Текст книги "Участковая, плутовка и девушка-генерал"

Автор книги: Василий Боярков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Василий Боярков
Участковая, плутовка и девушка-генерал

Пролог

Темная, глухая и мрачная ночь. Вокруг не слышно ни пения птиц, ни шелеста листьев, ни дуновения ветра. Невдалеке виднеется маленький населенный пункт, состоящий всего из трёх непродолжительных улиц. Обычно он освещается всего двумя фонарями, но сегодня на его разнотипные одноэтажные домики дополнительно падает удручающий свет, исходящий от кроваво-багряной луны, полным, мерцающим красными красками диском нависшей над упорядоченными жилыми строениями. Вокруг стоит полнейшая тишина, неслышно ни единого лишнего звука; натруженные жители, уставшие за день, беззаботно и беззастенчиво спят: они привыкли к размеренному течению жизни и от окружающей природы не ожидают никакого зловещего либо же рокового подвоха.

Вдруг! От ближайшего леска, отстоящего от крохотной деревушки на расстоянии, равном чуть менее четверти сухопутной мили, и простирающегося к северо-восточному направлению, улавливается какое-то странное шевеление, еле различимое, но невероятно пугающее, заставляющее невольно напрячься. Невыразимый испуг, не передаваемый никакими словами, в самую первую очередь, конечно же, настигает сторожевых собак, разношерстных и разномастных, обязанных предупреждать уснувших хозяев о любой, внезапно случившейся, неприятности; однако в настоящем случае, по-видимому не желая сталкиваться с таинственной неизвестностью и оказываться с нею лицом к лицу, они благоразумно предпочитают забиться по тесным, невзрачным будкам, сидеть там скромно помалкивать и, единственное, отчасти тихонько поскуливать. А тем временем от лесной полосы начинает веять непривычным, отнюдь не майским, холодом (северное полушарие находится под властью именно самого теплого весеннего месяца страшного 2022 года); постепенно он наполняет собой всю близлежащую округу и заставляет домашних животных нестерпимо дрожать, а косматую шерсть, ощетинившуюся на их трепещущих шкурах, неприязненно и трусливо встать дыбом. Необъяснимое явление начинает сопровождаться тревожным шелестом молодой и зеленой листвы, в сгустившейся темени кажущейся однотонной и серой; единовременно возникает некое странное дуновение, вроде бы легкое, но чем-то напоминающее потустороннее, гнилое, загробное. По мере приближения необъяснимой сущности становится видно, что свежий травяной ковер – он словно бы ожил и многообразно пестрит мелькающими, блистающими в лунном свете, чешуйками; да, на отдалении примерно пятидесяти метров, представляется уже возможным понять, что конкретно явилось для сельских псов причиной сплошного переполоха. Пока неотвратимая опасность всё более приближается, они боязливо жмутся к деревянным стенкам маленьких домиков и ни один из них не подает почивающим хозяевам тревожного сигнала и не предупреждает о надвигающемся на отдалённое селение неописуемом ужасе.

Между тем первые «скользкие бойцы», состоящие на службе необыкновенного отряда земноводных, чешуйчатых «пехотинцев», оказываются за пределами травяного покрова и постепенно устремляются на твердую почву, укатанную колесами автомобильного транспорта. В свете кровавой луны, да разве ещё пары электрических фонарей, теперь уже можно отчетливо разлить, что незваные гости являются обыкновенными лесными гадюками, в неисчислимом количестве обитающими в районах средней части центральной России; сейчас их насчитывается не менее тысячи и все они двигаются в сторону одного деревенского дома, расположенного на противоположном конце селения и по внешнему виду кажущегося одним из самых добротных. Постепенно неширокая дорога, пригодная для проезда всего одного транспортного средства за единственный раз, делается похожей на животрепещущий ковер, переливающийся черными, вперемежку с блестящими, красками; отталкивающее, пугающее бесчинство, каким бы оно не казалось необъяснимым, движется в строго определённом порядке – почти ровными рядами и не налезая на рядом ползущего.

Целенаправленное продвижение продолжалось вплоть до предпоследней избы, двухэтажной и недавно срубленной из свежеспиленных бревен; она отличается современной новизной, исключительной прочностью, лакированным покрытием и долговечной, металлической крышей; территория огораживается профильным зелёным железом. Однако высокое ограждение не способно спасти от ползучих гадов, передвигающихся исключительно по земле и способных протиснуться в маленькую, еле-еле заметную, дырочку; впрочем, омерзительные пресмыкающиеся не штурмуют возникшую преграду бездумно, напропалую, а вначале собираются все вместе, окружают ее по периметру и, только как следует скоординировавшись, кидаются одним сплошным потоком, где каждый вползает в заранее намеченную промежность, оставленную по кругу всего забора и обозначенную невысоким проемом, от верхнего слоя почвы не превышающем полутора сантиметров. На переброску странного войска затрачивается чуть больше пяти минут – и вот вся «гадкая тысяча» оказывается на ухоженном приусадебном участке, возделанном трудолюбивыми хозяевами, а дорогостоящими приспособлениями передающем об их финансовой состоятельности.

Теперь следует заметить, что необычайное нападение совершается на место постоянного проживания государственного лесничего, недавно им построенное, отличающееся небывалой изысканностью и возведенное на внушительные капиталовложения. Как уже упоминалось, оно воздвигнуто в два этажа, имеет квадратную основу, отличается жилой площадью, превышающей сто семьдесят метров в квадрате; оштукатуренный фундамент достигает не менее полуметра, а дальше следует ровное бревно, подогнанное ровно, как на подбор, которое простирается до верхнего дощатого откоса, а затем переходит в металлическую крышу, по внешнему виду немного сходную с черепичной; просторные пластиковые окна располагаются с северной и западной сторон (что в летний период исключает жару) и насчитывают общим количеством до семи широких проёмов, причем два установлены сверху, распределяясь по разные направления и оставляя в середине сплошное пространство, оббитое фигурными досками; с востока предусмотрена сплошная стена, а с юга пристроена резная веранда, где находится летний обеденный столик; к нему же приставлены четыре обыкновенных стула, обтянутых разноцветной материей. И вроде бы представительное жилище видится неприступным и не обнаруживает на себе ни малозначительной щели, ни другой какой неприятной, досадной огрехи, способной позволить протиснуться скользкому, изворотливому созданию; но все же в его невероятно прочной конструкции прослеживаются два слуховых окна, ведущих напрямую в подполье… однако оба они заделаны мелкой железной сеткой, через которую и юркий комарик-то навряд ли бы просочился – чего уж там говорить про плотных и более внушительных гадин?

Казалось бы, всё сделано добротно: оконные проемы и металлические двери плотно закрыты, во внешней части каркаса не существует ни малейшего повреждения (ну, а пробиваться собственной силой бесхребетным представителям животного мира не имеет никакого здравого смысла)… Впрочем, никто из нападающих пресмыкающихся и не думает пускаться в бездумную, пустую атаку; напротив, все они сползаются к самодельному выгребному отстойнику, собранному из пары железобетонных колец, поставленных друг на друга и углубленных в почву на два с половиной метра, который сверху закрывается круглым, причем не менее прочным, кольцом, закрытым специальной пластмассовой крышкой, – и вот здесь, представлялось бы, в полностью безупречном стыке в одном, единственном, месте наблюдается миниатюрная брешь, вполне пригодная, для того чтобы с трудом протиснуться живому созданию, и продолговатому, и узкому, а еще и изворотливому, и удивительно юркому, и больше чем положено скользкому.

Обнаружив благоприятные пути проникновения, извивающая армия обозначается многоголосым шипением (от него сковало бы непередаваемым страхом даже самого стойкого), и одна за другой маленькие черные змейки устремляются в небольшую дырочку, затем проплывают по дурно пахнущим нечистотам, а в впоследствии, проползая вначале через канализационную трубу, а потом фарфоровый унитаз, оказываются в обжи́тых людьми комфортабельных помещениях.

***

Время приближается к двенадцати часам ночи. В просторной детской комнате, оклеенной красивыми сказочными обоями, одиноко почивает худая малышка, недавно достигшая девятилетнего возраста. Она спокойно посапывает и мило во сне чему-то радостно улыбается, выставив из-под одеяла невероятно приятное личико, немного прикрытое волнистой прядью белокурых локонов, густых и на ночь свободно распущенных; маленький носик-пуговка невинно морщится, а игриво выпяченные губы смачно причмокивают – видимо, ей снится что-то, по сути, хорошее и, скорее всего, воистину безобидное. Внезапно! Она широко открывает голубые глаза, настолько глубокие, что могут сравниться с бескрайностью необозримой Вселенной, и начинает часто-часто дышать, охватившись неприятной, лихорадочной дрожью. Нет, ей не приснилось никакого кошмара – сон она видела красочный и полностью безобидный – в сложившейся ситуации сработала ее природная интуиция, развитая совсем не под детские годы; почему-то ей вдруг представилось, что вокруг сгущается какая-то необъяснимая, если не сверхъестественная опасность и что впереди ее ожидают ужасные и роковые события. Несколько минут миловидная девчушка пролежала не двигаясь; она напряженно вслушивалась в сгустившуюся вокруг темноту и настойчиво пыталась понять: что же именно явилось причиной необъяснимого ночного кошмара? Наконец перепуганная трусишка не выдержала: она быстро соскочила с удобной кровати и стремглав побежала в комнату обоих родителей, как и у неё, располагавшуюся на втором этаже, но только с другой стороны, в конце недлинного коридора, соединявшего два отдельных помещения и упиравшегося в крайние, несущие, стены.

Немного отвлекаясь, следует уточнить, что в верхних покоях располагались спальные отделения и раздвоенный сантехнический узел (туалет и душевая кабина), а нижнее пространство было занято под приемный зал, пару маленьких кладовых, просторную кухню и незамысловатый котельный отсек, оборудованный под современное отопление жилища, осуществлявшееся с достаточным применением электричества.

Итак, девятилетняя девочка, объятая необъяснимым предчувствием, отчаянно выбегает из детской, пробегает мимо двух дверей, ведущих в уборную и помывочную, минует лестничный пролет, соединяющий нижнюю и верхнюю части, и оказывается перед последней преградой, выполненной из лакированной древесины и отделяющей ее от неминуемого, безоговорочного спасенья (по крайней мере, в чудодейственной силе всемогущих родителей она нисколько не сомневается). Ненадолго остановившись, словно бы в чем-нибудь сомневаясь, напуганная малышка опасливо посмотрела по сторонам, а ничего подозрительного не увидев и еще больше засомневавшись, она уверенно толкнула незапертую дверную створку и решительной походкой шагнула в уединенное место, в добротном строении предназначенное для ночного отдыха взрослых.

– Папа, мама, я сильно боюсь, – обратилась она к невозмутимо дремавшим людям, едва лишь очутилась внутри спального пространства, обозначенного сине-белыми тонами и обставленного как обычная комната, предназначенная для нормального, спокойного отдыха, – мне страшно, – теребила она черноволосого мужчину, отличавшегося тридцатипятилетним возрастом и крепким телосложением; он нехотя приоткрыл большие глаза, карие и чуть грустные, и первым делом взглянул на наручные часы… дочка же не унималась и продолжала пугливо настаивать: – Мне кажется, вот-вот должно случится что-то очень и очень ужасное.

– С чего ты, Машуля, взяла? – разбуженный человек обратился к белокурой красавице и назвал ее по сокращенному имени; не желая будить вторую родительницу, он неторопливо присел на краю двуспальной кровати, поставленной ровно посередине уютного, комфортного помещения. – Вокруг стоит невероятная тишина, на улице не слышно ни одного стороннего звука, даже собаки, странное дело, сегодня не лают – а ты вдруг взяла и чего-то нежданно-негаданно испугалась? Пойдем, я провожу тебя в детскую – обещаю! – проверю, всё ли вблизи нормально, и помогу тебе забыться крепкими, сладкими снами, и беззаботными, и в той же мере спокойными.

Страсть как не хотелось возвращаться в темную комнату, почему-то внезапно ставшую страшной, и оставаться одной, но, делать нечего (со взрослыми не поспоришь!), пришлось безропотно подчиниться. Требовательный лесничий поднялся, выпрямился во весь исполинский, могучий рост и, взяв дочурку за маленькую ладошку и непроизвольно играя развитой мускулатурой, направился из спального помещения прочь, предусмотрительно намереваясь оставить спящую супругу в безмятежности и спокойствии, другими словами, в мирном, ничем не обеспокоенном, одиночестве.

– Папа, постой! – полушепотом проговорила встревоженная малютка, едва они приблизились к выходному проему; она застыла на месте и двумя небольшими ладошками крепко вцепилась в сильную руку непререкаемого, безоговорочного отца. – Ты слышишь: как будто под кроватью у спящей мамы кто-то жутковато шевелится? – Машинально она быстро-быстро переместилась, осмотрительно прячась за мощные ноги и широченную спину.

Невзначай озаботившись, хозяин дома остановился, свел к переносице густые, темные брови, неприветливо сморщился, слегка исказив в основном прямой, но лишь немного выпуклый нос, и, выпятив вперед мясистые губы, скрытые под аккуратно подстриженными усами, стал внимательно вслушиваться. В округе стояла полнейшая тишина – и только из-под их с супругой двуспальной кровати доносилось легкое, едва уловимое, «шебуршание».

– Действительно, Маша, – охваченный необъяснимой тревогой, родитель обратился к ребенку по более привычному имени, – по всей вероятности, ты оказалась права: в нашей с мамой комнате неожиданно, а главное, против нашей с ней воли, кажется, кто-то завелся. Подожди немного: сейчас я возьму карманный фонарик, а затем мы с тобой опустимся под нашу с мамой кровать и непременно посмотрим – установим, кто же на нашу маленькую дочурку нагнал неодолимого страху, по-моему, скорее всего надуманного и полностью беспричинного, – он высвободился из несильного захвата маленьких ручек, оставил девятилетнюю красавицу лихорадочно вздрагивать, а сам прошел к прикроватной тумбочке, достал из нее миниатюрный осветительный приборчик и опустился перед собственным спальным ложем на оба колена.

Не желая разбудить отдыхающую супругу (от их излишней активности, между прочим, начинающую обеспокоенно шевелиться и сквозь потревоженный сон неприветливо выражаться), сознательный муж не стал зажигать светодиодное устройство сразу, а сначала пониже нагнулся накаченным туловищем, приблизился им к са́мому полу, засунул голову в продолговатый проём, образованный между нижним окончанием кровати и верхней поверхностью паркетного перекрытия, и только затем пода́л в пугающее пространство благословенное электричество. И тут! Он неожиданно различил, что прямо на него уставились два крохотных зрачка, черных и неприветливых, не выражающих ничего человеческого – ни искреннего сострадания, ни подлинной жалости, ни обыкновенного людского сочувствия. Местный лесничий неумышленно вздрогнул, что не осталось незамеченным двумя голубыми глазками, беспрестанно наблюдавшими за всеми его телодвижениями и пристально следившими за каждым, производимым им, маломальским нюансом.

– Что там такое, папа? – последовал испуганный детский вопрос, в сложившимся случае вполне естественный и заданный, разумеется, первым. – Скажешь, что-то невероятно страшное?

– Нет, – своим чередом ответил родитель, говоривший спокойным и рассудительным голосом, – просто к нам под кровать забрала́сь обычная полевая мышка; она и сама-то, стоит заметить, несказанно напугана – вон юркая чертовка дрожит всем «хлюпеньким» тельцем! Но – удивительное дело? – она не убегает, а смирно сидит, словно прикованная либо же подвергнутая гипнотическому прямому воздействию. Ты спросишь: на что ее необъяснимое поведение внешне похоже? – продолжал отец, протягивая руку за собственной тапкой и, обзаведшись необходимым инструментом, возвращая ее обратно, чтобы привести застывшую проказницу в «рациональное чувство». – Помнишь мультик, повествующий про злобную кобру Нагайну, которая напрочь подчинила себе в точности такую же глупую мышку и которая довела ее до настолько непререкаемого, подвластного страха, что та ни словом ни делом не сумела ей воспротивиться?

– Да, вспоминаю, – ответила дрожавшая малышка, сделав сосредоточенное лицо и немножечко поразмыслив, – а что, ее тоже желает скушать страшная и злая кобра Нагайна?

– Нет, но ее непривычное поведение мне не очень понятно? – попытался представитель мужской половины дома разъяснить не то ответом, не то вопросом; одновременно незваной гостье, застывшей в неподвижной позе, досталось широкой и прочной подошвой. – Интересно? – пробурчал он, комментируя необъяснимое поведение. – Я ее, значится, бью, причем несравненно больно, а она не убегает, напротив, немного отстраняется в сторонку, садится на задние лапки, передние же складывает в смиренной покорности и бесчувственной отрешенности, ну! совсем как послушный кролик, под играющую дудочку ведомый на жестокую бойню, – здесь, точно уж, что-то не так… Однако, ладно, с «застывшими мышами» я разберусь немного позднее – глядишь, ненароком мирно спящую маму разбудим? – другими словами, пойдем пока в твою комнату, где я, как ранее обещал, уложу тебя мирно спать, а потом вернусь и как следует здесь приберусь, устраню, так сказать, нежелательных и ненужных свидетелей, – отец, конечно же, плоско шутил, но поступал он похожим образом по строго определённым мотивам: сводя возникшую неприятность в игривую прибаутку, участливый папа пытался перевозбужденной девочке поднять упавшее настроение и направить ее основные мысли на умиротворенные, спокойные сновидения.

Выбравшись из-под кровати, он вернул недавно снятую тапочку на прежнее место, то бишь надел ее на правую ногу, после чего, подхватив взволнованную дочку за худую, маленькую ручонку, решительной походкой повел ее к выходу. Не зажигая электрический свет (в широкие окошки светила полная луна и внутри всё было предельно, отчетливо видно), глава небольшого семейства осторожно приоткрыл деревянную створку, плотно встававшую в прихлопе, подогнанном аккурат по нулевому размеру, задумчиво огляделся по сторонам, ничего опасного не увидел, позволил девятилетней малютке выйти, затем проследовал сам, а в окончании предпринятых нехитрых мероприятий непроизвольно задвинул тугую дверную преграду обратно. Далее, они пошли по недлинному коридору, от ближнего конца и до дальнего края не превышавшему пяти с половиной метров. Внезапно! Растревоженная Маша снова вцепилась в широкую ладонь двумя миниатюрными ручками и заговорщицким тоном спросила:

– Папа, а ты не чувствуешь, будто бы в доме противно пахнет «какашками»? Мне кажется, что внутри распространяется неприятный, просто отвратительный, запах – ты ничего случайно не чуешь?

– Похоже на правду, – пришла пора озаботиться в том числе и намного более взрослому человеку; не зная точного объяснения, он решил изменить первоначальным планам (осуществить недалёкую прогулку в абсолютной тишине и еле-еле видимой темноте), вследствие чего пошел к белёсому выключателю, установленному между ванной и туалетной комнатой и расположенному напротив фигурной лестницы, соединявшей в добротном жилище нижнюю площадку с расположенной сверху.

Он как раз пускал в просторные помещения электричество, когда снизу, с широкого пространства первого этажа, послышалось многоголосое шипение, неприятно холодившее горячую кровь и заставлявшее неосознанно и трепетно вздрагивать. В тот же самый миг, едва лишь япкий свет озарил близ расположенное пространство и спустился книзу, освещая паркетное половое покрытие, изумленным взглядам маленькой, девятилетней красавицы и рослого, могучего исполина предстало крайне необычайное зрелище, необъяснимое и никем из них когда бы то ни было в прошлом не виданное: по всему нижерасположенному пространству кишмя кишели неисчислимые гады, а передние из них начинали активно вползать по витой деревянной лестнице, лакированной и красочно разукрашенной.

– Что это, папа? – перетрусившей девчушке нет бы кричать… так, нет же, единственное, что она смогла из пересохшего горла выдавить и промолвить мгновенно осипшим голосом, оказалось незатейливым, простым и самым обыкновенным вопросом.

– Не знаю, Машуля, – опешивший глава семейства настолько казался удрученным и озабоченным, насколько даже не представлял, что же в столь сложной, поистине непредсказуемой, ситуации надлежало перепуганной дочурке ответить, – подобного столпотворения дьявольских прихвостней я ранее никогда не видел; и чем в сложившейся ситуации оно бы могло объясняться – в моем взволнованном понимании никак не укладывается.

В то же самое время, пока ошарашенные отец и дочь пытались сообразить, что же в их респектабельном доме, обычно радушном и исключительно доброжелательном, необъяснимого сейчас происходит, наиболее проворные гадюки достигли середины пролета и, как очумелые, устремлялись всё выше и выше, двигаясь вперед с легко объяснимой целью – напасть на беспечных людишек, стоящих на небольшом возвышении и незначительно от них удаленных. Непременно требовалось что-то срочно предпринимать, точнее, скорее спасаться. Озадаченный всецело оправданной мыслью, мужчина подхватил остолбеневшую дочку на мощные руки и машинально, не находя рационального объяснения, по-быстрому помчался в детскую комнату; однако… внутри его поджидала совсем нешуточная опасность, гораздо большая, если не полностью роковая: по гладкому полу ползало не менее сотни болотных гадин, готовых к отчаянной и беспощадной атаке.

Немного отвлекаясь, наверное, стоит заметить, что, уходя из детской комнаты, малолетняя Мария неплотно прикрыла входную дверцу; в результате ею была допущена непростительная ошибка, открывшая беспрепятственный доступ первым отрядам лесного ядовитого воинства и позволившая им протиснуться в пределы игрального, спального помещения, чтобы организовать внутри внезапную, непредсказуемо лихую, засаду. Таким образом, два неосторожных обитателя элитного сельского дома очутились, что называется, меж двух огней – когда и спереди и сзади у них шипели неисчислимые враги, неумолимые и беспощадные, непревзойденно опасные и облечённые непередаваемо немыслимой силой.

Первая гадюка кинулась, когда маленькая девочка была еще у отчаявшегося родителя на могучих руках; он в свою очередь совершенно себе не представлял, как в создавшемся положении надлежит ему поступить, и, оторопелый, пришедший в состояние полной растерянности, застыл на пороге дверного проёма, не зная, что будет лучше, – шагнуть вперед либо же попытаться пробиться назад. Как бы там ни было и что бы ему в итоге не думалось, он успел среагировать на десять первичных бросков и пинками откинул отвратительных гадин в разные стороны; далее, натренированный мужчина (недаром он долгое время проводил, часами занимаясь в спортивном зале) начал остервенело прыгать на ядовитых противниц, упавших поблизости, и, наступая оголенной пяткой (тапки утерялись в самом начале ожесточённой битвы), незамедлительно добивался жестокого расщепления не настолько уж и прочного змеиного черепа. Между тем, каким бы он ни был могучим и ловким, число ворвавшихся пресмыкающихся, за единственное мгновение словно бы обезумевших, превосходило его напавшим количеством в несколько сотен раз, поэтому усердно оборонявшийся хозяин, откидывавший от себя одну присосавшуюся гадину вслед за другой и впоследствии нещадно топтавший их продолговатыми, «железными» сто́пами, попеременно был облеплен ими, начиная от пояса, в дальнейшем продвигаясь вдоль всех накаченных ног и доходя впоследствии до самых до пят, являющихся сейчас и основным, и наиболее грозным оружием; иными словами, в какой-то момент он, без сомнений, почувствовал, что белковый яд, в неисчислимом объёме введенный под кожу, постепенно распространяется вдоль всё более устающего тела и отнимает у него невероятно необходимые силы; в итоге, потихоньку ослабевая и теряя контроль над безвольно поникшими членами, угнетенный отец, страдавший как физически, так в том числе и морально, обессиленный, опустился на оба колена и, всё менее оставаясь способным активно сопротивляться, вынужденно поставил перепуганную малышку на половое покрытие; практически ничего уже не соображая, он предоставил очумевшим сущностям жалить себя в самую полную меру, впиваясь в сильное мужское туловище, кусая по всей его внушительной площади и не оставляя на нём ни единого свободного места. Через пару минут, вконец посинев и обретя внешнюю окраску, сравнимую с переспевшей, набухшей сливой, он обреченно повалился, обездвиженный впрыснутым ядом и скованный им по рукам и ногам, неприятно ткнулся лицом в гладкий, отполированный пол, отличавшийся и дорогим, и завидным ремонтом, а по прошествии непродолжительного мгновения, мертвый, затих, молчаливо расставшись с молодой, несостоявшейся полностью, жизнью.

Может показаться и странным, и удивительным, но на застывшую малышку, погруженную в состояние нервного ступора, омерзительные гады так ни разу и не покусились, и жалить, к неописуемой удаче, не кинулись; напротив, когда ее покойный родитель остался лежать, не подавая признаков жизни, словно бы по чьей-то негласной команде, они собрали́сь единым шипящим потоком и в строгой последовательности двинулись прочь, удаляясь из комфортабельного жилища и следуя тем же самым непривлекательным путем, какой непродолжительное время назад использовали для массированного «чужого» проникновения, непостижимого никакими разумными мыслями и ранее просто невиданного.