тарелке на ночь поставишь, крышечкой закроешь. А утром поднесешь к лицу, такой пряный запах! До сих пор блазнится…

– А я люблю лещей, завяленных на соломенном огне. Мой отец с братьями знают места, иногда с бредешком проходят на утренней зорьке, с ведро наловят, а потом в поле костер разведут. Ах, что это за лещи! Во рту тают!

Так разговаривали они, легко переходя от одного к другому, а потом она заспешила домой.

– Мама не знает, куда я ушла. Всякое может подумать!

Так встречались они три дня. В последний вечер Юрий привлек ее к себе и поцеловал. Она доверчиво прижалась к нему и замерла, словно вверяя свою судьбу в его руки, и от этого она стала ему еще роднее и ближе.

Возвращаясь в Суздаль, он вспоминал встречи с Листавой, ее слова, ее лицо, как она говорила, как смотрела на него, и ему было сладостно и приятно перебирать в памяти каждую мелочь, каждую пустяковину, которые неожиданно приобретали в его глазах особую значимость. Как будет дальше в отношениях с Листавой, он особенно не задумывался, считая, что все само собой уладится и утрясется.

III

На Руси между тем развертывались важные события. В 1132 году умер Мстислав Великий. Как и его отец, Владимир Мономах, он крепко держал в своих руках страну, не позволял своевольничать князьям, тем более затевать феодальные усобицы; смирно вели себя половцы и другие соседи. После него на киевский престол взошел его брат Ярополк, который был известен своей храбростью и удачными походами в степь, но у него не хватило ни ума, ни способностей приструнить удельных князей, и те поднялись друг на друга. Княжеские усобицы усилились после того, как против Всеволода восстал Ярополк, который подступил с войсками к Киеву и принудил брата своего уступить управление страной.

В 1139 году Ярополк умер, власть унаследовал брат его Вячеслав, но он тут же был свергнут Всеволодом Ольговичем. Усобицы сотрясали Русь; как писал летописец, «сильно взмаялась вся земля Русская».

Видя такое, половцы оправились после ударов, нанесенных им Владимиром Мономахом и Мстиславом Великим, и принялись опустошать русские пределы; их отдельные отряды доходили до Новгородской земли. Даже робкая чудь перестала платить дань Новгороду, а затем, собравшись с силами, овладела Юрьевом и перебила тамошних жителей.

Иван отдыхал в своем дворце, когда из Галича прискакал гонец:

– Владимирко приказал тебе, князь, срочно собрать дружину и прибыть в Галич. С набегом идут половцы!

Галич был заполнен войсками и гудел, как потревоженный улей. Только и разговоров было, что о княжеских усобицах и половецких разорениях. Иван прошел во дворец и на лестнице, ведущей на второй ярус, лицом к лицу столкнулся с княгиней Анной. За время, пока он ее не видел, она еще больше похорошела и выглядела настоящей красавицей.

– Князь Иван! – искренне обрадовалась она, и голубые глаза ее необычайно залучились. – Как давно я тебя не видела. Куда же ты пропал?

Ласковые слова смутили его. После расставания он вспоминал о ней, но в последнее время ее образ померк и растворился, текущие дела полностью захватили его и поглотили все прошлое.

– В Звенигороде я… Забот много, – сбивчиво отвечал он, чувствуя, как невольно попадает под влияние ее красоты и обаяния…

– Слышала, слышала, – продолжала она, не отрывая взгляда от его лица и все так же обворожительно улыбаясь. – Говорят, ты в своем княжестве устанавливаешь закон и справедливость. Так ли это?

– Стараюсь установить. Так, наверно, поступают все князья в своих владениях.

– Ну, я бы не сказала, – протянула она и взглянула куда-то в сторону, как видно, подумав о чем-то. Потом снова обратилась к нему: – Говорят, половцы намерены напасть на наши владения. Ты один или со своей дружиной прибыл?

– С войском.

– Ну дай Бог отбить вам нападение нечестивых, – проговорила она и стала спускаться по лестнице. Иван проводил ее в взглядом, пока она не скрылась за одной из дверей, а потом поднялся на второй ярус, разыскивая Владимирко.

Однако его не оказалось, он умчался по своим делам. Принял Ивана воевода Удача Прокшинич, тотчас ввел в курс дела:

– Один из половецких ханов, которому Владимирко ежегодно посылает подарки, сообщил, что правобережные половцы собираются совершить набег на наши владения. Так ли это, покажут ближайшие дни. Но дозорные на границе заметили скопления конницы, вдоль рубежей несколько мелких ханов разбили стойбища. Так что надо быть настороже, потому князь и собирает силы в Галиче. Пока располагайся со своей дружиной в посаде и жди приказаний.

Иван не стал занимать дома галичан, а раскинул палатки на берегу Днестра; палатки у воинов были новые, он приобрел их в Суздальской земле, где растили лен и ткали из него добротное полотно.

Ночь прошла спокойно, а наутро Владимирко назначил смотр всему войску, чтобы проверить, как князья и бояре снарядили своих воинов. Отряды проходили по площади, а князь с воеводой стояли на паперти собора и строгими взглядами осматривали многочисленное воинство. Потом Владимирко вызвал военачальников во дворец, распекал нерадивых и хвалил заботливых.

– А лучше всех выглядели воины князя Звенигородского Ивана Ростиславича, – проговорил он, милостиво взглянув на Ивана. – Недолго властвует князь в своем владении, а самые добрые вести приходят о нем. Радеет он всей душой и о богатых, и о сирых!

Приятно было слушать Ивану такие речи, благодарно воспринимал он похвалы и от других князей и бояр, которые тотчас посыпались со всех сторон. В приподнятом и радостном настроении пришел он на обед к князю, который тот устроил для своих военачальников. К столу подали сытную еду: шти с курицей, забеленные сметаной, и мясные блюда – ножки бараньи, начиненные яйцами, и рубец с кашей; на питье поставили только квас. Враг был на пороге, расслабляться было нельзя.

Гости быстро поели, а потом завели между собой неторопливые разговоры. Ивану надоел шум, он вышел в коридор. И тут же увидел Анну. Она стояла со служанкой, они о чем-то разговаривали. Увидев его, она отпустила служанку и стала, улыбаясь, глядеть на него. Ему ничего не оставалось делать, как подойти поближе.

– А я была уверена, что ты выйдешь, – игриво сказала она.

– Так ты ждала меня? – удивленно спросил он.

– Не то чтобы ждала, но как-то была уверена в нашей встрече.

Она стояла так близко, что он почувствовал тонкий аромат ее духов. Это был тревожный женский запах, который будил в нем какие-то странные, неясные предчувствия.

– Приглашаю тебя в свою светлицу, – сказала она, и глаза ее неестественно заблестели.

– Удобно ли? Ведь ты замужняя женщина.

– А разве я тебя зову на свидание? Ты же мой родственник, и мне хочется узнать о тебе побольше.

Они прошли в одну из комнат. Первое, что ощутил Иван, это тот же приятный нежный запах, говоривший, что здесь живет женщина. Сквозь окна с разноцветными стеклами притушенно лился солнечный свет. Широкая кровать с перинами была застелена разноцветным покрывалом, на пышные подушки наброшена кружевная накидка, кружева были на столе, стульях, на стене, они придавали комнате трогательный и умилительный вид.

Анна села по одну сторону стола, он по другую. Она попросила:

– Расскажи мне, как ты княжишь в своем владении.

Он стал рассказывать. Она слушала, подперев подбородок кулачком и чуть склонив голову набок. В ее глазах появилась задумчивость, она вглядывалась в него, как видно, стараясь понять, чем он живет, чем дышит, и этот взгляд одновременно и настораживал его, и в то же время был приятен, потому что чувствовал, что он ей чем-то нравится, что его слова находят одобрение в ее душе.

Когда он закончил, она как бы очнулась от своих дум и проговорила медленно, больше для себя:

– А ты добрый и мягкий сердцем, Иван. Как повезло жителям Звенигородской земли, что ты стал у них князем!

Он несколько смутился от такой похвалы и не знал, что ответить.

Она продолжала:

– Если бы всюду так правили князья, жить на Руси было бы легко и приятно.

– А разве Владимирко не правит так же справедливо?

Она вздрогнула, отвернулась. Произнесла нехотя:

– Нет, его правление не похоже на твое. Совсем не похоже.

И замолчала.

Слышны были дальние разговоры в гриднице, мимо раскрытой двери прошла служанка, кинув на них любопытный взгляд, а она все продолжала молчать, думая о чем-то своем. Иван не смел ее потревожить.

Наконец она встала, произнесла:

– Тебе пора ко всем. Там, наверно, военный поход против половцев обсуждают. Это важно.

Он встал, поклонился и вышел.

Когда вернулся в гридницу, разговоры были в самом разгаре. Разумеется, речи шли о войне. Иван присел к одной из групп, что сбилась вокруг князя Владимирко, смотрел, слушал, но ничего не понимал. Перед глазами стоял образ Анны, ее глубокий, внимательный взгляд, который, казалось, проникал в самую его душу. Она была не только очень красива, думал он, но и умна, с чуткой, нежной душой и любящим сердцем. Почему она отдана в руки его дяди? Разве он ей пара, старый, поистертый жизнью человек? Будь она вольной птицей, ни за что бы не выпустил из своих рук…

На другой день прискакал гонец с границы: идут половецкие орды! Войска тотчас построились и вышли в степь. Стоял июль, дождей не было давно, ехать было трудно, люди задыхались от жары и пыли. От зноя в ушах стоял горячий звон. Перед глазами разноцветье трав, а среди них – лицо Анны с печальными, строгими глазами…

«Какая замечательная девушка княгиня, – думал Иван, мерно покачиваясь в седле. Известно, что для влюбленного чужая жена – девица. – Красивая, умная, чуткая. А как она глядела на меня, когда я ей рассказывал про свое княжество! Жаль, что нельзя любить ее. Но почему нельзя? Ведь я не собираюсь на ней жениться. Просто нравится она мне, буду тайно вздыхать по ней, ни одна живая душа не узнает. Может, даже она сама не сможет догадаться. Вот так любить тайно и безнадежно – это ведь тоже сладостно и приятно. Что моя жизнь была до этого? Одни хлопоты, а внутри пусто и одиноко, а вот повидал ее, и все в груди запело, заиграло, будто какой-то праздник наступил, и жизнь наполнилась каким-то важным содержанием, и все заботы приобрели особый смысл – все для нее, все ради нее, чтобы она заметила, порадовалась, похвалила…»

Владимирко вел войска к Бугу. Там, прижимаясь к реке, русские воины шли на север, выманивая половцев. Сила половцев – в легкой коннице, сила русов – в закованных в железа дружинах. Важно было выбрать такое место для битвы, чтобы не дать кочевникам обойти себя, не позволить им ударить в бок, пресечь их попытки навалиться со спины. А правильного сражения степняки долго не выдерживали, после нескольких стремительных нападений они обычно откатывались назад или просто-напросто бежали.

Разведка сообщила, что половцы шли по левому берегу Буга. Русы переправились на ту сторону и почти тотчас увидели конников. То были передовые разъезды противника. Подтянулись, пошли помедленнее, а затем и совсем встали. Поскакали вестовые от князя с приказами дружинам и полкам занять указанные места. Центр заняли пешие отряды, на крыльях встали конные дружины.

Иван на коне стоял впереди своих воинов, нервно мял повод уздечки. Он не раз участвовал в сражениях в составе войск своего отца, бился в Вислице, но руководить самостоятельно дружиной в открытом бою пришлось впервые. Невольная мысль: «Справлюсь ли?» постоянно приходила на ум, хотя он ее и старался прогнать. Конь, чувствуя волнение хозяина, переступал с ноги на ногу, мотал головой. Иван успокаивающе хлопал его по холке, гладил, а сам внимательно вглядывался в даль, где в клубах пыли перемещались массы половецкой конницы. Вот она развернулась в лавы, сорвалась в галоп и, свистя и крича, помчалась на русов. Чуть не доскакав, степняки выпустили тучи стрел, русы почти тотчас ответили тем же. Иван поднял над собой щит и услышал, как тенькнули о него три или четыре стрелы; рядом вскрикнул воин, пораженный в ногу, недалеко упал и забился в судорогах конь… Бой начинался.

Половцы, пустив стрелы, тотчас повернули назад, вместо них вывернулась новая лава, и снова полетели стрелы. И так до пяти раз.

Затем наступила тишина, предвестница жестокого сражения. Иван почувствовал, как внутренне подобрались и сосредоточились его воины, и он весь напрягся, судорожно сжимая рукоятку меча. Ожидание боя – самое тяжкое время, когда холодком охватывает сердце, а в голове носятся самые неожиданные мысли.

Но вот половцы перестроились и рванулись вперед, их кони стремительно набирали бег. Тотчас первая линия пеших русов встала на колени и тупым концом уперла копья в землю, а острие установила на уровне груди коней, вторая линия взяла копья наперевес, а третья и последующие положили на плечи впередистоящих. Перед конницей образовался частокол из острых наконечников пик, на которые и напоролась половецкая конница. Крики и визг воинов, ржание покалеченных коней, бившихся в смертельных судорогах, звон металла – все это сливалось в жуткий гул боя, от которого у новичков леденела душа.

Иван видел половца, который сломя голову несся на него. Он принял удар его меча на щит, резко развернулся и хлестнул своим мечом вслед удаляющемуся противнику, но не сумел достать, враг, как видно, схватился с кем-то из дружинников, а он уже бился на мечах со следующим половцем, налетевшим на него…

Стремительный натиск легкой половецкой конницы разбился о непоколебимую стойкость закованных в железо русов. Владимирко не стал ждать нового нападения, а двинул свои войска вперед. Половецкий хан пытался остановить продвижение противника, кинув вперед свои отряды и часть бежавших конников, но лавина русов смяла их и погнала в степь. Преследовали недолго, потому что не могла угнаться тяжелая кавалерия русов за быстрыми половецкими конями.

Победу отметили на поле боя, а потом во дворце князь устроил пир для военачальников и знатных людей Галича. Владимирко с супругой восседал во главе стола, был шумен и весел. Иван выбрал отдаленное место от княжеской четы, но такое, откуда мог хорошо видеть Анну. Ему доставляло неизъяснимое удовольствие смотреть на нее. Его чувства обострились до предела. Он замечал каждое ее движение, каждый взгляд, каждую улыбку, которую она дарила окружающим и мужу. Его притягивали ее лучистые глаза, которые, кажется, заслоняли весь мир, она виделась ему самой красивой, самой прелестной, он не мог оторвать взгляда от нее. Но Анна совсем не замечала его, словно он и не был в гриднице. Иван был расстроен и подавлен. Ему достаточно было одного ее взгляда, чуточку внимания, и он был бы счастлив. Но он для нее будто не существовал.

Расстроенный Иван не дождался окончания пира и уехал в Звенигород. Напрасно он убеждал себя, что она замужем, да еще за его дядей, что он должен забыть про нее, не думать и ни на что не надеяться. Разум говорил одно, а чувства повелевали по-иному. Что бы он ни начинал делать, ничего не получалось, из рук все валилось, ни за что не хотелось браться. Он чувствовал, что какая-то неведомая, неодолимая сила влекла его к Анне. Наконец, плюнув на все, он оседлал коня и поскакал в Галич.

В пути одумался, опомнился: зачем спешу, кому я там нужен? Если я влюбился, то Анна при чем? Она замужем, она несвободный человек, чего я к ней пристал?.. А потому, прибыв в город, Иван не пошел во дворец, а направился на рынок, долго бродил среди товаров, купил какую-то мелочь, а к вечеру заявился к Владимирко.

Тот обрадовался его приезду, стал расспрашивать о звенигородских новостях, сам рассказал свои:

– Помогал я великому князю Всеволоду Ольговичу в войне против Мономаховичей, да неблагодарностью ответил киевский князь. Посадил во Владимир-Волынский сына своего Святослава, а тот оказался неуживчивым и жадным, позарился на мои владения. Что мне делать? Неужто уступить? Зреет сейчас ссора между мной и Святославом, а к чему приведет, боюсь сказать.

– Быть войне? – напрямую спросил Иван.

– Думаю, что так. А мне бы не хотелось, потому как сила не на моей стороне.

В горницу вошла Анна, села рядом с мужем, стала внимательно слушать мужчин. Ивана будто обдало жаром, он не решался взглянуть на нее, опасаясь, что она угадает его состояние.

– А что, Анна, готов ли ужин? – спросил ее Владимирко.

– Слуги ждут твоего слова, – ответила она мягким голосом, и у Ивана от него пробежала дрожь по всему телу.

– Тогда пойдемте да откушаем.

– Я не хочу, – поспешно проговорил он, боясь совершить какую-нибудь глупость, хотя и был голоден.

– Ну это ты брось, чтобы я в своем доме не угостил племянника! – весело проговорил князь и повел Ивана в трапезную. Слуги тотчас поставили перед ними жареных гусей, начиненных гречневой кашей и приправленных говяжьим салом; кроме того, подали они пироги с сарацинским пшеном – рисом; из напитков на сей раз были пиво и квас.

Иван ел машинально, невпопад отвечал на вопросы князя.

– А ты чего в Галич-то приехал? – неожиданно спросил Владимирко.

Иван стушевался. Он о многом размышлял в пути, но не догадался придумать предлога для посещения Галича. И теперь его охватил страх, что дядя догадается об истинной причине приезда.

– Да так, купить собирался кое-что, – неопределенно ответил он.

– Нашел нужный товар?

– Нет, не удалось.

– Потом найдешь, – занятый своими мыслями, проговорил Владимирко, а Иван облегченно вздохнул: пронесло. «На воре и шапка горит!» – невесело подумал про себя.

Владимирко продолжал озабоченно:

– Против меня киевский князь собирает большие силы. Донесли мне, что готовятся к походу на Галич войска самого Всеволода, его родных братьев, двоюродного брата Владимира Давыдыча, двух Мстиславичей – Изяслава и Ростислава, сына Святослава и польского князя Владислава. Не устоять мне одному против них. Завтра еду к своему тестю, венгерскому королю, просить помощи. Ничего, мы еще посмотрим, кто кого переважит!

– Но ты об отъезде мне ничего не сообщал, – обиженно проговорила Анна.

– Так получилось. Просто весть об угрозе пришла только что, пришлось решение принимать немедля.

Наутро, когда Иван еще спал, Владимирко отбыл в Венгрию.

Проснувшись, Иван засобирался домой.

– Куда ты? – остановила его Анна. – Хоть позавтракай.

– В дороге перекушу, – отвечал он, отводя взгляд.

– Э, нет, так не пойдет, – воспротивилась княгиня. – Ты нарушаешь все обычаи гостеприимства, пойдем в трапезную, я угощу тебя, а там на все четыре стороны!

Слуги им принесли легкий завтрак – пирог с яйцами на коровьем масле и молоко. Ели в молчании. Наконец Анна взглянула на него и спросила, тая озорнинку в глазах:

– И какие такие дела привели тебя в Галич?

Иван поперхнулся, откашлялся, взглянул на нее. Она лукаво и по-доброму смотрела на него, и он осмелел:

– Никаких дел в вашем городе у меня нет.

– Так зачем же приехал?

Он безнадежно махнул рукой, сказал обреченно:

– Хотел тебя увидеть.

Тотчас густой румянец покрыл ее щеки. Она засмеялась, тихо, радостно, будто про себя, и у него отлегло от сердца: не стала насмехаться и издеваться, это уже хорошо!

– А я сразу догадалась, – тихо проговорила она и тотчас взглянула ему в глаза. И этот взгляд, сияющий, ослепительный, сказал больше, чем ее слова.

Они доели завтрак, встали, она сказала:

– Перед дорогой погуляем немного?

Он кивнул. На него нахлынули такие чувства, что он не мог говорить.

Они вышли в сад. Сад был небольшой, засажен вишнями и яблонями, вдоль дорожки росли кусты смородины и крыжовника, повсюду островками были разбросаны цветы, отчего сад имел вид радужный, праздничный.

– Садом занимается дед Матвей, – говорила Анна, шагая рядом с Иваном и старательно глядя под ноги. – Он очень любит возиться в саду, особенно его радуют цветы, он их достает где только может. Поэтому такая красота вокруг!

Они прошли до конца сада, остановились. Она стояла совсем рядом с ним, он ощущал ее пьянящий запах, а взгляд дурманил и завораживал, и он непроизвольно взял ее за руки и притянул к себе. Она испуганно взглянула ему в глаза, но не сделала усилия, чтобы отстраниться, и он прижал ее к себе, гладя по спине.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

Она видела, как его влечет к ней. Ее немало забавляло то, как он старался бороться с этим чувством. Анна часто ловила на себе его взгляды, видела, как жадно следит он за каждым ее движением, но стоило лишь ей поднять глаза, как он тотчас поспешно отворачивался. Сначала ее забавляла эта игра, а потом она стала думать о нем и теперь с ужасом поняла, что влюбилась и не в силах противостоять его желаниям.

– Я люблю тебя, – повторил он.

Ей было хорошо с ним, но она помнила, что она – замужняя женщина и пора прекращать эту игру, что сейчас она отойдет от него и все останется по-старому. Но отходить не хотелось, она ждала с трепетом, что будет дальше.

– А ты любишь меня? – спросил он и, не дожидаясь ответа, стал целовать ее шею, потом щеку и почти тут же прильнул к ее губам. Она знала пресные поцелуи старого Владимирко, которые схожи были с поцелуями матери и других близких людей. А теперь все ее существо будто взорвалось пламенем, и по телу прошла сладостная дрожь. Она теснее прижалась к нему и стала отвечать на поцелуи, позабыв и о муже, и обо всем на свете.

Потом наваждение прошло, они стояли, обнявшись, тяжело дыша. С трудом приходили в себя. А потом он не выдержал и снова стал целовать ее.

– Ну полно, полно, – странно измененным голосом произнесла она и попыталась освободиться из его объятий. Ей показалось, что кто-то наблюдает за ними.

– Что случилось? – спросил он, заметив ее беспокойство.

– Ничего. Просто так, нам надо идти, – сбивчиво отвечала она.

Они прошли несколько шагов ко дворцу. Он произнес решительно:

– Как вернется дядя, я с ним объяснюсь.

Она с ужасом уставилась на него.

– Ты хочешь ему все рассказать о нас?

– Конечно. Он поймет, что мы любим друг друга, и отпустит тебя.

– Я не ослышалась? Ты намерен раскрыть наши отношения?

– Он стар для тебя, разве сам не понимает? Я знаю, что он человек не глупый и сделает все, чтобы мы были вместе.

– Он убьет нас! – со стоном проговорила она.