355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ванда Василевская » Комната на чердаке » Текст книги (страница 5)
Комната на чердаке
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 01:04

Текст книги "Комната на чердаке"


Автор книги: Ванда Василевская


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава XIII
П И С Ь М О

В доме было столько всяких хлопот и работы, что на этот раз дети ожидали весны не с таким нетерпением, как обычно. Но однажды Адась, запыхавшись, прибежал наверх.

– Сирень, сирень!

– Что сирень?

– На сирени почки, слышишь? На нашей сирени!

Зося побежала вниз так быстро, что Адась едва мог поспеть за ней. Захлюпала, разбрызгалась из-под ног весенняя грязь.

Жалкий, засохший было куст сирени решил, очевидно, отблагодарить детей. Бурые ветки на нем были покрыты почками – крупными блестящими зелеными почками.

– Вот тут сейчас будут листья…

– Еще не сейчас. Почки не такие большие.

– Большие! Ты бы хотела, чтобы были такие, как на каштане?

Зося рассмеялась и нежно погладила рукой кривой ствол сиреневого куста.

– Милый!

– А помнишь, как над нами смеялись?

– А все-таки помогли нам. И теперь уже все не так, как было.

Действительно, все было совсем иначе. Ведь между тем днем, когда Зося и Адась решили позаботиться о сирени, и этим уже благоухающим весною утром произошло такое важное событие, как основание «артели». И это совершенно изменило жизнь детей.

– Ну, значит, скоро весна.

– Через неделю?

– Не знаю. Бывает так, что становится тепло, а потом опять пойдет снег и ударит мороз.

– А теперь так не будет, – заявил решительно Адась.

– Потому что ты не хочешь?

Нет. А потому, что пахнет настоящей весной.

Пахло, правда, больше всего мусорной ямой и кухонными ароматами, но сквозь них действительно пробивался другой запах, запах чего-то свежего, молодого. Может быть, это был таявший уже по-настоящему снег, а может быть, действительно весна?

– Я пойду за Хеленкой и покажу ей, чтобы она первая увидала. Только, Зося, он правда расцветет?

– Наверно, расцветет. Надо его окопать и еще раз полить.

– Опять этой навозной жижей?

– Опять.

Адась сморщил носик и пошел за Хеленкой. А потом слух о почках на сирени распространился повсюду, и каждую минуту вниз сбегал кто-нибудь из ребят посмотреть на куст.

– Утром, когда мы смотрели, они были меньше, – серьезно говорил Адась.

– Иди ты, дурачок! За эти несколько часов они выросли, что ли?

– Да, выросли. А как, например, на той фуксии, которую подарили Анке, цветок распустился за одну ночь?

С каждым днем набухали почки – и не только на сирени. Всюду, где бы ни росло какое-нибудь деревце, какой-нибудь захудалый кустик, видны уже были предвестники зелени. У стен на дворе начинали пробиваться зеленые перышки новой, молодой травки.

И как раз в то время, когда Генек перестал работать в «артели», потому что «весной невозможно ничего делать», случилось два события.

Первое предвиделось и ожидалось: монастырскому садовнику потребовались услуги «артели». Садовник был уже стар, а монастырский сад велик и старику трудно было с ним справляться. «Артель» должна была ему помочь. Это было более веселое занятие, чем пришивать пуговицы. Ребята сгребали граблями гнилые листья, выравнивали дорожки, копали грядки и клумбы, рыхлили на них землю, перемешивали удобрение. Старый садовник ходил, присматривал, говорил, что и как надо делать, и ворчал.

Вот это и было первое событие. А второе было совсем неожиданное.

Получилось письмо. Письмо было адресовано Анке. Анка поздно возвращалась с фабрики, и письмо лежало на столе несколько долгих часов. Адась осматривал его со всех сторон.

– Откуда оно может быть?

– Придет Анка и прочитает.

– А нельзя сейчас?

– Нет. Оно ведь адресовано Анке.

Адась вздыхал и ходил вокруг стола. На самой середине стола, лежал белый толстый четырехугольный конверт с крупно написанным адресом. Вверху – фамилия, ниже – название города, улицы, номер дома.

Когда послышались, наконец, шаги Анки, Адась выбежал за дверь, на лестницу.

– Скорей иди, скорей! Письмо!

– Какое письмо?

– Тебе! Почтальон принес! Я положил на стол, оно там лежит! И мы не знаем, от кого!

– Сейчас, сейчас увидим! Дай мне передохнуть.

Анка взяла в руки конверт и долго рассматривала его. Письма в комнатку на чердаке не часто приходили. Пожалуй, вообще со дня смерти матери не было ни одного письма. Анка осторожно разорвала конверт, вынула листок бумаги.

«Милая Анечка и милые детки!»

– Читай вслух, вслух!

– «Милая Анечка и милые детки!»

– А от кого письмо?

– Подожди, я же должна прочесть!

– Ну, читай!

– «Милая Анечка и милые детки! Пишу вам эти несколько слов, потому что всяко бывает в жизни и судьба человеческая ходит разными путями».

– Что ходит разными путями?

– Судьба… Не мешай!

– «Вот и я сейчас, на старости лет, дождалась счастья. Опять я в своей деревне и хозяйничаю понемножку с сыном. Потому что я должна еще вам сообщить, что то ли от этой радости, то ли от забот обо мне, но случилось так, что ноги мои выздоровели, и после стольких лет я могу ходить, только вот немножко еще опираюсь на палочку. И вот я думаю так: пусть Адась и Зося, им ведь всегда хотелось посмотреть деревню, приедут на праздники к нам. Двадцать злотых на дорогу посылаю, потому что знаю, что у вас в деньгах нехватка и что, наверно, вам все так же трудно приходится, как и тогда, когда вы позаботились о старухе и делились с ней последним куском.

Милые детки, никогда я этого, не забуду и очень хотела бы, чтобы Адась и Зося приехали, раз уж им так хотелось видеть деревню. А весна уже начинается, и у нас здесь очень хорошо, и я думаю, что вам захочется приехать. Тебя, Анечка, не приглашаю, знаю, что ты ходишь на фабрику и не можешь уехать, а дети пусть приедут. Не бойся, Анечка, это не так далеко, и им тут будет хорошо».

– И все?

– И еще написано, как надо ехать, чтобы вам не заблудиться.

– А от кого это?

– Ой, какой ты недогадливый! – возмутилась Зося. – От кого же может быть? От бабушки Калиновской!

– Верно, от бабушки Калиновской! – устыдился Адась.

Но ведь то, что было написано в письме, было так прекрасно и неожиданно, что это могла бы написать и добрая сказочная фея, исполняющая желания детей.

– А где же деньги, про которые она пишет?

Анка внимательно осмотрела конверт.

– Нету. Наверно, высланы переводом. Придут, значит, завтра. Помнишь, когда дядя присылал деньги, они всегда шли дольше, чем письмо.

– Ну как же быть?

Анка в раздумье опустила руку с письмом на колени.

– Как быть? Поедете.

– А кто будет стряпать?

– Мы с Игнасем как-нибудь справимся.

– Так Игнась не поедет?

– Ведь бабушка Калиновская его не приглашает. Слишком много вас было бы, целая тройка.

– Да притом Игнась бывал уже в деревне, на велосипеде.

– А теперь-то у него нет велосипеда.

– Ничего не поделаешь! Игнасю во всяком случае легче будет выбраться куда-нибудь, если захочет. А с вами – труднее. Так уж надо ехать, раз подвертывается случай. И бабушка Калиновская в самом деле обрадуется.

Адась с этого дня ходил сам не свой. В деревню! Как там, в этой деревне? Он изводил Зоею вопросами.

– А водопровод там есть?

– Нет.

– А мы там увидим настоящего аиста?

– Может быть, и увидим. Ведь весна, и они, наверно, прилетели.

– А что там еще будет?

– Увидишь. Ведь уже недолго осталось ждать: всего три дня.

– Лучше было бы лечь спать и проснуться, когда кончатся эти три дня.

Но три дня прошли быстро. Дрожа от волнения, ехали Адась с Зосей на вокзал. Провожали их Анка и Игнась.

– Только будьте осторожны. Я попрошу кондуктора, он вам скажет, где сходить. И не выглядывайте в окошко, а то может что-нибудь попасть в глаза. И не потеряйте платков и денег. И кланяйтесь бабушке Калиновской…

Поезд грохотал. Адась сидел, уткнувшись носом в стекло.

– Посмотри, посмотри, какие маленькие домики!

– О, вода! А над водой – мост!

– Ой, ой, какие тут деревья! Это лес!

– Зося, Зося, посмотри, какая маленькая корова! Много-много маленьких коров!

– Она не маленькая, Адась. Они пасутся далеко, потому так кажется.

– Зося, Зося, тут сейчас станция! Это уже наша станция?

– Ещё нет. Анка выписала мне все станции. Еще три.

Зеленые луга, узенькие речки, сизые леса мелькали за окнами. Дети проезжали через незнакомый мир, где не было фабричных труб, каменных домов и улиц, не было ничего из того, что они привыкли видеть всю жизнь.

Паровоз засвистел. Зося вскочила со скамейки.

– Это уж, наверно, наша станция!

В эту минуту вошел кондуктор.

– Здесь вам сходить, барышня.

Он был так любезен, что помог снять с полки узелок. Дети сошли.

В лицо пахнуло теплым, весенним воздухом. Где-то тут же, чуть ли не над самым зданием маленькой станции, высоко в голубом небе пел жаворонок.

– Идем, Адась, идем! Потом все посмотрим.

К ним подошел молодой курносый паренек с кнутом в руке.

– Вы к нам приехали?

– К вам?

– Ну да, к Калиновским.

– Да, это мы.

– Ну, так идемте. Лошади ждут.

Дети пошли за пареньком. За станцией стояла телега, запряженная двумя небольшими лошадками.

– Это ваши лошади?

– Наши. Ну, садитесь.

Адась умоляющим взглядом посмотрел на Зосю.

– Я на козлы, хорошо?..

– Ну садись, садись. Только осторожней!

Наконец, они вскарабкались, и парень причмокнул на лошадей. Они тронули. Телега начала подпрыгивать по ухабистой дороге. Дорога вскоре вошла в сосновый бор.

Тут было удивительно хорошо. У Зоей немного кружилась голова. А еще надо было переправляться на пароме через реку. Она умирала от страха, что паром перевернется, что телега, лошади – все они упадут в воду, глубокую и бурливую. Все, однако, сошло благополучно. Паренек указал кнутовищем на холмы у реки.

– Вот мы и дома. Там, на краю, возле тех деревьев, наш дом. Уж бабушка, наверно, там смотрит, не едем ли мы. Она боялась, как бы вы не проехали станцию.

Деревня была небольшая. Вдоль дороги по обеим сторонам тянулись постройки, хаты, гладко крытые соломой. При каждом домике был садик.

– Вот и бабушка! Увидала нас издали.

Зося с волнением поцеловала морщинистую руку старушки. Бабушка Калиновская уголком платка вытирала слезы.

Сын Калиновской весело поздоровался с ребятами.

Он был румяный, коренастый и то и дело громко смеялся. Старушка Калиновская казалась рядом с ним еще меньше, чем была на самом деле.

Хорошо было у Калиновских. Дети скоро пошли спать, так как после всех впечатлений путешествия глаза у них слипались и они с трудом понимали, что им говорят.

А следующее утро началось золотыми бликами солнца на сосновом полу и воркованием голубей в голубятне под крышей. А потом уж все шло, как в сказке.

Франек показал им гнездышко в кустах. Они ловили рыбу удочкой. Не поймали, правда, ничего, но и просто сидеть на берегу реки было чудесно. Все, впрочем, было чудесно: белая ветреница в лесном мху, и подснежники над ручьем, и барашки на вербах, выпускавших уже листочки, и этот настоящий, «всамделишный» аист, сидевший на гнезде над гумном Калиновских.

– Так вы уже не вернетесь в город? – спросила Зося сына Калиновской, зная, что он ездил куда-то в далекие страны и работал в городе.

– Нет. Купил я себе хозяйство, привез мать. Зачем мне в город? Я всегда был крестьянином, и крестьянином мне лучше всего быть. Ох, как тоскует человек в городе по деревне, так тоскует, что беда! А уж нас, Калиновских, страшно тянет к земле.

Зося не удивлялась. Так хорошо было в деревне!

Быстро проходили дни. Адась загорел на весеннем солнце, порозовел. Он пас коров с деревенскими ребятами, научился деревенским песенкам. Хорошо ему было здесь!

Глава XIV
В О З В Р А Щ Е Н И Е

Зося и Адась вернулись из деревни.

– Ой, посмотри, Зося, какой двор! Прежде он мне казался совсем другим.

– Прежде… Прежде мы ведь не знали, как хорошо в деревне.

Действительно, двор был серый и унылый. В лучах весеннего солнца он казался еще более грязным и печальным, чем был на самом деле. Облупившиеся стены выглядели словно источенные червями. Еще сильнее чувствовался кухонный запах, долетавший из раскрытых на площадки дверей. Они вошли в темные сени. На них пахнуло сыростью и холодом.

Молча поднимались они наверх по скрипучим ступенькам. Анки еще не было дома. Им открыл обрадованный Игнась.

– Уже приехали! Почему же вы не написали? Я вышел бы на вокзал.

– Мы хотели устроить вам сюрприз, – ответила Зося, озираясь кругом, словно очутилась здесь в первый раз.

– Как тут все изменилось! – с удивлением заметил Адась.

Но на самом деле ничто не изменилось. Это была та же самая маленькая, тесная комнатка на чердаке, в которой они жили столько лет. Небольшое окошко, выходившее во двор, пропускало мало света.

Пол местами немного подгнил. Стены были грязные, в пятнах.

– Как здесь грустно! – сказала Зося.

Да, теперь все им тут казалось печальным. Ведь они увидали, что может быть иначе: что может теплый ветерок веять над зеленеющими полями, что может журчать и шуметь светлая вода реки, что в садике под окнами могут пробиваться из земли красные побеги пионов и листки ноготков, что в избе может пахнуть свежим хлебом и на белых, чистых стенах могут висеть картины.

– Ух, какие важные господа нашлись! – смеялся над ними Игнась. – Уехали на три недели, и уже им все не нравится.

– Совсем нет, Игнась, – объяснила ему Зося. – Только мы отвыкли – там все совсем по-другому.

– Ну, потом расскажете обо всем. Сейчас я вам приготовлю чай. Вы, наверно, проголодались. Сбегаю за хлебом, дома ничего нет.

– Не надо ходить. Мы привезли всякой всячины от Калиновских.

Зося развязала узелок и положила на стол круглый каравай черного хлеба, белый творожный сыр, фаянсовый горшочек, полный желтого масла, и пирог, последний праздничный пирог, который бабушка Калиновская припрятала на дорогу детям.

– А там что еще у тебя?

– Это для Анки! Бабушка Калиновская сама ткала. Это покрывало на кровать, а можно и на стол. Оно льняное.

Игнася не очень заинтересовала красивая ткань.

Его больше занимал хлеб, огромный ломоть которого он отрезал себе и намазал свежим маслом.

– Шикарно! Так это вы там все время объедались такими прелестями?

Зосе стало стыдно. В самом деле, все это время брат сидел здесь, в городе, и, наверное, тут были те же вечные нехватки и заботы, что и всегда.

– На каникулы ты должен туда съездить. Бабушка Калиновская сказала, что всегда будет рада, если кто-нибудь из нас приедет.

– Ну, до каникул далеко! Может, мне удастся попасть в школьный лагерь.

На минуту они замолчали, закусывая хлебом с маслом и сыром. Но Зося все осматривалась вокруг, и какая-то мысль не давала ей усидеть спокойно.

– Ты не смейся, Игнась, но тут действительно нехорошо. Может быть, можно было бы это как-нибудь получше устроить?

– Ну, что ты устроишь? Переедешь во дворец?

– Зачем во дворец! Можно и здесь устроить как-нибудь иначе…

Игнась сам был не очень изобретателен, но когда кто-нибудь подавал ему идею, он с увлечением хватался за нее. Мастерить он любил, и работа так и горела у него в руках.

– А знаешь, пожалуй, и в самом деле можно. Только что и как?

В этот момент послышались шаги на лестнице. Это возвращалась Анка. Рассказы о том, как было у Калиновских, прервали разговор об обновлении комнаты. В конце концов вернулись и к этому. Анка охотно согласилась.

– Только вы ведь знаете, что мне совершенно некогда. Делайте сами, что хотите. За то время, что вас не было, я сэкономила немножко денег и дам их вам.

Зося бросилась сестре на шею.

– Дорогая моя, золотая, нам совсем немного нужно! Увидишь, как мы все это устроим!

– Хорошо, хорошо, только не задуши меня! – смеялась Анка. – Ну, а теперь спать, а то у Адася совсем глаза слипаются.

Они улеглись. Зося долго не могла заснуть. Обдумывала, прикидывала, что сделать, чтоб их комнатка выглядела как-то иначе.

Утром она быстро вскочила, но все равно пришлось все отложить до возвращения Игнася из школы. Только тогда можно было начать совещание и подсчитать, что можно сделать на те деньги, которые дала им Анка.

Несколько дней подряд дети работали с огромным усердием. Оказалось, что это не так легко, как представлялось.

У Зоей сделались красные пятна на коленях, пока ей удалось покрасить пол. Зато комната выглядела совсем иначе. Игнась с трудом побелил стены известкой. Это было не так красиво, как краска, которой красят стены маляры, но все-таки было чисто и светло, а больше ничего и не требовалось.

Они вымыли стекла, покрыли лаком оконные рамы. Зося накрыла стол льняной тканью, привезенной от Калиновской, а Игнась раздобыл глиняный горшок и поставил на стол букет, за которым ходил далеко за город.

– Ну, вот видишь, как стало здесь чудесно!

По всему дому знали уже о новых событиях в комнате на чердаке. Первой прибежала Хеленка и с открытым от изумления ртом остановилась на пороге.

– Ой, как у вас красиво!

За Хеленкой пришли другие. Тщательно вытирали ноги у дверей. Всем сразу бросилось в глаза, что пол только что покрашен, и никто не хотел его пачкать. Входили, осматривались, удивлялись.

– Уймищу денег, наверно, это вам стоило? – вздохнул рыжий Вицек.

– Стоить – стоило. Зато не зря потратили эти несколько злотых.

И опять все удивлялись, покачивали головами, заглядывали во все углы.

– Ой-ой-ой, теперь страшно будет сюда приходить, как бы чего не испачкать! – пошутил Генек, сын дворника.

– Я тебе дам пачкать! Теперь тут уже всегда будет порядок, – похвасталась Зося.

И действительно, теперь легче было поддерживать порядок в комнате. Раньше отчаяние брало, когда взглянешь, бывало, на заскорузлый пол; не хотелось протирать оконные стекла, потому что все равно они оставались в грязных, облезлых рамах. А теперь комнатка сияла и сверкала. Каждый раз, когда Анка возвращалась с фабрики, она уже в дверях улыбалась – так тут было уютно и мило.

Булочница Матильда, несмотря на свою толщину, вскарабкалась по лестнице и удивлялась всему, что успели сделать ребята. Потом вернулась к себе вниз и вскоре прислала с Иоасей, горничной доктора, красивое вышитое покрывало на комод и картинку на стену. Игнась осторожно вбил гвоздь в самую середину стены и повесил картинку. Отошел на несколько шагов и полюбовался результатом своей работы.

– Смотрите, что, не красиво?

Действительно, было красиво. На картинке были изображены белые березы на пригорке.

– Это нам будет напоминать деревню, – обрадовалась Зося. – Адась, те березки у холма, помнишь, ведь совсем такие же, как эти, правда?

– Пожалуй, – вздохнул Адась.

Ему вспомнился благоухающий теплый воздух, струившийся над полями. Он подбежал к окну и широко распахнул его.

– Тут совсем иначе пахнет!

– А тебе хотелось бы, чтобы, пахло, как в деревне? Ничего не поделаешь: этого не будет, этого не изменишь никаким лаком и никакой краской.

– Не жалуйтесь! И так теперь все совсем по-другому.

Они только теперь почувствовали и поняли, что иначе живется в их комнатке с тех пор, как она стала красивее. Как-то легче было Игнасю готовить уроки, когда перед глазами у него не торчали облупленные, грязные стены. Зосе веселее было стряпать обед, когда она видела, как много изменилось благодаря их собственной работе.

Но больше всего гордился Адась. Он приглашал по очереди всех посмотреть их комнатку. Однажды ему удалось даже затащить сюда самого дворника.

– Правда, у нас теперь красиво? – спросил он с гордостью.

Дворник качал головой и удивлялся, как и все.

Глава XV
И М Е Н И Н Ы

– Какое завтра число? – спросил Игнась, занятый мыслью о предстоящей школьной экскурсии.

Анка подняла голову от шитья и посмотрела на календарь. Но не ответила.

– Что с тобой?

– Ничего… Завтра мамины именины.

В комнате наступило молчание. Прежде, когда мать была жива, не думалось как-то об именинах. Это был такой же день, как все другие. Но сейчас, когда ее уже не было с ними, им показалось чрезвычайно важным, что завтра как раз ее именины.

Анка взяла в руки фотографию матери, ту самую, перед которой когда-то сама себе давала торжественный обет, что не отдаст братьев и сестру в чужие руки, что все сделает, чтобы обеспечить им домашний очаг и возможность прожить. С фотографии смотрели добрые, умные глаза матери на худеньком, увядшем лице.

У Анки навернулись слезы на глазах. Как это было давно! Ужасно давно! А ведь не прошло еще и года с того дня, когда они шли за гробом.

– А помнишь, еще давно-давно у нас были на именинах гости, и дядя прислал тогда маме шарф. Помнишь?

– Какой шарф? – заинтересовался Адась.

– Ты, Адась, не помнишь. Ты был тогда совсем маленький… А может быть, тебя даже еще совсем не было… – вспоминала Анка. – Тогда папа пригласил гостей, а дядя прислал подарок – шелковый шарф…

Ей вспомнилось, какая веселая, оживленная была тогда мать, как молодо она выглядела. Правда, это было еще до смерти отца, до самого тяжелого периода в их жизни, который оставил столько морщин на лице матери.

– Знаешь что, Анка… – заговорила нерешительно Зося.

– Что?

Но Зося замолчала. Так трудно было высказать то, что она чувствовала, что чувствовали они все трое.

На лестнице послышались голоса.

– Сколько у меня хлопот с этим Генеком, дорогая моя, выдержать невозможно! Такой непослушный мальчишка, прямо беда! Если так пойдет дальше…

Это дворничиха мыла лестницу и, пользуясь случаем, вела разговор с одной из квартиранток. Она, как всегда, жаловалась на своего озорного сына. Но в комнатке на чердаке всем одновременно подумалось одно и то же:

«А на нас уже даже сердиться некому. Мы уже не услышим маминого голоса…»

Мать никогда не ворчала на них. Одним словом, одной улыбкой она умела уладить все споры и ссоры. Когда она была жива, они этого как-то не замечали. Лишь теперь понимали они, какова была их мать, тихая, изнуренная работой и любящая их всем сердцем!

Они не разговаривали об этом. Слишком было тяжело. Но каждый из них думал об этом не раз, каждый, кроме Адася, – он был еще мал, чтобы многое помнить и понимать.

Самые мучительные угрызения совести испытывал Игнась. Он вспоминал столько проступков, о которых жалел и которых нельзя уже было исправить. Он вспомнил, как входил в комнату в грязных ботинках и на чисто вымытом матерью полу оставались гадкие следы. Как грубо отвечал, когда мать сердилась за то, что он не приходил из школы прямо домой. Как лазал по заборам и рвал одежду, а матери приходилось потом поздно ночью корпеть при коптящей лампочке и штопать, хотя у нее ныли слабые глаза и хотя ей надо было вставать очень рано, чтобы бежать на фабрику. Как живые стояли перед ним теперь добрые, серые, покрасневшие от напряжения, глаза матери.

«Как я мог! Как мог! – повторял он мысленно. – Если бы знать, если бы можно было начать все еще раз, сначала!» Если бы смерть матери была лишь ужасным, тяжелым сном, как совсем иначе вел бы он себя проснувшись!

Но это не был сон, и то время невозможно вернуть. Все проступки его перед матерью остались неискупленными, и трудно о них забыть.

– Что мы устроим на мамины именины? – беззаботно спросил Адась, которому надоело долгое, серьезное молчание сестер и брата.

В самом деле, можно как-нибудь отметить день именин матери. Как это никому ни разу не пришло в голову в то время, когда мать была жива, когда можно было подойти поздравить, можно было принести подарок, который доказывал бы любовь и заботу?

– Сходим на кладбище, – тихо проговорила Анка.

– Я зайду тогда по дороге к нашему садовнику, – с жаром вставила Зося. – Он обещал мне как-то, что когда зацветут нарциссы, он даст мне. А ведь они уже цветут.

Молча укладывались они спать, занятые единственной мыслью – мыслью о матери. Лампа погасла.

– Адась, ты помнишь ту сказку о матери, которая искала своего ребенка?

– Про ее глаза и волосы?

– Да.

– Это из книжки Андерсена, правда? – вспомнила Анка.

И оказалось, что все они знают эту сказку о том, как умер ребенок и мать пошла вымаливать его у смерти. И отдала свои прекрасные волосы и отдала глаза, чтобы только получить обратно ребенка. Как-то совсем по-иному понимали они теперь эту сказку. Они понимали, что в ней говорится о каждой матери и ее автор хотел сказать, что мать готова для своего ребенка на самые большие жертвы, на самые большие страдания.

– Какая печальная сказка! – проговорил сонным голосом Адась. А через минуту они услышали его ровное, глубокое дыхание. Он спал.

– А знаешь… – заговорила опять Зося.

Игнась запротестовал:

– Давайте спать! Завтра надо рано вставать.

Обе девочки знали, что Игнасю вовсе не так уж хочется спать, но он не хочет, чтобы они говорили о матери. Это слишком волновало его, а он стыдился слез, подступавших к глазам, хотя в темноте никто их не мог видеть.

И вот они все лежали тихо, пока не заснули.

Утром первая вскочила Зося.

– Вставайте! Посмотрите, какая чудесная погода!

Действительно, небо было голубое, без единого облачка, и теплый ветер играл белой занавеской. В такую погоду легче вставать, быстро проходит сонливость.

– Скорей, скорей! По дороге мы еще зайдем к садовнику.

Адась радовался, что они поедут трамваем. До кладбища было далеко, и хотя старшие дети с удовольствием прошлись бы, из-за Адася приходилось ехать на трамвае. А поездка трамваем была для Адася большим событием, несмотря на то, что он уже однажды ездил по железной дороге к бабушке Калиновской.

Садовник, брюзжа и ворча, дал Зосе большой пучок нарциссов, а когда узнал, в чем дело, выкопал несколько кустиков цветущих анютиных глазок и дал девочке.

– Нарциссы завянут, а анютины глазки будут цвести, – сказал он. – Только как вы их посадите?

– Посадим, посадим! – смеялась Зося. – Ведь мы видели, как вы это делаете.

– Не одно и то же – видеть или самому сделать. Надо не слишком глубоко, но так, чтобы все корешки были покрыты землей. Ямку выкопать как следует, а не кое-как, – наставлял садовник.

Все это Зося давно уже знала. Она вежливо поблагодарила и убежала.

– А теперь – на трамвай!

Над кладбищенской оградой свешивались ветки, покрытые молодыми листочками. На посыпанных песком аллейках не было почти никого. На могилах цвели подснежники, анютины глазки, нарциссы.

– Как тут хорошо! А вон там птичка поет. Слышите?

– Наверно, у нее там гнездышко.

– Гнездышко? На кладбище?

– А почему же нет? Здесь тихо, спокойно, ей и хорошо. Слышишь, как распевает?

Птичка заливалась веселым щебетаньем. Тихо шелестели листочки на березах. Дети разговаривали шепотом, – как-то так здесь было торжественно, несмотря на весеннюю радость.

Могила матери была далеко, в отдаленной части кладбища, за аллеями, вдоль которых возвышались памятники из мрамора и песчаника. Они долго блуждали, так как все участки были похожи один на другой. Наконец, дошли.

Могила матери стояла одинокая и заброшенная среди других могил. Они здесь не были с самых похорон дедушки Хеленки. Как-то не было времени, и они не подумали об этом. Их неприятно поразил вид желтой глины, на которой лежали порыжевшие еловые ветки.

– На тех могилах столько цветов! – сказал Адась.

Девочки почувствовали в этом упрек. Да, они виноваты. Забыли о том, что надо было бы с начала весны заняться как следует могилой матери.

– Это ничего, мы сейчас все устроим, – засуетился Игнась, который заметил, как дрогнули губы у Анки. – Давай, Зоха, твои цветы.

Они выкопали рядком несколько ямок, посадили кустики анютиных глазок. Нежные бархатистые лепестки ярко запестрели на желтой глине.

– Они смотрят, как глазки! – заметил Адась, и Зосе сразу вспомнилась та сказка, о которой они говорили вчера вечером.

– Да, вот на этом кустике цветы бледно-голубые, как глаза у мамы.

– Это наш подарок маме на именины, правда? – радовался Адась.

Да, Адась был еще малыш. Он плохо помнил мать, а отца совсем не помнил. Он не ощущал своего сиротства так болезненно, как они. Вскоре он увлекся рассматриванием цветов на других могилах, а потом, задрав голову кверху, следил за дроздом на дереве.

А старшие долго стояли молча над украшенной цветами могилой. Говорить не хотелось, но все трое знали, что думают об этом: о матери, которой уже нет, о том, что могли относиться к ней лучше, когда она была еще жива, но что этого уже нельзя исправить, что они никогда уже не смогут сказать ей, как они ее любят, как благодарны ей за все, что она для них сделала, как сильно жалеют о многом-многом.

– Надо почаще сюда приходить. Надо посадить какой-нибудь кустик или что-нибудь, что росло бы круглый, год.

– Я спрошу у садовника. Он посоветует.

Опять замолчали. Вскоре подошел Адась и стал приставать:

– Поедем! Я уже все здесь видел.

Зосе хотелось пристыдить братишку, но она сдержалась. Что он понимает? Слишком он еще мал. Только когда подрастет, он поймет, что мать была тем человеком, который любил его больше всех на свете, и что уже никогда-никогда не найдется никого, кто любил бы его так, как мать.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю