Текст книги "Чингиз-Хан"
Автор книги: Василий Ян
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Через несколько дней Туган остановился на пустынной возвышенности, изрытой могильными буграми. Перед ним зеленела долина реки, где громоздились развалины недавно еще славного Самарканда. Домики с плоскими крышами лепились один около другого, но никакого движения не замечалось в бывшей столице Мавераннагра, где раньше трудились десятки тысяч искусных рабочих.
Проломанные и размытые дождями крепостные стены огибали среднюю часть города. Там сохранилась закоптелая часть высокой мечети, выстроенной последним хорезм-шахом Мухаммедом, и две круглые башни.
Хромой нищий приблизился к Тугану и просунул из отрепьев тощую руку.
– Подай убогому, славный бек-джигит! Да сохранит тебя в битвах аллах! Да отведет он вражескую стрелу от твоего храброго сердца!
– Где же город? Где блестящая столица султанов и шахов? Где важные купцы, пестрые базары, где веселый шум молотков в мастерских? – говорил Туган, рассуждая больше с самим собою, чем с нищим.
– Всего этого больше нет! – сказал нищий. – Ведь тут прошли монголы! Разве они что-нибудь оставят? Ты спрашиваешь, куда девался город? Одну часть людей вырезали безжалостные всадники, другую часть угнали они в свои далекие степи, остальные жители бежали в скалистые горы, где многие уже погибли...
– Долго ли беглецы будут скитаться?
– Туда за городом, выше по реке, уже понемногу сходятся люди и строят себе хижины из хвороста и глины. Но живут они всегда в страхе: монголы могут вернуться каждый день, забрать кого хотят, и утащить с собой на арканах... Да сохранит тебя аллах за твою щедрость!
– А что это за башня в середине города?
– Заворачивай коня подальше от этих башен! Там тюрьма! Монгольские ханы уже завели тюрьму в мертвом городе. При ней живут монгольские палачи, они железными палками разбивают головы осужденных. Я расскажу тебе, как они это делают...
Туган, не слушая, спустился вниз по косогору. Пробравшись между развалинами мертвого города, Туган подъехал к крепости, где возвышались две старые башни, мрачные и безмолвные. Вдоль стены на земле сидели унылые родственники заключенных. Часовые с копьями сторожили у ворот. Оседланные кони дремали, привязанные к столбам.
– Ты куда? Отъезжай! – крикнул часовой.
– У меня дело к смотрителю тюрьмы, – сказал Туган.
– Ты по ней стосковался?
– Может быть, если в башне сидит мой брат.
– У нас в тюрьме немало разбойников. Но долго они не засиживаются: их приводят на площадку перед рвом и стукают по темени железной булавой. Поищи там, во рву, может быть, найдешь тело брата. Как звали его?
– Он дервиш и пишет книги. Хаджи Рахим Багдади...
– Длинноволосый безумный дервиш? Такой еще жив! Мы его зовем "дивона" (юродивый). Посажен надолго...
– "Навеки и до смерти"?
– Я слишком с тобой разболтался... Привяжи коня и ступай во двор. Спросишь начальника тюрьмы. Его дом стоит там же. Около двери на крюке повешен кувшин. Не забудь, положить в этот кувшин не меньше шести дирхемов. Тогда начальник будет тебя слушать...
Туган привязал коня и вошел в ворота. Начальник тюрьмы стоял на террасе дома в красном ватном халате и зеленых туфлях на босу ногу. Полуголый тощий повар, звеня железной цепью на ногах, рубил сечкой в деревянной миске баранину для кебаба. Конец седой бороды начальника, его ногти и ладони были выкрашены красной хенной. Камышовой тростью он ударял повара по плечу и приговаривал:
– Подбавь перцу! Не ленись! Так! Полей гранатовым соком!
Туган заметил подвешенный у двери глиняный кувшин и опустил в него десять медных дирхемов. Начальник мрачным взглядом уставился на Тугана.
– Я мусульманский воин из отряда Субудай-багатура. С его разрешения, еду разыскивать родных. Вот моя пайцза! – Туган достал висевшую у него на шнурке дощечку с вырезанной надписью и рисунком птицы.
Начальник повертел пайцзу и возвратил ее Тугану.
– Что тебя привело в этот дом отверженных?
– Я ищу родственника, дервиша Хаджи Рахима аль Багдади. Нет ли такого?
– Да проклянет его аллах и да сохранит нас, меня и тебя, от сомнения и знакомства с ним!
– За что его посадили? Я знал его человеком праведным.
– Хорош праведник! Он посажен по требованию святейшего шейх-уль-ислама и достойнейших имамов за равнодушие к священным книгам, за дерзкое вольнодумство и за то, что в разговоре он никогда не упоминал имени аллаха всевышнего. Гибелью стал его конец!.. Огонь будет его жилищем!.. Туда ему и дорога!
Туган подумал и сказал:
– Обвинения ему предъявлены тяжелые, но, может быть, ты все же позволишь мне как-нибудь облегчить его судьбу?
– Не старайся напрасно! Ему сохранили жизнь только по требованию Махмуд-Ялвача, великого визиря у могучего владыки нашей страны, хана Джагатая. Дервиша не выпустят, прежде чем он не напишет книгу о жизни и походах потрясателя вселенной Чингиз-хана.
– А когда Хаджи Рахим окончит свои записки, его выпустят?
– Чего захотел! Даже если он раскается в своих прегрешениях, его выведут из тюрьмы только для того, чтобы перед толпой на площади ему отрезать язык и руки. Вот почему "дивона" уже два года пишет книгу и будет писать еще лет тридцать, чтобы отдалить день своей гибели.
Туган сказал:
– Так как Хаджи Рахим был моим благодетелем, научил меня читать и писать по-арабски и кормил меня, когда я умирал от голода, я готов на богоугодные дела пожертвовать мой единственный золотой динар... – Туган показал золотую монету. – А ты, великий начальник, прояви милость к обреченному на гибель и позволь мне повидать Хаджи Рахима.
– Дай мне золотой динар и ступай в следующий двор. Там ты можешь любоваться, сколько хочешь, своим сумасшедшим "дивоной".
Туган положил золотую монету в выкрашенную красной хенной ладонь начальника тюрьмы и прошел в каменные ворота.
3. В ЖЕЛЕЗНОЙ КЛЕТКЕВ глубине узкого дворика в стене темнело квадратное отверстие с железной решеткой. Там в груде тряпок копошилось что-то темное.
Около клетки прижалась к стене тонкая фигура, завернутая в длинную до земли черную шаль, обычную у женщин бродячего племени люли.
Туган осторожно подошел. Женщина повернула голову. Знакомые черты поразили его: то же смуглое золотистое лицо, те же карие пытливые глаза, но исчезла прежняя беззаботность. Метнув пристальный взгляд, женщина отвернулась... Сомнений нет – это была Бент-Занкиджа.
Туган подошел ближе, вглядываясь внутрь клетки. В ней заключенный мог с трудом сидеть согнувшись. Из темноты показались косматая грива черных вьющихся волос и горящие, впивающиеся глаза. Несмотря на страшную перемену в исхудавшем лице, Туган не мог не узнать Хаджи Рахима. Дервиш подполз к прутьям клетки и прижался к ним волосатым лицом.
– Ты пришел вовремя, младший брат мой! – хрипел он. – Подойди ближе, Туган, и выслушай мои последние желания. Злобные имамы хотят сгноить меня в клетке или для устрашения толпы обстричь мне уши и разрубить на части... Но разве могут они убить свободную мысль, задушить мою пылающую ненависть?.. Теперь я написал все, что они хотели, но, прочтя мои записки, они сожгут на костре и мои записки и меня... Ведь я не расхваливал, как они, краснобородого Чингиза и не сочинял хвалебных медовых песен татарским поработителям Хорезма, толстокожим убийцам женщин и детей... Я смело написал правду о том, что видели мои глаза... Я сделал все, что мог, и теперь пришел мой последний день разлуки. Похороните меня под старым платаном на Берегу Салара... Мой учитель Абу Али Ибн Сина был величайший мудрец, а гонимый тупыми злобными имамами, он умер в тюрьме на гнилой соломе... Он знал все тайны вселенной, но не знал одной, как спастись от смерти!..
Туган заговорил тихо:
– Помнишь ли, чему ты меня учил в пустыне, когда мы с тобой были связаны веревками и над нами был занесен меч грозного "черного всадника", Кара-Кончара? Не ты ли тогда говорил: "Подожди унывать, ночь длинна и еще не кончилась!" Теперь я тебе говорю то же самое: "Подожди унывать, ночь даже не начиналась!"
Хаджи Рахим быстро приподнялся, точно силы вернулись к нему. Туган продолжал тихо, вполголоса, стараясь убедить.
– Слушай, старший брат мой, и сделай то, что я скажу. Я дам тебе три черных шарика, и ты их проглотишь. Тогда ты будешь неподвижен, как мертвец, перестанешь чувствовать боль и увидишь сон, будто ты перелетел через горы в долину прохладных потоков и благоухающих цветов... Там пасутся белые, как снег, кони и поют прекрасными голосами золотые птицы... И там во сне ты встретишь снова девушку, которую ты любил в шестнадцать лет...
– А потом, проснувшись, я буду снова грызть железные прутья? Мне не надо такого сна!
– Подожди и слушай дальше! Пока тебе пригрезится горная долина, где ты будешь наслаждаться неомрачаемым забвеньем, я объясню твоим тюремщикам, что ты умер и твое тело надо предать земле. Тогда тюремщики раскроют клетку, подцепят крюком твое тело и поволокут в яму казненных... Вытерпи это, как бы ни было больно, не закричи и не заплачь! Иначе тебе разобьют железной палкой голову... Когда же ты будешь лежать в яме среди трупов и в полночь подползут шакалы, чтобы грызть твои ноги, я буду ждать вместе с тремя воинами. Мы завернем тебя в плащ и быстро унесем за город в безлюдное место... Там разум вернется в твое тело, я посажу тебя на коня, и ты уедешь на запад или на восток, где начнешь новую жизнь...
– Да, ты правильно сказал: ночь еще не кончилась!.. Я готов отправиться в долину белых коней! Дай скорее целебные шарики! – и Хаджи Рахим протянул руку, черную и жесткую, как лапа беркута.
Туган достал из цветного мешочка три черных шарика и передал Хаджи Рахиму. Тот, не колеблясь, их проглотил. Он начал что-то шептать, все неразборчивее и тише, покачнулся и свалился на бок...
– К клетке подошел стражник с копьем.
– Мой начальник приказывает дольше не оставаться возле отверженного преступника!
– Заключенный не нуждается в милости твоего строгого начальника: он умер!
Стражник недоверчиво просунул в клетку копье и кольнул лежавшего дервиша.
– Не кричит? Не ворочается? Видно, в самом деле умер!.. Теперь тело безумного "дивоны" будет выброшено в яму... Ясли вы захотите его похоронить, поторопитесь это сделать сегодня же ночью. К утру собаки и шакалы изгрызут покойника так, что вы и костей его не соберете... Спасибо за щедрость! Всем нам когда-нибудь придется умереть!..
4. ПОСЛЕДНЯЯ СТРАНИЦА КНИГИУпорный и терпеливый увидит благоприятный конец начатого дела.
Хаджи Рахим
Туган и Бент-Занкиджа шли рядом по безмолвным пустынным улицам разрушенного города. Туган вел коня в поводу. Гулко отдавался стук копыт в стенах покинутых зданий. Оба вспоминали далекие дни юности, проведенной в шумном Гургандже, в доме погибшего во время разлива реки старого Мирзы-Юсуфа.
– Все эти долгие годы моих скитаний я думал о тебе, Бент-Занкиджа.
– Вот опять перед тобой подруга твоего детства... И мне тоже пришлось увидеть блеск молний и услышать удары грома, который потряс, всю нашу землю... Но там, где в яростную бурю падают могучие дубы и платаны, там иногда сохраняется невредимой маленькая мышка, – и я спаслась!
– Расскажи, что с тобой было в эти страшные годы?
– Слушай, что со мной произошло. Когда монголы схватили меня в Бухаре и заставили петь их свирепому владыке грустные песни про гибель Хорезма, он похвалил меня и приказал содержать в его походном хоре китайских певиц...
Вместе с ними я побывала всюду, где проходил этот истребитель людей. Однажды Чингиз-хан стал жаловаться на боли в глазах, на то, что вместо одного месяца перед ним проплывают два месяца, что вместо одного джейрана ему в степи мерещатся сразу три. Он думал, что с ним шутят злые духи. Монгольские шаманы молились и плясали перед Чингиз-ханом, но не сумели отогнать злых духов. Лекари боялись коснуться его и заглянуть в его ужасающие глаза. Однако приехавший в лагерь Чингиз-хана старый арабский "каддах" 179
[Закрыть], по имени Зин-Забан, храбро взялся вылечить «потрясателя вселенной». Он действительно быстро помог Чингиз-хану. Свирепый владыка остался доволен и спросил, какую награду он хочет? Старый лекарь не просил сокровищ, а только указал пальцем на певицу женского хора, и этой певицей оказалась я! Чингиз-хан приказал отдать меня лекарю. Старик запер меня в эндеруне 180
[Закрыть], где я пела про черные кудри юноши и родинку на щеке. Лекарь услышал и побил меня узорчатым поясом. Я запела о воине, забывшем улыбку. Старик опять стал учить меня сыромятным ремнем. Тогда я убежала от него, и меня приютили у себя в походных шатрах женщины презираемого у нас бродячего племени огнепоклонников люли. Я ходила закутанной, как они, в черное покрывало, и никто меня не выдал... Но, себе на горе, старый каддах Зин-Забан пошел жаловаться на меня грозному Чингиз-хану и умолял, чтобы его воины меня разыскали... Монгольский владыка так рассвирепел, что все кругом попадали на землю, спрятав лица в ладони... «Как ты осмелился упустить из своих рук мой дар? – кричал Чингиз-хан. – Как ты не сумел подчинить себе твою жену? Мужчина, которого не слушается жена, не смеет жить в моих владениях! Возьмите его!» И бедного старого лекаря схватили палачи и тут же отрубили ему умную седую голову. «Какая страшная развязка!» 181
[Закрыть] С того времени я живу у племени люли. Узнав, что Хаджи Рахим сидит в клетке, я стала приносить ему хлеб, орехи, виноград... Я помогала ему писать...
– И ты, сама гонимая, помогала ему?
– Через каждые три дня я ходила в тюрьму и передавала Хаджи Рахиму несколько листов чистой бумаги, а он украдкой протягивал мне написанные им за три дня листы своих воспоминаний. Переписав у себя в шатре эти листы, я возвращала их Хаджи Рахиму и через три дня опять получала новые страницы повести о нашествии монголов на Хорезм... Таким образом, одновременно с той книгой, которую писал в клетке Хаджи Рахим, у меня накопились листы второй такой же книги, переписанной моей рукой. Да будет благословенна память Мирзы-Юсуфа, научившего меня писать!..
– Ты сделала великое дело, – сказал Туган. – Если злобные имамы сожгут записки Хаджи Рахима, у нас сохранятся вторые их листы! И внуки наши, и правнуки будут читать повесть Хаджи Рахима о злодеяниях Чингиз-хана...
Они подошли к берегу быстрой мутной реки. Здесь стояли закоптелые шерстяные шатры племени люли.
У подножия старого платана, на обрывке ковра, Бент-Занкиджа положила пачки бумажных листов. Яркая луна, поднявшаяся над развалинами Самарканда, освещала желтые страницы, где ровными строками излагалась повесть гонимого скитальца. Бент-Занкиджа опустилась на ковер и, перебирая листы, говорила:
– Хаджи Рахим крайне ослабел, запертый в холодной, никогда не согреваемой клетке, но он нисколько не унывал, точно его жгли собственные пламенные мысли... Он уже писал с трудом... Видишь, как в этих строках у него дрожат и прыгают буквы! Слушай, что Хаджи Рахим написал на последней странице...
Бент-Занкиджа взяла исписанный арабской вязью лист бумаги и стала читать:
– "...Мой истертый калям дописал последние строки повести о набеге беспощадных монголов на цветущие долины нашей родины... Запыленный опилками усердия, составитель этой книги хотел бы сказать еще много о тех малодушных людях Хорезма, которые не решились самоотверженно выступить на борьбу с жестоким губителем мирных племен, свирепым Чингиз-ханом...
...Если бы все хорезмийцы твердо и единодушно подняли меч гнева и, не щадя себя, яростно бросились на врагов родины, то высокомерные монголы и их краснобородый владыка и полгода не удержались бы в Хорезме, а навсегда бы скрылись в своих далеких степях...
...Монголы одолевали больше вследствие несогласия, уступчивости и робости противников, чем силой своих кривых мечей... Смелый Джелаль эд-Дин показал, что с небольшим отрядом отчаянных джигитов он умел разбивать монгольские скопища...
...Но калям выпадает из моих холодеющих пальцев... Силы дервиша-скитальца слабеют, а дни бегут, приближая день расплаты... И я могу начертать лишь несколько строк из стихотворения поэта 182
[Закрыть]:
Подобно весеннему дождю,
Подобно осеннему ветру
Исчезла моя молодость!
Я задержался в этой жизни,
А вожак каравана
Уже нагрузил верблюдов
И торопит двинуться в путь...
...Скажу на прощанье моему неведомому читателю: «Надменные имамы и раздувшиеся от важности улемы меня упрекают в неверии! Злобна и тупа их близорукость! Неверие, такое, как мое, не легкое и не пустое дело» 183
[Закрыть]. Нет тверже и пламеннее моей веры: в победу скованного мыслителя над тупоумным палачом, в победу угнетенного труженика над свирепым насильником, в победу знания над ложью!.. Я знаю, настанет лучшая пора, когда правда, забота о человеке и свобода поведут нашу родину к всеобщему счастью и свету!.. Это придет, это будет!"
Бент-Занкиджа приложила к губам тонкий смуглый пальчик с тремя серебряными кольцами, подумала, сдвинув изогнутые брови, старательно сложила исписанные листы и завернула их в кусок пестрой материи. Она подняла блестящие черные глаза на Тугана и сказала шепотом:
– Теперь я позову трех смелых юношей из племени люли... Вы отправитесь к яме казненных выручать Хаджи Рахима. Ведь ночь длинна и еще не кончилась! Мы спасем его!
