Текст книги "Да придет Царствие Твое! (СИ)"

Автор книги: Василий Коледин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Все без исключения иконы «плакали». Процесс был обильный, такой, что под каждой иконой скопились целые лужи мира. Николай дотронулся пальцем до ручейка на иконе Николая угодника. Жидкость напоминала масло. Понюхав ее, он не смог точно определить, чем же она пахнет. Что-то легкое и неуловимое, напоминающее ладан. Сзади к нему опять подошел Василий. Он совсем недавно стал служить в его храме. В тонкостях православия молодой священнослужитель не был искушен. Николай учил его, каждый раз, находясь в храме. Дьякон не знал элементарных вещей. Правда, надо признать тот факт, что дьякон не заканчивал духовную семинарию, а пришел из мирского института.

– Батюшка, а что вообще такое мироточение? Что нам о нем говорят святые отцы?

– В «Полном церковнославянском словаре» Дьяченко сказано, что эпитет мироточивый означает: «источающий чудотворное миро во исцеление болезней». Однако мироточение само по себе не является фактом, на основании которого икона считается чудотворной. Само же источаемое иконой или мощами миро почитается Церковью чудотворным. Так, мира от мощей Димитрия Солунского набирали даже мусульмане, считавшие его медицинским снадобьем от любых болезней. Священное Писание же не сообщает ничего о мироточении, все упоминания о данном явлении содержатся только в Священном Предании. Наиболее ранним сообщениями о мироточении являются благовонное миро из гробницы апостола Иоанна Богослова, он исходит ежегодно. Потом говорят о мироточении мощей апостола Филиппа. Много сообщений об обильном мироточении мощей Дмитрия Солунского. В Бари, в крипте базилики, где хранятся мощи святого Николая, мироточение происходит постоянно. Священники ежегодно извлекают миро через небольшое отверстие в крышке гробницы.

– Так это выходит большое чудо?! Благословение Господне?

– Не нужно сильно заострять внимание на этом процессе, как на чуде. Ну, есть и есть, и, слава Богу. Много случаев, когда люди сами симулируют мироточение. Более того, есть опасность, что кому-то хочется прославиться, и он симулирует это. Ну и ладно! Даже то, что есть такие дураки, которые делают это – тоже чудо во славу Божию! Я вот знаю, что признанные и почитаемые на Руси иконы ни разу не мироточили. Обычно «плачут» лишь новые иконы и те, которые стоят в частных домах.

– Батюшка, а как же наш храм? Разве кто-то мог это инсценировать?! Разве то, что происходит у нас на глазах, не является чудом?!

– Ох! Не знаю, Василий! Не знаю! Не было такого на моей памяти! – разговаривая с дьяконом, отец Николай зажигал бензиновой зажигалкой толстые самые дорогие свечи и ставил их перед образами, крестясь и шепча молитвы. Если бы его спросили тогда, почему он не включил электрические лампы, то Николай не смог бы внятно ответить на этот вопрос.

Вскоре весь храм озарился пламенем сотен свечей. В мерцающем и, несмотря на множество маленьких язычков, все же довольно тусклом свете «поп» и дьякон, стоя посреди храма, не переставали креститься. Николай внезапно остро почувствовал себя словно он Хома Брут перед отпеванием панночки. Не хватало только гроба посреди зала, а в нем молодой и прекрасной Натальи Варлей. Охватив весь храм взглядом, батюшка будто почувствовал, что все иконы смотрят на него и плачут. Вот-вот откуда ни возьмись, мог появиться летающий гроб. Чувство страха все сильнее и сильнее охватывало Николая Романцева.

– Пойдем отсюда, Василий, – шепотом произнес Николай, стараясь придать своему голосу больше уверенности.

– А как же это? – дьякон обвел рукой все вокруг.

– Это никуда не денется! Оно останется здесь! Пойдем! Надо что-то придумать, как нам быть утром.

– В смысле?

– Что в смысле?! Завтра придут прихожане, что они увидят?! Если они увидят это? Что произойдет с ними, с нами? Ты можешь мне сказать, как они воспримут случившееся? Нет?! Я тоже не берусь предсказать. Возможно, такое известие вызовет трепетное благоговение, а, возможно, обычную панику. Больные умом могут взбеситься, и что тогда?! Так вот поэтому мы должны что-то сделать, чтобы никто не узнал об этом! – настоятель почесал окладистую бороду. Он всегда так делал, когда был задумчив.

Отец Николай вытолкал дьякона из храма в маленький дворик церкви, огражденный старинным кованым забором. Ворота и калитка были закрыты, здесь стояла тишина и пустота. Они остановились на ступеньках при входе в храм – паперти. Оба молчали. То, чему они стали свидетелями никак не укладывалось в их головах. Но они по-разному восприняли случившееся. Батюшка старался найти правильное решение, которое предотвратило бы непредсказуемые последствия. Дьякон Василий же преследовал несколько иные цели. Он представлял себе, как о нем все узнают, когда он расскажет о случившемся, как прославится и, возможно, с ним захочет увидеться сам патриарх!

– Василий! Сейчас ты пойдешь домой! Завтра придешь, как ни в чем не бывало! И не дай бог, если кому-нибудь ты расскажешь! Прокляну! Ты понял меня?! – отец Николай не шутил. Он успел узнать дьякона не с лучшей стороны. Тот сплетничал со служками, с пожилыми прихожанками, которые не пропускали служб, со стариками, которые тоже не прочь были послушать последние новости из жизни храма и его прихода.

– Батюшка! Да как Вы могли подумать обо мне такое! Я ни-ни! – постарался опровергнуть дурные мысли о себе Василий.

– Иди, с богом! А я еще немного задержусь, поразмыслю.

Дьякон, поцеловав руку святому отцу, повернувшись к нему спиной, зашагал прочь. Отец Николай перекрестил его, а когда тот скрылся из виду, вернулся в храм.

Вскоре начало светать. Дни уже были намного длиннее ночей. Николай вернулся в притвор, в ту часть храма, которая примыкает ко входу. Отсюда он долго смотрел на происходящее в храме. Некоторые свечи догорели и погасли, поэтому храм вновь стал погружаться в полумрак. Настоятель включил паникадило. Свет электрический осовременил вид храма, и стало не так жутко. Постояв так еще минут пятнадцать, он вышел опять на паперть. Солнце, как обычно миллионы лет до него и, как будет миллионы лет после него, всходило на востоке. Город оживал.

Скрипнула калитка и во двор вошла еще довольно молодая женщина. Ее голова была скрыта от посторонних глаз темной косынкой. Женщина, аккуратно притворила за собой скрипящую калитку и направилась к батюшке.

– Что так рано, сестра? – остановил ее уже на паперти отец Николай. – Храм еще закрыт. И, наверное, сегодня мы не откроем его. Службы, скорее всего, не будет. Иди в другой храм.

– Батюшка, мне очень надо!

– Я все понимаю, но в храм не пущу, – стоял на своем настоятель. Он принял для себя решение. В церковь пускать никого нельзя! Кроме конечно клира. Во имя спокойствия. Потом, когда мироточение прекратиться, когда клирики приберутся, только тогда они пустят остальных жаждущих совершить религиозный обряд. Поэтому он и остался ждать пономаря, который приходил каждый день рано утром.

– Батюшка, мне приснилась дева Мария. Она сказала мне, чтобы я просыпалась и шла в этот храм. Я должна стать свидетельницей чуда, которое здесь сегодня свершиться! И вот это чудо и поможет обрести успокоение моей душе. Пусти, отец! – женщина схватила руку Николая и стала осыпать ее поцелуями.

Конечно, не благодаря обилию поцелуев, не благодаря покорности и мольбам, скорее вопреки всему, в том числе и здравому смыслу, батюшка решил пустить женщину в храм. Что-то его заставило это сделать. Что? Скорее всего, ее слова о деве Марии. Ведь святые зачастую являются во сне. Выдумать свой сон девушка не могла. Зачем ей это? А раз так, богу угодно чтобы молодая женщина посетила храм именно сегодня!

– Как имя твое, сестра?

– Лиза…

– А при крещении, как наречена?

– Елизавета.

– Пойдем со мной Лизавета, – батюшка открыл перед женщиной тяжелую массивную дверь и пропустил ее внутрь храма.

Очутившись внутри церкви, женщина увидела происходящее там чудо и, так же как совсем недавно клирики этого храма, неистово начала креститься. Иконы смотрели на нее со всех сторон. Ей показалось, что святые указывали на нее и говорили «грешница! Зачем ты явилась?». От их пристальных взглядов Лиза съежилась и невольно попыталась спрятаться за спиной батюшки. Он это почувствовал и, будто родной отец прикрыл ее от святых образов. Отец Николай и Лиза быстро прошли в притвор. Там у Лизы ноги подкосились, и она рухнула на одну из скамеек, стоявших у стены.

– Боже! Что это?! – задыхаясь от несказанного волнения, воскликнула она.

– Это? Это чудо мироточения! – негромко произнес батюшка, еще больше утвердившись в правильности своего решения не пускать сегодня в церковь никого из прихожан.

ГЛАВА 11.

Лизавета.

Лиза устала бродить по городу и решила зайти в ближайшее кафе. Заведение, которое ей попалось, оказалось очень маленьким, но уютным. Над стойкой бара висел ЖК телевизор с огромным экраном. На экране возникали сцены из какого-то очередного сериала про вампиров. Молодые люди с мертвецко-голубыми лицами то целовались со своими живыми жертвами, то пили у них из шеи кровь.

Лиза устроилась за столиком у окна. Отсюда ей было прекрасно видно, что происходит на улице, и иногда ее взгляд останавливался на экране телевизора, когда дикие вопли приглушенно раздавались в зале кафе. Она невольно вздрагивала и смотрела в телевизор.

Буквально через пять секунд после того, как женщина устроилась, к ней подошла официантка – молодая девушка, совсем еще ребенок. В руках у этой работницы внезапно появился блокнот и карандаш. Она достала их из кармана фартука.

– Что будете заказывать? – вежливо, но по-деловому обратилась официантка к новой посетительнице.

– Чашку кофе.

– Какого желаете? Капучино? Эспрессо? Американо? Маленькую чашечку, большую? – стала пытать Лизу официантка.

– Капучино. И еще, пожалуйста, тирамису, – посетительница ткнула пальцем в стоявшую на столе, красочную рекламку блюд, подаваемых в этом заведении. На одной стороне буклета была фотография красивого пирожного, на другой – фото бутылки французского красного вина. Вообще Лиза не хотела есть, но рекламный ход менеджера кафе, не оригинальный, скорее даже банальный, сработал и она сама того не очень желая, поддалась соблазну и решила попробовать такую красоту.

Официантка удалилась, оставив Лизу наедине с ее мыслями. За последние дни произошло столько всего, что молодая женщина никак не могла это переварить. В голове царил полный хаос. Что? Почему? Зачем? Надо ли? Вопросы. Вопросы. А где ответы? Она мучительно их искала, но пока не нашла. Одиночество было кстати. Люди знакомые сильно раздражали ее своими пустыми, надоедливыми разговорами, лживыми участливыми взглядами, перешептыванием и перемыванием ее косточек. А вот особи, совсем ей не знакомые не пытались скрыть своего безразличия к ней и тем самым позволяли Лизе думать о своем, о наболевшем, при них она даже не пыталась скрыть своей растерзанности.

Вчера она совершила страшное, ужасное преступление. Из-за нее, из-за ее необузданных желаний умер человек. Человек! Она убила человека! Просто позвонила и заказала смерть. Так обыденно, так скучно и по-деловому. Звонок, разговор, запись на прием, и потом смерть. Так просто! Он умер, а она осталась жить. Он никогда не увидит того, что видит она и миллиарды других людей. Он не почувствует запах моря, не услышит величие органа, не прикоснется к телу другого человека, не выразит своих чувств словами. Он никогда не узнает, что такое жизнь! Ему кем-то свыше была дарована жизнь, а она взяла и лишила его этого дара! Разве она бог? Разве могла она решать такое?! Тогда может она дьявол? Но и ему не позволено так безоговорочно распоряжаться человеческой жизнью. Даже он не принимает решений за человека. Только сам человек может решать, что ему делать со своей жизнью. Только он и никто кроме него. А вот она решила вопрос жизни и смерти за него! Боже! Боже! Боже!

Лиза заплакала. Слезы скатились по щекам, и несколько крупных капель упало на скатерть. Молодая женщина невольно провела рукой по своему животу, пытаясь уловить последствия своего преступления. Так, говорят, делают преступники, возвращаясь на место своего преступления. Подошедшая к столику официантка, молча, поставила перед Лизой кофе и пирожное, немного заинтересованно взглянула на нее и, вспомнив, что персоналу запрещено проявлять какие-то ни было человеческие чувства, также, не проронив ни слова, удалилась.

Заметив временное присутствие чужого человека, Лиза усилием воли заставила прекратить литься слезам, вытерла лицо тыльными частями рук, и взялась за чашечку кофе. Ничто и никто не должен был застать ее врасплох. Темный, ароматный напиток еще не успел остыть. Глоток обжег язык и нёбо и теперь уже от этого на глазах навернулись слезы. Лиза аккуратно поставила чашечку на блюдце и посмотрела по сторонам. Кафе было пустым. Безучастный молодой человек за прилавком, скучно глядел в телевизор. А если бы в свое время его мать сделала бы тоже, что и она? Он сейчас бы не стоял, не смотрел телевизор, не скучал, не ждал бы окончания рабочего дня. Он не пошел бы, потом домой, не встречался бы со своей девушкой, не пил бы с ней вино, они не занимались бы потом любовью. Он не жил бы.

Острая внезапная боль в животе невольно сковала движения Лизы и ее мысли. Молодая женщина схватилась руками за малый таз и согнулась в три погибели. Испарина покрыла ее тело. Руки мгновенно стали мокрыми. На лице выступили капли пота. Так она просидела несколько минут, пока боль постепенно не утихла. Зря она вышла из дома. Надо было отлежаться. Но разве могла она спокойно лежать и «отходить» от операции? Она бы сошла с ума. Ей надо было что-то делать, куда-то идти, только не оставаться наедине с собой! И она ходила по улицам, спускалась в метро, поднималась на эскалаторах, толкалась и там, и в вагонах, занимая чье-то место, медленно продвигаясь вместе с толпой в переходах между станций, увлекаемая единым людским потоком. Она бесцельно поднималась на поверхность и, прошагав по улицам до следующей станции, вновь спускалась под землю. И вот, измученная, уставшая и одинокая неведомо как, она оказалась здесь.

ГЛАВА 12.

Полковник.

– Витя, помоги, пожалуйста! Ведь он у меня один.

– Да не переживай ты так! Ничего страшного же не случилось! Что-нибудь придумаем! – уверенно сказал Виктор Алексеевич в трубку. – Не дергайся! Я перезвоню тебе.

– Позвони, пожалуйста, я буду ждать! Пока! – произнесла Марина и отключилась.

Полковник встал из-за стола и стал прохаживаться по своему кабинету. Вообще он не любил, когда к нему обращались с просьбами о помощи. Правда, надо оговориться, – о такой помощи. Виктор Алексеевич с большим рвением помогал поступить сыновьям своих друзей в военные училища, оказывал помощь при их распределении, устраивал выпускников туда, куда просили родители, продвигал отпрысков знакомых и малознакомых фамилий по службе. Но «отмазывать» от армии он не любил и никогда не делал этого. Под любым предлогом полковник либо отказывал сразу, либо потом, спустя несколько дней говорил, что ничего не получилось. На самом деле он даже и не пытался обращаться с такими вопросами к своим коллегам, ему было стыдно просить их об этом. Но теперь он не знал, как ему поступить. Ведь просила Марина! Отказать, как всем? Но она ведь не все! Их связывало многолетнее знакомство, и не просто знакомство, а нечто большее, по крайней мере, с его стороны. Когда-то, много лет назад, он был без ума влюблен в красивую девушку, которая повстречалась на его пути. Он с самозабвением ухаживал за ней, не давал ей прохода, приглашал в гости, сам ходил к ней в дом, будучи уже курсантом военного училища, заваливал ее цветами. А после выпуска даже предложил выйти за него замуж. Но она отказала. Отказала просто и без сожаления, объяснив свой отказ желанием продолжить учебу и получить практику не в каком-нибудь потерянном в бескрайнем просторе огромной страны гарнизоне, а в большом городе, в котором есть все для продолжения и образования, и занятия наукой. Виктор уехал в тот самый испугавший ее отдаленный гарнизон, где не было ни больницы, ни поликлиники, ни даже порой простого врача.

Прослужив там три года, он покинул свой родной гарнизон, с которым, как ни странно, даже сроднился, и перебрался в Москву, поступив в академию. Три года пролетели и в столице совсем незаметно, когда он получал второй диплом, рядом уже появилась жена и ребенок. Потом были еще долгие годы службы в гарнизонах, правда, уже не столь затерянных. Через два года жена вернулась домой, она не смогла переносить все тяготы и лишения, забрав с собой маленькую дочь. Он остался один. С тех пор его статус не менялся. Разведен, – писал он во всех документах. Командование не требовало от него вновь стать женатым, а сам он больше не хотел. Но, возможно, именно это обстоятельство и помогало ему подниматься вверх по карьерной лестнице. Для службы его одиночество было как нельзя кстати. Он не рвался домой, там всегда было пусто, скучно, холодно и совсем не уютно. Зато он мог сутками и неделями пропадать с личным составом. Командировки для него являлись не разлукой, как для многих «женатиков», а наоборот, даже некоторым развлечением, знакомством с новыми людьми – офицерами, их женами, знакомством и кратковременной дружбой с одинокими, разведенными, как и он женщинами. Правда эта дружба заканчивалась сразу же после его возвращения в свою часть. Это рвение по службе сполна оценивалось командованием. В тридцать пять ему уже присвоили полковника и направили к очередному месту службы, теперь уже в саму Москву. За последние пять лет он еще дальше продвинулся по карьерной лестнице, получив генеральскую должность и ожидая в скором времени поменять погоны с двумя полосками.

Подумав еще немного, Виктор Алексеевич так и не пришел к какому-нибудь твердому решению, и отложил его принятие до следующего дня. Он надеялся, что мозг за это время сам все обдумает и подскажет ему внезапной уверенностью, как часто с ним бывало раньше.

Сидя в кожаном кресле, полковник крутился влево и вправо. Ему вдруг остро захотелось женской ласки. Всегда сухой и сдержанный, холодный и неприступный снаружи, внутри он оставался нежным и романтичным юношей. Те женщины, что оставались при нем на больше чем одну ночь, быстро понимали его нутро. Они стремительно влюблялись в него, но напрасно лелеяли они мысль завоевать его сердце. Как только связь с женщиной становилась ближе, теснее и откровеннее, он, не задумываясь, разрывал ее и уходил без оглядки и сожаления, оставляя подругу в полном недоумении. Почему он так поступал? Он и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Впрочем, он и не задумывался.

Полковник, подчиняясь скорее не разуму, а чувству, взялся за трубку, поднял ее и, услышав долгий сигнал, набрал номер, который помнил без записи.

– Але! Жанна?

– Да, мой полковник! – отозвался на другом конце провода приятный женский голос.

– Ты сегодня занята?

– Для тебя, мой «генерал», я освобожу все свое время!

– Я приеду к тебе сегодня?!

– Буду ждать…

Он положил трубку и сильно крутанул кресло, которое сделало почти полный оборот вокруг своей оси. Думать о просьбе Марины он временно прекратил.

ГЛАВА 13.

Необычное явление природы.

Отчего так коротка жизнь? О том, что она действительно очень коротка он стал понимать совсем недавно, года, два, может, три назад. Возможно, такие мысли приходили к нему и раньше, но они никогда не оставались в его голове так надолго, как в этот раз. Раньше ему казалось, что год это большой срок. А десять лет вообще представлялись, чуть ли не целой эпохой. Еще бы! Ведь в школе он учился десять лет. За этот период он прошел три человеческих этапа, три возраста. Сначала он был в детстве, потом в отрочестве и по выпуску из школы перебрался в юность. Это как у Толстого – в одной книжке три куска жизни. А что потом? Потом юность совсем незаметно перешла в зрелость. Как ни старался, он так и не смог понять, когда это произошло. Просто однажды он это остро почувствовал. Он почувствовал себя зрелым, взрослым и немножко даже старым. Вернее не старым, а совсем не молодым. Еще недавно ему хотелось «все на свете», но на это не было ни денег, ни времени. А потом это «все на свете» вдруг превратилось в конкретное, единичное и вполне земное, нет, даже приземленное: здоровье, спокойствие, стабильность, размеренность, надежность и преданность. А ведь раньше это не было столь важным в его жизни. Нет! Наоборот! Он всегда стремился к чему-то новому, неизведанному, приключениям и риску, остроте ощущений, взрыву эмоций, удару адреналина, когда начинают дрожать руки, и не от страха, а от возбуждения. Неужели все было именно так? Боже! А что же тогда произошло? Почему в нем произошли такие перемены? Он анализировал свою жизнь раз за разом и не приходил к иному ответу кроме как «вот и его пришло время». Мысли о душе и ее бессмертии все чаще стали посещать его голову. Он уже не просто думал, что душа живет после рокового часа, а верил, надеялся на это и жаждал того, чтобы это оказалось правдой. Конечно, каждый взрослый человек понимает, что жизнь не бывает вечной. Придя в этот мир, мы обязательно должны его покинуть. Но отчего-то до определенного времени мы не задумываемся над этой аксиомой. Нам словно кажется, что вот именно мы и будем жить всегда. Но годы стартуют, словно стайер, который вскоре решает, сократить свою дистанцию до спринтерской, отчего с каждым шагом ускоряет бег, чтоб уложиться в нужный норматив. И вот уже человек оглядывается назад и остро понимает, что позади осталось много, очень много лет. А он не успел сделать ни этого, ни того, ни другого.

Михаил сидел за столиком ресторана и смотрел на голубую даль. Небо сливалось с морем и если бы не проплывающие по горизонту корабли, он бы не смог найти границу между этими двумя синевами. Легкий ветерок играл с его волосами и пытался оторвать прикрепленную к столу белую скатерть. На жаре холодная бутылка с вином покрылась маленькими каплями пота. Он дотронулся до нее пальцем. Стекло оказалось еще прохладным, а палец почувствовал воздушную влагу. Взяв бутылку в руку, он налил себе еще вина. Сделав несколько небольших глотков, мужчина поставил бокал на стол и поднял руку, вызывая официантку.

– Что-то еще желаете? – спросила мгновенно подбежавшая девушка.

– Счет, пожалуйста.

– Одну минутку, – девушка также быстро убежала.