Текст книги "О мертвых — ни слова"

Автор книги: Варвара Клюева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Когда мы наконец доставили Мищенко по месту назначения, сердобольный Генрих не решился бросить его на произвол судьбы.

– Вы поезжайте, а я подожду, пока он заснет или немного очухается.

– Генрих, у нас совсем мало времени!

– Понимаю. Но если я буду гадать, не полезет ли Игорек спьяну в петлю, от меня много проку не будет.

Зная, что Генриха не переубедить, мы с Лешей не настаивали.

– Не нравится мне все это, – изрек Леша, захлопнув дверцу.

– Думаю, ты не одинок. За всех ручаться не могу, но я тоже не в восторге от убийств, отягченных перманентной транспортировкой бесчувственных тел.

– Я не о том. Мне не нравится поведение Мищенко. На мой взгляд, его горе выглядит чрезмерным.

– Возможно, у него слишком тонкая душевная организация.

– Никогда бы не подумал. В университете он обостренной чувствительностью не отличался.

– С годами люди меняются.

– Но не настолько же! Вспомни, за что его прозвали Гусаром. Сантименты всегда были ему чужды. И потом, кем ему был Мефодий? Человеком, который некогда подложил ему здоровенную свинью.

– Мефодий не виноват, что таким уродился. Будь у невесты Мищенко побольше терпения, никакой трагедии не произошло бы.

– Варька, ты придуриваешься или в самом деле не понимаешь? Умирает чужой Гусю человек, к тому же изрядно подпортивший ему жизнь. По-твоему, этого достаточно, чтобы наливаться до бровей и рыдать на похоронах?

– Леша, я понимаю, на что ты так усиленно намекаешь. Но, во-первых, с чего ты взял, что рыдания на похоронах жертвы – типичное поведение убийцы? А во-вторых, мне сообщили кое-какие сведения, несколько меняющие картину. И фигура главного злодея в новой картине не имеет с Гусем ничего общего.

– Да? И что же это за сведения? Кто их тебе сообщил?

– Что за сведения – расскажу дома. А имени осведомителя, к сожалению, назвать не могу.

– В последнее время у тебя появилось слишком много секретов, тебе не кажется?

– Ох, не говори, Леша! И ты здорово ошибаешься, если полагаешь, будто такое положение вещей доставляет мне удовольствие. Чует мое сердце: не к добру это, ох не к добру! Как подумаю о головомойке, которую через сорок минут устроят мне Марк с Прошкой, прямо сердце в пятки уходит.

Глава 14

Остаток пути я провела в раздумье: как рассказать друзьям Агнюшкину историю, не раскрывая ее инкогнито? Если Агнюшка видела в крематории Марка и Генриха, то и они могли заметить ее и ее скоропалительный уход. Им не составит труда сложить два и два, скажи я, что получила сведения от пожелавшей остаться неизвестной дамы, с которой столкнулась неподалеку от крематория.

Изрядно поломав голову, в конце концов я приняла такое решение: осторожно расспросить ребят о панихиде и присутствовавшей публике. Если из их ответов станет ясно, что они имели возможность заметить Агнюшку, я сплету сказку о том, как, томясь от ожидания и следовательской лихорадки, надумала позвонить старой знакомой, поддерживающей близкие отношения с Архангельским, и та по секрету поведала мне альковную историю, которая произошла в спальне Сержа полгода назад. Если же выяснится, что обстановка в крематории не позволяла глазеть по сторонам и следить за окружающими, расскажу все, как есть, утаив только имя. «Чем меньше врешь, тем позже попадешься» – таков мой девиз в отношениях с друзьями.

Насчет головомойки я оказалась права – мне устроили ее, едва я успела открыть дверь квартиры.

– Так где тебя носило, Варвара? – накинулся на меня Марк. – Ты же обещала ждать нас! Мы, как идиоты, поволокли невменяемого Мищенко к машине, а машины нет и следа!

– Не терзай ее, Марк, – елейным голосом произнес Прошка. – У бедняжки в последние дни слишком бурная личная жизнь! Где ей, ветренице, помнить свои обещания! Признайся, Варвара, ради кого ты бросила старых друзей: ради галантного Сержа или бравого капитана Селезнева? Или за те полчаса, на которые тебя оставили без присмотра, ты успела подцепить свеженького ухажера?

Усилием воли я подавила в себе желание доступно объяснить Прошке, кто из нас и что именно подцепил. Отстаивать свою честь буду потом, после пятницы.

– Я занималась делом, – сообщила я сухо. – Кому-то же нужно вести расследование, пока одни утирают слезы старушкам, а другие – пьяницам.

– Кстати, где вы бросили Генриха? – спросил Марк.

– Он решил дождаться, пока Гусь придет в себя, – объяснил Леша. – Нам не удалось его отговорить.

– Проклятие! Да Мищенко и до завтра не прочухается!

Воспользовавшись тем, что перестала быть центром внимания, я улизнула в спальню переодеться. Мне нужна была пауза, чтобы мои расспросы о крематории не выглядели нарочитыми.

Пока я отсутствовала, все переместились на кухню. Прошка привез от старушек две полные авоськи снеди и теперь выгружал угощение на стол. Я вошла бесшумно и, пока меня не успели опередить, небрежно попросила:

– Ну рассказывайте. Много на панихиде было народу?

Марк, чуткое ухо которого уловило в моем тоне некую искусственность, метнул в меня подозрительный взгляд, но все-таки соизволил ответить:

– Порядочно. Генрих напрасно опасался, что никто не придет. Одних мехматовцев набралось человек тридцать.

– Вот оно, людское любопытство! – прокомментировал Прошка. – Интересно, явился бы хоть кто-нибудь, умри Мефодий естественной смертью?

– Ну и как все протекало?

– Сначала все столпились в холле, потому что предыдущее прощание затянулось. Входящие пробирались вперед, чтобы выразить соболезнования родственникам. Их тоже было довольно много. Оказывается, у Мефодия было три брата и сестра. Кроме них и родителей, приехали многочисленные тетки, дядья, кузины – в общем, целый клан. Но мне показалось, что по-настоящему горевали только родители. Остальные уже забыли, как Мефодий выглядел. Он не наведывался домой лет пятнадцать.

– Мать сильно убивалась?

– Не сказал бы. Скорее, она казалась какой-то потерянной. Словно не очень понимала, что происходит.

– Вы с кем-нибудь из наших говорили?

Марк передернул плечами.

– Нет. Мы наслаждались обществом Мищенко, – сказал он ядовито. – Гусь явился через пять минут после нас, кинулся нам в объятия и начал громко причитать, какая ужасная утрата нас постигла. Все оборачивались и тянули шеи. Мы чуть не провалились от стыда. Пытались его унять, да куда там! Он все расходился и расходился. Потом открыли зал, пригласили всех туда, и вот тут-то Гусь развернулся по-настоящему. Когда один из родственников начал прощальную речь, Мищенко сперва громко всхлипывал, потом разрыдался в голос, а потом стал рваться к гробу. Мне чуть дурно не сделалось, когда я представил себе, что он сейчас упадет на гроб и забьется в пьяной истерике. Пришлось срочно его выдворить. Насилу втроем управились.

Я от души посочувствовала Марку. Он просто не выносит публичных сцен, а Мищенко сделал его чуть ли не главным действующим лицом своего спектакля. Брр! Но одно светлое пятно в этой безрадостной картине я углядела. У Марка, Генриха и Леши не было возможности глазеть по сторонам. Агнюшка, естественно, заметила их, поскольку Гусь приковал к ним общее внимание, а вот они Агнюшку – едва ли.

Тут Марк вспомнил о моей провинности:

– Мы притащили его, упиравшегося и вырывавшегося, на стоянку, где ты обещала ждать. Я мечтал только об одном: втолкнуть его в машину и увезти как можно дальше. И что же мы видим? «Запорожца» нет и в помине! Куда ты укатила, черт побери?

– Не кипятись. Сейчас все объясню. – Я протиснулась мимо Прошки (тот под нашу болтовню усердно поглощал стряпню своих старушек), залезла с ногами в любимое плетеное кресло, зажгла огонь под чайником и начала:

– Приблизительно через двадцать минут после вашего ухода я вышла размять ноги и столкнулась нос к носу с особой, которую для простоты буду называть Любой. Вы скоро поймете, к чему этот псевдоним. Люба пребывала в весьма расстроенных чувствах, но, узнав меня, слегка воспрянула и попросила выслушать ее печальную повесть. Большую часть повести я опущу – она не имеет к нам никакого отношения. А имеет к нам отношение вот что.

У Любы есть любовник, с которым она встречалась на квартире Архангельского. Серж по доброте душевной сам преподнес девушке ключи, а потом по рассеянности забыл об этом и пригласил пожить Мефодия – опять же по душевной доброте. За нее и пострадал. В один прекрасный день Мефодий ввалился к нему в спальню и застиг Любу с милым в пикантном неглиже. Милый озверел и едва не вытряс из незадачливого вуайериста душу. На Любу потасовка произвела неизгладимое впечатление. Она ночами не спала, оплакивая униженного и оскорбленного Мефодия, вся вина которого состояла лишь в том, что, услышав в неурочное время подозрительную возню в спальне, он туда заглянул. И вот пару недель назад она нечаянно повстречала Мефодия на улице. Движимая состраданием, Люба подошла к нему с ласковыми речами и в числе прочего с потрохами выдала Сержа, выставившего Мефодия из дома под надуманным предлогом, а также узнала фамилию человека, у которого Мефодий нашел кров. Вот и вся история. Остается лишь добавить, что любовника Любы зовут Глеб, фамилия его Безуглов, а фамилия человека, у которого поселился Мефодий, – Великович.

Прошка присвистнул.

– Вот это номер! Браво, Варька! За тебя! – Он поднял на вилке внушительный кусок холодца и целиком запихнул его в рот. – Шитай, мы жагнали жлодея в угол.

– Не плюй в колодец, пока не перепрыгнешь. Мы всего лишь получили мотив и возможность – весьма призрачную, надо сказать. Люба призналась, что рассказала Глыбе о встрече с Мефодием, но не помнит, называла ли она ему Лёнича. И даже склоняется к тому, что не называла. По крайней мере, сегодня она вспомнила его фамилию только по подсказке.

– Да и мотив не ахти, – кисло сказал Леша. – Как я понял, с момента конфликта прошло полгода.

– И что с того? – удивился Прошка. – Недоброжелатель, посвященный в опасную тайну, подобен бомбе замедленного действия. Мефодий в любую минуту мог разоблачить прелюбодея. Глыба, поди, все эти полгода дрожал от страха, как бы Мефодий не избавил его и от второй жены.

– А чего ж тогда набрасывался?

– Ну ты даешь, Леша! А если бы тебя вот так застукали? Диво еще, что Мефодий оттуда на своих ногах ушел. Сгоряча да с перепугу Глыба его и не так мог отделать. А Мефодий-то был злопамятен. Обиды годами лелеял. Когда Глыба немного остыл, наверняка об этом вспомнил. И понял, что влип.

– Почему же он ждал целых полгода?

– Хм, во-первых, созревал. По-твоему, это так просто – решиться на душегубство? А во-вторых, можно подумать, он каждый день с Мефодием виделся! Где им встречаться-то было? На работу Мефодий носу не казал, в гости его не звали – боялись, что загостится.

Я слушала Прошку и одновременно заваривала чай. Обладатели маленьких кухонь пользуются лишь одним, зато весомым преимуществом: почти всю домашнюю работу можно делать, не вставая с места. Я повернулась в кресле, достала с полки заварку и чашки, потом сняла чайник с плиты, плеснула кипятку в заварочный чайник и вылила воду в банку на подоконнике. Руки исполняли привычный ритуал, в котором участие головы не требовалось, а голова между тем работала. Прошкины доводы звучали достаточно убедительно, но меня беспокоила одна маленькая нестыковочка. В нарисованной картинке не хватало одной детали.

– Все это хорошо, – сказала я, разливая чай. – Но мне хотелось бы получить ответ на один вопрос. Допустим, Глыба знал, что Мефодий живет у Лёнича. Допустим, он рассчитывал, что Лёнич расскажет Мефодию о приглашении на новоселье и Мефодий увяжется за ним. Непонятно одно: как сам Глыба рассчитывал получить приглашение? Ведь Генрих, зная о нашей вражде, избегал Безуглова. По чистой случайности Глыба и Мищенко оказались в кабинете Архангельского, когда Генрих позвонил. Какова была вероятность, что это произойдет?

– Ерунда! – отмахнулся Прошка. – Как бы ни мала была вероятность события, оно становится достоверным после того, как произошло. Глыба получил приглашение в четверг. Ему оставалось больше суток, чтобы задумать и подготовить убийство.

– Но тогда он должен был рассчитывать, что Генрих позовет Лёнича, – заметил Леша, – а ни с тем, ни с другим Глыба практически не общается. Особенно с Лёничем. Знал ли он вообще, что они с Генрихом работают в одном институте?

– Я даже не уверена, что он помнил о его существовании, – добавила я.

– Возможно, Архангельский напомнил ему, – предположил Марк. – Мищенко с Безугловым сидели у него в кабинете. Позвонил Генрих, пригласил всю троицу. Надо полагать, некоторое время после звонка они обсуждали предстоящее сборище, гадали, кого там увидят. Архангельский назвал Великовича как весьма вероятного гостя, а Глыба вспомнил, что это фамилия человека, у которого, по словам его любовницы, живет Мефодий.

– Звоним Архангельскому? – спросил Прошка.

– Попозже. Скорее всего, он еще на работе.

– Позвоним на работу. Времени-то в обрез! А нам еще нужно выбить из Глыбы признание.

– По-твоему, Архангельскому доставит удовольствие поболтать об убийстве, когда вокруг снуют сотрудники?

– Надо так формулировать вопросы, чтобы ему осталось только отвечать «да» и «нет». И потом не факт, что он на работе.

– Ладно, можно попробовать. Иди, Варвара, поговори со своим дружком.

В последнее слово Марк вложил столько яду, что его с избытком хватило бы на потраву всех крыс и тараканов в нашем микрорайоне. Я окатила его надменным взглядом, неспешно отхлебнула чай и потянулась за домашним печеньем из старушкиных даров.

– У нее теперь новый дружок, ты забыл? – подключился к травле Прошка. – Старому ей теперь звонить не с руки.

– Естественно. Я же приличная девушка, хотя и якшаюсь с порочным типом, к которому дамы сердца ходят стройными шеренгами.

– Что за намеки?

– Нет? Я не права? Интересно, как тогда тебе удается развлекать стольких девиц за те редкие минуты, что ты проводишь вне объятий Морфея, старушек и не за едой? Калерия Львовна как-то пыталась перечислить мне имена твоих пассий, так мне пришлось остановить ее, чтобы не умереть у телефона от голода и жажды.

– Скажи уж – от зависти. К моему щедрому нежному сердцу. Я, в отличие от некоторых, не кручу романы из корыстных побуждений.

– Послушайте, вам самим еще не опротивели эти дурацкие подначки? – устало поинтересовался Марк. – Прошка, ты, кажется, настаивал на срочном звонке Архангельскому. Или препирательства с Варварой – дело гораздо более неотложное?

Прошка нехотя слез с табуретки и скрылся в моей спальне. Я использовала краткую передышку, чтобы налить себе вторую чашку чаю, но не успела отпить и двух глотков, как блаженство кончилось.

– Сержа на работе нет, – объявил Прошка, вновь заполняя собой последний свободный пятачок кухонного пространства. – Домашний телефон не отвечает. Я позвонил в контору второй раз и попросил Глыбу, но мне сказали, что он болен. Едем к нему?

– Только без меня! Я сыта Безугловым на всю оставшуюся жизнь.

– Ага, струсила?! – восторжествовал Прошка.

У меня хватает недостатков, но жить они мне в общем-то не мешают. Все, за исключением одного. Меня ничего не стоит взять «на слабо». Сколько раз я из-за него вляпывалась, сосчитать невозможно. Но так ничему и не научилась. Вот и сейчас проклятый механизм завода сработал безотказно.

– Еще чего! Струсила! Нечего валить с больной головы на здоровую. Ладно, поехали.

– Куда поехали-то? – остудил нас Леша. – Адреса никто не знает.

– Можете наградить меня за предусмотрительность денежной премией, – разрешил Прошка. – Я узнал.

– А вдруг болезнь – это отговорка и Безуглова нет дома? Надо сначала позвонить, – сказал Марк.

– Нетушки! – энергично возразил Прошка. – Мы должны захватить его врасплох, иначе он как-нибудь выкрутится. Поехали без предупреждения.

Мы наспех убрали со стола, оделись и снова выбрались из теплой уютной квартирки в промозглую ноябрьскую хмарь. С неба сыпалось невесть что, по дороге к машине я оступилась и черпнула ботинком воды из лужи, у «Запорожца» вдруг забарахлило зажигание – в общем, настроение у меня испортилось окончательно, а предстоящий визит к Безуглову не оставлял надежд на перемены к лучшему.

– Нужно выманить Глыбу из дому, – заговорила я, заставив тронуться с места норовистого ишака на колесах. – Аг… Люба жаловалась, что у него жена домоседка.

Прошка с Лешей не заметили моей оговорки, но от Марка ничто не укроется. Он покосился на меня, быстро отвел взгляд и сделал каменное лицо. «Черт, Варвара! Ты сама становишься треплом не хуже Агнюшки!» – выругалась я мысленно и замкнулась в угрюмом молчании. Прошка с Лешей всю дорогу спорили о целесообразности нашего следственного мероприятия. Леша придерживался мнения, что для дожатия Глыбы у нас недостаточно улик, Прошка же уповал на быстроту и натиск.

– Тут главное – внезапность! – разглагольствовал он. – Если нажимать на Глыбу постепенно, мало-помалу, он, может, и выдержит наш напор, а если вломить сразу – расколется, никуда не денется…

– Ладно, теоретик, – сказал Марк, когда мы въехали в арку длинного панельного дома. – Сейчас посмотрим, чего стоят твои теории. Сходи приведи сюда Безуглова.

– Почему я? Ну почему всегда я?

– Потому что у тебя приятная, располагающая к себе внешность, – буркнула я. – Глыба будет просто счастлив с тобой прогуляться.

– Попрошу без намеков! Нет, один я не пойду. А если Глыба упрется? Одному мне с ним не справиться.

– Кто-то что-то говорил о трусости…

– Ладно, идем вместе. – Марк выбрался из машины и подождал, пока Леша и Прошка вылезут следом. – А ты, Варька, оставайся, – добавил он, увидев, что я открываю дверцу со своей стороны. – Он действительно может взбрыкнуть, если увидит тебя.

Отсутствовали они минут десять. Во мне уже зародилась робкая надежда, что Глыба избавил меня от лицезрения своей особы, отказавшись покинуть помещение, но именно в эту минуту впереди появилась процессия во главе с нашим главным подозреваемым.

– Ворона? – проскрипел Глыба, поравнявшись с моим окошком. – Какая встреча! Хотя я должен был догадаться… Куда же стая без вожака?

– Глыба, тебе уже четвертый десяток. Неужели за три десятилетия нельзя было понять, что твой юмор доступен лишь узкому, избранному кругу? Я бы сказала, предельно узкому.

Напускное добродушие Безуглова как корова языком слизнула. Он резко повернулся к Марку:

– Знаешь, Марк, я пошел с вами, потому что ты сказал, будто у вас ко мне серьезный конфиденциальный разговор. Если ты думаешь, что я намерен слушать это карканье…

– Выслушать нас – в твоих интересах, Глеб, – твердо сказал Марк. – Завтра нас, вероятно, вызовут в милицию. Если ты не хочешь, чтобы наши показания стали для тебя неприятным сюрпризом, садись в машину и потерпи полчаса. Варвара, пересядь назад. – Я перелезла на заднее сиденье, следом за мной туда же втиснулись Леша с Прошкой, а Марк сел на водительское место и похлопал рукой по соседнему креслу. – Не тяни, Глеб, мы торопимся.

– Да плевать я на это хотел! – взорвался Глыба. – Не знаю, о каких показаниях вы там сговорились, меня вам на пушку не взять. Мне тоже есть о чем порассказать следователю.

– Ладно, только не говори потом, что мы действовали исподтишка. – Марк открыл дверцу со своей стороны и опустил ногу на тротуар. – Давай, Варька, садись на место. Разговора не получилось.

Глыба, рассчитывавший на более энергичные уговоры, несколько подрастерял решимость.

– Ладно, раз уж вы меня вытащили, валяйте! Выкладывайте, что там у вас. – И он сел рядом с Марком.

В эту минуту я осознала, что мы сейчас выдадим Агнюшку. Ведь Глыба, в отличие от остальных, прекрасно знает имя собственной любовницы.

– Марк, можно мне? – закричала я в отчаянии.

Марк повернулся, одарил меня скептическим взглядом и веско произнес:

– Не стоит. – Он выдержал паузу. – Я справлюсь лучше.

У меня отлегло от сердца. Конечно, Марк раньше меня сообразил, как сохранить инкогнито моей осведомительницы.

– Глеб, помнишь, вчера ты произнес такую фразу: «Мои мотивы давно быльем поросли». У нас к тебе вопрос: что ты имел в виду?

– Ты ее спроси. – Глыба ткнул большим пальцем через плечо в мою сторону. – Она тебе все объяснит.

– Извини, но мне хотелось бы услышать твой собственный ответ.

– Да ради бога! Ни для кого не секрет, что из-за Мефодия от меня ушла первая жена. Только этот анекдот с бородой. Восемь лет – многовато, чтобы вынашивать планы мести. Я не граф Монте-Кристо, и до первой жены мне давно нет дела.

– А до второй?

Глыба резко выпрямился и проглотил язык. Молчание затянулось.

– Сегодня мы встретили в крематории приятеля Мефодия, – снова заговорил Марк. – Нашего однокурсника, с которым Мефодий виделся буквально за два дня до смерти. По случаю встречи они зашли в пивбар, и Мефодий долго жаловался приятелю на жизнь, на безденежье, на невозможность работать без компьютера, на Архангельского, который избавился от него обманом, и на многое другое. В частности, он упомянул один неприятный эпизод, который произошел вскоре после того, как Мефодий переехал к Архангельскому. Мне продолжать?

– Вот сволочь! – выплюнул Глыба сквозь зубы. – А еще блеял, будто никогда никому не проболтается!

– Его уже нет, Глеб, – напомнил Марк.

– И что теперь? Петь ему дифирамбы?! Эта скотина как будто задалась целью изгадить мне личную жизнь. Сначала вламывался без стука к нам с женой – чуть не довел ее до инфаркта… Лучше бы я его тогда прикончил!.. Нет, каков подлец! «Честное слово, я никому не скажу!» Сукин сын!

– Слушай, если не можешь изъясняться нормально, лучше помолчи. Человек мертв, и мы только сегодня с ним прощались.

– О мертвых – только хорошее или ничего? Тогда Мефодий заслуживает вечного молчания. Вот уж кто за всю свою жизнь никому не принес добра. Даже умереть не мог, не причиняя окружающим вреда.

– Ну, вред окружающим причинил, скорее, убийца, – подал голос Леша.

– Да, – поддержал его Марк. – И сейчас самое время поговорить о мотивах. Ты прав, Глеб, таить смертельную обиду восемь лет способны немногие. А полгода? Да еще если обидчик угрожает новому браку?

– Вы с ума сошли! – взревел Глыба. – Говорю вам, этот вонючий слизняк обещал молчать. Я и думать забыл о том эпизоде!

– Но две недели назад тебе о нем напомнили, правда? – вкрадчиво спросил Прошка. – Мефодий рассказал своему приятелю и о недавней встрече с твоей подругой. Она ведь призналась тебе, как подвела Сержа Архангельского, давшего вам приют?

– Ну и что? – Глыба повернулся назад, чтобы испепелить Прошку взглядом. – Почему ее оплошность должна была толкнуть меня на убийство? Я не настолько пекусь о душевном покое Архангельского.

– Мы тебя в этом и не подозреваем, – успокоил его Марк.

– А в чем подозреваете?

– В том, что вчера ты скрыл свою осведомленность относительно последнего адреса Мефодия. Он ведь сказал твоей даме, что живет у Великовича.

– Ничего я не скрывал! Она мне этого не говорила! А если и говорила, я не обратил внимания. Я и помнить не помнил до пятницы, кто такой Великович. На курсе училось четыреста человек! Я что, по-вашему, каждый день листаю выпускной альбом? И вообще, прекратите на меня наседать! Я не убивал Мефодия! Я не приглашал его к Генриху на новоселье, не подливал ему в стакан яда, не избавлялся от его трупа и не просил остальных помалкивать! Понятно? И моя личная жизнь – это мое дело. Не смейте совать в нее нос!

– Не ори, жена услышит, – буркнула я из своего угла.

Глыба мгновенно заткнулся.

– Значит, до пятницы ты не вспоминал о Великовиче? – продолжал Марк как ни в чем не бывало. – А в четверг, когда Генрих позвонил Архангельскому и пригласил вас в гости, никто о Лёниче не упоминал? Может быть, вы гадали, кто еще попал в число приглашенных, и кто-нибудь – например, Архангельский – назвал его фамилию? Не спеши с ответом, Глеб, подумай. Конечно, мы могли бы спросить об этом самого Архангельского или Мищенко…

– Вот и спросите! Я ничего такого не помню. Вы исчерпали свои вопросы? Тогда я, пожалуй, пойду. Меня жена с ребенком ждут. – Глыба выскочил из машины и уже собрался хлопнуть дверцей, но в последнюю секунду удержал руку, наклонился и попросил почти по-человечески:

– Будьте так добры, не трепитесь о моей связи направо и налево. Мне только разборок с женой не хватало!

– Тогда расскажи обо всем в милиции сам, если тебя вызовут, – посоветовал Марк. – Остальных нам просвещать незачем.

Глыба отвернулся, сунул руки в карманы и, не простившись, зашагал к своему подъезду. Я пересела на свое место и с третьей попытки завела машину.

– Ну и чего мы добились? Где обещанное признание, Прошка? Или ты уже переменил свое мнение насчет личности убийцы?

– М-да-а, – уныло протянул Прошка. – Ничего-то у нас не вышло! Если бы Глыба как-то снял с себя подозрения, был бы хоть какой-то прок. А так – от чего ушли, к тому и вернулись. Мотив у него был, возможность – весьма вероятно, а улик никаких.

– А как вам показалось его поведение? – поинтересовался Марк. – Похоже на поведение убийцы?

– Можно подумать, мы с убийцами каждый день общаемся, – проворчал Прошка.

– Не похоже, – решила я. – Он злился вполне искренне. Никакой наигранности я не заметила.

– Мне тоже так показалось, – кивнул Марк.

– А я с самого начала предполагал, что это не Глыба, – сообщил Леша. – Зачем ему было лазить в квартиру Лёнича? Какие улики мог хранить Мефодий? Ведь не фотографировал же он любовников! Я уж не говорю о визите в мою квартиру…

– В общем, только напрасно время потеряли, – вздохнув, подвел итог Прошка. – Лучше бы Генриха дождались, может быть, Гусь спьяну уже во всем ему сознался.

– Ну, какой-то прок от этой поездки все же есть, – заметила я. – Теперь Глыба не будет так уж рваться на Петровку с разоблачениями.