Текст книги "Пожар"

Автор книги: Василий Абвалов

Соавторы: Михаил Жестев,Ефим Ружанский,Екатерина Боронина,Глеб Чайкин,В. Лебедев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

В. Лебедев
Человек на камне

Село Калистово раскинулось у подножья большого холма. Крайние избы подступали к озеру Королев Лог. Озеро это неширокое и спокойное. Негде было разбушеваться ветрам. Только белые гребешки пойдут иной раз по темной воде. А в ясную, спокойную погоду лежало озеро как великанское зеркало: днем в озере отражалось солнце, а ночью – луна и звезды. На той стороне озера раскинулись колхозные поля. А на холме, за неширокой полосой посевов, начинался большой, старый лес. В лесу пахло смолистой хвоей, и тянулся этот лес далеко-далеко, на десятки километров…

В Калистово вела хорошая, крытая щебенкой дорога. Проходила она вдоль берега озера. По этой дороге мчались и грузовики, и легковые машины. Частенько они останавливались посреди села, у избы Константина Ивановича Абрамова.

Все в районе знали Константина Ивановича. И звали его дядей Костей. Дядя Костя был лучшим стахановцем района и имел орден Ленина. Все уважали дядю Костю. Стрясется у кого беда какая – идет человек к дяде Косте за советом:

«Выручай…»

А Константин Иванович улыбнется, пошутит сначала.

– Садись, друг, рассказывай, да только не размазывай. Время горячее, что сковородка. Долго сидеть будем – штаны прогорят.

А потом выслушает дядя Костя человека, присоветует, что надо, записку в район, а то и в область напишет, ободрит, разъяснит, кому что непонятно.

Константин Иванович был председателем колхоза, но не только распоряжался, а сам во всякой работе и зачин делал и конец. А начинать да кончать, как известно, самое трудное в каждом деле.

Всегда полная хата была людей у дяди Кости. Своя семья немалая – пять человек – да гостей со всего села человек по двадцать. Чай ли пьет, обедает ли дядя Костя, всегда всех к столу приглашает.

– А ну, дружки-колхозники, берись за ложки…

Богат был колхоз «Красное Калистово». Хорошие лошади, коровы, огромные свиньи – было чем похвалиться дяде Косте перед заезжими гостями – перед наркомами, академиками, агрономами.

Далеко слух шел про Константина Абрамова. Про него и в газетах писали, и портреты его печатали. А он не менялся, как был, так и остался – простой и добрый.

Хулиганам, вредителям да злостным лодырям дядя Костя спуску не давал. Врагов тем нажил себе немало.

Однажды, в жаркий июльский день, когда все калистовцы от мала до велика были на полях – кто по ту сторону озера, кто по эту, – вышел из леса по лесовозному проселку щеголевато одетый человек: на ногах – блестящие штиблеты, на голове – новенькая кепка, брюки с прогладкой, на плечах пиджак наброшен. Неторопливо он шел, как бы гуляючи, гусиным пером в зубах ковырял, веточкой сбивал розовые головки у серпухов.

Тишина стояла и над селом, и над лесом, и над полями, особенная тишина жаркого летнего дня, когда птицы почти не чирикают, охваченные дремотой, слышен тончайший звон бесчисленных льняных бубенчиков, готовых к уборке, и шелест трав да ракитных листьев-кинжалов. Где-то еле слышно комбайн шумел.

Человек с зубочисткой, мурлыкая себе под нос, дошел до большого камня. С этого камня видно как на ладони и село, и озеро, и заозерные луга – сенокосы и поля, и синяя даль на десятки верст.

Сел человек на камень, утер лицо платочком и закурил папироску. Попыхивает, затягивается, кольца пускает, а сам все мурлыкает да мурлыкает песенку про «отважного капитана».

Солнце в озере отражается: ни дать, ни взять – два солнца стало: одно на небе, другое на дне озера. И жарче как будто от этого вдвое. И кажется – ткни папироской в любую изгородь, так и пойдет огонь по изгороди, как по пороховому фитилю.

Сидит человек на камне. В руках портсигар держит. Блестит, горит портсигар, как будто еще и третье солнце появилось.

Видна человеку с камня и улица Калистовская: обыкновенная деревенская улица, осененная ракитами, подернутая пылью. Собаки греются на ползучем просвирнике, гуси пуговки зеленые с него склевывают.

Нет в селе ни одного взрослого. Одни малолетки играют на улице.

Играет и человек портсигаром своим. Навел как прожектором в глаза сначала одному, потом другому.

Поглядели ребята из-под ладошек, толкнули один другого локтями.

– Давай-ка, Сережка, сбегаем, посмотрим, какой это там дяденька сидит, – сказал старший младшему.

Одному пять лет, другому – семь. Сережа и Гриша были любопытные ребята. Все им потрогать надо, пощупать.

– Бежим! – крикнул Сережа.

И побежали.

Добежали до человека мигом. Остановились шагах в десяти и смотрят на него. А он улыбается, покуривает, пальцем к себе манит.

– Не бойтесь, подходите.

Подошли ребята поближе.

– Как звать? – спросил их дяденька. – Сколько лет? Чьи?

За ответы похвалил:

– Молодцы пареньки! На радость мамке растете!

А потом спрашивает.

– Что, ребята, дядя Костя дома сейчас или нет?

– Какое там дома! – важно ответил Гриша, который был постарше. – Все сейчас за озером. Лен теребят да в мочила закладывают.

– А вы что ж не работаете?

– Да мы еще маленькие, мы еще не умеем, – сказал Гриша потупясь. Неловко ему было сознаться, что он еще маленький.

– Ну да, маленькие… – протянул ухмыляясь незнакомец. – Небось, курить во-всю курите? Вот этак, а?

И тут он начал проделывать с дымом удивительные штуки. Выпустил изо рта большое голубоватое кольцо, вогнал в него кольцо поменьше, потом еще меньше, еще и еще, пока не стало все похоже на этакую дымовую… ватрушку – ну, прямо, хватай ее и ешь.

А потом человек выпустил маленькое колечко, следом за ним, в обгон, пустил другое, побольше, потом еще больше и еще, без конца…

Как зачарованные смотрели ребята в рот незнакомцу. Было страшно интересно, как чудесные кольца выскакивали изо рта одно за другим.

– Неужели вы так делать не умеете? – с притворным удивлением спросил незнакомец у ребят. – а ведь хочется, сознайтесь, хочется вам покурить? Вот этак дым попускать, ась?

Незаметно для самих себя ребята подходили все ближе к веселому дяденьке, как они мысленно его назвали.

Вот он обнял Сережку, а Гришу похлопал по животу.

– Ишь, пузаны какие, здорово вас дядя Костя тут откормил…

И вдруг вместо портсигара заблестело у пришельца в руке что-то другое.

Гришка вгляделся да так и похолодел. В руке у незнакомца поблескивало лезвие ножа.

– Финка… – пролепетал Гришук.

– Она самая, – подтвердил «дяденька». – И вот что, ребята, слушайте меня внимательно. Вас тут – двое. Один пускай со мной остается, хоть ты, Сережа, а ты, Гриша, возьмешь вот эти спички и эту вот папиросу и пойдешь вон туда. – Незнакомец показал рукой на сенной сарай, стоявший возле скотного двора.

– А зачем? – зашевелил побелевшими губами Гришук.

– Покуришь там, – ответил «дяденька». – Ведь хочется покурить, а? Ну вот… На людях курить нельзя, уши надерут. Значит, в сарай надо спрятаться. Там сколько влезет кури.

– Да я не хочу… Я не умею… – не зная что сказать, начал было отнекиваться Гришук.

– Научишься, – грозно сказал чужак. – Я тоже не умел, да научился… Только спички, смотри, не гаси, а прямо бросай. Этак и научишься скорей да и дыму больше будет. А назад прибежишь, я тебе конфет да орехов полные карманы насыплю. Ну, а если не сделаешь, то я твоему Сережке вот этим ножом все пузо распотрошу. Понял? Да и тебе не поздоровится!..

Давно уже в пятки ушла душа и у Григория и у Сережи. Сережка попробовал было захныкать. Но человек только взмахнул ножом у него перед глазами, и онемел Сережка от страха.

– Ну, марш! – скомандовал «дяденька» и, притопнув ногой, подтолкнул Гришутку в спину.

Гришук не помня себя побежал под гору. Остановился. Оглянулся. Опять побежал.

«Зарежет Сережку, обязательно зарежет», думал Гриша.

Знал он, слыхал немало и от матери и от других, какое это страшное дело с огнем баловаться, да еще возле сена, да еще курить, вдобавок… Закричать? Но финка, острый ножик, так и блестит перед глазами.

До сарая совсем уже недалеко. Коробка спичек крепко зажата в руке. Закричать? Но ведь в селе нет никого из взрослых, кроме старого деда Федора, которому из пушки стреляй над ухом, и то не услышит.

Вот Гриша уже у самого входа в сарай. Оттуда через приоткрытую дверь приятно тянет запахом свежего, хорошо просушенного сена. Как славно было бы просто поваляться, покувыркаться на этом сене. Но сзади на камне сидит страшный, злой человек с ножом и крепко держит обомлевшего от ужаса Сережку.

Перед тем как войти в сарай, Гриша еще раз оглянулся и снова замер, но на этот раз уже от радостного удивления. Позади все еще сидевшего на камне страшного человека Гриша увидел хорошо знакомое, спокойное лицо рослого, плечистого дяди Кости, освещенное солнцем.

– Дядя Костя-а-а!.. – завопил Гриша.

Злой гость, как видно, и не подозревал, что сзади него кто-то есть. Лицо его перекосилось от ярости. Он взмахнул финкой. Блеснуло на солнце острое лезвие.

– Ай! – зажмурился Гриша на мгновенье.

А когда открыл глаза, человек на камне уже корчился, схваченный за обе руки железными ручищами Константина Ивановича.

– Что затеял, подлый человек! – загремел дядя Костя на всю окрестность.

Сережка, вырвавшийся из лап врага, кубарем катился по склону холма.

– Мама!.. Ма-ама!.. – орал он во все горло.

Оказалось, что дядя Костя с того берега давно уже заметил пришедшего из лесу человека. Присмотрелся. Почуял что-то неладное. Быстро на лодке переехал озеро чуть-чуть левее села и во-время подоспел к большому камню. Человек на камне оказался знакомым дяде Косте. Это был известный на весь район Чемеров, конокрад и поджигатель.

Папироса, которую дал Грише этот страшный гость, тоже особенной оказалась: когда зажгли ее на полу в сельсовете, начала она стрелять, как ракета, огненными брызгами. И где такая брызга упадет, там сейчас же глубокая дыра выгорает.

Вас. Валов
Юные пожарные

Солнце взошло на ясном небе, и день обещал быть опять ведряным. А земля давно уже просила дождя: по взгорьям растрескалась она, в трещины хоть руку суй, а дороги на целый вершок покрылись пылью. Травы по лугам, посевы на полях и овощи по огородам – все просило пить, а по небу изо дня в день проплывали сухие, прозрачные, легкие, как пух, облака.

Совсем приуныли юные пожарные. Да и было о чем унывать.

Под командой Вовы Терпугова, командира юных пожарных, прошлой осенью провели ребята по колхозу древонасаждение. Надоумил к этому ребят главный пожарный колхоза дядя Аверьян.

– Лиственный лес, зелень – первая защита от пожара, – сказал он. – Если окружить деревьями постройки, огонь не страшен.

Дядя Аверьян порассказал ребятам много случаев, как зеленые деревья спасали дома, расположенные совсем близко от охваченного огнем дома.

И вот принялись юные пожарные за древонасаждение. Всю осень работали. В первую очередь окружили деревьями-малолетками скотный двор колхоза, потом обсадили все амбары и уже весною насадили деревья кругом своих домов. И хорошо было ожили деревья на новом месте, но вот бездождье теперь грозило гибелью им. Надо поливать, иначе засохнут.

Со скандалом Вове удалось вчера выпросить у председателя клячу и скрипучую телегу. Кадку Вова нашел в своем хозяйстве. Бабушка набросилась на Вову:

– Это что ж, разоренье? Взять-то ты ее возьмешь, а доставишь ли в целости и сохранности на место?

– Могу расписку дать, – сказал Вова. – Опять же она растрескалась, кадка-то, все равно ее надо мочить.

– Ишь ты хозяйственный какой, – сказала бабушка, и в ее голосе Вова почувствовал примирение и даже одобрение своей затее.

Дружинниками были в большинстве одноклассники Вовы. Жили они почти все по Вовиной улице, и в десять минут удалось их собрать к колхозному двору.

– Я давно говорил – надо поливать саженцы, – кричал Кудрявцев, – а то вся наша работа насмарку может пойти!

За конем Вова пошел сам. Конюх Михей, бородатый горбоносый мужик, ухмыльнулся:

– Что ж, вам сам председатель, что ли, запряжет коня-то?

Вова молча принял повода, хлестнул аккуратно клячу и повел ее к приготовленной заранее телеге. Конюх, ухмыляясь в бороду, следил за ребятами.

– Учитесь запрягать, – сказал Вова дружинникам, – а то вон дядя Михей как ехидно посмеивается над нами.

Дружинники обступили клячу. Кляча глядела недоуменно на ребят: давненько она не бывала в оглоблях и сейчас, кажется, не верила: в самом ли деле ее запрягают, или для потехи только канителятся малыши? Свой век отжила уже она, и держали ее из милости. И звали-то ее «Иждивенкой».

– Первое дело при запряжке седёлку и хомут на коня, – не то командовал, не то обучал Вова своих дружинников. – Шлею заправь под хвост! – крикнул он тут же на Мишу Пояркова. – Теперь в оглобли заведи Иждивенку. Проворнее. Хлестни ее!

Миша хлестнул Иждивенку, но та слишком хладнокровно отнеслась к этому, даже ухом не повела. Ребята уперлись руками в бок ее и затолкали в оглобли.

– Степан, подыми левую оглоблю, положи ее на гуж и в петлю гужа заправь дугу, – продолжал Вова обучать ребят запряжке. – Закинь дугу и вдевай другой гуж, охватив оглоблю!

Супонь и чресседельник Вова сам затянул, завязал. После запряжки Вова обернулся к конюху, гордо посмотрел на него.

– Вишь ты, – процедил конюх, – и то дело: привыкаете к хозяйству.

– Рысак-то с норовом? – спросил Вова, мотнув носом на Иждивенку.

Конюх прыснул в бороду, махнул рукой.

– Да уж какие пожарные, таков и рысак. По Сеньке и шапка, как говорится.

– Ну, трогай к моему дому за кадкой, – сказал Вова ребятам, – а кто лишний у телеги, ступай по домам за ведерками.

Во дворе Вова укрепил кадку к телеге так, что кати ее с горы карьером, не слетит.

Скотный двор был расположен недалеко от речки, и Вова приказал ребятам таскать воду к скотному двору на руках.

– А на Иждивенке к амбарам будем возить воду, – сказал он.

Вокруг скотного двора было посажено около полсотни деревьев. Здесь были американские клены, тополя и больше всего ветлы. У колхозных амбаров зеленели еще и березы.

Поливать Вова приказал кругом каждого дерева шага на два от ствола.

– Земля-то размякнет от воды, а корни саженок и начнут в нее въедаться волосиками, – объяснял он.

Каждое деревцо поливали ребята равномерно. Земля с жадностью вбирала в себя воду. После поливки, казалось, саженцы сразу становились зеленее и веселее.

С собой Вова оставил только троих: один дружинник стоял на телеге, другой таскал ведра от телеги до изгороди, третий подавал Вове ведра от изгороди, принимая от второго.

– Вот это и называется работа конвейером, – приговаривал Вова.

Работа юных дружинников спорилась. Большинство ребят таскало на руках ведра к скотному двору, а Вовина партия на Иждивенке возила воду к колхозным амбарам в кадке.

Иждивенка оказалась самой подходящей лошадью для водовозной работы. Телегу брала она с места потихоньку, вода совсем не выплескивалась из кадки. Другая лошадь так хватит с места, что сразу нет полкадки воды, – не то, что Иждивенка.

Подвозили уже пятую бочку, как прибежал запыхавшись дружинник Боря Корсунов.

– Товарищ начальник, – выпалил он, приняв руку к козырьку, – там непорядок…

Боря вытянул руку по направлению к одному дому.

– Стог мечут у самого загона. Я им говорю – это против инструкции, опасно де в смысле пожара, а они посмеиваются только надо мной.

– Кто это? – спросил Вова.

– Дядя Афанасий…

– Стань на мое место, а я сам пойду поговорю с ним, – сказал Вова, – на месте сам проверю…

Вова степенно зашагал к дому Афанасия Черникова. Пройдя двор Афанасия, он вышел на зады.

Жена Афанасия стояла с граблями на стогу и принимала навильники сена. Кудлатый, весь вспотевший Афанасий кряхтел, сопел, подкидывая навильники на стог.

– Дядя Афанас, ты это прекрати, – сказал деловито Вова, – сам должон понимать: сено сухое, как порох, а ты его мечешь тут у построек. На пятьдесят метров дальше надо, ближе нельзя.

Афанасий, видать, не расслышал Вову. Расплывшись лицом, он шагнул к Вове, торопливо заговорил:

– Это, сынок, донник называется.

– Трава-то? – мотнул носом Вова на стог.

– Это не трава, а культура, – поправил Афанасий, – донник называется. Вот ты гляди – это первый укос, а в августе еще разок скосим. Вот тебе культура – два укоса… Доходная трава. Выше стоит она клевера, тимофеевки и американского пырея…

– Я не об этом, – сказал Вова, но Афанасий продолжал свое:

– Вот ты возьми нонешнее лето – засуха, а донник как вырос. Потому вырос, что корнями вглубь лезет, я говорю, оттуда высасывает соки. А что ты смотришь и думаешь – рановато скосили, так вот, лопни мои глаза, второй раз будем косить. Увидишь в августе, как он подымется. Два укоса… нонешнее лето.

Вова терпеливо выслушал Афанасия, для приличия одобрил культуру и даже признал, что донник действительно выше клевера.

– В Абиссинии три раза снимают за год, – сказал он потом, – но это к нашему делу не относится.

– А вы по каким делам руки в брюки проклажаетесь в будень день? – ехидно спросил Афанасий.

– Стог не на место ставишь, – сказал Вова. – Мой совет тебе, дядя Афанасий, – пока еще не сметал совсем, перенеси-ка туда, подальше от строений, на пятьдесят метров.

– Это как же, – вытаращил глаза Афанасий, – я нарочно ставлю рядком с загоном, чтобы, не сходя с места, перекидывать со стога к загону.

– Ваше соображение одно, наше – другое, – сказал Вова. – А я по инструкции велю тебе: вон куда отнести стог.

– На какой это случай? – уставился Афанасий на Вову.

– На пожарный случай, – сказал Вова. – Так по инструкции полагается.

– Что ж это – я нарочно буду поджигать свой стог, по твоему детскому разумению? Ведь это донник, не то, что дурная трава. Второй укос от него будет.

– Ты-то, известно, не станешь поджигать, а вот твой Степашка-голоштанник, пожалуй, и запалит. Видишь, тут и подстожье как шалаш. Уж не мне тебя учить; сам скажешь, отчего больше всего пожары бывают.

– Чего вы там митинг открыли! – закричала жена Афанасия на стогу. – Вон уж солнце где… Надо дометывать.

– Словом, я предупредить пришел, дядя Афанасий, – сказал Вова, – по-хорошему. Давай туда подалее стог, подалее от построек. А то акт составлю, а стог все равно придется перенести. Сам с усам, не мне тебя учить.

– Небось, к главному пожарному пойдешь теперь жаловаться? – спросил Афанасий.

– Непременно, – сказал Вова. – Уж он сразу с канцелярскими принадлежностями придет сюда составлять акт.

– Ах ты ж, – почесал концом вилины затылок Афанасий, – не мог ты пораньше на часок прийти.

– Сам должен соображать, – сказал Вова и пошел обратно.

Уже во дворе услышал он вдогон себе сердитый голос Афанасия:

– Уж катали бы обручи по улицам, а то б пинали футбол свой, чем ходить да ноги подставлять человеку в работе. Понимает тоже: инструкция… Тьфу ты пропасть!

Вова только усмехнулся.

К главному пожарному, к дяде Аверьяну, Вова и не думал сейчас итти. Афанасий и без того перенесет стог.

Юные пожарные уже кончили поливку саженцев и у скотного двора и у общественных амбаров. Громыхая кадкой, катили они на Иждивенке по улице.

– Вы куда это? – остановил их Вова.

– А мы обучаем Иждивенку рысью бегать! – кричал Поярков.

– Бросьте это дело, – сказал Вова, – она уже свое отбегала, старушка.

– Тогда ей, старушке, клюку надо дать, – сказал Миша, – подпорки с боков.

Вспотевшая вся, Иждивенка глядела на Вову как на спасителя. Кроткие глаза ее слезились, нижняя губа отвисла, и с нее капали слюнки.

– А вы кадки с водой у амбаров проверили? – спросил Вова.

Поглядывая друг на друга, все молчали.

– Поехали, – скомандовал Вова, – обратно к амбарам.

– Зачем? – закричали дружинники. – Мы всё там сделали.

– Вот и проверю, все ли, – сказал Вова.

Вова, опередив дружинников с Иждивенкой, первым пришел к амбарам. Здесь он проверил все кадки и обнаружил: в трех кадках вода на половину была выпита коровами.

– Эх вы, пожарные, – сказал Вова товарищам, – не видите, сколько воды осталось тут.

Ребята покатили на Иждивенке к речке, а Вова стал прилаживать к кадкам крышки.

Через полчаса вся работа была закончена: полупустые кадки доверху наполнили водой и приладили к ним крышки так, что самая рогатая корова не снимет их.

Сдав Иждивенку конюху, ребята гурьбой побежали к пожарной каланче, к главному пожарному дяде Аверьяну. Вова Терпугов, как командир юных пожарников, подробно рассказал дяде Аверьяну о поливке деревьев, о столкновении с Афанасием Черниковым и о наполненных водой кадках.

– Что ж, только и скажу – молодцы ребята, – похвалил дядя Аверьян, – хорошие помощники нам. А теперь с устатку валите покупайтесь. Вода, наверно, уж нагрелась в речке. Вишь, как парит солнышко.

Юные пожарные вперегонки побежали к речке.

Е. Ружанская
Молоко

Был летний жаркий полдень. Яшка Трофименко купался в речке, когда к нему подошел отец и велел одеться. Натянул Яшка трусы, майку и пошел за отцом в село.

– Ты вот что, – сказал отец, – запряги Скакунка в повозку. Придется тебе, Яшка, молоко отвезти на сливной пункт. Занят я, мне на собрании быть надобно. Понял?

– Как не понять, не маленький, – ответил Яшка, хотя было-то ему отроду не больше двенадцати лет.

Подошли они к конюшне, вывели Скакунка и запрягли в повозку. А на повозку стали колхозники ставить бидоны с молоком: большие – в середину, поменьше – по бокам.

Сел Яшка в повозку, надел шапку, чтоб солнце не жгло, и поехал медленно-медленно, чтоб не плескалось молоко.

Выехал Яшка за село, песню запел. Вдруг, подъезжая к одинокой хуторской хате, он услышал: кричит женщина:

– Батеньки! Что делать-то? Ай-яй-яй, что делать-то?

Перестал Яшка петь, остановил он лошадь у ворот, спрыгнул с повозки и – во двор.

На крышу по деревянной лесенке с ведром воды в руках взбирается женщина, а за ней – мальчишка лет десяти, тоже с ведром. Видит Яшка: горит крыша. Вылила женщина всю воду на крышу и слезла. В огонь уже снова разгорается.

Плачет женщина:

– Сгорит хата, батеньки!.. Воды нет, тушить некому… что делать-то?..

Постоял Яшка, постоял и придумал.

– Распрягай, – говорит, – поскорее коня и пускай твой парнишка в сельсовет поедет. Конь у меня смирный. В мы тут пока сами тушить будем.

Удивилась женщина: как это парнишка огонь тушить будет, когда воды поблизости и капли не осталось? Все же распрягла коня Скакунка, и сынишка ее ускакал в сельсовет.

А Яшка взобрался по лесенке на крышу и скомандовал:

– Подать сюда бидоны!

И только тогда поняла женщина, что задумал Яшка. Она быстро стала подносить ему бидоны, а Яшка выливал из них молоко на горевшую крышу. Молоко пузырилось и шипело, словно злилось на огонь.

Через несколько минут огонь стал затихать. В когда из, села приехали пожарные, то тушить уже было нечего. Только почерневшая от огня крыша, пустые бидоны, стоявшие во дворе, да тяжелый, угарный запах горелого молока говорили о том, что здесь произошло.

Рассказала женщина, как Яшка догадался и спас ее дом от огня. Все хвалили догадливого парнишку. Благодарили пожарные, а через несколько дней принесли ему подарок – именные часы.