Текст книги "Лес (СИ)"

Автор книги: Варя Добросёлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Часть 1. Дочки-матери ==========

I hurt myself today

to see if I still feel

//Trent Reznor, Johnny Cash

Марина надевает свое лучшее платье. Густо подводит глаза чёрным, красит ресницы и губы. Губы – обязательно, хоть это уже не модно. Мода Марину не волнует, она из тех, кто противопоставляет себя обществу. У нее есть на это причины. Очень веские причины.

Из старенького магнитофона играет музыка. Если эту какофонию можно назвать музыкой – мама Марины в этом сомневается и всегда закатывает глаза, когда заходит в её комнату. Шум и рёв, стена звука и животной злобы – именно то, что нужно, когда ты сам один сплошной комок злобы и ненависти.

Марина пританцовывает, виляет бедрами, трясёт копной волос, которые начесала так, что они почти что стоят дыбом. Помада алая, она должна походить на кровь. Марина сжимает, разжимает губы, причмокивает, равномерно распределяя её по губам. Замечая, что испачкала зубы, она приподнимает верхнюю губу и долго смотрит себе в рот. Вываливает язык, в котором торчит сережка. Она проткнула его сама, и теперь он постоянно болит и гноится. Язык – неповоротливая животная масса, не похожая ни на что. Марина проводит по зубам пальцем, размазывая по ним губную помаду, и они становятся красными. Она закидывает голову назад и скалится, не отрывая взгляда от зеркала. «Я сумасшедшая», – думает она и закрывает рот.

Марина отходит от зеркала и берет со стола серьги. Отодвигая тяжелую штору, она смотрит во двор. Мрачный, сумрачный двор. На пустую скамейку, асфальтированную дорогу за ней и овраг. Чуть дальше торчит серая, уродливая девятиэтажная «свечка», чернеет провалами выбитых подъездных окон. Марина вдевает сережки в левое ухо. Одну длинную и два гвоздика с крестиками. Крестики она переворачивает вверх ногами. Другое ухо со срезанной под корень мочкой она прикрывает волосами. Марина считает себя уродом, но эта деталь делает её популярной. Каждый, кто с ней знакомится, пялится на её уши.

У подъезда «свечки» пасётся какой-то народ. Мысль, что ей придется проходить мимо них, вызывает тревогу. Выходить из дома в сумерки опасно. Особенно таким, как Марина. Такие, как она, привлекают слишком много внимания. Их внешний вид бросает вызов, говорит другим: ударь, избей, изнасилуй. Докажи себе, что это разукрашенное чмо такое же, как все. Засунь им их вызов глубоко в глотку, чтобы никогда, слышишь, никогда они больше не смели выделяться и бунтовать. Бунт против системы, против культуры, против мира и Бога – это бунт против тебя. Раздави гниду…

«Раздави меня…» – шепчет Марина, поворачивая в ухе маленький крестик – туда, обратно, затем снова длинной перекладиной вверх. Она думает о том, есть ли в этом городе, в этой стране, в этом мире, места, где можно почувствовать себя полностью в безопасности. Наверное, нет. Таков удел ничтожеств. Страх, а не безрассудная смелость, заставляет Марину бросать вызов. Страх, накопленный годами, поменявший знак с минуса на плюс. Она боялась так долго и так сильно, что теперь стала получать от этого удовольствие.

«Раздави меня…» – шепчет Марина. Закрывает глаза и представляет лес. Мрачный осенний лес, без травы, без пения птиц. Сухая листва шуршит под ногами, кусты торчат вверх ободранными чёрными палками. Там скрывается нечто, что хочет её уничтожить. Пальцы Марины скребут по ляжкам, ногти царапают гладкую поверхность капрона. Нечто прячется в лесу под корой деревьев, между корней и в расщелинах скал. Оно глядит на неё из темноты и ждёт. Лес любит играть с ней в салочки. Марина забыла, что когда-то было иначе. Лес её изменил и заставил желать ненормального.

Фантазии Марины прерывает звонок в дверь. Она одергивает платье и смотрит на часы.

– Это ко мне! – говорит она громко, выходя из комнаты. – Я буду поздно.

На этот раз ей ни за что не выбраться.

В подъезде, прислонившись к перилам, её ждёт Чарли. Так он себя называет. Как его зовут в действительности, Марине нет дела. Чарли так Чарли. В тусовке никто не называет своих настоящих имен.

Чарли курит. Длинные, немытые волосы свисают сосульками, на шее тысячи тесемок и веревочек со всеми возможными символами – от пацифика и оловянного крестика до перевернутой пентаграммы. Вокруг запястий – фенечки. На один из шнурков на шее нанизано лезвие от безопасной бритвы. Шнурок толстый, поэтому оно висит косо и время от времени впивается в кожу чуть пониже ключиц. Марина замечает над воротом футболки свежие тонкие порезы, но никак это не комментирует. Чарли – психопат, но довольно симпатичный. Он ей нравится, несмотря на куцую поросль на подбородке и под носом. Смешно, но, кажется, он косит под Христа. Или даже считает себя им. Самоистязание – часть программы. Марина думает, что однажды Чарли попросит прибить его гвоздями к дереву или столбу. Может, даже сколотит себе крест – в своём безумии он предельно серьёзен.

Чарли протягивает сигареты и какое-то время они молча курят. Марина смотрит на ступеньки и деревянную дверь с проломленной доской по середине. «Тупая сука! Почему ты не сдохла?» – написано на двери. Марина спускается и тушит о нее бычок.

– О тебе? – впервые подает голос Чарли.

– Наверняка, – Марина оборачивается и пожимает плечами. – Чья-то шутка.

– Жестоко, – говорит Чарли, но в его голосе ни грамма сочувствия.

Марина молча выходит из подъезда, Чарли гасит окурок и идет за ней. Они проходят мимо «свечки», но толпы гопников уже нет. Марина чувствует лёгкое разочарование. Чарли достает из кармана аудиокассету и протягивает ей. На отпечатанной на принтере обложке порнографическая картинка с распятием в главной роли*.

– Пиздец, – комментирует Марина и засовывает кассету в карман куртки.

Чарли кивает и говорит:

– Табу на секс – одна из тех вещей, которые держат нас в повиновении. Хочешь освободиться, наплюй на правила. В этой обложке на самом деле нет ничего оскорбительного.

Марина усмехается одним уголком губ.

– С тобой бы многие не согласились.

Чарли пожимает плечами.

– Слепые, закомплексованные идиоты. Овцы.

Первая и основная заповедь учения Чарли, которую он повторяет неустанно: «наплюй на правила». Меняется только первая часть: «навязанные родителями и школой мировоззрение», «воспитанные культурой и религией комплексы вины и греховности», «страх перед болью и смертью» – и так далее. Всё это, по мнению Чарли, создано, чтобы скрыть правду и держать овец в повиновении. Чтобы освободиться, нужно наплевать на правила. А ещё: «сломать мир». Чарли в шаге от того, чтобы создать свою религию.

Когда они познакомились, Чарли решил, что Марина из «зрячих». Из тех, кто видит, каков мир на самом деле. Марина говорила ему, что ничего не видит, что ей плевать, каков мир, но Чарли её не слышал. «В этом всё дело, – отвечал он. – Да. В этом всё дело: подлинный мир на самом деле – Ничто. Нужно сломать его в своей голове и тогда обретёшь свободу». Многие его слушали, раскрыв рот.

Марина думает, что они идут в клуб на сейшн, но Чарли берет её руку и тащит в другую сторону. Марина догадывается куда, но не сопротивляется. Бредёт за ним с тупой обречённостью коровы.

Сумерки становятся гуще. Когда они вступают в лес, под ногами собираются густые тени. Пахнет землей и прелыми листьями. Марина закрывает глаза и прислушивается к шорохам. Они похожи на чей-то шепот. Марина знает, чей это шепот. Сердце подпрыгивает к горлу. Знакомый страх сковывает внутренности, так что сводит зубы, они начинают стучать. Марина останавливается, чтобы послушать, но Чарли по инерции тащит её дальше. Она спотыкается и падает. На коленке большая ссадина, от дыры в колготках во все стороны расходятся лучи стрелок, но Марине до этого нет дела. Она берет камень и начинает с размаху бить им по сбитой коленке, возить кривым, зазубренным краем по ране, пока кровь не начинает струиться сильнее. Она кривится от боли. По лицу сбегают две чёрные струйки слёз и дешёвой туши. Марина отбрасывает камень, размазывает кровь ладонью и проводит испачканными пальцами по земле и ближайшим стволам.

– Что ты делаешь? – Чарли заинтригован. Он смотрит на нее, но не хочет прерывать её странного занятия.

Марина застывает на четвереньках. Смотрит на Чарли и на свою испачканную ладонь.

– Жертвоприношение, – говорит она и встает. – У меня проблемы с психикой. Я – больная на всю голову, разве я тебе не говорила? Это припадок. Встреча с Тенью, если верить Юнгу.

– Это хорошо, – замечает Чарли и улыбается.

– В этом нет ничего хорошего.

– Я не до конца в это верил, но ты правда нечто.

Коленка болит, но Марина чувствует себя лучше. Она дрожит от внутреннего холода, ноги подгибаются, зубы отбивают чечётку и прикусывают неповоротливый язык, но всё-таки она чувствует себя лучше. Она переступила какую-то грань. Марине кажется, что лес пропустил, принял её в себя. В свои пугающие объятия.

– Подожди. Мне надо собраться с мыслями.

Марина прислоняется к ближайшему дереву лбом, обнимает его руками и заставляет себя успокоиться. Со стороны, должно быть, похоже, что она черпает из леса силу. Может быть, так и есть. Марина не знает.

Чарли смотрит на нее. Уже совсем стемнело, но луна достаточно яркая, чтобы различить выражение её лица.

– Зачем ты меня сюда притащил? – Марине хочется потереться о грубую кору лобком.

– Я хочу создать Семью.

– Что? – Марине кажется, что она ослышалась, но Чарли серьёзен.

– Я хочу создать Семью, – он произносит последнее слово как имя собственное. – Ты станешь Матерью – воплощением Пра-матери мира.

– Решил поиграть в дочки-матери?

Губы Чарли расплываются в улыбке, но глаза у него при этом такие, что Марина понимает, что он не шутит. Чарли чертовски серьёзен. Его слова в тишине ночного леса звучат пугающе странно.

– Вот как.

Марина отрывается от дерева и идет дальше вглубь леса. Она больше не хочет с ним говорить. Чарли теперь принадлежит Ему и делает то, что велит Он.

– А кто будет отцом? Ты? – всё же спрашивает она – тихо, чтобы не нарушить царящую вокруг настороженность.

Чарли идёт следом – чёрная-чёрная тень. Бестолково трещит сучьями. Марине всё ещё не по себе, но она постепенно привыкает к этому состоянию. К этому миру. Где-то вскрикивает птица. Её голос не похож ни на один, что Марине доводилось слышать.

– Нет. Не я. Отцом будет Хаос. Абсолютное Ничто.

Марина предвидела подобное, но мочевой пузырь судорожно сжимается, будто по нему ударили молотком, и подскакивает внутри, как мячик. От новой порции адреналина в её голове и теле снова что-то сдвигается и переворачивается. Она начинает хихикать.

– Почему ты смеёшься? – голос Чарли звучит обиженно.

– Просто так. Я уже слышала нечто подобное раньше. Или мне только так кажется, я не знаю. Мне нужно в туалет. Отвернись.

Марина шагает в сторону от тропы, спускает колготки и трусы, садится на корточки. Она думает о том, что Чарли слишком любит громкие слова. Когда Марина, поправляя на себе платье, возвращается на тропинку, она говорит:

– Его зовут БОБ. Он уже трахал меня в этом лесу, но я не стала никакой Проматерью мира.

– Но ты пробудилась. Он сломал твой мир, выбрал тебя. Я сразу это почувствовал, как только тебя увидел. Ты – другая.

– Если ты так это называешь. По-моему, я просто ебанулась. Это просто ёбаная шизофрения, Чарли. Ещё одно его имя для твоего грёбаного Хаоса.

– Безумие – это свобода от условностей, от социальных и природных рамок. Ты станешь нашей Матерью. Ты уничтожишь в нас ложь и возродишь для правды.

Марина смотрит на Чарли, который сливается с чернотой деревьев. Она не знает, что ему ответить, поэтому просто идет дальше. Она не хочет думать о том, что её ждет. Потому что от этих мыслей ей снова хочется в туалет.

Они идут дальше в молчании. Марине кажется, что она блуждает в этом лесу уже целую вечность. Но когда вдали она слышит голоса и треск огня, её охватывает раздражение. Кто просил их разжигать костер и портить всё? Неужели они думают, что свет от огня разгонит мрак, а их голоса заглушат Его шепот?

Когда Марина и Чарли выходят на поляну, каждый из сидящих у костра вздрагивает и щурясь глядит в их сторону. В пяти парах глаз – смятение.

– Чарли? – испуганно спрашивает девушка по кличке Ворона.

Марина останавливает Чарли и некоторое время наслаждается их беспомощностью. Чарли уступает ей. Он ждет повторения того, что уже видел. Ждет от нее безумных действий, которые освободят их всех от самих себя. Вопрос только в том, что он будет делать потом.

Чарли выходит на свет, и все смеются от облегчения. Марина по-прежнему стоит на краю поляны. Она не уверена, что эти пятеро не представляют для нее опасности. Нет, Марина чувствует, что всё ровным счетом наоборот.

– Я рад, что вы не струсили, – говорит Чарли. Вид у него довольный, а из-за бликов костра – инфернальный. – Я привёл её. Теперь все в сборе.

Он присаживается на корточки перед огнем и протягивает к нему руки. Марина тоже чувствует холод, но не приближается. Она не смотрит на костер, потому что видеть в темноте для нее важнее. Она рыщет глазами по поляне, отходит на несколько шагов и поднимает камень. Взвешивает его в руке. Он не большой, но с одной стороны заострен, как орудие труда времён палеолита. Марине не хочется быть ничьей матерью.

========== Часть 2. Прятки ==========

На поляне, исключая Марину, шестеро: Чарли, Ворона с подружкой и трое волосатых парней в косухах: Слэйер, Вандал и Мрак. Чарли что-то говорит. Девушки нервно улыбаются и жмутся друг к другу. Парни делают вид, что им нестрашно. Это не так. Марина знает наверняка – ночью в лесу всегда страшно. Всё смотрят на Чарли, на его лице пляшут блики огня. Он похож на взбесившегося хиппи, но в сосредоточенных на нем взглядах Марине чудится влюбленность. Она их понимает, ей тоже нравится Чарли. Его запредельная магия. Его безумные обещания.

– Мы должны сломать мир в своей голове, – говорит он и улыбается, как фанатик. Он стучит себя костяшкой по виску. – Мы должны освободить первобытную психическую энергию, что заперта у нас внутри. Ту, что цивилизация загоняет в рамки с младенчества. Каждый, кто не боится себе в этом признаться, чувствует её. Животную силу, злобу, боль, ненависть.

Говоря это, он улыбается. Глаза его влажно блестят. Чарли стягивает куртку – в отличие от остальных на нем мешковатая китайская ветровка – и кидает её в огонь. Она моментально вспыхивает и озаряет его безмятежное безумное лицо. Марине становится любопытно, она подкрадывается ближе, но держится в тени. Чувствуя её присутствие, Ворона дергается и оборачивается, но ничего не видит.

– Чего ты боишься? – Чарли смотрит прямо на Ворону. – Там твоя Мать, не бойся её.

Изо рта Марины вырывается смешок. Она зажимает рот пальцами, чтобы не выдать себя. Вороне не до смеха, но она пытается выдавить из себя улыбку.

– Вам ещё не надоело бояться? – снова спрашивает Чарли и обводит всех взглядом. Все молчат. Они не уверены. Они всё ещё на той стороне. В нормальном мире. Чарли смотрит на огонь и понимает свою ошибку. Он пинает торчащие из костра головёшки. Искры летят во все стороны – на Ворону и её подружку, на Вандала. Девчонки визжат, сбивая с себя горячие, яркие звёздочки углей. Парни тоже вскакивают и матерятся.

– Блядь! Что ты…? – Вандал не договаривает, он видит обращенное к нему лицо Чарли, его подпрыгивающие на плечах волосы – тот скачет по углям.

– Зевс приковал Прометея к скале, и каждую ночь прилетали орлы, чтобы выклевать его печень! – кричит Чарли, затаптывая последние угли. – За то, что он принес людям огонь. Огонь! Ёбаный огонь – начало цивилизации, начало несвободы, начало страха!

Чарли подскакивает к Вандалу и хватает его за грудки. С точки зрения Марины, это выглядит комично.

– Скажи, что этот костёр ты разжег не для того, чтобы спрятаться от тьмы? Скажи, чего ты боишься? Скажи, ты готов отдать за него свою печень? – взгляд Чарли мечется между тенями. – Вы – трусы. Мы здесь затем, чтобы найти себя, а не прятаться.

– Это не я… – отвечает Вандал, но Чарли его не слушает. Он отпихивает его от себя. Вандал делает шаг назад и тупо смотрит на взбесившегося друга.

– Разбуди! В себе! Тьму! – ревёт тот, запрокинув голову к небесам. Затем поворачивается, скалит зубы в ухмылке и вдруг с размаха бьет Вандала по лицу. Патлатая голова отлетает от удара назад и тянет за собой бесполезное тело.

Вандал приходит в себя быстро и машинально бьет в ответ. Развалившись на земле, Чарли вопит от радости. Размазывает кровь из разбитого носа и кричит, что пробудился. Глядит в испуганные лица и орёт – восторженно и бессвязно. Он вскакивает, срывает со шнурка бритвенное лезвие и, вытянув левую руку вперед, начинает кромсать предплечье. Ему этого мало, и он задирает футболку. Марина знает, что там и так полно шрамов, но Чарли добавляет новые. Снова и снова. Маленькое лезвие скользит в окровавленных пальцах, и только это заставляет его остановиться. Он протягивает его Вандалу, будто предлагая порезать себя. Тот смотрит на его руку в полном отупении. Чарли в бешенстве орёт:

– Освободись! Освободись! Освободись! От боли! От страха! От ненависти! От злобы! От всех богов! От морали! От общества! От школы! От семьи! От смерти! От тупой рациональности! От малодушия овец! От всего, что сковывает твою грёбаную душу!

Марина вдруг понимает, что этому научила его она.

К воплю Чарли присоединяются другие. Первым начинает орать Слэер, затем Ворона, потом Мрак и незнакомая девчонка. Вандал наконец понимает, чего от него хочет Чарли и начинает полосовать себе запястье. Куртка ему мешает, и это его расстраивает. Он пытается компенсировать неудобство глубиной порезов. Чарли это замечает, дергает его за куртку и заставляет отдать лезвие Слэеру. Вандал валится на колени, сжимая изуродованную руку. Лезвие передают по кругу. Все вопят так, что у Марины закладывает уши. Она садится на корточки и тоже воет, схватившись за голову. Это получается само собой. Она держит в руке камень и прижимает его к уху. Тому самому уху без мочки. Долбит им по голове, не замечая этого. Что-то рвётся из неё. Что-то рвётся из них всех. То, что хотел в них пробудить Чарли, – тёмная психическая энергия, истерика, тьма.

Вопль шести глоток превращает страх в исступление. Подружка Вороны начинает рыдать и бить себя в грудь, мотая головой из стороны в сторону. Её лицо в крови и слезах. Ворона вроде бы пытается её успокоить, но вместо этого трясет как куклу. Голова девчонки болтается так сильно, что кажется, сейчас отвалится. На её лице порезы от бритвы Чарли. Он подходит к ним, отпихивает Ворону и поднимает лицо девчонки за подбородок. Чарли больше не кричит, и все голоса постепенно затихают. Воцаряется тишина, но её никто не слышит. Все слишком сбиты с толку, чтобы замечать, что происходит вокруг. Каждый купается в своей внутренней тьме.

– Ты красивая. Как тебя зовут? – говорит Чарли и смотрит на порезанное лицо девчонки.

– Вера… – её глаза, как два колодца.

Чарли смеётся и слизывает кровь с её щеки.

– Будешь Фэйт, сестра. Хочешь быть моей женой?

– Но… – её взгляд мечется между темных силуэтов, в поисках того, в кого, как ей кажется, она влюблена.

– Он не будет против. Мы теперь Семья, – он целует её в засос, и колени девчонки подгибаются.

Их поцелуй длится очень долго. Мрак смотрит на них. Смотрит, как Чарли облизывает лицо его девчонки, лезет ей под юбку, но не делает ничего, чтобы его остановить. Вместо этого он ищет взглядом Марину. Он сам не знает зачем: чтобы отомстить Чарли или просто посмотреть на её реакцию. Все думают, что Марина – девушка Чарли, потому что их часто видят вместе.

Чарли отрывается от лица Фэйт и говорит ей:

– Я люблю тебя, сестра. Мы теперь Семья.

Он отстраняет её от себя и подходит к Вороне. Целует её взасос и говорит то же самое. Ворона выглядит счастливой. Чарли идет к Слэеру и Мраку. Помогает подняться Вандалу. Всем он говорит одно и тоже, обнимает и братски хлопает по плечу. Мрак расслабляется. Он понимает, что Чарли прав. Они – Семья, и это важнее навязанных обществом собственнических чувств.

– Мы теперь Семья, брат. Мы против мира.

Чарли подходит к Марине. Она сидит на земле, баюкая свой камень, и улыбается.

– Я не твоя семья, Чарли, – говорит она прежде, чем он успевает сказать ей свою ритуальную фразу.

Чарли ухмыляется. В глубине его зрачков плескается опасность.

– Конечно, нет. Ты – наша Мать.

Марина кивает, поднимается с земли и бьет его по голове камнем. Она попадает по левой стороне черепа и рассекает верхний край уха. Необходимого влажного хруста она не слышит, поэтому хочет ударить еще раз, но Чарли перехватывает ее руку. По его шее течет кровь, под носом подсохшие разводы от удара Вандала. На лице – недоумение. Его братья и сёстры смотрят на них. На Марину – с неприязнью, с ненавистью. Чарли отпускает её, хватается за ухо и пошатывается. Глядит на нее и снова растягивает губы в всепрощающей улыбке.

Прижимая камень к груди, Марина пятится назад. Её глаза – глаза настороженного зверя. К Чарли подходит Мрак и приобнимает его за пояс, помогая удержаться на ногах. Все смотрят, как Марина отступает. Она выставляет камень перед собой, без слов говоря им, что готова ударить снова. Сколько угодно раз. Марину никто не боится, но они дают ей уйти.

Чарли открывает рот. Его тихий, спокойный голос подтверждает то, что подсознательно знает каждый. Чтобы освободиться, нужно сломать мир. Нужно наплевать на правила. Последний страх, который нужно подчинить, – страх перед смертью и безумием. Она – дикая праматерь, она – Ничто, из которого они вышли. Её склизкая плоть, дающая жизнь – начало мира и путь к разложению. Чтобы освободиться, её нужно уничтожить. Чтобы жить вечно и обрести свободу, нужно растоптать мягкое, окровавленное лоно Матери.

Марина быстро идет к лесу, деловито убирая волосы за уши. Она смотрит себе под ноги. Коленка распухла, но Марина не думает о ней. Она думает о том, что как только она сорвется на бег, начнется погоня. В последний момент Марина оглядывается и видит, что тени тех, кто остался на поляне, наливаются угольной чернотой. Её тревожит, что среди них много парней, потому что они не просто бьют, они насилуют. Марине не хотелось бы проходить через это снова.

Она всё же срывается на бег. Мчится через лес, забывая о боли в колене. Перепрыгивает через через щупальца лесных чудовищ и уворачивается от их ветвистых когтей. Ей это удается, потому что сегодня лес к ней благосклонен.

Тьма позади хохочет множеством голосов. За спиной – задорное улюлюканье и треск сучьев под шестью парами ног. Темноту прореживают лучи карманных фонариков. Они скачут по земле солнечными зайчиками. Марину это злит: Чарли нарушает правила. Нельзя недооценивать лес.

Бежать между деревьев в темноте чертовски трудно. Марина давно свернула с тропинки и бежит наугад, выставив руки вперед. Несколько раз она задевает шершавые стволы деревьев, которые оставляют на её коже ссадины и царапины. Она спотыкается, падает, но тут же вскакивает и бежит дальше. Марина загнанно дышит и больше не оборачивается. С разбегу перепрыгивает канаву. Земля уходит из-под ног, и она скользит на дно оврага, буксует на месте, цепляется рукой за кусты и выбирается. Камень с поляны всё ещё при ней. Он её единственное оружие, и на нём кровь Чарли. Марина жалеет, что не ударила сильнее. Что ударила плашмя, а не заостренным краем. Что не убила их всех, пока они орали, как резанные. Марина понимает, что обманывает себя – она бы не смогла убить. Даже сейчас это кажется ей непреодолимым препятствием.

Когда солнечные зайчики остаются позади, Марина останавливается и ищет себе укрытие. Убежать из леса, спрятаться дома, вызвать милицию или просто пожаловаться взрослым ей не приходит в голову. Марина делает то, что велит ей лес. Она слышит приближающиеся окрики и забирается под поваленное трухлявое дерево. Под её ладонями и животом копошится что-то скользкое и влажное, но Марина подавляет в себе брезгливость и ложится ничком, лицом в землю. Она старается не дышать и не шевелиться.

Солнечные зайчики от фонариков пляшут совсем рядом. Первыми идут Чарли и его новая жена. Чарли кричит, что Марине не причинят вреда, что она должна сделать то же, что все остальные, и тогда всё будет в порядке. Он кричит, что любит её, и что она – самое важное, что у них есть. Девчонка с порезами на лице жмется к нему, громко и ненатурально смеётся, издевательски кричит: «Мамочка! Спаси меня! Где ты, мамочка? Мне страшно!»

Вандал идет молча, сверкая фонарем во все стороны. Воображение Марины рисует на его лице решимость и полное отсутствие мыслей. Преследователи кажутся Марине шумным стадом кабанов.

– Мне как-то не по себе, – говорит Ворона где-то совсем рядом. – Подожди, Слэер. Давай покурим.

Они идут последними, без фонаря. Девушка садится на ту корягу, за которой прячется Марина. Та вдавливает лицо в мягкую землю, чтобы не дышать. Ей кажется, что её выдает сердцебиение, но Ворона продолжает вздыхать. Тянет сигаретным дымом, и у Марины скручивает внутренности от желания курить.

– Догоним, они плетутся, как черепахи. Я надеюсь, эта девчонка уже сбежала домой.

Слэер говорит что-то неразборчивое и тоже садится на поваленное дерево.

– Крутая получилась вечеринка, – говорит он. – Не жалею, что пришел.

– А я не уверена.

– Трусиха.

– Не, ну правда жутко. И Чарли выглядит порой как натуральный псих. Хотя все мы…

– Что из того? Я не заметил, что тебе так уж не понравилось, когда ты с ним сосалась.

– Ну…

– Да ёбаный в рот! Расслабься! Если хочешь домой в тёплую постельку, так вали, никто не держит!

– Не заводись.

– Тут что-то настоящее. Стоящее, понимаешь? Я впервые за долгое время чувствую себя по-настоящему живым. Свободным. Чарли прав, мы должны наплевать на правила. Кому они на хрен сдались? Я ненавижу этот лицемерный мир. Эти рожи. Уродов, которые твердят что-то о морали и нравственности, а потом вербуют нас, чтобы нас мочили в сортире сначала свои же, потом убивали какие-нибудь мудацкие чечены. И меня же, блядь, никто, сука, не спрашивает! Все делают вид, что это, блядь, нормально. Что это, блядь, мой долг! Какой на хуй долг? Перед кем? Меня батя с умным еблищем каждый день лечит, а сам, сука, только способен бухать и избивать мать. Ходит вечно вся синяя. Убил бы ублюдка… Меня это заебало, понимаешь? И так везде! Меня заебало так жить!

– Да я понимаю. Меня тоже бесит, но причем тут эта девка?

– Да ни при чем. Она всех раздражает. С какого хуя она врезала Чарли?

– Но…

– Заебала «нокать», Ворона. Либо ты с нами, либо вали. Ничего с этой девкой не случится. Чарли поприкалывается, устроит какую-нибудь хрень с умеренным членовредительством типа того, что было на поляне, растянет на пенту, прошепчет свои заклинания и всё. Чё ты паришься? Это только игра. Иди сюда.

– Эй-эй, руки! – Ворона неуверенно хихикает.

– Скажешь, что тебя не повело? Я видел тебя на поляне. Ты потекла от одного поцелуя, готова была отдаться Чарли прям там, при всех.

Марина слышит возню и шумное дыхание. Она поднимается из-за своего укрытия в полный рост и заносит камень над головой. Её лицо черно от земли, но белки отражают свет. Она скалится – это последнее, что видит Ворона, прежде чем на нее падает Слэер и заливает её лицо кровью.

========== Часть 3. Салочки ==========

Марина надеется, что ударила сильно. Она сжимает камень в обеих руках и держит его над головой, чтобы повторить удар, если понадобится, но Слэер валится на Ворону и больше не двигается. Девчонка под ним верещит и машет руками, пока, наконец, не скидывает его с себя. Слэер падает на землю, а Ворона вскакивает с поваленного дерева и отпрыгивает подальше от тела. Она не смотрит на него, не пытается проверить пульс, как-то помочь или, наоборот, сбежать из страха за свою жизнь. Вместо этого она вся трясется от ярости, тыкает в Марину пальцем с острым черным ногтем и, брызгая слюной, орёт.

– Ты убила его! Убила! – лицо Вороны в крови Слэера и вместо того, чтобы напугать её, Марина вдруг пугается сама. – Тупая сука! Долбаная, ебанутая сука!

– Убегай! Иначе я и тебя убью! – кричит Марина, тараща на нее глаза и потряхивая над головой своим камнем. – Я могу тебя убить, я уже убила двоих!

Ворона замечает неуверенность в её голосе, нелепость Марининых движений, и её разбирает истеричный смех.

– О, Боже! Какая ты дура! Видела бы ты себя со стороны. Мне плевать на твой камень. Плевать, – Ворона, только что пытавшаяся образумить Слэера, смотрит на Марину с презрением и злостью. – Нас больше, и они все идут сюда. Чёрт, ты и правда больная…

Она качает головой. В ночной тишине, звенящей после крика, Марина слышит треск, бесконечные шорохи и топот. Чарли возвращается молча, без окриков и язвительных реплик. Марину выхватывают из тьмы лучи фонарей. Свет бежит по подранным колготкам, слепит глаза. Марине кажется, что она чувствует его тепло, но это нечто иное – это по её телу пробегает волна страха. Ноги словно прирастают к земле. Марина чувствует себя голой в слепящем свете фонарей. Она закрывает лицо от ярких бликов.

– Это тебе лучше бежать, зайка, – говорит Ворона. Близость Семьи придаёт ей уверенности. Она ловит себя на мысли, что Слэер был прав: чувство превосходства и силы поистине прекрасно.

Марина узнаёт этот взгляд и понимает, что лес её обманул. Снова.

Чарли опускается перед Слэером на корточки и щупает пульс. Его голова перемотана тканью, оторванной от его же футболки. Судя по его уверенным жестам, Чарли чувствует себя гораздо лучше.

– Он жив, – объявляет он. – Просто в отключке.

Ворона кивает и улыбается. На её лице нет облегчения, потому что она была уверена в этом с самого начала. Или ей просто всё равно, потому что лес её уже проглотил и переварил – так думает Марина.

– Ты никого не убила, – говорит Ворона. Громко и насмешливо. – Ты рада? Камень с души, ведь правда?

Чарли смеётся. Его смех подхватывают остальные. Они светят в лицо Марины фонарями, скользят лучами по ногам, по порванному, когда-то красивому платью и хохочут.

Марина вдруг понимает, что для них всё это не всерьез. Для них это игра в прятки в тёмном страшном лесу. Пугающая, но абсолютно безопасная, потому что в кругу друзей, потому что рядом с ними Чарли. Они идут за ним, потому что он «водит», потому что он единственный способен отвечать за свои поступки и поступки других. Но она, Марина, в этом кругу лишний элемент. Она – странная и жуткая. Она не понимает шуток и правил игры, но в этом её ценность. Она здесь для того, чтобы члены Семьи ощутили свою силу и сплоченность. Чарли знает, что делает. Он даёт своим адептам то, чего они хотят. То, что им нужно, чтобы стать дружной семьей.