Текст книги "Да придет Царствие Твое! (СИ)"

Автор книги: Василий Коледин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Але! Гена?! Привет, – поздоровался он со своим приятелем, услышав в трубке знакомый голос, – ну, что? Позвонит? Отлично. Думаешь, все уладит? Ну, и хорошо. Я освободился. Щас домой, а потом в клуб. Да, встретимся там! Пока.

Телефон он бросил на пассажирское сиденье рядом с собой. Потом Александр завел двигатель и включил аудиосистему. Мотор взревел под напором акселератора, а вместе с ним и музыка в колонках. Работник уставший поехал домой готовиться к ночному бдению.

ГЛАВА 5.

Анастасия.

«Боже мой! Что же это такое?! Что происходит?! Почему? Я вообще ничего не понимаю!» – думала девушка. Ей было всего двадцать три. Она только начала жить. Она была красива, умна, имела высшее образование, пользовалась большим интересом у молодых людей. Ей все нравилось. Она еще не устала жить. Еще вчера она пила коктейли и танцевала в престижном клубе. За ней ухаживало сразу трое парней, стремившихся непременно затащить ее в кровать. Она это понимала, но не стремилась к такому окончанию дня, поэтому играла, выкручивалась и водила за нос всех своих ухажеров. Они не нравились ей. Один был полным идиотом, хоть и богатым. С ним невозможно было ни о чем говорить. Второй был мерзким молодым политиком. Он мог залезть к любому в задницу без мыла. Девушка не любила такого рода людей. Ей больше нравились скромные и умные, правда, наличие больших денег было важным условием, но среди этих парней такого идеального человека не было. Третий ухажер был лучше двух других, но и к нему она не испытывала никакой симпатии. Скучный, неинтересный и не богатый. С таким продолжения знакомства быть не может. Деньги хоть и не занимали главное место в ее жизни, но от их количества многое зависело. Скука! Каждый день одно и то же! Ничего нового и интересного! Протусив всю ночь обстановке праздника, девушка заскучала. Под утро она избавилась от своих знакомых и на такси уехала домой, оставив парней в дураках. Дома, как только легла в постель, сразу же уснула. Разве могла она подумать, что утром произойдет такое! Боже! Надо куда-то бежать! Нельзя же здесь погибнуть такой молодой и красивой!

– Куда ты, дура?! – крикнул молодой солдат, увидев, как она пытается вылезть на улицу из большой воронки. Девушка уже добралась до самого верха, но оклик ее остановил, и она вновь скатилась по битому кирпичу и штукатурке на дно их временного убежища.

Исцарапанные в кровь, руки болели. От былого маникюра не осталось и следа. Ногти поломаны, лака уже почти не осталось. В довесок ко всему, что произошло, у нее порвались джинсы, правда, и без того рваные.

– А что, нам тут, что ли погибать!? – заплакала девушка.

– Ты что! Здесь сейчас самое безопасное место! Погодим немного, а когда обстрел закончиться, будем выбираться! Не плачь! Живы будем – не помрем! – постарался ее утешить этот совсем не знакомый ей человек. Девушка внимательно посмотрела на него.

Перевязанная уже грязным бинтом голова, исцарапанное лицо, все в запекшейся крови. Грязные и кое-где разорванные форменные куртка и штаны. В небольшой ладони парень сильно сжимал автомат. Он не показался ей тогда каким-то героем или силачом. Она не увидела в нем надежного защитника, но ей стало немного спокойнее. Она была не одна лицом к лицу с опасностью. Рядом был мужчина, да еще и с автоматом.

– Как тебя зовут то? – улыбнулся боец.

– Настя… а тебя?

– Геннадий. Зови меня просто Генкой! Договорились?

– Договорились…

Они лежали на дне воронки, прижимаясь к ее дну и осыпающимся ежеминутно стенкам каждый раз, когда неподалеку слышался грохот взрывов. Интуитивно Настя втягивала голову в плечи и сильнее давила щекой на красный кирпич, что был рядом с ее лицом. Генка, наоборот, в присутствии красивой девушки почувствовал в себе небывалую храбрость. Он показушно сидел возле нее и улыбался, как ни в чем не бывало. Еще час назад, когда они не были вместе, он так же, как она сейчас, прижимался к земле, пытаясь, врасти в нее, словно он был червяком каким-то. А в ее присутствии у него будто выросли крылья, он ощутил себя героем, сошедшим со страниц военных книжек, которые читал в детстве.

– Минут через двадцать обстрел прекратится, надеюсь, и мы выберемся отсюда. Ты куда шла то? – пытаясь перекричать гул взрывов, спросил Генка.

– Не знаю! – крикнула в ответ Настя. – Я хотела выбраться из города!… Когда началась эта бомбежка, я сидела дома… Потом первый взрыв… Стены дома затряслись. Стало очень страшно! Я выскочила на улицу… Побежала в метро. А взрывы как начались кругом! Только я бежать, они как будто чувствуют, начинают взрываться совсем рядом! Я к подвалу, а его завалило! Тогда я бросилась бежать, не разбирая дороги, куда глаза глядели! Неслась не задумываясь! Одна мысль была – скорее из города выбраться! И вот, свалилась сюда!… А здесь ты!… Ты сам-то откуда?!

– Я-то?! Я единственный, кто остался от нашей части! Ее первую раздолбали! Вот все, что я успел вынеси с ее территории, – он показал на все еще крепко сжатый в кулаке автомат.

– А что ЭТО?! Что вообще происходит?! – Настя кивнула по сторонам, имея ввиду все, происходящее вокруг них.

– А черт его знает! Понятия не имею! – честно признался Генка.

Вдруг шум взрывов прекратился, как по команде. Тишина, звенящая и зловещая опустилась над городом.

ГЛАВА 6.

Геннадий.

За темными окнами его маленькой, но очень уютной квартирки чуть забрезжил рассвет. Генка высвободил левую руку из-под головы девушки и посмотрел на часы. Четыре утра. Черт! Почему ему не спиться? Ведь, казалось, он так устал, что готов был заснуть на ходу. Но как только представилась возможность спать, сон куда-то исчез. Покувыркавшись со своей новой знакомой, они покурили, выпили вина, и девушка мгновенно уснула, положив голову на руку своему парню и, прижавшись к нему спиной. Она не храпела, а только тихонько посапывала. Поэтому ее присутствие не раздражало Генку. Тогда почему он не спит? Вспомнив, что в холодильнике осталось немного вина, он довольно осторожно встал, стараясь не разбудить спящую девушку, и прошел на кухню.

В холодильнике стояла початая бутылка красного итальянского вина. Он сделал глоток из горлышка, а потом налил вина в стоявший на столе бокал. Сев за стол, молодой человек достал из пачки сигарету, прикурил ее от золотой зажигалки и приятно затянулся дымом. В бокале краснело вино, призывая его выпить.

Что делать? Неужели его призовут в армию? Сейчас, когда он только начал осваиваться в этом мире, когда он вошел во вкус такой жизни? Кого просить? Мать? Не хотел он к ней обращаться. Они не были близкими людьми. Он не испытывал к ней сыновних чувств, поэтому старался как можно реже к ней обращаться. Но отец ему и вовсе не помощник в этом деле. Тот всегда был заскорузлым «совком», считая службу в армии обязательным условием взросления мужчины. Но ведь это такие пережитки прошлого, что Генка порой не мог понять, как такой архаичный «мамонт» мог жить в современном мире. Просить друзей тоже бесполезно. Потому что друзей то у него настоящих не было. Он мог, конечно, к одному знакомому адвокату обратиться, но тот выставит счет на очень кругленькую сумму, а денег сейчас у него практически нет. И опять-таки о них надо будет просить мать.

Юноша достал новую сигарету, затушив старую в пепельнице виде человеческого черепа. Стало быстро светать. За окном уже хорошо различались крыши соседних домов, в которых кое-где стали зажигаться окна. Люди в городе просыпались и готовились к новому рабочему дню. Кто-то готовил завтрак, кто-то умывался, а кто-то уже выходил на улицу к своим автомобилям. Новый день нес новую заботу, новые впечатления и новую пищу.

Размышления на тему: кто бы мог ему помочь, не увенчались ни успехом, ни каким-либо другим результатом. Видимо придется ехать на поклон к матери. Другого выхода он не видел. С тяжелым сердцем, Генка докурил сигарету, затушил ее, допил оставшееся в бокале вино и пошел досыпать. Глаза, вроде, стали наливаться усталостью. Теперь он уснул быстро.

Днем, а время уже перевалило за полдень, они проснулись. Вернее первой проснулась девушка и она то и разбудила Генку.

– Привет, милый. Как спалось? – девушка, потягиваясь, как кошка, ногами уперлась в своего молодого человека, и чуть было его не столкнула его с кровати.

– Что? – не понял спросонья Генка, зевая и закрывая рукой широко открытый рот, в котором хорошо виднелись тридцать два ровных и белых зубов.

– Как спал – я спросила, – повторила девушка.

– А… хорошо… а ты?

– И я! – она, закончив тянуться, обняла парня и положила голову ему на грудь.

Генка почувствовал теплое тело самки. Она была стройной и сексуальной. О красоте он пока судить не мог. Ее тело вновь позвало к себе его мужское достоинство. Вот только Генка забыл, как ее зовут. Может она ему и не говорила? Да, нет! Такого быть не может! Она точно говорила. Но как же она себя называла? Марина? Катя? Таня? Нет! Он не мог вспомнить! А может и правда она не называла своего имени? Такое возможно? Хм. В том клубе, в котором он был вчера, возможно все!

– Зайка, ты пойдешь умываться? – спросил он ее, стараясь скрыть возникшую неловкость, назвав ее банальным обращением.

– А разве ты другого ничего не хочешь? – похотливо улыбнулась его самочка.

– Хочу, Золотце, но прежде я бы сходил в ванную. Я вчера много выпил и мне необходимо облегчить свой пузырь.

– Тогда иди! Я подожду тебя!

– А сама не хочешь?

– Я подумаю…

Генка встал и, не одеваясь, пошел в туалет. Потом он зашел в ванную и почистил зубы. Не любил Генка ощущение во рту, когда там, как в анекдоте: «в батальоне хорошо, а вот в роте плохо!» Вернувшись в комнату, он застал девушку все в том же положении – горизонтальном.

– Милый, а ты помнишь, как меня зовут? – спросила она, улыбаясь, и явно желая поставить парня в неудобное положение.

– Извини, дорогая, я вчера был пьян до чертиков! Вылетело из головы! – постарался перевести в шутку свое неудобство.

– А я вот помню! – продолжала задуманное девушка. – Как же так, Гена?!

– Ну, прости, Зайка!

– Не Зайка! А Катя! – весело засмеялась девушка. Потом она схватила подушку, прижала ее к животу и стала крутиться на кровати, продолжая хохотать.

«Вот, блин! Ведь крутилось имя Катя! Надо было попытаться угадать!» – подумал Генка посаженый в лужу.

ГЛАВА 7.

Отец Николай.

Верующие, в основном пожилые люди, хотя среди них встречались и молодые девушки в платках, и мужчины, осеняющие себя крестом, постепенно заполняли храм. Почти все они, оста-новившись недалеко от дверей, трижды крестились с поклонами и молитвами.

Служба еще не началась, поэтому мужчины и женщины по¬давали записки, прикладывались к иконам, ста¬вили свечи.

Настоятель храма отец Николай, в миру Николай Романцев, готовился к службе. Он еще не облачился в соответствующий церковный наряд и сидел, на затворках храма, на неприметной скамеечке, мирно попыхивая папироской. Курить в храме он не любил и не позволял себе. Он не хотел, чтобы его маленькая комнатка пропиталась дымом.

Приготавливаясь к совершению сегодняшней литургии, отец Николай накануне вечером прочитал положенные молитвы, но отказал себе в положенном воздержании от пищи и пития. Он сытно отужинал в ресторане, употребив при этом бутылочку красного французского вина. Придя в церковь перед литургией, священнослужитель встал перед Царскими Вратами и помолился Господу, после чего он в алтаре, трижды повергся пред святым престолом, поцеловал его и святое Евангилие. А уже потом облачился и прошел в ризницу.

Закончив вовремя все необходимые приготовления, он отдал приказ начинать службу.

Верующие приготовились к великому таинству. Мужчины встали в правой части храма, а женщины – в ле¬вой, оставляя при этом свободным проход от главных дверей к Царским вратам. Служба началась.

Та часть службы, во время которой священнослу¬жители приготавливают все необходимое для соверше¬ния Таинства, называется проскомидией. Отец Николай совер¬шал ее на жертвеннике, который находился в алтаре налево от престола. Все действия, предписанные канонами церкви издавна, священник совершал автоматически, не задумываясь над тем, что, когда и как надо делать. За многие годы службы в храме его мышечная память научилась выполнять их все за него. Его же мысли были далеко от этого места и его сегодняшней работы. Отец Николай думал о счетах, пришедших вчера. Счетах на недвижимость, автомобиль, квартплату. Где брать деньги на все это?! Его средств, получаемых в храме, явно не хватало на их покрытие! Жил он на широкую ногу, порой не задумываясь над источником доходов. Ему помогали пожертвования. Но вот их то давно и не было.

Проскомидию священник начал тем, что, взяв просфору, трижды сделал над ней крестное знамение копьем, вырезал из нее четырехугольную часть. Эта часть называется Агнцем. Священник положил Агнца на средину дискоса, крестообразно надрезал и пронзил его в правую сторону. Вслед за этим священник соединил красное вино с водой и влил его в потир, то есть в чашу для таинствен¬ного пресуществления его за литургией верных в Кровь

Христову.

Окончив эти приготовления, отец Николай вынул части еще из четырех оставшихся просфор: из второй – в честь Богоматери, положив ее с правой стороны Агнца; из третьей – девять частей в честь девяти чинов святых, положив их с другой стороны Агнца в три ряда; из четвертой – за здравие духовного начальства и всех православных христиан; и из пятой – за упокой души всех право¬славных христиан, положив их ниже Агнца, и присоединил к ним части, вынутые из просфор, приносимых прихожанами. В заключение священнослужитель поставил над дискосом звез¬дицу для сохранения частиц в порядке, покрыл дискос и потир тремя покровцами и закадил пред ними, молясь Господу, чтобы Он помянул тех, кем и за кого принесены Дары, и сподобил священ¬нослужителей неосужденно совершить Таинство.

После проскомидии настоятель храма начал первую часть ли-тургии, литургию оглашенных. После великой и двух малых ектений (прошений) и пес¬ни «Единородный Сыне», после пения зычным басом евангельских запове¬дей о блаженствах святой отец совершил так называемый малый вход.

Из алтаря на амвон в север¬ные боковые двери вышли диакон, который нес на руках Евангелие, а за ним сам священник. Остановившись у царских врат, диакон обратился к священнику и спросил благословления на вход, после чего возвысил в царских дверях Евангилие и прокричал:

– Премудрость, прости!

– Приидите, поклонимся и припадём ко Христу…, – на это ответили собравшийся в церкви народ и певчие.

За малым входом, после пения Трисвятой песни, последовало чтение Апостола, а затем и Евангелия. Перед этим диакон вновь обратился к народу:

– Вонмем!

– Мир всем! – призвал на всех мир и благословение отец Николай.

– И духови твоему, – ответил клир от лица всех верующих.

Перед чтением Апостола спели прокимен. Прокимном называется стих из Священного Писания, который содержит какое-либо указание на то, что будет читаться. Во время чтения Апостола священник восседал, а диакон кадил весь народ.

– Господу помолимся! – призвал диакон, и началась вторая, главная часть литургии, литургия верных.

После трех ектений пропели Херувимскую песнь. После первой ее части состоялся великий вход, или вход с Дарами. Священнослужители перенесли с жертвенника на престол дискос с Агнцем и потир с вином и водой.

После Херувимской песни царские врата и боковые двери алтаря плотно закрылись в знак того, что никто не может считать себя достойным видеть совершение величайшего Таинства, кроме участников священнодействия.

Все это закончилось молитвой «Отче наш…», Священник раздробил агнца на четыре части, причастился Святых Тайн сам с диаконом и остальные части раздробил на множество мелких частей приблизительно равных числу причащающегося народа.

Затем диакон открыл царские врата, вознес чашу пред народом и пропел:

– Со страхом Божиим и верою приступите!

Сразу же после первого явления народу Тела и Крови Христовых началось причащение Святых Тайн удостоившихся этого мирян. Каждый верующий благоговейно приближался к священнослужителям.

– Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын бога живаго…, – говорили мужчины и женщины, делали земной поклон перед святой чашей и затем причащались Святых Тайн из рук отца Николая.

После этого, приложившись к краю чаши, они отходили в сторону и выпивали несколько глотков так называемой теплоты, то есть теплого компота с водой. После причащения святых Тайн священник призывал благословение на причастников, а с ними и на всех верующих как на достояние Божие. Предстоящие радостно отвечали, что они увидели Истинный Свет, приняли духа Небесного, обрели веру истинную и поклоняются нераздельной Троице, которая спасла их…

Вечером того же дня Николай Романцев сидел у себя в квартире и смотрел телевизор. Вернее сказать телевизор работал сам по себе, а Николай занимался с детьми. Он проверял у них уроки.

– Боря, тут у тебя несколько ошибок! – сказал он сыну пятикласснику, проверяя его задание по математике.

– Где?! – удивился сын.

– Вот! Видишь!? Здесь ты посчитал дроби не правильно! Иди, исправляй! – он показал сыну ошибки и отдал тому тетрадь. После чего принялся проверять русский язык у младшей дочери.

Закончив с уроками, Николай прошел на кухню и налил себе в стакан темно-красного кагора. Осушив его залпом, он перекрестился и пошел досматривать программу, которую смотрел до проверки у детей уроков.

Глубокой ночью его разбудил долгий звонок в дверь. Спросонья Николай долго не мог понять, что звонит. Наконец, окончательно проснувшись, он натянул на себя халат и, шаркая тапочками, подошел к двери. На пороге квартиры стоял дьякон его храма. Он был очень возбужден и встревожен. Руки тряслись, а голос дрожал.

– Батюшка! Идемте скорее в храм! Там что-то такое твориться, что Вам нужно видеть! – срываясь на крик, сказал дьякон.

– Ну, что там может быть, отец Василий! Успокойся! – устало произнес отец Николай.

– Пойдемте, батюшка! Пойдемте! Вы сами должны все увидеть! – не успокаивался верный помощник Романцева.

– Ох, Василий! Вечно у тебя все не так, как у людей! А до завтра это не подождет?!

– Что Вы! Нет! Там ТАКОЕ! – его глаза вылезали из орбит, когда он представлял еще раз увиденное им в храме.

– Ну, что там? Хулиганы? Осквернили что? А?! Так вызывай полицию! Я то, что могу сделать?! – все еще надеялся увильнуть от необходимости одеваться и идти на работу в такой поздний или ранний час отец Николай.

Но Василий не принимал слов начальства к исполнению. Он вошел в коридор квартиры своего настоятеля и, молча, стал ждать. Осознав всю тщетность своих отговорок, Николай нехотя стал одеваться. Дьякон подал ему повседневную черную рясу и черные замшевые туфли. Отец Николай, облачившись и повесив крест, прошел прямо в обуви в комнату детей.

– Боря, Боря…, – шепотом разбудил он старшего отрока.

– Да батюшка, – продрал глаза сын, привыкший к разного рода неожиданностям.

– Я пойду в храм. Вы продолжайте спать. Я вернусь утром, если, вдруг, меня не будет утром, ты старший.

– Я понял папа, – прошептал сын и, повернувшись на бок, снова уснул, как ни в чем не бывало.

Священник поцеловал спящих детей, и вернулся к своему помощнику.

– Ну, пойдем, Василий. Не дай бог, ты меня зря побеспокоил!

ГЛАВА 8.

Петр Петрович.

Петр Петрович лежал на деревянных ступенях в сауне. Его огромный живот едва помещался в узком пространстве, рассчитанном на более стройных людей. Жар был умеренный, и поэтому мужчине относительно не высокая температура не доставляла никаких неудобств. Он, однако, раскраснелся, и капли пота интенсивно стекали по его второму подбородку на третий, а потом на пышную грудь и заканчивали свой бег непосредственно на самом выпуклом месте, откуда уже ручейками сбегали на горячее дерево.

В парилке он был один. Его соратники по партии и развлечениям вышли к девочкам, и из-за плотно закрытой двери слышались их веселые голоса. Раскатистому хохоту мужчин вторили высокие нотки женского смеха.

Петр Петрович находился в печальном расположении духа. Паршивые газетенки начали его травлю. Пока он успешно от них отмахивался, но силы были уже на исходе. Эти мелкие твари кусали не больно, но часто. Главное за что?! Вопрошал он сам себя. Ведь он служил существующему строю верой и правдой. Он заслужил своей преданностью хоть какую-нибудь защиту от этой мерзкой своры. А партия как-то слабо помогала ему в ежедневной борьбе по защите своей чести и достоинства.

Петр Петрович вспоминал свою жизнь, бурную и порой такую непредсказуемую, что сейчас ему порой казалось, будто все было вовсе не с ним. Школа. Там-то все было спокойно. Социализм прочно стоял на глиняных ногах. Оспорить его существование не приходило в голову никому. КПСС умело защищал свои интересы от нападок из-за занавеса.

Потом ВУЗ и закат социализма. Вот с того времени и началась его активная политическая жизнь. Учеба в ВУЗе пришлось на время перестройки, в эти годы он начал активно участвовать в общественно-политическом движении, был организатором и членом целого ряда анархических партий и движений, которые не признавали существовавший тогда и привычный порядок вещей. Он вспомнил, как на первом курсе стал организатором подпольной студенческой группы «Оргкомитет Всесоюзной революционной марксистской партии»; потом, спустя несколько лет вошел в созданный на его базе историко-политический клуб «Община» – одну из первых московских неформальных групп; вспомнил, как стал редактором издаваемого «Общиной» журнала. Потом он принял активное участие в организации Московского народного фронта, написал проект его Учредительной декларации; тогда же инициировал создание Альянса социалистов-федералистов. В 1988 году стал организатором и членом «Демократической фракции ВЛКСМ». А в ноябре того же года был выдвинут кандидатом в депутаты Съезда народных депутатов СССР. Петр тогда, в то время, считал себя анархистом; в одной из статей, которых было огромное количество, он называл себя сторонником «христианского народного демократического социализма». Надо же было такое придумать! Сейчас он улыбнулся своей безумно интересной молодости.

Потом он окончил институт, между прочим, с отличием и стал работать в школе учителем истории, из которой ранее же выпускался; одна из учениц позднее стала его женой. Мысль о жене неприятно отозвалась в голове Петра Петровича. Нет. Это не было каким-то угрызением совести. Он привык изменять ей, и она тоже к этому привыкла. Просто мысль о жене всегда была ему неприятна. Он не мог сказать, когда это началось. Скорее сразу же после свадьбы. Она сразу стала ему мешать, вызывать неприятные мысли о том, что все шушукаются по поводу их женитьбы. Как же! Учитель и ученица! Причем ученица – школьница! Несмотря на свои политические взгляды, он все же старался соблюдать рамки принятого обществом приличия.

А когда же началось его триумфальное восхождение по лестнице, ведущей в облака, его настоящая карьера? Карьера успешного человека, держащего удачу за рога? Карьера политика, бизнесмена, пройдохи и бездушного депутата? Когда он влился в ряды верных режиму бойцов, соратников и преданных друзей лидера?

Наверное, именно тогда, когда вместо того, чтобы отдать полученные им в конверте деньги, он их взял себе. Взял, не задумавшись о последствиях своего решения. Люди?! Какие люди?! Я их не знаю, они мне – никто! Так зачем тогда переживать?! Мне от этого хуже не стало! Стало ли хуже моей семье? Нет! Ну, вот и славно! Все в порядке! И пошло потом, поехало. Деньги потекли ручьями с разных сторон. Ручьи стали впадать в реки. И уже реки денег текли к нему. Он стал менять их на вещи, дорогие вещи, стал приобретать недвижимость, и не только в своей стране. Его уже не волновали какие-то людишки. Кто они?! Разве он служит им? Нет! Его господин – Виликое государство! Он же работает во благо государства! А уж государство должно заботиться о людях. Следовательно, он прав! Тот, кто стоял у руля – тот и господин, он заботится обо всей нации! Ему он стал служить! Ему и еще тому, кто стоял за ЕГО спиной, кто был в тени, но управлял всем и всеми! Он, стоящий в тени, прятал хвост под костюмом, копыта в дорогих туфлях, а рога – под головным убором. Причем часто этот убор менялся. То он представлял собой офицерскую ушанку, то авиационный шлем, то военно-морскую фуражку.

– Петр! Ты там жив?! – услышал он вдруг веселые крики своих однопартийцев. – Выходи! Мы ждем тебя! Верочка уже истосковалась без тебя!

– Иду, старые развратники! Иду! Лучше бы попарились! И то больше пользы, чем пить эту белую, прозрачную жидкость!

Дружная компания встретила его веселыми криками и поднятыми бокалами. Петр Петрович появился, как появлялись две тысячи лет назад уважаемые патриции, в белой простыне-тунике и сандалиях. Верочка – дорогая проститутка, впрочем, как и все присутствующие в бане, обняла появившегося кавалера и выпила свой бокал. Попойка с последующим похотливым концом продолжилась.

Около трех утра, Петр Петрович измотавшийся, уставший и изрядно пьяный усадил такую же замученную Верочку в ее «ауди» последней модели, расплатился с ней пачкой розовых европейских банкнот и сев, в свой «майбах», поехал домой к жене.

ГЛАВА 9.

Палыч.

– Убирайся на улицу! Чего ты тут околачиваешься?! Иди на улице воняй! И без тебя воздуху мало! – стала кричать на бездомного мужчину уборщица, моющая гранитный пол в фойе станции метро.

Бомж, молча, не огрызаясь, собрал в порванные пакеты все свое имущество и, прихрамывая на правую ногу, вышел из помещения станции. Он и вправду сильно вонял. Хотя сам иногда даже и не замечал этого стойкого, едкого запаха. Привык. Он не помнил, когда в последний раз мылся. Нога болела. Она раздулась, и он выбросил рваный ботинок, который стал бесполезен. Обмотав носки, которых было несколько штук на опухшей ноге, полиэтиленовым пакетом, он старался наступать на нее аккуратно, чтобы не кричать от боли.

Он не знал, куда ему податься. В метро бездомный человек попытался спрятаться на ночь. У него было там заветное местечко, возле ремонтирующегося эскалатора. Тот был огорожен фанерным забором, и за ним то и можно было спрятаться. Там на железных деталях он ночевал две последних ночи. Конечно, об удобствах говорить было нечего. Однако безопасность была на высоком уровне. Ни полицейские, ни отморозки, охотившиеся за бомжами, не догадывались об этом укромном месте. Кроме того, там было тепло. Но проклятая уборщица заметила его не вовремя и теперь явно его туда не пустит.

Бомж вышел на пустую улицу. Холодно не было. Но было сыро. Дождь закончился и оставил после себя большие лужи. Спать где-то на траве не представлялось возможным. Тихонько переставляя правую ногу, он побрел в ближайший дворик, надеясь найти там детскую площадку. Именно в таких двориках, где присутствовали детские игровые площадки, в которых почти всегда были маленькие домики, он ночевал раньше.

– Палыч! – услышал он чей-то окрик сзади. Голос был мужским, прокуренным, хриплым и болезненным. Бомж остановился и обернулся. Его догонял знакомый ему человек. Такой же, как и он, бездомный, но влившийся в их общество совсем недавно, около года назад. – Ты куда, Палыч? Что в метро не заночевал?

– Да, уборщица, сука, выгнала.

– Так ты щас куда?

– Не знаю…

– Пойдем на Курский, там все наши.

– Не… не дойду. Нога!

– Жаль, – искренне расстроился товарищ. – Ну, тогда лечись! А я пойду к нашим. Пока!

– До свидания! – отозвался Палыч и побрел дальше к намеченной цели.

Ему, можно сказать, повезло. Во дворе, между трех домов он увидел искомый комплекс. К его радости была там и маленькая избушка на курьих ножках. Именно в ней он удобно и устроится. Во дворе никого из жителей близлежащих домов не оказалось, только две бездомных собаки, виляя хвостами, встретили мужчину. Палыч погладил кобеля, потрепал его по загривку, а тот, почуяв довольно редкое и мало ему знакомое дружелюбие со стороны человека, еще больше засуетился, стал тыкаться мордой в руку и всем своим поведением высказывать свою преданность. Потрепав еще немного пса, Палыч залез в избушку, подложил под голову свои мешки и с облегчением вздохнул, вытянув ноющую ногу. Бомж почувствовал, что кто-то протиснулся в его помещение. Это был уже знакомый ему пес. Мужчина не стал его выгонять. Собака свернулась клубком возле его живота, и устало зевнула, открыв широко зубастую пасть.

– Что, дружок, вместе будем ночевать? Ну, давай! Только уговор! Не храпеть! Договорились? – и Палыч тоже, зевнув, закрыл глаза.

Теплая ночь, теплое живое тело соседа, пусть даже не человека, успокоили мужчину. Он перестал дрожать, его тело обрело покой. Даже больная ног казалось, устала и поэтому перестала болеть. Болело сердце и душа. Не обретал покоя и его мозг. Но если у человека не отключается мозг, то это значит, что он еще остается человеком – думающим, борющимся, сомневающимся, любящим и ненавидящим существом. Остался ли он, Палыч, а когда-то Иван Павлович, человеком? Когда он был им? Год, два, десять или сто лет назад? Что у него сегодня осталось от того вчерашнего, настоящего человека? Его имущество пропало, деньги кончились и больше не появлялись, его жена ушла к другому, дети, благодаря ей, забыли о нем. Тогда, что в нем осталось человеческого? Что его отличало от собаки, мирно спящей рядом с ним? Тем, что он пока еще ходит о двух ногах? Это все? По крайней мере, окружающие люди давно перестали считать его человеком! Вот только бездомные собаки пока еще видели в нем представителя царей природы. Надолго ли? Все реже он видел сны, все реже вспоминал былую жизнь. Все чаще он, как животное старался спрятаться от людей, не попадаться им на глаза. Все чаще он стал забывать значение многих слов.

Пес стал подергивать во сне ногой, будто побежал куда-то. Палыч погладил соседа и тот от удовольствия заскулил и плотнее прижался к человеку.

– Спи, дружище! Я тоже постараюсь уснуть.

ГЛАВА 10.

Ночное чудо в храме.

– Господи! Матерь Божья! Святые угодники! – воскликнул настоятель храма, многократно и усердно крестясь. Весь храм был наполнен тонким запахом ладана, свечей и еще каким-то совсем незнакомым ему запахом. Батюшка остановился у одной из икон. Эта была икона Богородицы. По образу богоматери из глаз текли тонкие ручейки мира.

– Отец, что это?! – дрожащим голосом спросил священника, стоящий рядом и также неистово крестившийся дьякон.

– Это мироточение!

– Батюшка, а почему все иконы в храме мироточат?! Разве такое бывало ранее?

– Нет, сын мой! Я о таком обильном мироточении даже и не слышал! – отец Николай оставил дьякона возле иконы, а сам прошелся по всему храму.