Текст книги "Том 4"

Автор книги: Василий Ян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 42 страниц)

Воины проезжали стройными рядами по пять всадников. Дружинники Ратши щеголяли блистающим оружием, молодцеватой выправкой, лихостью и красотой коней.

Князь Брячислав и полоцкие горожане выставили перед своими домами столы с угощением и наперебой потчевали прибывших, не скупясь на мед, брагу, жареную птицу и жирные пироги.

Вечером того же дня княгиня Евпраксия, жена князя Брячислава, говорила своей дочери Александре:

– Мне сказывали, что с первой сотней должен приехать молодой княжич Переяславльский Александр Ярославич. Завтра, моя доченька, ты его, наверное, увидишь в соборе за обедней, а потом мы будем у нас дома его потчевать.

– А я уже княжича Александра сегодня видела.

– Как же ты, Санюшка, его заприметила?

– Я его сразу узнала: он ехал вторым с краю в первом десятке на гнедом лихом коне.

– А как же ты признала, что это княжич Александр?

Девушка опустила глаза с поволокой и сказала, застенчиво прикрываясь рукавом:

– Он был самый пригожий из конников, смотрел только на меня и мне улыбнулся.

Военный совет в Полоцке

В Полоцке княжич Александр пробыл недолго, но за это время сделал немаловажное дело.

Полоцкий князь Брячислав предложил Александру обсудить план похода на воинском совете. Александр охотно согласился. Князь Брячислав призвал ближних бояр и некоторых своих дружинников, опытных в воинском деле. Он очень боялся, что юный князь Александр, еще не побывавший в боях, по неопытности может попасть в беду.

На совет Александр явился с воеводой Ратшей, приведя еще двух дружинников, которых сперва оставил на крыльце. Он имел свой тайный замысел и, когда все собравшиеся разместились на скамьях, сказал:

– В пословице говорится: «На охоту едучи – поздно псов кормить», – но сейчас дело столь боевое и спешное, что можно эту пословицу и позабыть. Вот почему я хочу вам кое-что поведать…

– Говори, говори, друже! – сказал Брячислав.

– Привел я с собою двух дружинников, которые могут нам мудрый совет подать. Разреши, княже, мой господине, им на этом совете слово держать.

– Ежели ты считаешь, Ярославич, что они могут нам слово дельное сказать, то пусть говорят.

По указанию Александра, челядинец ввел в гридницу двух дружинников: уже не молодого Яшу Полочанина и лихого Гаврилу Олексича. Они остановились близ дверей.

Гаврила Олексич казался сказочным богатырем: высокий ростом, осанистый, с медвежьими ухватками и открытым, ясным лицом. Оба стояли молча, внимательно слушая беседу.

Сперва говорил князь Брячислав, указывал на трудности похода, но все же выступать против врагов литовских советовал не мешкая, потому что раза два они уже приближались к самому Полоцку. Затем говорили бояре, высказывали свои опасения, некоторые предлагали даже подождать, пока подойдет князь Ярослав Всеволодович с сильными своими воинами.

– А ты что скажешь, Ярославич? – обратился Брячислав к Александру.

– Коли мне дозволите слово молвить, то я…

– Говори, говори! – раздались голоса.

– О литовских воинах я слышал от моего батюшки. Он не раз мне говорил, что Литва налетает всегда на быстрых конях. Ворвавшись в село, разбойники быстро захватывают скот, коней, все, что под руку попадется, а затем торопятся ускакать обратно и укрыться в свои леса дремучие. Я не спрашиваю, сколько литовцев, – я хочу знать только, где они сейчас, далеко ли ушли. Какой тропой тянутся они к своему дому? Они еще не могли уйти далеко – им приходится гнать уведенных коров, взятых в полон женщин и малых ребят. Да и возы они нагрузили сверх меры всяким нашим добром. Батюшка говорил, что обычно верховодят этими набегами немецкие рыдели: они подбивают литовцев нападать на наши земли, а сами прячутся за литовскими спинами. В первую очередь надо ударить на ту часть литовского войска, где едут немецкие рыдели. Если их захватить и разметать, то остальная часть хищников не встанет на их защиту. Чтобы прикончить змею, надо отсечь ей голову.

Один из полоцких бояр заметил:

– У тебя, княже, отваги много, но быть сторожким тоже необходимо. Уж очень много сейчас налетело литовцев. Не подождать ли переяславцев, обещанной подмоги твоего батюшки, грозного князя Ярослава?

Александр вскипел:

– Ну и разгневается же мой отец, скажет: «Эх вы, вояки! Боитесь за ворота выйти! Полезайте на печку и ждите там, пока литовцы придут к вам во двор!» Выступить надо тотчас, завтра поутру, не теряя ни часу времени. Пойти надо им наперерез, пока болота скованы льдом, чтобы встретить литовцев далеко впереди – там, где они нас никак не ожидают. Когда настанет ростепель, тогда через литовские леса не пробиться.

– Смелые речи отрадно слушать, – сказал князь Брячислав. – И я мыслю так же, как наш молодой гость.

– Поэтому мы и должны торопиться, – продолжал Александр. – Мы должны выступить завтра же, без всякого обоза, без повозок. Мы должны обойти и обогнать литовцев. Мы двинемся двумя потоками: один, большой, пойдет догонять, подбирая упавших и замученных, а другой двинется в обход, чтобы встретить их невзначай на переправе. Речушек по пути немало: и Ушач, и Нача, и Плиса, и другие. Я же весь путь в Литву доподлинно знаю…

– Откуда же ты все проведал, княже Александр? Кто тебе рассказал?

– А вот он стоит перед тобой, Яша Полочанин… А ну-ка, Яша, подойди! – обратился Александр к одному из дружинников.

Тот сделал шаг вперед и остановился. Это был человек лет сорока. В нем сразу видна была иная кровь, иное племя. Он был так смугл, точно вышел из кузницы. На темном лице особенно белыми казались зубы и белки глаз. Волосы, черные, как вороново крыло, тоже говорили, что он откуда-то издалека.

– Откуда ты такой черный? – спросил князь Брячислав. – Над костром, что ли, тебя литовцы коптили?

Дружинник ответил:

– Прозываюсь я Полочанин Яша, и родом мы из-под Полоцка. Отец мой еще у твоего батюшки дружинником был, а после похода в Дикое поле привел одну полонянку, отбив ее от черных клобуков [31]31
  Черные клобуки– среднеазиатские кочевники, осевшие в Х – XI веках в Приднепровье.


[Закрыть], да и женился на ней. Она была черноглазая да черноволосая, вот, видно, и я в нее пошел. А Литву я знаю вот откуда. Захватили меня как-то раз во время набега литовцы и увели с собой. Был я у них сперва подпаском, коней стерег у одного князька, потом за моим хозяином по всей Литве бродил. А когда литовцы однажды сделали набег почти до самого Переяславля, я от них отбился и вступил в дружину князя Ярослава Всеволодовича. Он пригрел меня, как отец родной. Теперь я служу его сыну, князю Александру Ярославичу, и много ему порассказал, как и где литовцы живут.

– А как теперь? Сумел бы ты нынче провести нашу дружину по Литве и назад вывести?

– Вестимо, могу. Все переправы и безопасные дороги в обход болотам мне известны. Я проведу дружину хоть до самых Трок, где самое главное гнездо литовских князьков: ригасов и кунингасов.

Князь Брячислав сказал:

– Ну, Бог в помощь! Пусть воеводой всей рати будет наш смелый сокол, князь Александр Ярославич.

Александр наотрез отказался быть главным воеводой:

– Я еще только начинаю учиться ратному делу, и негоже мне указывать многоопытному Ратше: сделай так али этак. Только ему подобает повести всю нашу рать, только под его началом мы разобьем врага.

Старый Ратша ответил:

– Я возле тебя буду всегда неотлучно. Но поведешь нашу дружину ты сам, княже Александр Ярославич. Это будет твой первый боевой почин. Дай Боже тебе удачи и славной победы.

– Верно! Пусть так и будет! – подтвердил князь Брячислав.

Бояре, поклонившись в пояс хозяину, ушли. Остались только Александр и Ратша на последний совет. Брячислав сказал:

– Я хочу еще поведать тебе, княже, какие такие литовцы, и в чем их сила, и какие у них обычаи. Вся земля Литовская заросла искони дремучими лесами. В них литовцы охотятся, собирают бортяной мед, на лесных прогалинах сеют рожь и лен, а поклоняются, как богам, змеям, ужам и старому дубу.

– Какому дубу? – удивился Александр.

– Так, простому дубу, и кланяются, называя кормильцем, и говорят, что еще их деды и прадеды из дубовых желудей растирали муку, подбавляя в хлеб, которого всегда литовцам не хватало. Ты сам увидишь скоро и древние многоветвистые дубы, и негасимый священный огонь «знич» перед ними на каменном жертвеннике, и их языческих волхвов, и главного из них – Криве-Кривейто, и их богатырей, наряженных медведями.

– Почему наряженных медведями?

– Эти медвежатники – самые лихие, отчаянные литовцы, и в бою они никогда не отступают. Обычай у них такой: они надевают на себя медвежью шкуру и мертвую голову медведя с раскрытой пастью. Эта голова им заместо шеломца служит. Вот таких противников тебе и придется встретить в лесу. Дерзай, княже, и завтра выступай в поход.

На том и порешили.

«ВЕСТИ ОГНЕННЫЕ»

Прошло немало дней, как юный князь Александр с дружинниками и Ратшей ускакали в погоню за литовцами и немцами. Уже снег запорошил поля, когда в Переяславль прибыл первый долгожданный гонец с вестью от князя Полоцкого. Ярослав Всеволодович прочел письмо, задумавшись, погладил бороду и сказал:

– Узнаю речь Даниила Острословца. По-прежнему кудревато пишет. Неизменна повадка его!

Вот что стояло в этом письме:

«Преславный государь мой, княже Ярослав Всеволодович! То не туры лесные утром возревели – загремели мечи булатные, трубы запели воевод сильных, полки русские сзывающе.

Появились снова серые волки, числа-края нет: и великие силы литовские, и рыдели немецкие, алчущие крови нашей, желая пройти войной по земле святорусской. А дороги им ведомы, и перевозы на реках у них уже поставлены.

На реке Двине грозные тучи собираются. Из туч выступают кровавые зори, а в них трепещут синие молнии. Быть стуку и грому великому. Потекут слезы материнские, и вдовьи, и сиротские. Вороны вещие каркают, а галки свою речь так ведут:

«Что там шумит, что гремит рано перед зорями? То князь Переяславльский Ярослав Всеволодович полки свои собирает. Князь могучий вступил в позлащенное стремя, взявши меч в правую руку, помолился Господу Богу и Пречистой Его Матери. Он ведет полки свои на помощь князю Полоцкому и так к нему взывает:

«Друже любимый, государь мой княже Брячислав! Не уступай волкам литовским и клыкастым рыделям немецким! Теперь воеводы у нас крепкие, а дружина грозная. Имеет она под собой борзых коней и на себе калантыри злаченые, и мечи булатные, и шеломы непробиваемые, как солнце блистающие, и щиты алые. Хотят наши дружинники головы свои положити за землю Русскую, за веру христианскую, ищут себе чести и князю своему славу.

Двина, река быстрая! Замкни свои ворота, чтобы злые вороги к нам не бывали, чтобы литовские полки из болота на свет не выбегали, а немцы не радовались, из-за синя моря на земли наши напираючи».

И так же говорил князь Брячислав из восставшего на битву Полоцка:

«Не отставай от нас, брате милый, преславный княже Ярослав Всеволодович, постоять за правду своими полками. Уже враги сильные наступают, стрелы и камни мечут, ворота городские разбивают, грозя нам погибелью.

Сын твой, смелый княжич Александр, как сокол, не зная устали, летал на гнедом коне быстроногом, добывая себе чести и воинской славы. От него уже немецкие рыдели убегали, скрежеща зубами и покрывая руками главы свои.

Русские сыновья наши широко поля кликом своим огласили и злачеными доспехами осветили. Уже готовы они отбросить злую вражескую силу.

Поспешай, друже любимый, княже пресветлый, Ярослав Всеволодович! Повеяли на нас вести огненные, неся великую обиду. Поспешай!»

– Не опоздаю! – сказал князь Ярослав и обратился к стоявшему близ него дьяку: – Сзывай опять бояр! Обсудим и решим, как помочь Полоцку и поспешить на защиту родной земли.

Князь Ярослав спешно собрал вторую рать из переяславцев и суздальцев и повел ее к рубежам литовским на помощь сыну Александру и полоцкому князю Брячиславу.

Пятнадцать побед одержали соединенные русские силы и загнали врагов литовских и немецких в такие лесные дебри и болота, что от них спешно прибыли послы, прося дружбы и вечного мира. Но тайно немецкие рыцари продолжали по-прежнему точить мечи и готовиться к новым нападениям на Русь, и «вечный мир» был только на словах.

Глава IV
АЛЕКСАНДР В
ВЕЛИКОМ НОВГОРОДЕ

Враги со всех сторон

Время настало еще более тревожное. Изо дня в день приходили вести, что со всех сторон вороги напирают на Русскую землю: на востоке – булгары, с запада – немецкие рыцари, свеи (шведы) и литовцы-лесовики, а с юга приближаются загадочные, страшные татары. Особенно усердно точили свои мечи немецкие рыцари, подстрекаемые злобным дьявольским стариком – римским папой и его велеречивыми бискупами (епископами).

Из Новгорода – в который уже раз! – спешно примчалось в Переяславль посольство к князю Ярославу Всеволодовичу.

– Приходи к нам, княже, со своими удалыми дружинниками, мы тебя всем ублаготворим! – земно кланялись новгородцы переяславльскому князю.

Ярослав внимательно слушал речистых новгородских бояр, хлебосольно угощал их, но ответа не давал. Распивая с послами старые меды, он про себя вспоминал былые споры и раздоры с непокорными новгородцами, буйные веча, ропоты и шепоты переветников за спиной.

Наконец, после долгих переговоров и уговоров, Ярослав решительно заявил послам:

– Нет, не станет дело по-вашему. Хоть и приеду я к вам, но знайте, не надолго; ведь теперь нужно мне быть в далеком Киеве. А вот если хотите, вместо себя пошлю я вам сына своего Александра. Он даром что молод, а смел и умен. Вернулся он недавно из Полоцка, где побил и немецких рыцарей, и литовских разбойников, отобрал их обозы с награбленным добром, освободил захваченных ими пленных. Сильна десница [32]32
  Десница – правая рука.


[Закрыть]его, и в вашем Новгороде он тоже встанет на защиту земли Русской.

– Присылай, княже, своего сына, скорее присылай! – хором загудели обрадованные послы. – Пусть он укрепит наши столбы и подпорочки, покажет свою десницу могучую и проявит умодержавие.

Послы уехали, а Ярослав стал собираться в путь.

– Довольно тебе, – сказал он Александру, – непокорных жеребят объезжать да учить мишку косолапого в обнимку бороться. Собирайся-ка и ты в путь-дороженьку. Настало время тяжелое, видно, придется созывать молодших да сажать и их на коней. Снова грозит страшная, небывалая война. Вся Русь заколебалася. Уже машет над нею лихо крылами черными, нетопырьими.

– Зачем мне ехать с тобой в Новгород? – возразил княжич. – И так малым ребенком я чуть было не сложил там свою голову. Или думаешь, что теперь новгородцы пощадят меня?

– Оставь, Олекса! Ведь не все же новгородцы лиходеи. Поверь мне, сынок, добрых людей на свете немало, побольше, чем злых. Ты только сумей отличить да к себе притянуть ласковым словом, добрым делом, прямотой и отвагой. Ну, а с лиходеями управишься. Будь только всегда сторожким, как бы не получить удара предательской руки.

– Не больно-то меня тянет в этот Новгород, – раздумчиво сказал Александр. – Боюсь, не справлюсь я с делами новгородскими.

– Справишься. Знаю – дурости ты никакой не сделаешь, а земля наша стоном стонет повсюду и зовет к себе на помощь. С тобой в Новгород поедут верный Ратша и внук его, лихой Гаврила Олексич; они помогут тебе и копьем, и советом. Да вот тебе еще мой завет: коли ворога откроешь где, без колебания – не жалей его, не милуй! Ради земли родной будь грозен и непреклонен. Запомни: нет врага хуже врага недобитого.

В Новгороде Ярослав все обстоятельно обсудил и с посадником, и с тысяцким, и с другими людьми думы и опыта. Потом созвал большое вече, обещал новгородцам верную помощь и ратной силой, и хлебом, а под конец объявил, что взамен себя оставляет Новгороду сына своего Александра, недавнего победителя литовцев.

В Новгороде уже знали об этом, и вече зашумело:

– Ну что ж, пускай остается у нас, выбираем его с полной охотой! Лишь бы он не теснил нас, как ты, бывало. Ведь длань у тебя, княже, тяжела и прижимиста.

– Да и у сынка моего, – засмеялся Ярослав, – рука тоже не легкая, зато ежели кто в Новгородскую землю попробует сунуться, он, не сомневайтесь, спуску никому не даст!

Опять в Новгороде

Князь Александр прибыл в Новгород хмурый и суровый. Он ехал во главе своей дружины переяславльских всадников-копейщиков. Копья они держали, воткнув нижний конец в петлю у стремени. На каждом копье был цветной треугольный флажок: в первой сотне – красный, во второй – синий, в третьей – пестрый и в четвертой – черный. В четвертой сотне были перешедшие на службу к русским степняки-кочевники с Дикого поля, о которых на севере все слышали, но мало кто видел. У кочевников все было иное: и кони лохматые, с длинными гривами, и седла с высокой лукой. На седлах они сидели, высоко подобрав ноги и согнувшись, как дикая рысь перед прыжком. И колпаки у них были рысьи, а у иных – волчьи.

Новгородцы смотрели на прибывших из Дикого поля всадников и перешептывались:

– Вот они какие, степняки эти! Небось прибежали к нам за помощью, когда навалились на них татары.

– А разве мало их служило и раньше в дружинах наших князей!

Весь отряд проследовал на княжий двор в Городище, и там задымили костры.

Александр был еще молод, едва ли ему было восемнадцать лет, но лицо его уже носило отпечаток пережитых суровых боевых дней. Между сдвинутыми черными бровями легла чуть заметная складка.

Дружинники расположились в Городище, где начали жить своей особой жизнью, не смешиваясь с новгородцами. Те же дружинники, что остались от прежних князей, собрались на княжьем дворе в ожидании новых приказов.

– Новый князь – новая гроза! – говорили они.

Александр вышел к ним решительными, большими шагами и остановился на крыльце, пристально оглядывая собравшихся. Он поздоровался с некоторыми пожилыми воинами, которых помнил по имени, и сказал:

– Нашей родине нужны опытные дружинники. Опять грозят нам набеги иноземцев. Довольно они нас ворошили. Пора положить этому конец. Нужно быть готовыми к жестоким схваткам. Кто из вас остарел, изранен и не может драться, пусть уходит домой на заслуженный покой. Тех же, кто останется, ждет слава и благодарность всей земли Русской.

Александр еще раз окинул всех пристальным взглядом и, все такой же хмурый, вернулся в княжеские палаты, где его поджидали посадник, тысяцкий и новгородские бояре.

Со всеми ими он держался холодно и даже сурово и довольно долго объяснял, что предстоят жестокие схватки с угрожающими Новгороду иноземцами, напирающими с запада.

– Надо быть готовыми к упорной и длительной борьбе. Но нам это не впервой, и мы, даст Бог, справимся.

– Справимся! Справимся! – воскликнули присутствующие, невольно чувствуя уважение к спокойному и уверенному молодому князю.

Он вдруг, резко оборвав свою речь, кивнул головой, повернулся и ушел к себе.

Бояре постояли, поговорили и разошлись, решив, что с князем Александром Ярославичем запросто держаться не придется.

На другой день по приезде Александра в Новгород было созвано большое вече, на которое он явился с несколькими своими дружинниками. Даже среди рослых, статных воинов в блестящих, как серебро, шеломцах и кольчужных рубахах Александр выделялся своим величавым обликом.

– Вече ожидает твоего слова! – обратился к нему подошедший старый посадник Степан Твердиславич.

Князь поднялся по ступеням на каменный помост. Он стоял спокойный и смотрел куда-то вдаль, поверх шумной, медленно затихавшей толпы. Его лицо с большими, такими же суровыми, как у отца, глазами было еще очень юным: над верхней губой протянулась едва заметная темная полоска.

Он молчал. Его лицо осталось невозмутимым и тогда, когда к нему снова обратился посадник, держа в руках серебряный поднос, на котором лежала княжеская шапка с парчовым верхом, отороченная куньим мехом.

– Орленок! – вполголоса прошептал кто-то из бояр.

– В отца пошел!

– Княже Александр Ярославич! Вече новгородское призывает тебя быть нашим князем. Челом тебе бьет! – сказал кланяясь посадник.

Александр еще больше выпрямился и обвел спокойным взглядом незнакомую многоликую толпу. Тысячи глаз с тревогой и любопытством глядели на него.

Посадник приблизился еще на шаг и вторично повторил:

– Княже Александр Ярославич! Новгородцы челом тебе бьют. Аль не видишь?

– Не вижу! Вижу только, что новгородцы стоят со своими треухами и колпаками на затылке. Так князя не призывают!

Посадник повернулся в сторону бирючей [33]33
  Бирюч – вестник, глашатай.


[Закрыть]и крикнул:

– Призовите новгородцев снять колпаки!

Бирючи проревели:

– Кто призывает князя Александра Ярославича княжить в Новгороде, выполняйте древний дедовский обычай – скидавайте колпаки!

Вече зашевелилось, и вся толпа, затихнув, обнажила головы.

Точно очнувшись, Александр снял свой шелом и передал его дружиннику. Он заговорил. Его слова звучали искренностью и волей. Могучий голос разносил их по всей площади:

– Слушай меня, Господин Великий Новгород! Я пришел сюда к вам с моей верной дружиной не своей вольной волей, а только по наказу моего батюшки, великого князя Ярослава Всеволодовича. «Поезжай, – сказал он мне, – и помоги Новгороду в трудном ратном деле. Теперь время настало тревожное, и я должен поспешать в Киев на съезд князей, чтобы решать, как спасти от татарских недругов святую землю нашу. Со всех концов на нее надвигаются лютые вороги и несут смерть, полон и разорение. Надобно всем нам дружно встать плечом к плечу, чтобы легче было отбросить злых иноплеменников». Так наказывал мне мой батюшка.

Александр остановился и снова обвел взглядом толпу.

– Я пришел сюда не править вами, не о нуждах ваших житейских заботиться – для этого у вас имеется всеми почитаемый многоопытный посадник Степан Твердиславич и другие мудрые люди думы и совета. Я же только воин, и мне дело – это ратное дело. Я недавно прибыл из Полоцка, откуда вместе с князем Брячиславом мы гонялись за хищными рыделями, поднявшими против нас неразумных литовцев, не ведающих, кто их и наш главный враг. Наши переяславльские и суздальские рати напали на литовцев, освободили русских пленных, которых те гнали, как скотину, в свои леса, и отбили обозы с награбленным добром. Но там, на литовском рубеже, борьба еще не кончена и предстоят жаркие схватки. Немцы продолжают точить мечи и собирают на своей земле все новые отряды разбойников с черными крестами на груди и волчьей злобой в сердце. Вот для борьбы с ними я и приехал сюда, об этом будет моя главная дума и забота.

Из толпы раздались дружные голоса:

– Ты люб нам! Оставайся у нас! Призываем тебя княжить в Новгороде!

Тогда Александр повернулся к посаднику, взял княжескую шапку, перекрестился и надел ее на голову.

Татары у околицы

В день своего отъезда Ярослав обнимал и мял сына сильными руками:

– Рад я тому, что о тебе уже добрая слава идет, что назад от ворогов ты не пятишься и на недругов налетаешь соколом. Рад я и тому, что вернулся ты изо всех боев с литовцами и немцами цел и невредим и все у тебя на своем месте: и голова на плечах, и руки не посечены. Теперь ты можешь по праву отдохнуть и сердце потешить охотой.

– Нет, князь-батюшка! Беспокойна душа моя, гнетет меня неугасимая тоска. Чую я, что у тебя покою нет и что та же дума тебя тревожит.

– Ты к чему это речь клонишь?

– Ведь к самой нашей околице уже подходят татары. Того и гляди, даже сюда, в Новгород, нагрянут.

Ярослав, подумав, спокойно ответил:

– А мыслится мне, что хан Батый уже упустил в эту весну время и что не дойдут татары до Новгорода. Ты же знаешь, что сейчас нет ни проходу, ни проезду через Селигерские болота. Где же пройти целой рати? Реки скоро вскроются, кормов для коней нет. А какой же татарин без коня?

– А если доберутся, ведь горюшком зальется вся наша земля. Не так ли? – спросил, опустив глаза, Александр.

Они помолчали.

– Потому-то нет у меня ни отдыха, ни веселья, – продолжал Александр, – и я молю тебя: дозволь мне… – И он замолчал, закусив губу.

– Что надумал, говори! – приказал Ярослав.

Александр тряхнул темными кудрями и прямо взглянул в глаза отцу:

– Дозволь – я им навстречу выйду.

– Ты что ж, сдурел? Или, как старый богатырь Илья Муромец, хочешь один опрокинуть орду несметную?

– Нет, князь-батюшка! Не о том моя забота. Хочу я посмотреть вблизи, в упор, татарских воинов. Посмотреть и смекнуть: как, на какую уловку смог бы я поймать и одолеть татарского зверя? В чем их несказанная сила? Ужели они пострашнее всех наших врагов: и рыделей немецких, и свеев, и литовских разбойников? Может ли то быть? Скопом ли берут татары или хитростью? Больно уж, говорят, их много. А ежели бы один на один с ними повстречаться, то, ей-ей, мы бы их в землю вбили. Не верю я, чтобы каждый татарин был в два раза выше и могутнее нашего ратника или новгородского бойца кулачного.

– Зачем же задумал ты выйти навстречу татарам?

– Хочу узнать, что в них есть отличное от того, что мы видели у других наших врагов. Какая это у татар своя повадка, своя уловка, чем они в бою всех одолевают. Как я моих медведей прирученных на землю валю, подставляя им подножку, так, думаю, можно чем-нибудь и татарина свалить…

Князь Ярослав встал, медленно прошелся по горнице раз, другой, что-то обдумывая, потом снова уселся в кресло.

– Боюсь я за тебя, сынок! Больно ты горяч и неукротим. Еще, не ровен час, сцепишься с каким-нибудь передовым татарским разъездом и без надобы пропадешь. Не это сейчас нам нужно.

– Клятву даю тебе, князь-батюшка, что, если бы даже я самого царя Батыгу встретил, я бы нонче схоронился, как зверь в чащобе, и только издали бы за ним следил. А все нужное для себя я бы запомнил.

– Упаси тебя Бог с Батыгой встретиться! Схватят тебя татары и посадят на кол. Нет! Нет! Оставь эту затею! Боюсь я тебя отпустить!

– Встречался я в лесу с медведями, подглядывал, как они там бродят и коряги из земли выдирают. Подстерегал я и рысей, и кабана клыкастого. Неужели татарин будет их похитрее? Да не может того быть!

После долгих уговоров князь Ярослав наконец уступил.

Навстречу татарам

Александр с Гаврилой Олексичем и Яшей Полочанином ранним утром двинулись в путь. Вскоре они пересекли по льду Ильмень-озеро и к вечеру сделали остановку в устье реки Ловати.

Уже навстречу им тянулись беженцы с возами, груженными домашним скарбом. Некоторые гнали отощавших коровенок, подталкивая их сзади.

На берегу Ловати дымили костры, невдалеке стояли понурые кони. Вокруг огней сидели женщины и дети. Александр подошел к одному костру:

– Издалека ли?

– Из Осташкова. Бежали, услышав, что татары близко.

– А татар не видели?

– Мы-то их не видели, а вон там сидят сицкие, с реки Сити, так их татары потрепали. Сказывают, едва спаслись, все побросали.

Александр перешел к костру сицких беженцев:

– Татар видели?

– Как же не видели! От них и бежим.

– Какие они? Большие, страшные, лютые?

– Они дюже лютые, а ростом не больше наших мужиков, есть и поменьше. Только с виду страшные. На мохнатых коньках сидят, подобрав высоко ноги. Все в овчинных долгополых шубах. В бою визжат и воют, что волки зимней порой. Рубят кривыми мечами либо колют короткими копьями. Я свалился в сугроб и скрючился, что мертвый. Через меня проскакало много татар. Чудо, что меня кони не растоптали.

– Где ж ты их видел?

– Возле реки Сити. Была там страшная сеча. Не приведи Бог, какая сеча! Много наших полегло. Целые завалы выросли из покойников. Наши ратники поклялись и крест целовали: не уступить татарам, не покориться. Все равно одна смерть – татары пощады не знают. Налетели они, как туча, и, как туча, понеслись дальше. Я выбрался, Бог меня спас, и вот плетусь в Новгород. Там наймусь в лесорубы.

– А ты знаешь здесь кругом лесные тропы?

– Как же не знать? Весь край исходил вдоль и поперек. Я здесь охотничал, белковал и бобровничал. Тут везде кругом изобильные бобровники. Только добраться до них трудно. Хитер бобер: строит гати в таких трущобах, куда и не доберешься.

– А как звать тебя?

– Кондрат-бобровник [34]34
  Бобровник – охотник, промышляющий ловлей бобров.


[Закрыть]. Так все меня кличут. А зачем тебе меня нужно?

– Я хочу пробраться к Осташкову.

Сидевший рядом белобрысый голубоглазый мужик сказал:

– Не-е! Не проедешь! Там всюду татары рыскают, людей ловят. Враз к ним в полон угодишь.

– А может, не угожу, – сказал Александр. – Как змея проползу.

– Татары сюда напирают, хотят в Новгород пройти.

– Мало ли что хотят, а не дойдут. Близок локоть, а вот на, укуси его!.. А кто ты такой? – спросил Александр белобрысого мужика.

– Сицкарь, Фомка-охотник с реки Сити. Аль по говору не узнал? Мы, сицкие, все шепелявые.

– Он тебе расскажет, как его «зонка пирозок в пецку посадила…».

– А ты чего потерял? Чего привязался? – рассердился белобрысый.

– Ты не сердись, а послушай, какое я тебе дело предложу, – сказал Александр. – Если ты меня проводишь на Сить или к Игнач-Кресту, через топи и бобровники, то я тебе подарю коня, дюжего, здорового коня.

– Чего смеешься? Что я, ума решился? Да разве слыхано, чтобы коня дарили за то, что дорогу человек указал? Я, кажись, не сосунок. Знаю, только в сказке такие даровья даются.

– Что я обещал, то и сделаю. Хочешь, пойдем к здешнему попу, и у него я сегодня же для тебя коня оставлю.

– Ишь ты! А конь не порченый?

– Самый первейший конь. Вон он стоит. Видишь?

Сицкарь вскочил, подбежал к коню, осмотрел его, заглянул в зубы, поднял и ноги, и хвост. Потом стал хихикать:

– И взаправду это будет мой конь? Ни у меня, ни у моего батьки и деда такого коня отроду не бывало! Да я за такого коня не только через бобровник тебя проведу, но и к самому черту и лешему в медвежью берлогу доставлю и оттуда обратно живым приведу!

Над бездонным болотом

В путь отправились вчетвером: впереди охотник Фомка, за ним Александр, далее дружинник Гаврила Олексич и ловчий Яша Полочанин, знавший хорошо кипчакский и другие языки кочевников Дикого поля.

Они шли один за другим на лыжах, стараясь держаться след в след. Сицкарь шел медленно и осторожно, помогая себе двумя длинными тонкими палками. Александр старался придерживаться колеи, оставляемой Фомкой, следя за ним и подражая ему во всех его движениях. Кругом тянулся редкий еловый лес, какой бывает обыкновенно на болотах. Молодые елки часто стояли покосившись, и в таких местах Фомка был особенно осторожен: прежде чем передвинуть лыжу, прощупывал снег. Александр знал, что покосившаяся елка означает, что твердая почва под ней неглубока и корням не за что уцепиться. Деревца постарше часто были засохшими и закутанными седой паутиной.

Около полудня Фомка вдруг остановился, потом присел и, осторожно придвинувшись к елке, припал за нею. Рукой он указывал, чтобы и остальные опустились на снег.

Лес был редкий. Везде поляны чередовались с группами деревьев, образовавших островки. Поляны были самыми страшными местами – там находились болотные «окна» с черной лужей, «глазком», посредине. Над лужами клубился пар. Александр уже не рад был, что отправился на эти поиски, но сицкарь до сих пор шел с такой уверенностью, что княжич всецело полагался на него. Теперь, опустившись на колени и на руки, Александр почувствовал, как под замерзшей почвой и тонким льдом колышется топь.