355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Чичков » Юркина граната » Текст книги (страница 1)
Юркина граната
  • Текст добавлен: 10 июля 2017, 17:00

Текст книги "Юркина граната"


Автор книги: Василий Чичков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Василий Чичков
Юркина граната

Рисунок В. КОВЕНАЦКОГО

– Давайте закурим, – предложил Юрка.

– Это можно! – сказал Попов и вытащил из кармана кисет. Негнущимися, огрубевшими пальцами он захватил щепоть махорки и высыпал мне на ладонь, потом Юрке.

Я молча крутил цигарку и смотрел на небо. С тех пор как я попал на фронт, я всегда гляжу на небо и жду ночи. Мне хочется, чтобы ночь была темной, особенно сегодня, когда нужно идти в разведку. Но на войне ночь не бывает темной. Где-то полыхают пожарища и розовый свет их летит ввысь, где-то вспыхивают зарницы, бросая по небу серебряные блики, а иногда разорвется ракета и осветит округу бледным, мертвящим светом.

Недалеко ударил миномет. Он ударил резко, до боли в ушах. Я бросил цигарку и вмял ее сапогом в грязь..

– Приготовиться! – негромко скомандовал я Попову и Юрке.

– Ни пуха ни пера, – шепчут в темноте чьи-то губы.

Мы перелезли через бруствер и поползли. Локти тонут в холодной осенней жиже. Следом за мной: ползет Попов, неуклюже переваливаясь с одного локтя на другой, он подтягивает свое большое сильное тело. Юрка ползет быстро, как ящерица, на мгновение замирая и прислушиваясь.

Пока не кончилась перестрелка, мы должны доползти до передовой гитлеровцев. Их окопы на высоком берегу оврага, там, где разрушенный завод. Наверное, мы никогда не смогли бы подняться по отвесной стене оврага, если, бы, из заводской котельной в овраг не выходила большая труба. Немцы, может, и не знали про эту трубу. Нас она выручала трижды, и мы тщательно маскировали вход и выход из нее. Правда, всякий раз, когда влезаешь в грязное, черное горло, на минуту охватывает жуть: вдруг там узнали про нашу лазейку и выставили в котельной караул!

Первым обычно лезет Попов. Если: все в порядке, он бросает маленький камешек в трубу.

– Разрешите, я первым полезу, – просит Юрка. – Я сделаю все, как полагается.

Я минутку колеблюсь. Юрка никогда не лазил в эту трубу… Он первый раз с нами в разведке.

– Ладно.

Юрка закинул за спину автомат и скрылся в трубе. Мы с Поповым стоим и ждем.

Может быть, конечно, я и зря послал Юрку первым. Он совсем еще мальчишка. И хоть прибыл в наш взвод неделю назад, разведчики до сих пор его всерьез не принимают. Даже фамилии его никто не помнит. Все зовут просто Юрка: «Юрка, сбегай за кипяточком!», «Юрка, отнеси письмо связному!» При каждом оклике Юрка краснеет, но приказания выполняет исправно.

На днях Юрке пришло письмо. Письмо без конверта – угольничком. Когда связной принес его, Юрки в землянке не было. Кто-то из солдат взял да и прочитал. Письмо было от матери, и в нем советы, как теплее обуться, какой шарф на шею повязывать, какие надевать кальсоны и фуфайку, если холодно будет. Посмеялись тогда солдаты. А Юрка, говорят, узнав обо всем, выбежал из землянки и не появлялся до полуночи.

Сегодня, узнав, что мы собираемся в разведку, он пришел ко мне и, немного потоптавшись у входа в землянку, сказал:

– Возьмите меня с собой!

Румянец залил щеки Юрки. Он молча стоял у входа и ждал. Я посмотрел на него, и мне вдруг стало неловко. Я вспомнил, как полгода назад капитан привел меня в этот же взвод и перед строем представил: «Товарищи, это ваш новый командир, лейтенант Чернецов». Во второй шеренге кто-то негромко хихикнул. Наверное, потому, что я был слишком молод – мне было девятнадцать – и слишком чисто, по-тыловому, одет. Новый ремень скрипел, а портупея торчала на плече дыбом. Я слышал шуточки за спиной, пока я не сходил с бойцами в разведку.

Еще раз я осмотрел Юрку, который по-прежнему молча стоял у входа. На нем били новый ремень и чистая гимнастерка с хорошо подшитым белым подворотничком. Лицо юное, еще не успевшее огрубеть от фронтовой жизни.

– Ладно! – сказал я. – Пойдешь со мной вместо Валинова.

Юрка четко козырнул и еще больше покраснел от радости…

В трубе послышалось легкое постукивание летящего камешка.

«Молодец парень! Добрался благополучно!»

Теперь я закидываю за спину автомат и влезаю в трубу.

Труба поднимается из оврага к котельной наклонно. Внутри нее приходится выставлять локти вперед и подтягивать тело, как собаке с перебитыми задними лапами. Я нащупываю верхний край трубы, подтягиваюсь и слышу шепот Юрки:

– Там, за окном, кто-то фонариком светил. Но я лежал тихо, не двигался.

Я бросаю камешек в трубу и ложусь на полу котельной рядом с Юркой.

Вскоре в трубе послышался легкий шум. Показалась голова Попова.

– Прибыл, – отрапортовал Попов.

В темноте можно передвигаться только на ощупь. Вот перевернутый котел, вот ящик с углем. А здесь лежит доска, по ней нужно сделать шесть шагов. Потом будет выход из котельной. Я наталкиваюсь на груду битого кирпича. Ищу дверь справа, слева… Нет двери. Обвал.

Я вылезаю из окна. Нам нужно перебраться на другую сторону улицы. Кругом тихо. Но где-то в ночи по булыжной мостовой цокают кованые сапоги.

– Товарищ лейтенант, их, по-моему, трое, – шепчет Юрка. – Давайте подстережем и кокнем. Пистолеты возьмем себе.

Попов положил свою тяжелую руку на плечо Юрки, и тот смолк.

Сапоги все ближе… Слышна немецкая речь. Гитлеровцы говорят весело, нагло – как хозяева. Сапоги цокают совсем рядом. А вдруг кто-нибудь зажжет спичку или фонарь! Еще плотнее прижимаюсь к стене. Трое проходят мимо. Ставлю ногу на камни мостовой – мне нужно перейти ее. Шаг, еще шаг… Подо мной будто тонкий лед. Нервы натянуты. Наконец вот она, другая сторона улицы. Я прячусь за угол дома и сдвигаю на голове каску; из-под нее струйками бежит пот.

За мной улицу перейдет солдат Попов. Он высок ростом и кажется неуклюжим но ходит тихо, по-кошачьи. По-крестьянски он молчалив, но любит послушать других. Обычно сядет на пустой ящик или камень, положит на колени автомат, подопрет голову большими огрубевшими руками и внимает интересному слову, как дитя: на изъеденном оспой лице то соберутся морщинки в добродушной улыбке, то застынут в раздумье.

Сегодня утром, когда меня вызвали в штаб, я захватил с собой Попова и Юрку. Поездка на машине даже на пять, десять километров в тыл – для нас праздник. Здесь люди ходят по дорогам, не пригибаясь, на перекрестках молодые регулировщицы весело машут красными флажками, танки и грузовики мчатся по шоссе.

В штабе меня провели к полковнику. Полковник сухо поздоровался и без предисловий сказал:

– Противник хочет выбить нас с окраины города. Надо срочно выяснить места сосредоточения его главных сил и узнать, какое подкрепление прибудет к нему сегодня ночью. Передовую вы пересечете здесь.

Полковник ткнул пальцем в карту, и я узнал это место в овраге.

– Задача ясна?

– Ясна!

Полковник встал, подал мне жесткую, сильную руку и посмотрел на меня серыми, широко расставленными на безбровом лице глазами. Взгляд его врезается испытующе и строго.

– Смотри, лейтенант, не подведи. От тебя зависит жизнь сотен солдат.

– Ясно, товарищ полковник! Разрешите идти?

– Идите!

На улице, около выхода из штаба, оживление. Шофер генеральской легковушки поспорил с Поповым: пробьет он кулаком дыру в крыле у машины или нет!

– Пробью! – уверенно говорит Попов.

Юрка, стоящий рядом, восхищенно смотрит на Попова.

– С одного раза? – выпытывает шофер.

– Могу с одного.

– Так голым кулаком и вдаришь? – спрашивает кто-то.

– Что я, дурной голым кулаком по железу бить? Оберну кулак в пилотку и вдарю.

– Ни черта не прошибет! – выкрикивают из толпы. – Вмятину сделает, а железо не разорвет.

– На что спорим? – спрашивает Попов. Он готов теоретический спор перевести на практические рельсы.

– Порцию ставлю, – уверенно говорит шофер. – А если не прошибешь, тогда что?

– Как это не прошибу?

Попов стянул с головы пилотку, не спеша вложил в нее кулак и, высоко подняв его над головой, ударил как молотом по легкому крылу. Машина покачнулась. На крыле зияла большая рваная дыра.

– Ура! – радостно крикнул Юрка.

– Что орешь, дурак! – возмутился шофер.

– Пробил! – послышались удивленные голоса солдат.

Попов оглядел кулак и аккуратно надел пилотку.

– Что я теперь скажу генералу? – озадаченно крутит головой шофер.

…Утреннее веселье кажется далеким и неправдоподобным. Будто то была какая-то другая жизнь, на другой земле, где можно громко разговаривать, смеяться, ходить не озираясь. Здесь мы обязаны шептаться и ползать по мостовой, по тротуарам, по грудам битого кирпича. Иногда мы делаем перебежки от угла до угла, от дерева к дереву. И каждый неожиданный звук бьет по нервам, как гром.

Впереди ботанический сад. Высокие липы сбросили с себя листву и мирно уснули в осенней ночи. Им-то какое дело до войны! Листья рассыпались по газонам, по аллеям. Когда ветер подхватывает их и тащит по земле, листья будто оживают. Жаль только, что они трещат под ногами.

А как хочется присесть на скамейку. Смахнуть с нее листву и привалиться к спинке. Ровно год назад вот так же осенью, в листопад, я сидел на скамейке в Краснопресненском парке в Москве. Правда, где-то вдалеке били зенитки, но это было только далекое эхо. Я сидел и разговаривал с девушкой. И нам было радостно, что вокруг так много сухих листьев. Мы топали по ним ногами, они трещали, и мы смеялись. Смеялись громко, во весь голос…

Потом мы расстались. Я поехал в Барнаул. Там меня учили стрелять и скакать на лошади, целиться из пушек и бросать гранаты в танки. И каждый день торопили: быстрее, быстрее, фронту нужны командиры…

– Товарищ лейтенант, – дернул за рукав Попов. – Держите правее, там улица поуже.

Я поворачиваю направо и отбрасываю прочь воспоминания. Улица – самое страшное место для разведчика. Никто из нас не знает, как называется та или другая улица в этом городе. Да для нас это и неважно. Нам главное не название, а ширина улиц, так мы и делим их – узкие, средние и широкие. Эта средняя. Мы затаились около разрушенной стены.

Первым пошел Попов. Он скрылся в темноте, неслышно передвигаясь по мостовой. Я считаю про себя, чтобы хоть примерно знать, когда он перейдет улицу. Вдруг две узкие полоски света резанули темноту. Солдат распластался на мостовой.

Из переулка выехала машина и остановилась шагах в трехстах от нас. Несколько человек выскочили из нее и стали стучать прикладами в дверь дома, выкрикивая какие-то слова. Послышался плач женщины и ребенка.

– Издеваются над женщиной. – Юрка потряс автоматом. – Показать бы им…

Из дома вывели женщину и посадили ее в машину.

Машина развернулась, мазнув светом по стенам, и скрылась. Снова тьма.

Прежде чем войти в разрушенный пятиэтажный дом, мы стоим некоторое время и прислушиваемся. Тишина, будто город мертв. Наверное, в занятом врагом городе всегда тихо. Люди, живущие здесь, не имеют права повышать голос, а оккупанты на чужой земле чувствуют себя неспокойно и поэтому тоже предпочитают не шуметь.

Дом смотрел на нас из темноты, зловеще чернея пустыми глазницами окон. Я полез на четвереньках вверх. Одна ступенька, другая… Путь до пятого этажа кажется долгим, как до луны. На лестничных площадках, там, где раньше были стены квартир, зияют пропасти.

С высоты пятого этажа видно все, что нам нужно видеть. Сквозь тьму проглядывается асфальт развилки западного шоссе, по которому сегодня ночью должны подбрасываться подкрепления в город. Один путь идет влево, к стадиону, другой – к городскому парку. В парке, под защитой деревьев, прикрытых сверху большими маскировочными сетками, немцы уже расположили свои части. Нам видно, как среди деревьев медленно движутся грузовики, освещая дорогу узкими полосками света. Иногда свет вырывает из темноты замершие в строю танки и пушки, – около них – солдаты.

– Может, закурим, товарищ лейтенант, пока на шоссе пусто, – молит Попов.

– Одну на всех можно.

Попов вынимает кисет и старательно крутит большую цигарку, потом достает кремень и огниво.

Каждый глубоко затягивается, тело блаженно обмякает. Становится тепло и уютно.

– Послушай, Алеша, сколько тебе лет? – спрашивает Юрка Попова.

– Тридцать четыре.

– Старый ты.

– Это как старый?

– А так. Ты прожил в два раза больше, чем я.

– Сколько тебе лет?

– По паспорту девятнадцать, а по-настоящему семнадцать. Я два года приписал. Подтер у пятерки верхнюю палочку и сделал цифру три.

– Это зачем же?

– Боялся, что война кончится… Не успею.

– Дурак! Ежели бы на какой праздник торопился, понятно! А то война – что в ней хорошего.

– Все воюют, а я что, рыжий?

– Чудно! – говорит Попов. – Вот я хотел учиться, а меня работать заставляли. А тут все наоборот. Учись! А он побежал воевать…

– Значит, желание у него, – вмешиваюсь я в разговор. – Ну, а что ты, Юра, после войны думаешь делать?

– В военное училище пойду.

Некоторое время мы молчали, глядя на дорогу.

– Скажи, Алеша, – вдруг снова нарушил тишину Юрка, – ты был женат?

– А как же! Два раза! Одна жена померла – царство ей небесное, другую взял перед самой войной. Баба хорошая. Родила недавно. Только мальчонку мне не пришлось увидеть, на войну ушел.

– А я даже не влюблялся, – вздохнул Юрка. – Днем в школу ходил, вечером уроки делал. Некогда было.

– Не печалься, – утешил Попов. – Еще налюбишься.

На шоссе показались огоньки фар. Ровное гудение моторов становилось все слышнее и слышнее. На войне не часто увидишь врага вот так, на грузовиках, с губными гармошками в руках. Немцы сидели в кузовах плотными рядами, открыто курили. Потом потянулись одна за другой пушки, за ними танки.

Мы считали танки, пушки, грузовики с пехотой. Было ясно, что фашисты укрепляют левый фланг, чтобы нанести здесь главный удар. Прежде чем они начнут наступление, мы должны сообщить нашим, чтобы ударили из «катюш».

Когда стрелка часов показала половину четвертого, мы стали спускаться вниз по лестнице, осторожно нащупывая ногой ступеньки. Чем ниже, тем отчетливее мы слышали голоса фашистов.

– Может, обождем? – предлагает Попов. – Видать, они на улице..

– Нельзя ждать… Затемно к своим не успеем. Попробуем проскочить через двор.

– Можно я пойду первым? – просится Юрка.

– Иди!

Лестница кончилась. Юрка тихонько проскользнул во двор и на четвереньках полез по грудам битого кирпича.

– Вер ист хир?[1]1
  Кто здесь?


[Закрыть]
– вдруг послышалось из темноты.

Я нащупал указательным пальцем курок автомата.

– Свои! – громко сказал Юрка по-немецки и, поднявшись во весь рост, пошел вперед… Он шел через двор твердым солдатским шагом и под его сапогами сыпался битый кирпич. Первая минута тянулась долго, как час. Вторая показалась короче. Я ждал выстрела, крика… Неожиданно звякнула пряжка ремня. Немец натянул штаны, одернул френч и пошел на улицу к своим. Мы перебежали через двор.

– Откуда по-немецки знаешь? – спросил Попов.

– В школе учили, – радость слышалась в шепоте Юрки.

– Здорово ты его обвел!

Мы шли все быстрее. Нас подгоняло время. Только бы добраться к своим до рассвета. Опять те же улицы – широкие и узкие, опять те же дворы – заваленные битым кирпичом, поломанными шкафами, проволокой и еще тысячами разных предметов, которые трудно даже определить.

И вдруг над моей головой раздался хлопок. Хлопок разорвавшейся осветительной ракеты. Яркий свет ударил в глаза. Я отпрянул в сторону, к дереву. Но было поздно. В десяти шагах от меня стоял немецкий офицер. На лице его, испуганном и бледном, я видел только глаза – большие, круглые, выпученные от страха.

– Немец! – Юрка выкрикнул это слово без страха, мне показалось, даже с восторгом.

– За мной! – Я схватил Юрку за руку и побежал к выходу из сада, прежде чем офицер опомнился. Пуля свистнула около плеча. Послышался второй выстрел. Сухо затрещали кусты под тяжестью Юркиного тела..

Воздух прорезала упругая очередь автомата Попова. И ругань в адрес убитого фашиста.

– Вставай, – подхватываю я Юрку под руки. Юрка ощупывает ногу. Пуля попала выше колена.

– Товарищ лейтенант! Здесь рота расположилась, – шепчет Попов.. – В самое пекло угодили.

Я побежал, увлекая за собой Юрку. Куда я бежал? Я не знал. Но мне хотелось быть подальше от тревожных голосов, которые слышались там, где остался убитый офицер.

Ракета погасла, и снова стало темно, как в могиле. Нельзя было различить даже стволы деревьев. Одну руку я выставил перед собой, а другой по-прежнему продолжал тащить Юрку. Вскоре глаза пообвыкли, темнота стала не такой плотной и черной. И я увидел перед собой металлическую высокую ограду, которая окружала со всех сторон ботанический сад. Длинные пики были воткнуты в невысокий цементный фундамент и переплетены между собой железными прутьями. Я потрогал эти пики. Они были толстые и крепкие, даже Попов не смог бы сломать их.

Там, откуда мы бежали, вдруг раздался собачий лай. Одна собака лаяла хрипло и протяжно, другая – звонко, с задором. И до слуха донесся голос: «Форвертс! Форвертс!»

Я метнулся вдоль решетки вправо – она уходила все дальше и дальше. Побежал влево – там тоже не было видно конца.

Когда я вернулся, Попов уже стоял на цементном фундаменте ограды, подняв высоко на плечах Юрку. Юрка ухватился руками за острые пики ограды и, подтянувшись, осторожно перелезал на другую сторону. Когда мы с Поповым перелезли через ограду, Юрка сидел на асфальте, двумя руками держась за раненую ногу.

– Ну как ты? – спросил я.

– Ничего! Только кровь в сапоге хлюпает.

– Может, перевяжем?

Юрка отрицательно покачал головой.

– Слышите?

Собачий лай приближался.

Мы перебежали улицу, потом двор и снова улицу. Теперь город был еще более чужим и незнакомым – мы сбились с проторенного пути. Юрка бежал рядом со мной, прихрамывая и иногда опираясь на мою руку. Но что это? Собаки смолкли. Не стало слышно и голосов людей.

– Это они к ограде подошли, – шепчет Попов. – Собак через ограду не перетащишь. Ищут выход!

Юрка не отставал от меня. Он карабкался по грудам битого кирпича, перебегал улицы, падал наземь и снова поднимался на ноги, но дышал все тяжелее и тяжелее…

Снова залаяли собаки: одна – звонко, с задором, другая – хрипло и протяжно. Я вспомнил, как однажды два наших разведчика – самые храбрые ребята в разведвзводе – наскочили на гитлеровцев. Те гнались за ними с собаками и, наконец, спустили собак с цепи. В темноте трудно стрелять в собак. Они неожиданно вылетают из темноты, вцепляются мертвой хваткой, рвут одежду, тело… Пока разведчики расправлялись с собаками, подоспели вражеские солдаты. Нашим пришлось туго. Они отбились, но как они доползли до наших окопов – до сих пор непонятно.

В небе хлопнула осветительная ракета, за ней другая. Они повисли над головой, одна чуть выше другой. Юрка все сильнее опирается на мою руку. Бросок через улицу, секундная остановка, и опять вперед, в проем разрушенной стены. Юрка упал. Мы с Поповым подхватили его и потащили в глубь двора.

– Не могу больше, – прохрипел Юрка.

Мы тащили его волоком. Иногда он набирался сил и делал два, три шага и потом снова обвисал на наших руках. При свете ракет погоня двигалась быстрее. Лай усиливался. Фашисты орали, и этот крик бил в уши, подгонял, как хлыст.

– Товарищ лейтенант, разрешите, я его на горб возьму?

Юрка влез на спину Попова, обхватил его шею. Фигура Попова с Юркой на спине теперь возвышалась среди развалин, и ее было видно при свете ракет издали. Шел Попов медленно, осторожно переступая среди битого кирпича.

«Может, удастся выбраться», – повторял я про себя. Осталось пятьсот-четыреста метров до передовой. Наша пехота уже почувствовала, что наше дело неладно, и открыла огонь. Она хочет отвлечь внимание от нас.

Выскочили на улицу.

– Хальт! – взвизгнул чей-то голос, и автоматная очередь выбила около ног дробь по асфальту. Я нажал на спуск. Я видел, как солдат, не отпуская автомата от живота, подался вперед, будто хотел поклониться, и упал. Другой залег на тротуаре.

Теперь мы были окружены. Сзади преследователи с собаками, впереди – автоматчик. Попов и Юрка залегли на мостовой и открыли огонь по автоматчику.

Погасла первая ракета, за ней вспыхнула вторая. Я полз на другую сторону мостовой. Собачий лай, словно быстрая волна, катился на нас. Совсем рядом я услышал тяжелое движение и голос Попова.

– Юрка не хочет идти дальше. Я, говорит, задержу тех, с собаками, а вы бегите.

– Назад! – я схватил Попова за грудь.

– Нельзя назад, товарищ лейтенант, – голос Попова звучал спокойно и увесисто. – Его не спасем и сами погибнем.

Я остановился. До рассвета мы обязаны пробраться к своим. Там, за линией фронта, в штабе ждут карту и блокнот, которые лежат у меня в кармане.

Если на рассвете «катюши» не ударят по врагу, враг прорвет фронт. Из темноты на меня глянули серые, широко расставленные глаза полковника: «Смотри, лейтенант, не подведи!»

Мы побежали вперед, к своим. Только бы успеть!

Там, где остался Юрка, перестрелка продолжалась. Собачий лай все нарастал и нарастал. Собак спустили с цепи. Лай стал визгливым; казалось, собаки захлебываются от злости. Потом послышались оживленные голоса солдат. Они приближались к Юрке с разных сторон, думая, что окружают всю группу. Мы услышали, как прогремел взрыв.

Уходя в разведку, мы всегда брали с собой гранату «на всякий случай».



    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю