Текст книги "Сохатёнок (Повесть)"

Автор книги: Василий Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

В ГОРОД

С тех пор как в сельсовет пришла повестка, в Юмурчене только и разговору о сохатёнке. Бабка Феня – сельский информатор – с утра бегает по селу, ходит из дома в дом, жалуется: «Куда же ево, несмышлёныша?» И сама отвечает: «В город, милые, требуют, в какую-то Ахрику. А што ему в этой Ахрике делать? Булыжники грызть?»

Юмурченцы согласны с бабкой: несправедливо получается. Обжаловать бы надо, собрание провести: не отпускать лосёнка из села. Должны прислушаться в городе, коль народ просит.

Лишь Андрон с Маврой не нарадуются городской повестке.

Сам он после таёжного случая приболел, не собирался на охоту. А сейчас надумал: скажет, что пойдёт в гольцы, а выйдет в другом месте. Надо встретиться с одним человеком…

Белок в этом году как в мешке орехов. За белкой потянулся соболь. Потому что мышь в лесу появилась. А где мышь, там и соболь-соболёк. Хорошо можно поживиться. Да не сейчас, когда сбудется одна задумка…

– Ты куда ноне? – Мавра набивает перемётные сумы. – В гольцы аль по речке?

– В гольцы, в гольцы. – Андрон старательно забивает пыж. – Жди через месяц-полтора. Если хорошо добуду.

– Когда плохо добывал? Лучше охотника по всей Черемной нет.

– С чево хвалишь-то? – оборачивается Андрон. – Какая муха укусила?

– Да ведь радость! Сохатёнка этого – штоб он сдох по дороге! – увезут. Срежут бельмо с наших глаз…

– Та ещё скотинка… – Андрон суёт патроны в патронташ. – Наделала делов…

Хитрит Андрон, не доверяет жене правды. Пусть думает про гольцы. А то проболтается соседкам, те – всему селу. Махнёт на перевал, посмотрит, что да как.

Понадобится – добежит до Сергачей. Со Спириным Гришкой потолкует, вдвоём что-нибудь сообразят.

– Коня-то где возьмёшь?

Вот пристала смола липучая – вынь да положь! Умела б молчать, сказал бы: никакого коня ему не надо. Сейчас про винтовку спросит. Ну вот…

– Винтовка-то есть? – Мавра застёгивает суму. – Прежнюю не отдали?

– Из пальца палить буду! – плюётся Трухин. – Ну дура-баба! «Прежнюю-то не отдали»! Разевай рот, держи карман шире! Скажи спасибо, что за решётку не спрятали! Возила б передачи…

Винтовки нет, а карабин имеется. Не перевелись надёжные люди, выручают. А жене опять же говорить не надо, пусть думает, что с дробовиком идёт.

Есть ещё одна причина, важная… из-за неё должен Трухин вдвойне торопиться. Дружки из города сообщили, будто Синчук добился пересмотра браконьерского дела. Значит, вот-вот должна прийти судебная повестка. Может, сам привезёт. Куда ни кинь, одна тропа у него с охотинспектором, куда ни сворачивай, на неё попадёшь.

– Шевелись, шевелись! – подгоняет жену. – Завтра с зорькой, бог даст… А ты держи язык за зубами: не знаю, мол, не говорил, его дело, с него спрос. Поняла?

– Поняла, поняла… И так всю жизнь молчу.

– Что ты с ней сделаешь! – вздыхает Андрон. – Правду говорит присказка: ты ей стрижено, она – брито. Все вы, што ль, бабы, такие?

Ноябрьским утром приезжает в Юмурчен Володя Синчук. На старенькой полуторке с «лысыми» покрышками. Просто удивительно, как мог пробиться шофёр сквозь снежные завалы. Уважил Чубарова.

– Семён – мастер. – Володя кивает на шофёра. – Знакомься: те самые ребята, хозяева сохатёнка.

– Семён Агеев! – Шофёр подаёт ребятам крепкую руку.

Всем нравится весёлый парень в замасленном ватнике, в шапке с кожаным верхом, в сапогах на меху. По разговору – балагур, по хватке – умелец на все руки.

– Значит, так, ребята, боевое задание командования. Первое – разыскать доски, второе – найти топор, молоток, гвозди. Топор нужно поострее, гвозди подлиннее. А доски, сами видите, по кузову. Вопросы есть?

– Есть! – шмыгает носом Лавря. – Зачем?

– Вопрос по существу, – щурится Агеев. – Кстати, где ваш сохатёнок? Ага, вижу. Гро-ма-ад-ный зверина! По его мерке сделаем загородку, поставим в кузов. Посадим сохатёнка, поедем в город.

– Чудной ты мужик, – улыбается Синчук. – Где они доски найдут?

– Найдут, не беспокойся! Твоё дело – документы. Остальное беру на себя. Кстати, поесть бы не мешало.

– Поедим, когда всё сделаем. Мне к Трухину надо, повестку ему привёз.

– К заглавному браконьеру?

– К нему. А вон и жена его. Послушайте, Мавра… Хозяин ваш дома?

– Нету, нету, – подходит Андрониха. – На што он вам?

– По одному делу. Где же Трухин?

– В тайгу ушёл. Сказывал, в гольцы.

– Давно?

– Седни утром, по зорьке. Аль што надо?

– По охотничьему делу. Вернётся не скоро?

– Может, через месяц, может, полтора. Сказал, как удача будет.

– Предупредили дружки-приятели, – досадует Синчук. – Ладно, от себя никуда не уйдёт.

– Ай сказать чево надо? – пристаёт Андрониха.

– Сам скажу.

Недовольна Мавра таким разговором, ничего не выведала у охотинспектора. А хотелось порадовать, когда муж вернётся: «Синчук-то про тебя говорил…»

Невесело ребятам строить загородку для сохатёнка. Для такого дела неохота стараться. А если подумать: всё равно увезут. Значит, придётся строить.

Ребята пилят доски, те, что Стась взял у отца, сбивают крепко-накрепко. Чтоб не развалился в пути кузовок, чтоб удобно было сохатёнку.

– Так, так, ребятишки, – одобряет Агеев.

– Я напишу, – обещает Синчук. – Сообщу, куда отправят.

– А нас с Максимом не возьмёте, – спрашивает Петя, – проводить Малыша?

– А что? Возможная вещь! – Агеев смотрит на Синчука. – Возьмём, Володя? Оттуда сам привезу иль шофёров попрошу. Дело нетрудное.

– Возьмём, если дед Лукьян не против.

– Командование решило взять! – объявляет Семён. – Бегите домой, одевайтесь потеплее. Отправка в четырнадцать ноль-ноль. С собой иметь ложку, кружку, хороший аппетит. Ша-гом марш!

«Дедушка не отпустит», – думает Петя.

Любопытных в Юмурчене всегда много. И сейчас кружатся возле машины, рассуждают всяк по-своему. Бабка Феня опять заводит разговор про Африку:

– Чижало будет, ой, как чижало! Жара там, а он в этой шубе… Нетто, постригут? А какой он сохатёнок без шерсти? Чучело огородное… Надо б собрать ему гостинцев на дорожку, – соображает бабка. – Вспомнила! Морковные пирожки у меня есть. Любит он пирожки-то морковные! Вы подождите, не уезжайте. Я сичас…

– Неси и на нашу долю, – просит Агеев. – Тоже мне буржуйка: зверя пирожками кормит!

Многие юмурченцы выходят провожать сохатёнка. Лаврина мать и Чубарёнкова принесли Малышу разной еды. Бабка Феня суёт Максиму тряпицу с полосками. В ней сушёная травка. «Вдруг в дороге заболеет? Бери, бери, она же лёгонькая. Отвар сделаешь, попоишь. Хворь и отступит».

А вот и дед Лукьян ковыляет:

– Макса, а Макса! Петрушку не видел? Опять, варнак, запропастился! Ну что за дитё непутёвое!

– Не знаю, дедушка, сам ищу.

– Ну скажи на милость! – Дед обращается к ребятам: – Лавря, Стаська, Петруху не видали?

– Здесь крутился, недавно видели.

– Ах, варнак-варначище! – причитает Лукьян. – Хоть на цепь привязывай бесёнка! Макса! Ищи Петруху!

Трудно старику с Петей, совсем невозможно. Сколько раз выводил из терпения, и вот опять оказия: пропал, словно в снег зарылся.

Малыша с трудом заводят в клетку. Не нравится ему новый дом на колёсах. Куда его повезут? Где Петя? Нет, нет, всё не нравится…

Семён закрывает борт, зовёт Максима в кабину. Максим отказывается. Он поедет наверху, рядом с сохатёнком: Малыш меньше будет беспокоиться.

Машина трогается. Ребята бегут следом, машут шапками.

– Счастливый путь!

Покачиваясь на ухабах, машина минует пекарню, дом бабки Фени, выходит на дорогу. Малыш поворачивает голову, печально смотрит на родной Юмурчен…

Всё лосиное надел на себя Трухин: штаны и куртку – самая удобная одежда: лёгкая, прочная, бесшумная. Лёгкая – чтоб не устать, прочная – чтоб не рвалась о кустарник, бесшумная – чтоб не пугать зверя. И от дождя спасёт и от холода. Штаны надеты поверх ичигов, – снег не попадёт за голенище. Уши у шапки наполовину опущены, сзади схвачены завязками. Тоже таёжная хитрость: уши у охотника должны быть настороже, как у зверя. За плечом – карабин. Не обеднел Трухин от того, что Синчук отобрал винтовку. Этот же карабин не отнимет, разве что у мёртвого. А умирать Андрон не собирается.

Рано вышел охотник из дому, а всё равно припозднился: за оружием крюк сделал. Теперь вот непонятно: выехала машина из села? Кажись, нет, второго следа не видно.

Следа не видно, а на дороге что-то чернеет. Гляди-ка ты – человек, знакомая личность: Петруха Саранин! Стоит, смотрит в его сторону. Как бы не увидал, вражонок!

Ну скажи ты, судьба-судьбина! Нарочно, что ль, она сталкивает его с Сараниными?

«Однако, что он тут делает? – Этот вопрос не праздный для Андрона. – Ба! Машину ждёт! Решил, что не возьмут, а здесь – им деваться некуда. До чего хитрый пацанёнок!»

Как бы ни было, придётся обойти. Андрон сворачивает с дороги, и тут ухо ловит отдалённый шум. Машина! Скорей в кусты, за деревья! Иначе всё пропало!

Он плюхается в снег за колодиной. И – вовремя. Из-за леска выплывает «ЗИЛ» – трёхтонка.

Сначала виден сохатёнок – голова, уши, спина. А тело словно висит в воздухе. Потом появляется кабина, кузов. Дорога – на подъём, шофёр жмёт на газ, мотор поёт громче. Тяжело, но тянет, не отказывается.

Машина проходит мимо Трухина. Он близко видит Синчука с шофёром, сохатёнка. Максим стоит рядом, обнимает Малыша за шею.

И ещё одну сцену видит Андрон: встречу машины с Петрухой. Все собрались возле него. Максим кружит вокруг брата – наверно, ругает. Петруха стоит наклонив голову – будто бычок, готовый боднуть. Характер у бесёнка – ничего не скажешь!

Но всё кончается благополучно. Петруха лезет с Максимом в кузов. Значит, и его берут. Добился своего Петьша-вражонок!

А дорога Трухина прямее: через перевал, на Сергачи, к дружку Гришке Спирину.

…«ЗИЛ» с лосёнком заезжает в Сергачи. Здесь дом Семёна, здесь они пообедают. Надо ещё осмотреть машину, мотор в особенности. В одном месте так трахнул об камень под снегом, что в ушах зазвенело. Из радиатора закапало. Как бы не пришлось запаивать…

Сергачи отличаются от Юмурчена: кривая улочка, старые дома. Поставлены вкривь, вкось – как попало. Река хоть и быстрая, но маленькая. Юмурчен живёт на горе, а Сергачи застряли в низине: в топи да болоте.

Родителей в доме нет, уехали в город к другому сыну.

Семён приглашает гостей, принимается хлопотать.

Уставшего Малыша отводят в сарай. У него дрожат ноги от тряски в машине, от напряжения. Лосёнок успокоился, когда увидел Петю. Но всё-таки, почему нельзя идти пешком? Он бы шёл и шёл сколько надо.

Ему уже мерещится горбушка с солью и ещё что-нибудь сладенькое. Кусок сахару – он к нему привык.

Семён вертится на кухне. Руки у шофёра хваткие, шершавые ладони в чёрных крапинках. От повседневной работы, от напильника с зубилом. Со сковородкой тоже управляется неплохо. Жарит, парит, мешает, подсыпает. И всё пробует, боится, как бы не пересолить, не перегорчить. Чтобы всё было сытно и вкусно.

Не успевают ребята оглядеться, как хозяин ставит на стол кастрюлю с борщом, сковороду с картошкой, с мясом. Звенит чашками, ложками, режет хлеб, орудует половником. Будто не две руки у Агеева, а все четыре.

– Ешьте, ребятки, поправляйтесь!

Что говорить, отощали братья, за весь день пожевали хлеба с салом. А тут мясо, да не какое-нибудь – изюбрятина! Самое что ни на есть вкусное. Когда-то Максим с Петей ели такое в зимовье на Черемной. Наверно, охотник дядя Семён.

– Не я охотник – отец. Мне когда? С утра до вечера баранка в руках. Сиди, крути, поглядывай. Слушай, как старушка гремит костями! Сто лет в субботу стукнет. А всё равно привык…

Петя жуёт и дремлет, не может поднять тяжёлых век.

День с утра был заполошным. Встал раньше всех, будто знал, что приедут за лосёнком. Зашёл в стайку, поговорил с Малышом, доверил ему весь свой план.

Потом сбегал в сельсовет, узнал, когда приезжает Синчук. Оказывается, сегодня. А потом… известное дело: сбежал, перехватил машину по дороге.

– Малый-то спит, – поднимается Семён. – А ну, давайте его на кровать. Сегодня никуда не поедем – радиатор буду паять. Расхудился самовар. Батя всегда говорит: «Где работа, там забота». Правильно!

Ребята не заставляют себя упрашивать, раздеваются, ныряют под одеяло. Семён с Володей убирают со стола, моют посуду. Хозяйки нет, самим приходится.

– Ты отдыхай, я пошёл, – Семён вытирает руки, – ремонтировать старушенцию.

– Одному несподручно. – Володя надевает шубу. – Где подать, где подержать… Бери на должность подручного.

– Пойдём, если хочешь. Как говорит мой батя: «Вдвоём быстрей кашу есть».

…Трухин заявляется в Сергачи позже машины. Думал, быстрее придёт, да снегу навалило. Пришлось кое-где брести по колено.

Дружок Спирин Гришка живёт на самом краю села. Нарочно там поселился, чтоб меньше поглядывали. Не ожидал Гришка гостя, а всё равно обрадовался. А то как! Вместе шастают по лесу, тащат обеими руками. В таёжных делах выручка ой-ой как нужна! У них, понятно, своя выручка, браконьерская: мясом, деньгами. Откупаются как могут.

– Кстати гость, – суетится Спирин. – Старуха, гоноши на стол, ставь поллитру! Давно с тобой за столом не сиживал, с весны, с того времени, как в последний раз у меня бывал.

– Слушай, Гришка, поговорить надо.

– Надо так надо. – Спирин подмигивает жене: – Поставь еду, сходи к соседке. Мы тут покалякаем.

За водкой дружки говорят доверительно, нечего скрывать ни тому, ни другому. Трухин жалуется на Синчука, на ребят, на сохатёнка. Не забыл о Чубарове, о старике Бормаше. Всё село поднялось на Андрона из-за проклятого лосёнка.

– Жизни, брат, не стало, следят за каждым шагом! Пирата – лучшую собаку – изничтожили, пять соболей с чердака утянули: трёх амурских, двух баргузинских. Ну, соболей, видать, Прошка-вор стянул. А всё одно: чистый разор, никакого продыха…

– Не везёт… – хмыкает Гришка. – У нас пока тихо. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Ну, и как ты теперь?

– Решил рассчитаться с Синчуком. – Трухин берётся за рюмку. – Семь бед – один ответ.

– Та-ак! – вытягивает губы Спирин. – Ну-ка, выпьем, закусим! Потом своё слово скажу.

Пьёт Андрон – не пьянеет: злость в душе сильней водки. Сейчас бы расправился с ними, в бараний рог скрутил бы. И Сараниных этих, как волчат… Вспомнит, аж задохнётся от злости.

– Э-эх! – скрипит зубами. – А-ах! – как напильником по железу.

– Неумное дело задумал, – вытирает рот Гришка. – Убьёшь ты Синчука – сядешь в тюрьму. и что? Прощай тайга, прощай охота? Правда, стервец он подходящий… Да ведь другим способом насолить можно.

– Каким?

– А таким. Есть у меня в одной партии знакомый геолог, интересуется лосёнком. «Двести рублей, говорит, кладу на бочку, глазом не моргну!» Понимаешь, мы лосёнка – ту-ту! Деньги – по карманам. А Синчуку – выговор за пропажу, а то и с работы вытурят. Вот как по-умному-то.

– Хорошо, ежели так. Где машину возьмёшь?

– Не твоя печаль. – Гришка подливает в рюмки. – Скажи, согласен или нет?

– Согласен! – Трухин бухает кулаком по столу. – С паршивой овцы хоть шерсти клок!

– Вот за это выпьем! – поднимает рюмку Гришка. – Про остальное не беспокойся, сделаю в лучшем виде.

Дома, в Юмурчене, Максим всегда просыпается раньше Пети. Потому что забот у него больше. Корову надо подоить, еду приготовить. Когда дед Лукьян здоровым был, по переменке управлялись. Теперь приходится одному. Иногда Петя встаёт вместе с Максимом. А что толку? Сразу бежит к своему сохатёнку. И не то что Петя ленится – жалеет его старший брат.

И на этот раз Максим просыпается рано. Выходит во двор, оглядывается. Невдалеке слышит сердитый рёв мотора. Максим машинально поворачивается на звук.

Из проулка тяжело выползает машина. А в кузове стоит Малыш, наскоро огороженный досками. Лосёнок крутит головой, недовольно перебирает ногами. Размотанный повод болтается из стороны в сторону. Опять эта мучительная качка. От неё мутит, слабеют ноги, прыгает сердце.

Максим не верит своим глазам. «Как попал сохатёнок в чужую машину? Куда его везут? Кто эти люди, что сидят в кабине?» В секунду слетает Максим с крыльца, перемахивает через забор, выбегает на улицу. Машина поворачивает на тракт, набирает скорость. Несколько метров отделяют его от грузовика. Но эти метры растут с каждой секундой.

– Стой! Стой! Стой! – кричит Максим на всю улицу. – Остановитесь! Слышите!..

Может, видел шофёр парня, может, нет. А если б видел, разве б остановился? Не дурак он, чтоб каждому встречному показывать краденое.

Не помнит, долго бежал или нет, не помнит, как очутился далеко на тракте. Скрылся из виду грузовик.

Тяжело возвращаться Максиму, не идут ноги, словно обуты в свинцовые башмаки. Что скажет он Синчуку, Чубарову? Сколько слёз прольёт Петя… Кто они, эти ворюги?

Максим застаёт Семёна во дворе.

Шофёр по давней привычке умывается колодезной водой. Не просто умывается – поливает из ковша плечи, грудь, спину. Стоит, гогочет от удовольствия.

– Ты что кислый, Максим? Не выспался?

– Малыша украли. Гнался, гнался – не мог догнать.

– Украли?!

– Только что. А кто, не знаю. Двое сидели в машине.

– Номер запомнил?

– Нет. Не сообразил.

– Ах прохвосты! Ах ворюги! – Семён трётся полотенцем. – Ну погоди, Бориска, рябой чёрт! Кончится моё терпение.

– Вы про кого? Знаете, кто украл?

– Знаю, не в первый раз. Не горюй, поймаем: дальше города не уедут. Говори толком, как получилось?

Приходится Максиму рассказывать всё сначала.

Семён слушает. Крякает. Переспрашивает. Клянёт какого-то Бориску.

Синчук с Петей просыпаются от шума. Узнав о пропаже, Петя сбегает с крыльца, проверяет стайку. Не хочет верить ни Максиму, ни дяде Семёну. Шутят они. Спрятали Малыша и смеются.

Тёмная пустота смотрит из старого коровника. Нет лосёнка ни в огороде, ни на улице. И опять хочется Пете заплакать, как в тот раз, когда гнался за сохатёнком по кочкам.

– Не горюй, Петушок, объявится пропажа. – Семён приглашает к столу. – Ну Бориска, ну разбойник! Учуял, сатана рябая!

– Вы про кого, дядя Семён? – спрашивает Петя.

– Про одного субчика.

– Про Трухина?

– И про него тоже.

– Думаешь, райпотребовский? – догадывается Синчук.

– Кто же ещё! Его машина у магазина стояла.

Ни Максиму, ни Пете не идёт кусок в горло. Сидят как на углях, мысленно гонятся за Бориской. Настигают, отбирают лосёнка. А Бориску забирает милиционер. Будет знать, как воровать чужих зверей…

– Зачем им сохатёнок, дядя Володя? – Петя не знает, кому «им». – Они убьют его?

– Не думаю. Наверно, сохатёнка украли на продажу. За каждого выращенного лосёнка государство платит сто рублей. Отвезут в охотничье хозяйство, запросто продадут. Ну, я готов! Поехали!

Уверенность Синчука ободряет братьев. Дядя Семён знает, где искать. Так что не всё пропало. Только б поскорей выехать.

Знакомых у Агеева – не сосчитать. Едва не каждый встречный поднимает руку. Кто просто приветствует, кто просит подвезти. Семён у всех спрашивает:

– Машину с лосёнком не видали?

– Нет, – отвечают. – А что?

– Да так, история одна… – И молчит, не хочет раскрывать секрета.

Ни одного села не пропускает Семён, останавливает шофёров, интересуется. Странно: никто не слыхал о сохатёнке, никто не видел, как проезжала машина.

– Глубоко нырнули. – Семён прибавляет газу. – Ну ничего, ничего, не на тех напали…

В одном селе шофёр сказал, что видел старую трёхтонку, на ней – то ли корову, то ли сохатого. Машина, похоже, потребсоюзовская.

– Бориска рябой! – уверяет Семён. – Домой покатил. Схватим на квартире тёпленького.

Семён – шофёр первоклассный, выжимает из «старушки» всё, что может. Ведёт, как по струнке. Сейчас важно не попасть на глаза автоинспектору. Тот разбираться не будет. Остановит, накажет за превышение скорости. Чего доброго, талон проколет. А это неприятность серьёзная.

– Кто такой Бориска? – спрашивает Петя.

– Рябой-то? Шофёр один, дружок бывший. Шаромыжником оказался, мастером купеческих дел. В городе купит, в селе продаст. Судили один раз, а всё неймётся. Опять покатил по старой дорожке.

– А если дома нет?

– Найдём! Взялись за дело – доведём до конца… Ну Бориска, ну сатана рябая!..

ПОГОНЯ

Второй раз приезжают в город Максим и Петя. Два года назад привозил их сюда отец. Ночевали в бывшем купеческом доме с неуклюжими балконами, с крылатыми ангелами. Помнят красивую площадь в жёлтых акациях, деревянную почту каланчой. Гостиницу – низкий домик из почерневших лиственниц. В те дни цвели тополя, по улицам летал тополиный пух, похожий на этот снег.

Машина проезжает вдоль площади, гостиницы, сворачивает на пустынную улицу. Направо от неё течёт мутная речка, рядом с ветхим мостиком гогочут белые гуси. Обижаются, что не могут пройти к воде – мешает прибрежный лёд.

Семён внезапно умолкает, сердито крутит баранку – настраивается на разговор с Бориской: «Ах ты пучеглазый! Тряхану я тебя по-нашему, по-шофёрски. Будешь помнить, воровская образина!..»

«ЗИЛ» подкатывает к старенькому дому, останавливается возле ворот. Семён выпрыгивает из кабины, толкает ногой калитку. За ним спешит Синчук с ребятами. Сейчас они увидят и Бориску и Малыша. Лосёнок их ждёт, наверное, соскучился, хочет есть.

– Эй, хозяин! – Семён стучит кулаком в ставень. – Выдь на минутку!

– Кто там? – хрипит недовольный голос. – Заходи в избу.

– Вылазь, Бориска, сатана рябая! – грозится Агеев. – Глаза бы не глядели на твоё воровское гнездо!

Выходит хозяин в белой майке с пятнами машинного масла. Голова не голова – копна рыжей соломы. Круглые щёки с пухлыми губами словно прострелены десятками дробинок.

– Чево шумишь? Хлебнул, никак? А это што за люди?

– Не твоё дело. Показывай лосёнка!

– Какого лосёнка? – дивится Бориска. – Никого у меня нет.

– Того, что из Сергачей увёз.

– Из Сергачей?! – дёргается рябой. – Откуда знаешь?

– От милиции, – находится Семён. – Кланялись тебе, велели зайти на пару слов.

– Шутишь? – трусит Бориска. – При чём тут милиция? Правда, вёз я сохатёнка, попросили подбросить. Так я их у геологов оставил.

Пока Семён допрашивает, Синчук обходит двор, заглядывает в пристройки. Никаких следов. «И самого лосёнка нет», – тревожится Володя. За пропажу Малыша он отвечает в первую очередь. А главное, ребят жалко.

– У каких геологов?

– У тех, что в Сухой пади.

– С кем ехал?

– Не знаю. Высокий такой, плечистый, всё волком смотрит… В лосиных штанах, в куртке, в ичигах. «Подвези, просит, на новое место переезжаю. А его геологам отдаю». Это он про лосёнка. «Они, говорит, его к работе приучат». Пятёрку дал за труды. «Выпей, сказал, за моё здоровье. И за его тоже». Это он опять про лосёнка. Ещё один был, с тараканьими усами, тот молчал, усы покручивал.

– Трухин! – вскрикивает Петя.

– Похоже, – соглашается Синчук.

– Ладно, поверим, если не врёшь. – Семён в раздумье останавливается перед братьями. – Что теперь делать, не соображу… Ехать в Сухую падь – на базу опоздаю. Опоздаю – значит, груз не получу. Не получу груз – верная нахлобучка от председателя. А то и выговор влепит. Строгий мужик. С другой стороны посмотреть – некрасиво: обещал найти сохатого – надо сделать.

– Поедемте, дядя Сеня! – Петя хватает шофёра за руку. – Пожалуйста! Трухин убьёт Малыша. Он такой, такой… хуже зверя!

Петя не выдерживает, слёзы катятся из глаз. Он всхлипывает чаще и чаще, растирает по щекам солёную влагу.

– Ну, это зря. – Семён качает головой. У него тоже начинает щипать в носу. – Мужчины – они, знаешь, не плачут.

– Езжай, Сеня, – предлагает Бориска. – Давай накладные, смотаюсь на базу на своей машине. Получу груз. Вернёшься – перетащим в твою.

– Голова! – Агеев достаёт накладные. – Действуй, друг! Не так ты плох, как я погляжу.

– Стараюсь. – Бориска прячет бумажки. – Бросил я канительные дела. Для улучшения самочувствия.

– Лезьте, ребятки, садись, Володя! – Семён заводит мотор. – Найдём субчиков, из-под земли выроем!

Выезжают не сразу: нужно заправиться бензином. Тут уж ничего не поделаешь. Бензоколонка на том конце города, в противоположной стороне. Возле неё – длинная очередь, машин пятнадцать. Ну всё, как назло.

– Не волнуйтесь, – утешает шофёр. – Всё идёт по плану командования. Успеем поджарить пятки браконьеру.

Не унывает дядя Семён, всё у него по плану.

Тридцать километров по асфальту – разве езда? Не успеешь оглянуться – слезай, приехали. Но когда не повезёт…

Будто кто заворожил Семёна с машиной. Только выехали за город – мотор чих-пых, чих-пых! Заглох. Тут даже Синчук заёрзал на сиденье. Если так ехать, можно прозевать и Малыша и браконьеров. Совсем разладился агеевский «самовар».

О ребятах говорить нечего, места себе не находят, мечутся, как соболи в клетке.

– Пропал сохатёнок!.. – шепчет Петя.

Максим будто не слышит, смотрит на Семёна, мысленно подгоняет: «Быстрей, быстрей, а то опоздаем!»

Пете ещё горше. Представляется глухой лес, высокая сосна с длинными лапами. Под ней Малыш с перерезанным горлом, возле него Трухин в лосиных штанах, с мрачной улыбкой: «Мой верх, гадёныши!»

– Ты что молчишь? – Петя толкает брата в бок. – Пока дядя Семён возится…

– И ты помолчи.

– Остановим другую машину?

До чего же нудный бывает брат Максима! Ноет, ноет, как зубная боль. Видит же, что дядя Семён старается.

– Не хнычь, сейчас поедем.

И верно: только сказал – мотор завёлся. Др-др-др! Как рванёт на полных оборотах!..

– Всё путём, всё ладом, – вытирает руки Семён. – По местам!

На повороте в Сухую падь встречается Агееву знакомый шофёр. Семён сигналит: остановись, дело есть. Выходит из кабины, спрашивает про машину с сохатёнком.

– Видал. – Шофёр готовится к длинному разговору. – Двое их, у геологов околачиваются. Один, значит, в лосиных штанах, в такой же тужурке, другой…

– Ты короче…

– Нельзя короче, – возражает шофёр. – Выходит, такое дело: продают они сохатёнка за двести рублей. А кто его возьмёт? Мне даром не нужно. Вот ты бы взял?

– Значит, у геологов?

– Теперь, пожалуй, не у них.

– Да где же? Говори толком!

– Эк тебя припёрло! – Шофёр вытаскивает пачку «Севера», закуривает. – Чую: краденый тот лосёнок.

– Угадал, эти ребята – хозяева.

– Ты вот что, ты в посёлок не езжай, – советует шофёр. – Сверни налево. Помнишь, где зимовьюшка стояла? Дуй по этой просеке!

– Ничего не понимаю. То геологи, то просека. Где ж они, в конце концов?

– Сейчас поймёшь. Мужик тот, в лосиных штанах, не сговорился с геологами. Кто-то у него раньше просил сохатёнка вроде бы за двести рублей. То ли начальник партии, то ли другой кто. Теперь, вишь, этого человека не оказалось. Тут мужик рассердился, стал кричать: «Лучше убью, а за меньшую цену не отдам!» И повёл, значит, по этой просеке.

– А второй?

– Второй тоже с ним.

– Дядя Семён, скорее! – кричит Петя. – Я же говорил!..

До геологов дорога сносная, потом пошли кочка на кочке, пенёк на пеньке. Как ни крутит Семён баранку, не получается без тряски. А тряска такая, в пору из кабины вылететь.

– Останови-ка! – просит Синчук. – Я напрямую…

– Возьми карабин!

– Не надо! – Он прыгает в снег, бежит к ближнему лесу.

На закрайке видны два человека и лосёнок. Это они: Трухин, Малыш и неизвестный. Вовремя подоспели, ой как вовремя!

Лосёнок привязан к сосне верёвкой. Повод порван, глаза налиты кровью, с губ падает пена. Не слышит мотора, не видит бегущего Синчука. С ненавистью смотрит на мучителя.

Первым охотинспектора замечает неизвестный мужчина. Толкает плечом Трухина, показывает: «Гляди, бежит кто-то».

– Синчук! – узнаёт Трухин. – И тут разнюхал! Ну держись, сейчас я с тобой рассчитаюсь!

Андрон бросает окурок, тянется к карабину. Но Спирин опережает напарника. Вырывает, прячет оружие за спину.

– Очумел! Очнись!

– Ты… ты… предатель! – хрипит Андрон. – И тебя купили?! Так нет же, будет по-моему!

Выхватывает нож, похожий на финский. Специально кованный, специально точенный. На медведя – в случае ружейной оплошки. А Синчук сейчас – хуже трёх медведей вместе.

Пригнувшись, растопырив руки, Андрон осторожно движется в сторону Володи. Глаза – раскалённые угли. Вся давняя злоба, вся теперешняя ненависть вложены в этот взгляд…

Синчук смотрит по сторонам: нет ли поблизости сучка, палки? А где найдёшь под таким снегом?

– Эй, Трухин, не балуй! – Володя сжимает кулаки. – В тюрьму захотел?

– Мне всё одно. Семь бед – один ответ!

– Твоё дело. – Синчук сбрасывает полушубок. – Бояться я не привык. Держись, браконьерская душа!

Медленно сходятся охотинспектор с браконьером, будто борцы на белом ковре. Три, два шага остаётся между ними…

Трухин вскидывает нож, с силой опускает вниз. Синчук подставляет руку – приём самбо, – правой бьёт Андрона в нижнюю челюсть.

В ту же секунду раздаётся крик:

– Дядя Андрон, сзади!

Трухин оборачивается и… получает подножку. Не сзади – спереди настигает его второй удар.

Третий приходится под дых, когда Трухин пытается встать. Больше ему не надо.

– Здоровый, стервец! – подбегает Семён. – Этакий кабанище! Ловко ты его…

– Петруха помог. – Синчук сдерживает дрожь в руках.

Петя бросается к Малышу, развязывает верёвку. Лосёнок тычется ему в руки, закрывает глаза.

– Ты чей, дядя? – Агеев подзывает Гришку. – Подходи, не стесняйся.

– Знакомая личность, – признаёт Синчук. – Гришка Спирин, браконьер номер два.

– Пришьём и его к делу. – Семён отбирает карабин.

Петю и Максима привозит в Юмурчен тот же Семён. Старик Лукьян радуется: «Явились, малина-ягода!» Бабка Феня пришла почаевать с Бормашом – снова завела разговор про Африку, про то, как трудно будет Малышу. Её никто не поддерживает. И так горько на душе, зачем бередить больное место.

Все ребята волнуются: что стало с сохатёнком? Первым прибежал Стась, одетый по-зимнему: в полушубке, в заячьем треухе. Глянул на деда с бабой, тут же определил: не скоро уйдёт бабка, только в азарт вошла – наливает кружку за кружкой. Поговорить не даст, шпарит, как автомат. Лучше позвать ребят к себе, дома нет ни отца, ни матери. Наговорятся вдоволь. А тут и Лавря объявился.

По дороге ребята видят на крыльце Алексея Чубарова. Машет им рукой, улыбается, гладит крутой подбородок.

– Заходите, заходите, есть новости… – Он пропускает ребят вперёд. – Плясать вам надо, всем плясать. Значит, такое дело: вернётся к вам сохатёнок.

Говорит и смотрит на всех. А ребята, как по команде, раскрывают рты. Не верят председателю, – наверно, разыгрывает их дядя Алексей. Было же решение увезти сохатёнка. Сам Синчук приезжал, говорил, ничего нельзя сделать. Что-то тут не так.

– Всё так, – успокаивает Чубаров. – Только что звонил из города Володя, просил передать: пришло письмо из охотничьего хозяйства. Спрашивают, нельзя ли в Юмурчене организовать опытную станцию по одомашниванию сохатых? Мы тут посоветовались, решили: можно. Малыш будет у нас первым одомашненным животным, вожаком стада. А вы начнёте приучать сохатых к работе. Ну, как?

– Здорово, дядя Алексей!

– А Малыша в Москву не отправили?

– Не успели. – Чубаров видит, как повеселели ребята. – Значит, готовьтесь к встрече.

– Когда привезут?

– Сколько будет сохатых?