Текст книги "Крылья крепнут в бою"

Автор книги: Василий Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

На партийном собрании он выступил с резкой критикой в адрес Охтеня.

Тот, побледневший, весь натянутый как струна, только и мог ответить в свое оправдание:

– Если бы полк летал полным составом – другое дело! А вы что же, прикажете мне водить звенья? Подменять командиров эскадрилий? Ну, уж извините... Надо думать, прежде чем безответственно болтать!

– Да, конечно, – не выдержав, съязвил Рождественский, – попусту рисковать командиром не стоит...

– Не зарывайтесь! – выкрикнул Охтень, – вы что, лучше других комэсков?..

– Но уж если на то пошло, скажу, – спокойно ответил Рождественский. – В отличие от "других" я не выбираю себе заданий. Летаю где потрудней.

– Хорошо. Мы с вами еще поговорим!..

Да, на войне бывало и так. К счастью, ненадолго. В бригаде вскоре поняли, что в полку неблагополучно. Этого нельзя было не заметить, особенно если учесть, что полк всегда был на хорошем счету и за боевые действия под Таллином, в районе Ханко и Ленинграда был представлен к гвардейскому званию.

БОИ С РАССВЕТА

Декабрьские на редкость сильные морозы с первых же дней сковали не только бурные воды Ладожского озера, но, кажется, и сам воздух. Плотный, звенящий, он словно бы стиснул природу в своих колючих объятиях. В холоде и огне стонала земля под Тихвином и Волховом, под Войбокалом и Шумом. Здесь продолжались ожесточенные бои наших войск, оттеснявших врага за пределы Северной железной дороги.

Магистраль давала возможность сократить единственный автомобильный путь для спасения блокированного Ленинграда от смертельного голода и для срыва гитлеровского плана соединения его полчищ с финскими войсками в южной части Ладожского озера и на реке Свирь.

Одновременно крепла охрана ледовой трассы через озеро. В начале декабря уже не одиночные машины и мелкие колонны, а сплошная вереница автотранспорта двумя темно-серыми лентами по бело-голубому торосистому льду двигалась на запад. Родина слала гибнущим от голода, обстрела и бомбардировок ленинградцам хлеб, мясо, масло, соль, пушки и снаряды, которые за время ледостава скопились на перевалочных базах в Кобоне и Лаврове.

Мы, летчики, техники, механики, понимали, сколь важно и нужно уберечь от ударов с воздуха не только то, что идет по ледовой трассе в Ленинград и обратно, но и то, что находится на складах, а вернее – лежит под открытым небом на восточном берегу у тех же деревень Лаврове и Кобона.

Там считали каждый килограмм продовольствия, каждое орудие и снаряд как главную силу подкрепления. Ведь бойцы фронта и моряки сражались впроголодь, а ленинградцы работали на заводах, получая 125 граммов хлеба в сутки.

Успешные действия наших войск восточнее Ленинграда заставляли врага распылять силы своей авиации, вынудили бросить большую часть 1-го воздушного флота не на ледовую трассу, как предусматривалось Герингом, а на поддержку своих войск. Поэтому в первой половине декабря трассу атаковали мелкие группы бомбардировщиков и истребителей, и в основном в дневное время.

Налеты врага в районах Кобоны, Лаврова и Осиновца также носили характер разведки боем. Противник явно прощупывал силу авиационного прикрытия, плотность зенитного огня и расположения зенитных средств. Затем тактика фашистов резко изменилась. Они стали наносить удары одновременно несколькими группами на разных участках трассы и старались избегать воздушных боев с нашими патрулями.

Отсутствие радиосвязи с истребителями в воздухе, да еще в условиях резко меняющейся погоды, затрудняло своевременный перехват противника. Поэтому обнаружение вражеских самолетов и умелый выход на них зависели от самих летчиков.

В первые дни декабря каждый летчик полка делал до пяти боевых вылетов на прикрытие трассы, но с перехватами не ладилось. Мешали радиолокационное наблюдение врага за нами (о котором мы тогда и не знали), а также плохая погода и кратковременное пребывание самолетов противника над целью. С душевной болью видели мы с воздуха наши разбитые горящие машины, воронки на льду, и, возвращаясь на аэродром, каждый чувствовал свою вину.

Вечерами в землянках летчиков, техников и механиков, которые забегали обогреться или надеть на себя что-нибудь потеплее и посуше, не слышно было смеха и шуток. Вес хорошо понимали, что успехи боев, к сожалению, не всегда зависят от наших желаний и возможностей.

Давала себя знать внезапность войны, мы не успели усовершенствовать боевую технику, и в частности самолетные рации, которые вот уже скоро год, как ожидаются в полку. Правда, тут была и наша, летчиков, большая вина. Мы по старинке не верили в возможности радиосвязи и даже то малое, что было в наших истребителях перед войной, изучали спустя рукава. Появилось мнение, что радиосредства несовершенны, своим шумом и треском, внезапным свистом в ухо летчика мешают в полете и в бою. Так стоит ли осложнять себе жизнь мудреной радиочепухой. Поэтому приемники и передатчики с самолетов, которые попадали в полк, тут же снимались и отправлялись на склад...

Наконец 3 декабря погода немного улучшилась. Сплошная облачность медленно двигалась с запада на восток на высоте около километра.

Патрулировали над Кобоной и трассой две пары И-16. Ведущий лейтенант Д.В. Плахута, недавно назначенный командиром звена, ведомый – еще неопытный сержант А.Г. Бугов. Вторую пару вел сержант В.Ф. Бакиров, которому всего три дня назад доверили быть ведущим. Ведомым у него шел сержант Н.М. Щеголев, имевший десять боевых вылетов.

Еще на земле Плахута и Бакиров обсудили план полета. Смысл его заключался в том, что звено будет действовать парами в пределах видимости друг друга. При этом пара Плахуты идет под облаками, а Бакирова – на высоте 150 метров. При обнаружении противника верхняя пара атакует первой, а вторая – бьет снизу.

Хотя в звене находилось три молодых летчика, Плахута надеялся повторить в какой-то степени не раз описанные бои, проведенные на Ханко знаменитыми асами Антоненко и Бринько.

Подлетая к западному участку трассы, Плахута заметил идущих на высоте 800 метров четырех Ме-109. Ну что же, преимущество у противника только в скорости, и Плахута пошел на сближение.

"Мессеры" тоже увидели нашу пару, но только одну, верхнюю, и начали заходить в атаку с двух сторон. Плахута резко развернулся в сторону ближней пары и, прицелившись, выпустил сразу четыре реактивных снаряда. Пуск оказался удачным. Один "мессер" сделал переворот и, не выходя из пикирования, врезался в лед. Но враг боя не прекратил. Вторая пара Ме-109 пошла в атаку на отставшего в развороте Бугова. Вот теперь Бакиров оказался на месте, он снизу атаковал ведущего второй пары. "Мессер" пролетел немного по прямой и упал, к радости шоферов движущейся рядом вереницы машин.

Остальные два Ме-109 вышли из короткого боя и исчезли неизвестно куда. В это время шесть Ю-88 чуть ниже облаков подкрадывались к Кобоне. Только острые глаза Плахуты обнаружили врага, временами нырявшего в край облаков.

Две пары "ишачков" поспешили перерезать им курс, но, видимо, оставшиеся в живых два "мессера" сообщили по радио "юнкерсам" о тяжелом бое с "большой группой" И-16. Потому, как только истребители начали сближаться с бомбардировщиками, те беспорядочно сбросили бомбы и, не долетая до Кобоны, ушли в облака.

Что же, замысел боя удался. Сбили два Ме-109 и заставили шесть Ю-88 сбросить бомбы до цели. Результат для звена, в составе которого было три молодых пилота, очень хороший.

Радость летчиков была настолько велика, что Плахута, доложив комэску Рождественскому о результатах боя, забыл сделать разбор в звене, а делать его было нужно. Ведь отставший на резком развороте сержант Бугов не сумел перейти своевременно в левый пеленг и оторвался далеко от ведущего. Он даже не заметил, что Ме-109 атакуют его. Спасла Бугова лишь своевременная прицельная очередь Бакирова.

Вечером командир и новый нелетающий комиссар эскадрильи, назначенный вместо переведенного с повышением в другую часть капитана Сербина, сделали разбор. Они отметили успех молодого командира звена и похвалили всех четверых летчиков. О грубой и тяжелой ошибке Бугова комэск не знал и в заключение дал указания впредь при выполнении боевых заданий на трассе в составе двух звеньев летать в разомкнутом строю с обязательным превышением замыкающего звена или пары.

Успешный бой звена Плахуты, к сожалению, не стал предметом тактической учебы в эскадрильях полка. О нем говорили мимоходом, причем с оттенком недоверия. Причиной этого, как мне кажется, было имевшее место в командирской среде чванство. Где, мол, это видано, чтобы яйца курицу учили? Комэскам помешала вредная заносчивость: как это они, опытные летчики, воюющие с первого дня войны, будут учиться у новичков?! Дальнейшие события показали, что именно этот бой, как и некоторые другие, нужно было детально изучить, ведь две трети полка составляли тогда молодые и призванные из запаса летчики.

Пятимесячные бон истребителей убедили всех, что эффективно боевые задания выполняются только четными группами (2, 4, 6, 8 самолетов), что в группах до боя и в бою должен сохраняться строй "этажерки" с необходимым превышением, что пресловутый оборонительный круг – элемент пассивной тактики – пригоден лишь для штурмовиков, отбивающихся от истребителей врага. Для нас же главное – атаковать, постоянно удерживая инициативу.

Командир полка опять-таки не стал заниматься этими вопросами, по-прежнему отсутствовала радиосвязь самолетов между собой и с КП полка.

Ошибки в жизни, как собачий репейник, цепляются друг за друга, превращаясь в большой колючий клубок.

Заметить новое в тактике противника, обобщить и позаимствовать все полезное для себя – вот что следовало сделать прежде всего, тем более что оно, это новое, происходило буквально на глазах. Фашисты стали широко применять свободный полет – "охоту" на истребителях Ме-109Ф, выделяя по две-три пары, которые в бой не вступали и в зону зенитного огня не входили, но атаковывали подбитые или отколовшиеся от группы самолеты или группки, потерявшие бдительность.

Война жестоко наказывает за расхлябанность, за нерадивость. Долго ждать такого не пришлось. В следующие четыре дня полк потерял двух летчиков: не вернулся на аэродром заместитель командира полка капитан Лоновенко, оторвался от группы во время воздушного боя у острова Зеленец сержант Иванов и был сбит парой Ме-109, наблюдавшей за боем со стороны. Оба погибли нелепо, из-за собственной неосмотрительности.

Неудача подействовала, правда, не на всех. Уже 7 декабря полк провел три примечательных боя. В одном отличились летчики Шишацкий и Дмитриев, схватившиеся с восьмью самолетами Ме-109, штурмовавшими автотранспорт, в другом – Петров и Бакиров – с шестью Ме-109. В обоих случаях опытность и инициатива летчиков не позволили противнику нанести удар по ледовой трассе, избежав потерь.

Третий бой в середине дня произошел с четверкой Ме-109 в районе острова Зеленец. Группу из двух пар И-16 вел опытный командир звена лейтенант Сычев. Но он, вопреки указанию комэска, держал обе пары на одной высоте под облаками. Мол, кучней – ребятам веселей.

Веселого было мало. После первой атаки "мессеров" звено Сычева заняло пресловутый оборонительный круг, оттягивая врага к Кобоне, в зону зенитного огня. Правда, опытный Сычев, отбивая атаки, сумел меткой очередью сбить один Ме-109, после чего остальные ушли в облака, а довольные собой летчики повернули к Кобоне. Но тут-то они и поплатились, попав под огонь вражеской пары, не принимавшей участия в бою.

Младший лейтенант Ефимов, ведущий второй пары, был сбит и на горящем самолете врезался в землю, его ведомый ранен, а самолет Сычева был буквально изрешечен, сам летчик, раненный в обе ноги, с трудом произвел посадку на одно колесо.

Этот день оказался тяжелым. Сколько еще таких дней будет впереди?

Частые неудачи в боях за последнее время, потери друзей повлияли на моральный облик всего личного состава. Понизился боевой азарт, то главное, на чем держится вера в победу, – воинский дух, появилось чувство усталости. Хорошо, что в любом коллективе всегда есть люди, которые не теряют волю, умеют до предела напрячь силы и примером своим вселить уверенность в остальных.

Такими оказались наши ветераны, дравшиеся под Ленинградом, Таллином, Тихвином, Волховстроем и особенно на полуострове Ханко. Теперь они вместе с молодежью должны выстоять и здесь, на Ладожской ледовой трассе, во имя спасения города Ленина.

Старший инженер полка Николай Андреевич Николаев и инженер по ремонту Сергей Федорович Мельников целыми днями мотались по стоянкам эскадрилий, по суткам не вылезали из ремонтной мастерской, размещавшейся за деревней Выстав, в двух километрах от аэродрома, стараясь сделать все необходимое для срочного ремонта поврежденных самолетов. Ночами на 30-35-градусном морозе весь технический состав полка и мастерской без сна и отдыха работал, чтобы к утру ввести в строй поврежденные за день самолеты.

Это было нелегко, подчас свыше человеческих сил. Взять хотя бы изуродованный самолет лейтенанта Сычева, который принялись латать техники Попов и Макеев, механик Лозовец, моторист Горбунов, стрелок-оружейник Клепиков. Починить те же шпангоуты, стрингеры, сменить тросы и трубы к рулям управления можно, лишь находясь внутри фюзеляжа. Заберись-ка туда попробуй через маленький лючок! Одетому туда не пролезть, и внутри тесно, значит, снимай теплую куртку и в одном комбинезоне на жгучем морозе работай, сжавшись в комок, обжигая пальцы о металл. А точность нужна ювелирная – ни малейшей оплошки.

И так сутками напролет, до полного изнурения. В начале зимы у большинства распухли руки, потрескалась кожа на пальцах, и все же, несмотря на все тяготы и лишения, они держали в строю максимально возможное количество самолетов.

12 декабря были собраны, наконец, Остатки летного и технического состава, воевавшего по 2 декабря на полуострове Ханко. Вернулись летчики: капитан Ильин, старшие лейтенанты Бодаев и Овчинников, лейтенанты Васильев, Цоколаев, Байсултанов, Лазукин и младший лейтенант Творогов. Они пригнали четыре самолета И-16.

Подмога для полка, да еще в такой тяжелый период, – весьма ощутимая. Надо было лишь правильно ее использовать. Но этого не произошло. Хорошо слетанные в боях, не знавшие поражения летчики в полку были приняты холодно, разбросаны по эскадрильям на второстепенные дублирующие должности.

Летчикам-ханковцам даже показалось, что майор Охтень с какой-то ревностью отнесся к ним, во всякой случае ни с одним даже не побеседовал.

Об их умении воевать четными группами, о лучших тактических приемах воздушных боев, дерзких неотразимых штурмовках никто даже не попытался рассказать молодежи. Поэтому боевая жизнь полка в целом не изменилась. Она продолжала течь как бы по высыхающему постепенно руслу реки, часто ударяясь о подводные камни.

А воздушная обстановка над трассой все усложнялась. Если противнику и не удавалось успешно бомбить и штурмовать сплошной поток автотранспорта и перевалочную базу на берегу, то лишь из-за частых воздушных схваток с нашими самолетами, но все же летчики полка инициативы в своих руках не держали.

Противник увеличивал свои усилия, менял тактику боя. Все чаще над озером стали появляться группы бомбардировщиков, прикрытых большим нарядом истребителей. "Охотники" Ме-109Ф ловили в прицел каждый потерявший бдительность самолет. Их появления над трассой и над аэродромом стали систематическими. Словно по чьей-то команде, они являлись точно к моменту посадки или при подлете к аэродрому и внезапно атаковывали зазевавшегося пилота. Если атака не удавалась, "мессеры" на большой скорости со снижением до бреющего полета или с набором высоты уходили прочь.

Не понимая методов свободной охоты, многие даже опытные наши летчики считали фашистов трусами, а их тактику "воровской": они ведь избегали лобовых атак, не ввязывались в затяжные воздушные бои, особенно на виражах, где шансы на победу были незначительны. Конечно, трус может оказаться на любом самолете, но считать трусами всех фашистских летчиков – было ошибкой.

Следует сказать, что Ме-109Ф имел высокую скорость, сильное вооружение и новейшие средства радиосвязи. Но и то правда, что если сравнивать советских летчиков с фашистскими, в отрыве от тактико-технических данных машин, то преимущество останется за нашим воздушным бойцом. Он обладает высокими морально-боевыми качествами, стальной волей к победе, способен к самопожертвованию во имя Родины.

Гитлеровская молодежь, воспитанная на гнилой нацистской морали, таких качеств не имела. Ее поддерживали "спортивный интерес", "лавры победы", оплачиваемые обилием денег и почестей.

Фельдфебель Квак, заядлый фашист, сбитый над Ладожским озером, на вопрос, почему немецкие летчики не принимают лобовую атаку, ответил: "Что я, дурак? При лобовой атаке у нас одинаковые шансы на победу, я лучше подожду, когда они будут хотя бы процентов на девяносто".

– А почему вы не ведете бои на виражах?

Квак ответил, что это им тоже не выгодно и тут же добавил:

– Внезапная атака на скорости и быстрый выход из боя – вот наша основная тактика.

Он говорил истинную правду. Нам следовало искать новые приемы в бою с Ме-109Ф, лучше использовать бортовое оружие в тесном огневом взаимодействии мелких групп. И наступать, наступать...

Пагубно, когда в шторм у руля корабля стоит человек, не способный своевременно повернуть навстречу девятому валу – могучей и страшной волне, несущей неведомые испытания.

Такой девятый вал покатился на полк 1 января 1942 года.

В ночь на Новый год майора Охтеня вызвал по телефону командир авиабригады полковник Романенко, не терявший чувства юмора в самой тяжелой обстановке.

– Ну как, непобедимый командир? – спросил он майора, – готовишься встречать Новый год?

– Нет, товарищ полковник, сейчас не до Нового года, настроение не то...

– Зря-зря, Михаил Васильевич, к такому празднику нужно готовиться загодя, – продолжал Романенко. – Нам стало известно, что на аэродромах под Новгородом и Сиверской фрицы новогодние елки зажгли и, не дождавшись полночи, поднимают тосты за завтрашнюю победу над вами под Кобоной и на ледовой трассе Понял?

– Понял, товарищ командир, как-нибудь отобьемся, – ответил Охтень.

– Пора полку не отбиваться как-нибудь, а самим нападать. И побеждать! Вот уже двадцать дней вы теряете летчиков и самолеты, а "мессеров" и "юнкерсов" за вас сбивают другие. – Теперь уже Романенко не шутил. Метеорологи дают ясную, безоблачную погоду, для немцев – раздолье. Они могут нанести массированные удары по всей трассе и по перевалочным базам. Подготовьтесь как следует к боям с превосходящими силами врага, надежнее прикройте район Кобоны и Лаврова. Учтите, "охотники" усилят свою активность и над трассой и в районе вашего аэродрома. Сейчас прошу поздравить от имени командования и политотдела бригады личный состав части. Будем надеяться, что Новый год вы ознаменуете более успешными боевыми делами. И последнее, Михаил Васильевич, хватит отдыхать, пора и самому летать. У вас должность летная, товарищ командир полка!

Так закончился начатый с шутки телефонный разговор.

Майор Охтень понимал: Романенко, бывший "командир 13-го, недоволен боевой работой полка. Но, как видно, серьезных выводов все еще не сделал.

Вечером он приказал оперативному дежурному вызвать на КП своих заместителей, а также инженера полка, командиров и комиссаров эскадрилий.

На КП собрались все, кроме инженера Николаева, которого едва разыскали в ПАРМ-1 {ПАРМ – полковая авиаремонтная мастерская} под самолетом, где он проверял ход ремонта, да вместо командира 3-й АЭ майора Рождественского, лежавшего в санчасти с высокой температурой, прибыл его заместитель капитан Агуреев.

Без Николаева командир полка совещание не начинал, молча сидел за маленьким столом, ждал.

Распахнулась дверь, в теплую, хорошо освещенную лампочками от аккумуляторов землянку ворвался клуб морозного белого пара. Николаев, красный от быстрой ходьбы, с инеем на бровях, ресницах и на воротнике меховой куртки, переступил порог и уже открыл было рот, чтобы доложить, но резкий голос командира оборвал его на полуслове.

– Где ты шляешься? Сколько исправных самолетов будет к утру?

Спокойный, всегда сдержанный Николаев, знавший, как шутили товарищи, место каждой тряпки-веревки, снял шапку-ушанку, расстегнул куртку, ответил:

– Я не шляюсь, а занимаюсь в ПАРМе ремонтом доставленного с озера бесхозного самолета. Сколько будет исправных к утру? Инженеры эскадрильи доложат мне точно в три часа ночи. Думаю, пятнадцать-шестнадцать самолетов наберем.

Он устало опустился на стул, набрал в грудь воздуха, будто собирался нырнуть в глубину омута, и, нагнувшись, стряхнул рукавицей снег с огромных валенок. Это вошло у него в привычку. Так он делал всегда, когда был чем-то встревожен или обижен.

Ответ Николаева охладил командира, заставив поежиться начальника штаба Ройтберга и некоторых командиров эскадрилий, когда-то активных ветеранов полка, ставших при новом своенравном командире ниже травы, тише воды.

Охтень резко встал и, не спросив никого из присутствующих о состоянии дел в подразделениях, сообщил о разговоре с командиром бригады.

– Полковник Романенко требует надежно прикрывать трассу и перевалочную базу на берегу... Придется держать в воздухе две группы патрулей одновременно. Поэтому в каждой эскадрилье надо создать по две тактические группы и при вылете на патрулирование одну держать в районе острова Зеленец, а другую – над Кобоной – Лаврово. По тревоге поднимать в каждой эскадрилье по одной группе, вылет остальных – по дополнительному распоряжению с КП полка. Всем понятна задача?

После короткого молчания первым встал капитан Агуреев, его предложение прозвучало не то вопросом, не то просьбой:

– В 3-й эскадрилье будет семь исправных самолетов. Если их разделить на две группы, будем бить противника не кулаком, а растопыренными пальцами. Может, лучше иметь одну группу, да сильную.

– Вы не рассуждайте, а выполняйте приказ!

Такой ответ Охтеня заставил высказаться и комиссара 1-й эскадрильи старшего политрука Дмитриевского. Он резко спросил:

– В эскадрилье всего пять самолетов, как их делить на две группы?

– Как хотите, так и делите, – ответил командир полка.

– Хорошо, тогда меньшую группу – два самолета я буду весь день водить на задание сам! – с жаром воскликнул часто вылетавший на задания комиссар.

Больше вопросов не было. Тогда заговорил комиссар полка Лазарев:

– Товарищи! Через три часа наступает Новый год. Мне известно, что некоторые летчики и техники готовятся его встретить с выпивкой, а ведь вы знаете, что завтра в бой. Прошу всех, кому положено, тщательно проверить все землянки и дома в деревне, где размещаются люди. Праздновать будем, когда кончится война.

После всего услышанного поднялся инженер Николаев и спокойно сказал:

– А мы, технари, специально на ужине не выпяли по сто граммов, оставили их на двенадцать ночи, чтоб выпить за победу. Нам в воздух не придется подниматься, а дело свое мы знаем и сделаем.

– Дисциплину разлагаете, Николай Андреевич, – с кривой усмешкой сказал Охтень и закрыл совещание.

Командиры эскадрилий разошлись, не получив ни одного совета, ни одного указания относительно тактики и взаимодействия с другими группами, а также прикрытия самолетов на посадке.

Утром 1 января мороз достиг 38 градусов. На востоке занималась заря, постепенно гасли звезды. Вконец измотанные техники заканчивали подготовку самолетов. В шапках, завязанных у подбородка, с поднятыми воротниками они двигались медленно, неповоротливо, словно берегли последние силы на тяжелый день. Понимали, в такую ясную погоду все начнется с рассвета и будет продолжаться до темноты. Многие летчики надели зимние комбинезоны, двойные перчатки-краги, в унты пододели меховые чулки-унтята, лица закрыли масками из кротового меха: им летать в открытых кабинах. В рассветных сумерках они были похожи на бурых медведей разного возраста, расхаживающих на задних лапах.

Первой на прикрытие взлетела 1-я эскадрилья. Звено из трех самолетов пошло в район Кобоны-Лаврова, а пара – к острову Зеленец, ее возглавил комиссар Дмитриевский. С высоты 2500 метров в морозной дымке просматривались берега сорокакилометрового Шлиссельбургского залива. Четыре извилистые полоски ледовой дороги уходили на восток и на запад. По каждой из них сплошным потоком двигались грузовики. С высоты их движение казалось замедленным. Местами виднелись разбитые и сгоревшие машины – следы действий вражеской авиации и артиллерии. Временами одна из машин по каким-то причинам останавливалась, и тут же за ней накапливалась длинная колонна. Потом она начинала изгибаться, постепенно объезжая остановившуюся машину, ее брали на буксир, и движение продолжалось.

Комиссар Дмитриевский думал о вчерашнем совещании у командира полка. Он жалел, что не добился разрешения создать одну группу из пяти самолетов. Что можно сделать парой, если бомбардировщики подойдут с прикрытием? Или истребители нагрянут двумя-тремя парами сразу?

Еще до вылета он делился с товарищами своими тревожными мыслями. Конечно, комиссар был прав. Ведь можно же было создать в полку три группы и оставить резерв для прикрытия аэродрома от "охотников", так нет, ни командир, ни штаб не стали думать о том, как лучше решить боевую задачу.

"Но я комиссар и больше молчать не буду, вечером обязательно напишу докладную в политотдел бригады, пусть разберутся, можно ли так воевать".

Вдруг он заметил след инверсии, идущей с юга на Кобону на большой высоте. Летел разведчик, фотографировал. Осматривая воздух, Дмитриевский разглядел ниже разведчика две пары "мессеров". У них выгодная позиция для атаки сверху второго звена, оно где-то там, еще ниже.

Присмотревшись, Дмитриевский увидел над далеким западным берегом сотни белых комочков, они все ближе тянулись к береговой базе Осиновец. Вот зенитные разрывы появились над западной частью трассы. Самолетов, по которым велась стрельба на этом расстоянии, не разглядеть, но ясно, что в воздухе дерутся.

И действительно, километрах в двадцати от острова Зеленец шел воздушный бой. Истребители 11-го ИАП и другие из ВВС Ленинградского фронта отбивали массированный налет.

Долго смотреть не пришлось. Пара Ме-109 со стороны солнца, а оно было чуть выше горизонта, шла на него в атаку. Резкий разворот и своевременный выход в лобовую отрезвили "мессеров". Они рванули вверх, в сторону южного берега и скрылись из виду. Эти, видать, тоже ведут разведку и сковывают силы на востоке трассы.

"Противник не дурак, – наверняка подумал комиссар в эту минуту, – бьет нас по частям, а мы свои силы распыляем и еще хотим отражать массированные удары".

До часа дня каждая эскадрилья сделала по два вылета без воздушных боев, если не считать отражения отдельных атак. В третьем вылете Дмитриевский со своим звеном прикрывал Кобону и Лаврове. Над восточным участком трассы находилась пара Петра Шишацкого. Солнце с юго-запада слепило глаза пилотов, внимательно всматривающихся в эту опасную зону. Бдительность их была не напрасной.

Истребители и зенитчики отбили двухчасовой массированный налет фашистских бомбардировщиков на западную часть трассы и Осиновец, перевозкам и складам на берегу был нанесен незначительный ущерб.

Теперь во второй половине дня на восточную часть трассы и в район Кобона-Лаврове с небольшим интервалом шло несколько групп бомбардировщиков под сильным прикрытием истребителей. Первым заметил их ведомый Дмитриевского сержант Ефим Дмитриев. Комиссар повернул звено навстречу "юнкерсам". Сближаясь, он заметил, что какие-то два И-16, летевшие наперерез бомбардировщикам, завязали бой с шестеркой Ме-109. Дмитриевский поспешил им на помощь, с ходу ворвался в группу вражеских истребителей, отогнал их и, не теряя времени, пошел вдогон второй группе "юнкерсов", поскольку по первой наши зенитчики вели мощный огонь.

Стремясь догнать противника, Дмитриевский, не заметил, как другие "мессеры" зашли сзади, намереваясь нанести удар по его звену, но сержанты Ефим Дмитриев и Дмитрий Кириллов были начеку, отразили четыре атаки по ведущему, однако, маневрируя, сами отстали от комиссара. Пора бы ему прекратить погоню за "юнкер-сами", оглянуться на сержантов, ведущих неравный бой. Вот уже один самолет загорелся – Дмитриев покинул его на парашюте. Оставшийся Кириллов скован боем с двумя Ме-109. Остальные "мессеры" кинулись за догонявшим вражескую группу комиссаром. В пылу боя он не увидел смертельной опасности. Самолет его загорелся и, медленно вращаясь через крыло, упал на лед Недалеко от берега.

Ведомый второй пары сержант Байдраков, получив повреждения, тоже вышел из боя. Бои продолжали только два разрозненных "ишачка". Шишацкий и Кириллов, уклоняясь от атак истребителей, сами упорно пытались атаковать "юнкерсов", сбивали их с боевого курса. Это действительно были отважные, героические парни!

Как только начался неравный воздушный бой летчиков 1-й АЭ, тут же по сигналу красной ракеты взлетели звенья Геннадия Цоколаева и капитана Агуреева. Не успели они набрать и 2000 метров, как Ме-109 начали атаковать их раз за разом с верхней полусферы, пытаясь задержать и таким образом дать возможность своей девятке Ю-88 сбросить прицельно бомбы на Лаврове. Опытные командиры звеньев, не имея радиосвязи, все же поняли, что нужно делать в этой обстановке.

Звено Агуреева, взяв превышение над звеном Цоколаева, отбивая на встречно-пересекающемся маневре атаки Ме-109, сумело выйти в лобовую атаку "юнкерсам".

Видя, что шестерка истребителей грозит неотразимым ударом, Ю-88 поспешно сбросили бомбы за два-три километра до цели и развернулись на обратный курс, поддерживая оборонительный боевой порядок, а двенадцать вражеских истребителей, прикрывавшие "юнкерсов" сверху и с флангов, пошли теперь в атаку на И-16. Завязался бой на полувертикальном маневре. Звено Агуреева, летевшее выше цоколаевского, принимало на себя большинство атак. Первым был подбит самолет сержанта Забойкина, и тот на поврежденном моторе кое-как дотянул до аэродрома. Агуреев же, помогая отбиться сержанту Бакирову, сам попал под прицельную очередь. Самолет стал почти неуправляем и тут вновь был атакован. От хвостового оперения остались лишь куски перкаля. Младший лейтенант Евгений Куликов делал все, чтобы прикрыть командира, уходившего со снижением в сторону аэродрома.

Положение звена Цоколаева стало критическим. Атаки "мессеров" участились. Получил повреждение самолет сержанта Николая Щеголева, а сам летчик был ранен, но в горячке боя не заметил этого.

Выручили цоколаевское звено подоспевшие две пары 3-й эскадрильи лейтенантов Евгения Цыганова и Владимира Петрова. Умело построив боевой порядок, они захватили инициативу и заставили "мессеров" отойти в южном направлении. Лишь когда стих азарт боя, Щеголев почувствовал, что правая нога стала как колода, не ощущает педали. Он покачал крыльями и ушел под звено.