Текст книги "Неразрывность. Хроника двух перерождений"

Автор книги: Варвара Уварова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Город медленно затапливала безлюдная влажная темнота. Водяная пыль образовывала нимбы над оранжевыми фонарями, которые заставляли сверкать каждый камень мокрого асфальта. Дома блестели сырой штукатуркой, теряли с литых витиеватых карнизов крупные капли, которые звучали как ноты в басовом ключе этой симфонии дождя.

Я вышел на холм, к подножию кремля. Белая громада ощутимо потускнела от дождя и подступившей ночи. Я повернулся к ней спиной и посмотрел через реку, на другой берег, где раскинулись новые кварталы большого города. Стены зданий почти растворились в пресыщенном влагой воздухе, оставив в непонятной пустоте, где земля и небо неразличимы, загадочный свет своих окон. И вроде бы всё естественно и понятно, но стоит сделать крошечное волевое усилие – и ты веришь, что там ничего нет: ни домов, ни людей, ни улиц… И даже земли. Ты веришь, что перед тобой не река, а море, уставшее после бури. А свет – всего лишь волшебный мираж, что-то похожее на огни святого Эльма. И ты чувствуешь весь мир на триста лет моложе: в нём ещё есть место чуду и убедительно похожей на правду фантазии, неизведанным мирам и холодящей кровь опасности и… внезапной смерти по бессчётному количеству причин.

Я полюбовался, помечтал, покрылся мурашками и понял, что замёрз. Мне захотелось тепла. Не только температуры воздуха повыше – хотелось какого-то особого настроения. И я отправился искать ближайшую забегаловку. И по пути размышлял о том, что не отказался бы разделить такие волшебные моменты с кем-нибудь, кто смог бы меня понять.

Ноги привычно несли меня по городу, выбирая самые красивые улицы. Стены домов прятались в темноте, отодвигались, уставшие, загораживались от взглядов светом вывесок и окон. Я бренчал в кармане мелочью, прикидывая, хватит ли её на кружку горячего чая и возможность посидеть в тёплом зале.

Вдруг мне в глаза бросилась вывеска маленького кафе. По ней невозможно было определить ценовую категорию заведения: она могла принадлежать как ресторану с налётом аристократизма, так и дешёвой забегаловке с десятью бутербродами в меню.

Я остановился у дверей и запустил руку в карман. Количество мелочи, которое накопилось в дождевике, едва поместилось в ладонь. Несколько больших пятаков сиренево поблёскивали в свете окна, десяток было чуть больше, они лесенкой, монетка к монетке, сбились в кучу, вытеснив мелочь на периферию. Выбрав из кучи десятки, я прикинул, что на чашку чая в не очень дорогом кафе мне хватит, и, сделав шаг, толкнул дверь.

Зал оказался маленьким, с низкими потолками. Пол был покрыт дешёвым светлым ламинатом, который уже истёрся под ножками стульев и заметно поднялся от влаги. Стены были отделаны фактурной штукатуркой и покрашены бежевой краской. Столы и стулья были деревянными, но какими-то неаккуратными и неуютно угловатыми. Вдоль стен стояли диванчики, фальшиво поблёскивая дерматином. Над этим светлым царством довлела огромная барная стойка, поверхность которой должна была напоминать благородное чёрное дерево, но блестела как старые виниловые пластинки.

Я вздохнул, подумав, что цены здесь наверняка позволят не только выпить чаю, но и съесть что-нибудь, и решил остаться. Справа от входа между проходом к кухне и окном стоял уютный столик, занимающий правильное тактическое положение: человек, который садился за него спиной к кухне, получал возможность незаметно наблюдать за всем залом в отражении чёрного оконного стекла.

Я скинул дождевик, стряхнул с него воду и кинул на стул, который стоял спинкой к проходу. Сел за стол и уставился в окно. Провёл рукой по волосам и почувствовал, что они совсем мокрые. Да и свитер навязчиво холодил плечи. Ничего, надеюсь, не простужусь…

Посмотрев по сторонам, я убедился, что источников ощутимого сквозняка нет. Ко мне уже спешила невысокая женщина со светлыми волосами. Её шаг был широк, движения резки. Она двигалась как кукла, управляемая не слишком искусным кукловодом. Я давно заметил, что такой характер пластика принимает тогда, когда душевных сил у человека почти не осталось. Только железная воля заставляет его двигаться и, так как воля плохо умеет обращаться с человеческой сутью, лишает движения человека плавности и гармонии живого порыва.

Она протянула мне меню и улыбнулась. Глубокие тени в углах рта на мгновение рассеялись.

– Здравствуйте, может быть, хотите сразу заказать?

– Нет, спасибо.

– Хорошо. Я подойду позже.

Она отошла, и я, определившись со столь желанным чаем (кстати, цены у них неожиданно кусались), заглянул, как в зеркало, в тёмное, иссечённое каплями стекло.

Почти у выхода сидели молодые парень и девушка. Она ласково прижималась к нему, парня же явно интересовал только его смартфон. Она преданно заглядывала ему в глаза, отчаянно пытаясь увидеть в его глазах своё отражение, стараясь понравиться ему. Но, видно, не судьба – её избранник не хотел видеть ничего, кроме экрана телефона, который его развлекал. Он предлагал своей спутнице посмеяться вместе с ним, но ей хотелось, чтоб он смотрел только на неё, не отвлекаясь от их великой любви ни на секунду.

Эта пара была наглядным пособием по любви грядущего дохлого поколения. Поколения, где мужчина слишком занят своим досугом, а женщина – собственной персоной. У них нет сил и времени на настоящую преданность, ответственность, ласку, принятие. И это поколение закончит так же грустно, как и предыдущие, потому что совершает ту же ошибку: гонится за навязанными идеалами и внешними проявлениями чувств, игнорируя душевные качества и черты характера, что их порождают.

И девушка вглядывается в своего избранника, следя за каждым движением его ресниц и губ, не зная о том, что глаза его никогда не распахнутся от радостного, детского удивления, потому что он давно утратил дух детства. Его губы никогда искренне не отзовутся на её счастливую улыбку, потому что его давно не волнует счастье других людей, а мышцы не вздуются буграми от бешеного адреналина, когда будет необходимость защитить её. А самое страшное в этом то, что, если случится чудо и он увидит, почувствует и отзовётся – она увидит не радостное удивление, а инфантильную эйфорию, не отклик её улыбки, а рабское подобострастие, не желание защитить, а дешёвое пижонство.

Настоящая любовь тиха и ненавязчива. В ней нет места жгучей страсти, ревности, игре, притворству. Ты просто позволяешь другому человеку быть рядом с тобой таким, каков он есть, и сам не стесняешься своей сути. Просто живёшь, чувствуя, что он есть в этом мире, даже когда он очень далеко. Тебе просто интересно увидеть, каким он станет через десять, двадцать, тридцать лет. Когда ты просто видишь человека со всеми его недостатками, слабостями, щербинами в душе, кривыми ногами и лёгкой лопоухостью… и всё равно любуешься. Всё равно любишь.

Я перевёл взгляд на угловой столик. За ним сидела небольшая компания громких мужчин. Такое впечатление, будто они выбрались что-то интеллигентно отпраздновать, но слишком увлеклись. Двое из них что-то громко обсуждали. Особенно шумен и весел был толстяк в толстом бежевом свитере. Его лицо налилось кровью, губы рябили, с дикой скоростью выплёвывая слова, и только тёмные глаза задорно блестели. Его индивидуальность и обаяние проявлялись в движении. Без него, на фотографии, например, лицо мужчины показалось бы одутловатым и некрасивым. Сейчас же вся его внутренняя красота, красота деятельного и активного человека, отразилась в неподдельном оживлении, сопровождаемом богатой мимикой. Мне безумно захотелось увидеть, как этот мужчина вернётся домой, и его улыбка погаснет. Как его горячее веселье остынет, оставив глубокие морщинки у рта и искорки в тёмных глазах, так похожих на остывающие угольки.

Мужчина, что сидел напротив толстяка, высокий лысеющий блондин, поймав настрой собеседника, поддерживал веселье в компании. Тихий и спокойный, он уравновешивал буйную энергию товарища. Его руки лежали на столе, пальцы были сплетены, оберегая хозяина от ярких эмоций товарища, сидящего напротив. Он неосознанно крутил обручальное кольцо, будто оно давало ему силы. Хотел бы я увидеть, как он смеётся до слёз, до боли в мышцах живота, до момента, когда в лёгких кончается кислород, теряя над собой столь привычный контроль.

Третий, молодой брюнет невысокого роста, тщедушный и слабый на вид, зачарованно смотрел на дискутирующую парочку, переводя взгляд с одного на другого, в зависимости от того, кто брал слово. Казалось, он смотрит увлекательную партию по пинг-понгу, только вместо шарика летали слова, отбиваемые разумом столь непохожих по духу и столь близких по уровню людей.

Четвёртый из их компании был скучен. Коротко стриженный блондин с красивым греческим носом лениво развалился на стуле, почти не принимая участия в разговоре. Руки он заложил за спину и тускло смотрел на размахивающего руками толстяка.

За столиком напротив сидел ухоженный мужчина в деловом костюме. Непонятно было, что привело его в столь поздний час в кафе в историческом центре города. Но даже сейчас, когда он был свободен от забот рабочего дня, сказывалась многолетняя привычка раздражаться. Он грубо тыкал пальцем в лежащий перед ним планшет, злобно кривя губы.

Забавно! Он наверняка имеет намного больше собственности, чем я, парочка у окна, мужчины, шумящие в углу, вместе взятые. Он имеет планшет, о котором может мечтать девочка, машину, на которой хотел бы кататься её молодой человек, квартиру, в которой бы не отказался жить я, и свой собственный бизнес, о котором мечтает тихоня в громкой компании.

И скорее всего он тоже когда-то мечтал иметь всё это. Значит, исполнение мечты не делает человека счастливым? Или это не было его мечтой? Может быть, его мечтой было что-то другое, а он, забыв её, не узнав её, пройдя мимо, исполнял чужие мечты? Только чьи? Абстрактного успешного человека, ценность личности которого равна ценности имеющейся у него собственности?

Откуда мне знать? Я ничего не знаю ни про этого человека, ни про веселящихся мужчин, ни про влюблённую парочку. Я выдумал все эти нелепые истории о любви, мечтах и человеческих устремлениях. Но кто знает, сколько в моей выдумке правды?

Я опустил глаза в меню и усмехнулся.

И тут… Ко мне пришла красота. Она появилась неслышно, как тень, скользнула из-за правого плеча и изогнула губы в вежливой полуулыбке.

Я моргнул, подумав, что двинулся умом на нервной почве.

Но нет, она была реальна: на её шее билась синяя жилка, она дышала, мяла в руках истрёпанный блокнот и носила джинсы, майку, туфельки без каблука и… фартук. Официантка?

– Здравствуйте, вы уже готовы заказать?

Её голос с лёгкой хрипотцой пробрал до печёнок. В желудке появилось щекотание немого восторга. Я немедленно опустил глаза в меню.

– Да, принесите, пожалуйста, вот этот чай, – я промахнулся мимо выбранного мною чая, ткнув в соседний. Всё равно. Только бы не спугнуть. Только бы не запомниться.

Её узкая рука с нежными тёмными волосками на предплечье, невесомой цепочкой золотого браслета и неожиданно тонкими пальчиками протянулась к меню.

– Я заберу или будете заказывать что-то ещё?

– Да, – невпопад ответил я и отодвинул от себя папку.

Ловким движением она закрыла папку и ушла на кухню. А я повернулся вспыхнувшим лицом к холодному стеклу и невидяще уставился в окно.

Я попытался понять, что со мной случилось и почему меня так поразила заурядная внешность ничем непримечательной девушки. Первая мысль была глупой: именно так я в юности представлял себе любовь с первого взгляда. Резкий выброс гормонов в кровь, внезапное возбуждение, вспыхнувшее лицо… Я закрыл глаза и попытался нашарить внутри это новое, так агрессивно завоевавшее мою душу чувство.

Оказалось, что у меня даже не было желания с ней знакомиться. Я не хотел знать её мыслей. Я не хотел знать, чем она живёт. Мне даже было всё равно, как её зовут. Удивительно, но я даже её не хотел как женщину. Я не чувствовал к ней ничего вообще.

Но радостное дрожание в желудке не проходило. Я вспомнил изгиб её губ, форму кисти, лёгкий румянец и понял, что это было восхищение. Безотчётный восторг от восприятия гармонии женской красоты, когда любой недостаток стоит дороже самых ярких достоинств, подчёркивая и усиливая индивидуальность. Когда всё, что есть в человеке, в его внешности и в его характере, складывается в живую картину, не идеальную, не совершенную, но божественно гармоничную, как музыка, которая полна диссонансов, но всё равно прекрасна.

Она снова вышла из кухни. Я уставился на её отражение в стекле, силясь зафиксировать, постичь и запомнить то, что так потрясло меня. С замиранием сердца я изучал её с ног до головы: форму стопы с высоким подъёмом, линии почти по-мужски мускулистой голени, неожиданно широкие бёдра и девически тонкую талию. Мои глаза подмечали каждую деталь: покатость плеч и хрупкость шеи, высокие скулы и кругловатый подбородок. Я силился разглядеть в стекле изгиб бровей и форму уха, за которое была заправлена прядь пушистых, нещадно скрученных на затылке волос, но не мог. Я мысленно плюнул на все правила приличия и, отвернувшись от стекла, стал наблюдать за ней напрямую, как она снуёт по залу, изредка останавливаясь у барной стойки, замирая, как ненужная в данный момент машина. В эти моменты она смотрела в зал, и её глаза блестели, как порой блестят от неизбывной тоски. А потом её окликал повар или кто-то из посетителей, и она движением ресниц прятала этот лихорадочный блеск, подменяла его тёплой искрой немного грустной ласки.

Я следил, вбирая её в себя, разбирая на детали и соединяя вновь. Я выучивал её наизусть, как учат стихотворения и песни. Закрывал глаза и пытался повторить её, нарисовать силуэт в багровой темноте внутренней стороны век. И не мог… Было в её облике что-то неуловимое, чего мне пока не дано было понять.

Она подошла к столику, за которым сидел мужчина в костюме. Ласковая вежливость в её лице преобразилась, стала ещё мягче, нежнее. Я подумал было, что это её знакомый, но он раздражился на неё, и я понял, что ошибся.

Тогда я решил, что она захотела ему понравиться. Не кичась, не воображая, она просто демонстрировала ему тепло, которое могут дарить её глаза. Но разве ему было дело до тепла в чужих глазах? Думаю, такие, как он, с первых своих успехов конвертируют всё на свете в валюту. Вежливая улыбка – столько-то денежных единиц. Горячий кофе – ещё столько-то. Женщина рядом – столько-то в зависимости от выполняемых женщиной функций.

От этой женщины за его деньги ему требовался только высокий сервис, который он, видимо, не получал. И от этого злился.

Она сникла, и её улыбка дрогнула. Отвернувшись от мужчины, она ушла на кухню, мимоходом перемолвившись словом с барменом.

Она ушла, а я перевёл взгляд на окно, в этот раз не вглядываясь в отражения, а следя глазами за редеющими каплями на стекле, которые рисовали разветвлённые узоры на фоне начинающегося рассвета. Минута проходила за минутой, а она всё не появлялась.

Я поймал глазами другую официантку, которая принесла пиво и счёт веселящейся компании. Она подошла ко мне.

– Вы что-то хотели?

– Не могли бы вы принести счёт?

– Конечно.

Она отошла к барной стойке и вернулась с пухлой маленькой папочкой. Я высыпал в один из кармашков всю мелочь, которая у меня была. Собравшись уже уходить, я вспомнил, что мне так и не принесли чай. И решил подождать, чтобы моё поведение не показалось странным.

Моя официантка пришла с опухшими глазами и покрасневшим носом. В руках её был маленький поднос с чайником. Пальцы, так изящно изогнутые, лёгкими касаниями поддерживали его. Она подняла на меня глаза, скользнула взглядом по моей голове, и на её опустошённом лице промелькнула мысль, озорная и пугливая.

– Извините меня, я на минуточку, – сказала она и, описав подносом полукруг, исчезла за дверью.

Я удивился. Что она задумала? Уже плюнула в чай, и при взгляде на мою физиономию у неё пробудилась совесть? Или решила подсыпать слабительного по зову природной вредности? Или просто перепутала заказ? Тогда с каким столиком? Кроме меня, в зале остался только высокий блондин, который сонно допивал свою последнюю кружку пива.

Она пропадала не больше минуты. На подносе стоял тот же самый чайник. Она поставила поднос передо мной, испуганно улыбнулась и убежала. Я успел напоследок прочитать её имя на красном бейдже, прикреплённом к футболке. Александра. Я налил чая в чашечку и отпил. Чай был горячий и ароматный. Я смаковал его, как и её имя. Нежное начало и твёрдое окончание. Гармония несовместимого. Имя очень ей шло. И тут меня осенило. Я залпом выпил пару чашек (недаром же я ждал этот чай, в конце концов) и подошёл к бармену.

– Извините, не подскажете, во сколько у вас заканчивается смена?

Парень хмуро повернулся ко мне.

– Через пятнадцать минут.

– Спасибо.

Я взял дождевик и вышел на улицу. Город был затоплен живой тишиной и молочным туманом. Восходящее солнце нежно расцвечивало его, даря лёгкие оттенки всех цветов радуги. Оставшиеся после ливня лужи отражали спящие дома. Всё вокруг дышало таким отдохновением и такой безмятежностью, что казалось, будто я вышел из двери прямиком в сказку. Ещё пара шагов – и туман расступится, и откроется прекрасный замок, в самой высокой башне которого спит принцесса, цвет кожи которой нежнее цвета этого голубоватого тумана, а румянец – совсем как заря, разгорающаяся на востоке. Её платье соткано из лучей утреннего солнца, а глаза, ещё скрытые под беспокойными ресницами, голубые, как небо после дождя… Такие, как у этой девочки-официантки.

Я пошёл в обход здания, чтоб поймать взглядом ещё раз эту принцессу, которая много жизней назад лишилась своего королевства. Во дворе, где вдоль обшарпанных стен протянулись гнутые водосточные трубы, возле выкрашенной зелёной краской железной двери стоял мусорный контейнер. Я высунул голову из-за угла и начал ждать.

Она появилась минут через пять, в наброшенной на плечи куртке, с сигаретой в руке, и села на пороге. Я спрятался поглубже и почти не видел её, зато в утренней тишине прекрасно слышал скрип мокрого песка у неё под ногами и шорох одежды.

Двор молнией пересекла трёхцветная кошка. Она подбежала к официантке и жалобно мяукнула. Я прислонился спиной к стене дома, закрыл глаза и весь превратился в слух.

– Ну чего ты мяучишь? Нет ничего для тебя.

Кошка снова мяукнула.

– Ну прекрати, у меня правда ничего нет!

Кошка мяукнула ещё раз.

Недолгая пауза.

Едва слышный щелчок. Окурок полетел на землю.

– Ладно, – вздох. – Жди, сейчас принесу.

Шуршание одежды. Скрип петель. Звук хлопнувшей двери.

Тишина, нарушаемая только шлёпаньем капель с карниза.

Скрип петель. Её чуть учащённое дыхание.

Послышалось тихое чавканье кошки.

– Неуютно тебе жить на улице, но зато никто и за хвост не дёргает, – её голос был тих и грустен. – Гуляешь где хочешь, спишь где хочешь, делаешь что хочешь. И ничего тебе за это не будет. Наверное, здорово быть кошкой. Даже бездомной.

Я открыл глаза. Какая же она дура! Неужели у неё не было больше никаких мыслей при взгляде на бездомную кошку? Только жалость к себе и зависть? Неужели я всё выдумал:

и тепло в её глазах, и тоску? Я прокрутил всё, что видел этой ночью, ещё раз. Нет, всё правда было. И боль, и грусть, и тепло. Но что их породило? Эгоизм, жалость к себе и зависть?

Да какая мне разница? Это же не делает проявления её чувств менее выразительными. Неосознанная жестокость ещё никогда не портила диких животных. Да, изнутри она ничуть не интереснее её ровесниц. Но она каким-то чудесным образом сумела остаться естественной, не превратиться в чьё-то искусственное и выхолощенное подобие, в погоне за идеалом ещё не потеряла своё обаяние. Это мой шанс поймать её красоту и оставить её на холсте навсегда.

Я услышал, как хлопнула дверь. Она зашла обратно в ресторан. Через несколько минут она пойдёт домой. Я повернулся и пошёл по улице вниз, к реке. Она не должна меня видеть. По крайней мере сегодня.

Дома я сел за эскизы и, признаюсь честно, не смог передать ничего из того, что меня так впечатлило. Это была не она. Я просидел за этюдником всё утро и часть дня, прежде чем смирился с неудачей.

Ничего страшного. Я умею ждать.

Глава 3
Зависть

Я открыла глаза и глубоко вздохнула. Рассеянный белый свет заливал комнату. Было душно и жарко, как в тропиках. Я подняла руку и провела ладонью по голой коже живота. Тело после неестественно глубокого сна двигалось плохо, как будто успело умереть и окоченеть. В духоте я вся покрылась липкой плёнкой пота, которая почти не давала облегчения. Наоборот, было ощущение, что меня хотят приготовить в собственном соку.

Я посмотрела на будильник. До того времени, когда я планировала проснуться, оставалось ещё два часа. Но жара сделала своё дело: лежать на горячей, сыроватой от пота простыне было неприятно. В сон уже не клонило, а от долгого лежания в постели грозила разболеться голова. Пришлось вставать.

Я уныло побрела в душ, надеясь хотя бы на время облегчить себе жизнь. Прохладная вода принесла истинное наслаждение, но духота очень скоро снова взяла своё. Пока я завтракала лениво слепленным бутербродом, невесёлые мысли бродили в моей голове. Сегодня был выходной, и я не знала, чем заняться. Срочных дел не было, несрочные делать не хотелось, важным уже ничего давно не казалось, а в душе не рождалось даже призрачного интереса к чему-либо. Я уныло перебирала в голове различные занятия, но в душе всё равно была муторная тишина.

Значит, надо просто как следует расслабиться. Я надела шорты и майку, которые мне когда-то оставил один из моих бывших парней. Давно хотела пустить их на тряпки, но лучшей одежды для такого настроения, когда хочется быть как можно более некрасивой, я так и не нашла. И, спустившись вниз, села в свой новенький автомобиль. Он встретил меня весёлым блеском на своих вишнёвых боках и запахом нового пластика в салоне. Только в машине я вспомнила, что надо бы позвонить Ане и предупредить, что я еду к ней. Но я была уверена, что она не будет против моего визита, не занята и, как всегда, сидит дома.

Я набрала номер и повернула ключ зажигания. Трубка отозвалась протяжными гудками, потом в динамике что-то захрустело.

– Алло, – сказала я.

– Алло, – ответил голос на той стороне.

– Привет. Я сейчас подъеду к тебе, ты не против?

– Да нет. Ты где?

– Только из дома выезжаю, – ответила я. – Через пятнадцать минут буду, жди меня.

– Хорошо, чай пока поставлю. Давай, жду, – из телефона понеслись короткие гудки.

Я привычно перехлестнула себя ремнём безопасности и проверила документы. Я любила свой автомобиль. Может быть, он не был так крут, как большие иномарки, но на нём всегда можно было найти место для парковки, и в нём всегда хватало места для необходимых вещей. Честно говоря, меня ужасно раздражали люди, которые, садясь в мою машину, начинали охать – какая, мол, она тесная, и рассуждали, что за те же деньги можно было приобрести и получше. А моя машинка всё слышала. В такие моменты мне было ужасно за неё обидно, и я тихонечко гладила её пальцами по рулю и мысленно говорила ей: «Ты хорошая. Ты самая лучшая». И этим людям больше не предлагала своих услуг.

На светофоре образовался небольшой затор, так как дачники потянулись из душного города на свои огороды пораньше, чтобы не попасть в пробку. Я отвлеклась от дороги, сделала громче радио. В эфире звучала одна из самых моих любимых песен. Я кинула взгляд на дорогу, убедилась, что никто никуда не едет, и, закрыв глаза, откинулась на спинку. Парень пел о любви. Эта романтичная музыка и красивые слова вызывали во мне небывалый отклик. Мне так хотелось любить. Мне хотелось лететь к кому-то, желая его увидеть, желая его обнять. Мне хотелось чувствовать его взгляд не себе и читать улыбку в этом взгляде. Мне хотелось чувствовать прикосновения его рук и целоваться, целоваться, целоваться…

Из мира грёз меня вырвали возмущённые автомобильные гудки. Я открыла глаза и поняла, что пробка уже тронулась. Я резко дёрнула машину вперёд, и она, подчинившись моему резкому движению, дёрнулась и заглохла. Я в панике начала поворачивать ключ зажигания, подгоняемая гулом сигналов. У меня, наконец, получилось завести машину, и я аккуратно тронулась, набирая скорость.

И тут из соседнего ряда, в котором машины стояли на поворот направо по отдельной стрелке светофора, начал перестаиваться огромный светлый джип. Когда он вылез на мою полосу, расстояние между ним и моей машиной оставалось мизерное. Я резко нажала на педаль тормоза. И, как в замедленной съёмке, я видела, как снижает скорость моя машина, как вытягивает шею, пытаясь рассмотреть дорогу перед собой, водитель джипа – красивая женщина с накрашенными губами. Я почувствовала, как начала подрагивать педаль тормоза, предотвращая проскальзывание колёс. Я сумела остановить машину в десятке сантиметров от полированного до блеска белого бампера. С облегчением увидела, как джип начал медленно-медленно отдаляться. И внезапно почувствовала сильный толчок сзади, сопровождавшийся громким хрустом – несомненное доказательство, что в аварию сегодня я всё-таки попала. А преградившая мне дорогу машина неторопливо проехала по моей полосе на жёлтый сигнал светофора.

Я до смерти испугалась. Показалось, что случилось что-то страшное, непоправимое. Что мою новенькую машину теперь, как минимум, надо сдать в утиль. Я несколько раз глубоко вздохнула и попыталась разжать пальцы. Получилось с трудом, суставы неприятно заскрипели. Повертела головой, проверяя работоспособность шеи, так как от толчка голова сильно мотнулась. Я непослушными пальцами отстегнула ремень и с трудом выпуталась из него. Проглотив непрошеные слёзы, нажала на кнопку аварийной сигнализации и на подгибающихся ногах вышла из машины.

Только снаружи меня никто не ждал. Пока я пыталась собраться с мыслями, пробка рассосалась, и тот, кто стукнул мою машину, сбежал, оставив мне на память проломленный бампер.

Спустя полтора часа я припарковалась у дома Ани. Заглушив мотор, я размякла на сидении, прикрыв глаза. Ощущение было, что за это время я разгрузила полвагона. Руки были тяжёлыми, бедро нервно дёргалось от перенапряжения. Хотелось упасть и заснуть.

После этой маленькой аварии я долго ждала ДПС, долго объяснялась с ними, получала различные документы. Да и ехать потом было намного тяжелее. Постоянно чувствовалась потенциальная возможность столкнуться с каждой проезжающей машиной. Я ехала с черепашьей скоростью – и мне всё равно было чудовищно страшно. За то время, пока я тащилась к подруге, страх измотал меня до полусмерти.

Я привычно поднялась на второй этаж и позвонила в дверь. Аня открыла, ногой отодвигая от двери свою любимую сиамскую кошку Нюсю.

– Пошла отсюда, зараза, не крутись под ногами, – ворчала она, ногой преграждая путь голубоглазой красавице. Кошка поднимала тёмную мордочку вверх и вопросительно мяукала.

– Ты что-то долго, я тебя заждалась. Проходи быстрее, – она подняла глаза на меня и изменилась в лице. – У тебя всё в порядке? – озабоченно спросила она.

– Сойдёт, – я проскользнула в дверь и огляделась по сторонам. – У тебя родители дома?

– Нет, на работе, а что? – дверь захлопнулась, и замок, лязгнув, затих. Аня стояла, вопросительно глядя на меня.

– Я только что в аварию попала, – вздохнула я. – У тебя есть что выпить?

– Ты сама в порядке? Может, тебе в больницу надо?

– Да нет, если бы надо было, меня бы уже отвезли. Я с ДПС уже пообщалась. Просто дай мне что-нибудь выпить.

– Пойдём, – она повела меня на кухню. – Сейчас найду что-нибудь. А ты пока рассказывай.

Я начала рассказ, следя глазами за её фигурой в длинной майке. Она лазила по шкафам, откидывая с глаз рыжеватые волосы, а Нюся мешалась у неё в ногах, думая, что хозяйка решила её покормить. В конце концов Аня выудила откуда-то из глубины шкафчика для лекарств настойку на успокоительных травах и, заварив мне чай, щедро плеснула из бутылочки в кружку.

– Да, попала ты, – вздохнула она, ставя передо мной кружку и садясь напротив. – А что насчёт банка, в котором ты кредит брала?

– Не знаю, ещё не звонила, – я хлебнула чаю. Да, Аня настойки не пожалела. – Да и не хочу звонить, если честно. А знаешь, что было самое обидное в этой ситуации? – перебила я саму себя. – Что эта чёртова курица даже не посмотрела на меня! – слёзы внезапно полились ручьём. Так обидно стало, что я невольно уберегла её машину от повреждений. – Не надо было нажимать на тормоз! Надо было врезаться прямо в отполированный бок этого проклятого джипа, промять дверь и сломать её длинные ноги, которыми она обнимала какого-то мужика, чтоб тот купил ей эту чёртову тачку, на которой она ездить не умеет!

Я ревела, дрожа, словно в ознобе, от пережитого шока. Нюся от моего крика забилась под этажерку и светила из темноты своими большими глазами.

– Я устала, Ань, устала быть всегда крайней! Я устала бояться потерять эту чёртову работу! Я устала быть одна без возможности что-либо изменить!

– Устала быть одна? Заведи кота. Хоть кто-то будет радоваться тому, когда ты домой приходишь. Честно говоря, иногда мне кажется, что только Нюся понимает меня, – Анька повернулась к тёмному углу, где виднелся расплывчатый силуэт кошки. – Ну что ты смотришь, морда, люблю тебя, говорю! – она поднялась с табуретки, вытащила кошку из-под этажерки за переднюю лапу и обняла её. – Смотри, какая она хорошая! Только она меня выручает, когда предки в край достают. Аня, ты делаешь не так, Аня, ты делаешь не то… Продайте Аню на рынке, если она вам не нравится. Да, моя сладкая? – Аня уткнулась носом в пушистую спину кошки.

– Честно говоря, тебе грех жаловаться. У тебя есть возможность учиться, и, если случится что, родители всегда тебя поддержат. А я… Как мамы не стало, я могу рассчитывать только на себя, никто мне не поможет…

– Да ладно, есть же я! Всегда готова напоить тебя вкусным чаем с некоторым количеством алкоголя, – ответила Аня, старательно наглаживая кошку.

– Да? А кредит за меня ты выплатишь?

– Не, у меня таких денег нету, – рассмеялась она. – Зато у меня есть идея, как отвлечься от грустных мыслей! Сегодня мы идём развлекаться! Тем более, возможно, уже и компания подобралась…

– Я никуда не хочу. Посмотри на меня! Я чудовищно выгляжу, и я в отвратительном настроении.

– Развлекаться надо именно тогда, когда ты плохо себя чувствуешь. Зачем развлекаться, если тебе хорошо? – назидательным тоном проговорила Аня и опустила Нюсю на пол. – Хотя… нет, даже когда тебе хорошо, нужно развлекаться. Чтобы было ещё лучше! Примешь у меня душ, выдам тебе самый сногсшибательный наряд, сделаем вечерний макияж – и отправимся в наш клуб!