Текст книги "Тайна «Хорнсрифа»"

Автор книги: Вальтер Треммин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Немец! – в один голос вскрикнули капитан и боцман.

Теперь они наконец узнали, кто он. Это известие как на крыльях облетело танкер.

В течение нескольких часов капитан и боцман стояли у постели больного, жадно ловя каждое его слово. Часто отдыхая, делая большие паузы, Кунерт рассказывал о своей судьбе, о страшном пути, который привел его на танкер.

Рассказывая друг другу о Кунерте, моряки танкера поражались, как этот человек смог перенести такие лишения и страдания.

Танкер шел своим курсом, приближаясь к острову Аруба. За последние дни здоровье Кунерта значительно улучшилось. Моряки танкера, следуя неписаному морскому закону, собрали ему одежду. Сильно ослабевший, он чувствовал, что к нему возвращается жизнь.

В полуденных лучах ослепительного солнца на горизонте показалась сначала едва заметная темно-синяя полоска, а несколько позже на фоне южного неба уже отчетливо вырисовывался скалистый берег острова Аруба, одного из островов Вест-Индии, расположенных у берегов

Венесуэлы. Кунерт лежал в подвесной койке на палубе, когда к нему подошел капитан Гомес. Больной умоляюще поднял руку. Говорил он все еще с напряжением, произнося слова едва слышным шепотом:

– Разрешите, пожалуйста… вопрос… Аруба, голландский?

– Да, да, – успокоил его капитан.

Гомес понял, что немцу на острове, вероятно, придется столкнуться с трудностями. Известно, что отношение голландцев к немцам не было в то время особенно хорошим. Их родина сильно пострадала от нацистского вторжения. Гомес пытался успокоить Кунерта, сообщив ему, что на острове есть также и американские военные власти. Однако лицо Кунерта и жесты его худых рук выражали глубокое беспокойство. Моряк попросил капитана оставить его на борту и взять с собой в Португалию. Там он рассчитывал при содействии германского консула устроиться на какое-нибудь немецкое судно и вернуться на родину:

Капитан колебался. Наконец он заверил Кунерта, что сделает все, чтобы исполнить его желание. Тот с благодарностью пожал Гомесу руку.

Войдя в порт, танкер пришвартовался у стенки. Кунерт видел, как капитан и боцман сошли на берег. «Ничего, все обойдется благополучно, – успокаивал он себя. – У прибывшего в чужой порт капитана всегда много дел на берегу». Но беспокойство не проходило. Немец с тревогой и подозрением следил за происходящим на судне и на берегу.

Вдруг Кунерт вздрогнул. Мимо белых стен домов по тротуару шел Гомес и рядом с ним – человек в незнакомой моряку военной форме.

Кто этот офицер, поднимающийся на палубу со снисходительной улыбкой на лице?

– Врач… Американец… Не бойтесь! – просто и спокойно сказал Гомес.

Врач, мужчина лет тридцати, с квадратным подбородком и водянистыми холодными глазами, начал молча осматривать Кунерта. Затем, обратившись к Гомесу, он о чем-то попросил его на испанском языке. Капитан подозвал двух матросов, которые быстро принесли матрац и положили на него больного. Человек в военной форме показался Кунерту странным, непохожим на врача, и это насторожило и встревожило моряка. Теперь, когда он, беспомощный, лежал на полу и видел лицо склонившегося незнакомого офицера, тревога возросла еще больше.

Неожиданно, не меняя выражения лица и не проявляя никакого сочувствия к больному, врач на чистейшем немецком языке сказал:

– Не представляю, как вы еще живы. Если вы переживете еще одну ночь, то благодарите за это коньяк, который поддерживает в вас жизнь. Но больше он вам не поможет.

Глаза Кунерта расширились от ужаса. До предела напрягая силы, он приподнялся на локтях, и в его голосе прозвучала неожиданная для всех присутствовавших сила:

– Я… умереть? Нет! Нет! Я встану! Пусть капитан возьмет меня в Португалию! Я выдержу! Нет, я не хочу умирать!

– Как все же называлось ваше судно? – спросил врач.

От этого неожиданного вопроса, как от тяжелого удара, Кунерт навзничь упал на матрац. Глаза его неподвижно смотрели на небо. Не получив ответа, врач засмеялся одним ртом, его водянистые, без блеска глаза оставались холодными и серьезными.

– Мистер Кунерт – в общем хорошее немец* кое имя. Да… Мистер Кунерт, свою историю вы рассказали нашему дорогому капитану Гомесу. Это хорошо. Но теперь для полноты рассказа вы должны назвать ваше судно и имя капитана. Это нам нужно, собственно говоря, для того, чтобы знать, с кем мы имеем дело.

Глядя на этого человека, на его рот с застывшей искусственной улыбкой, Кунерт понял, что от него, говорящего наигранно вежливо, в любой момент можно услышать любую гадость.

– Нет! – коротко ответил моряк.

Человек в военной форме спокойно отвернулся и заговорил с Гомесом. Насколько Кунерт мог понять, мнимый врач в самых мрачных тонах изображал те трудности, с которыми придется столкнуться капитану, если больной умрет у них на борту, хотя судно и находится в голландских водах.

– Нет! – крикнул Кунерт еще раз.

Через некоторое время, обращаясь к человеку в военной форме, больной сказал:

– Доктор, вы должны все же понять: название судна и имя командира я не имею права…

Американец сделал вид, что не слышит. Он продолжал разговаривать с Гомесом. Потом вдруг пристально посмотрел на Кунерта и, смеясь, спросил:

– Значит, это был военный корабль? Может быть, военный транспорт?

Моряк закрыл глаза и прикусил губу: «Проклятие! Теперь я выдал себя».

– Нет! – крикнул он что есть силы.

Но этот крик был подтверждением как раз обратного.

На незнакомца это не произвело никакого впечатления. Спокойно и решительно он потребовал, чтобы капитан Гомес снял больного с судна.

– В противном случае, – настаивал американец, – «Компоамор», к сожалению, не сможет выйти из порта. Кроме того, господин капитан, я прошу понять меня правильно. Долг врача обязывает меня сделать для смертельно больного все, что в моих силах. Разумеется, я доложу об этом моему шефу – командиру базы, находящейся на этом острове. – Американец сделал паузу и продолжал – Больной служил на немецком военном корабле. Следовательно, он военнослужащий и сейчас находится в плену. Чей пленный? Прежде всего, конечно, Голландии. Неужели капитан Гомес хочет иметь неприятности от голландского правительства в Лондоне? Вряд ли…

Говоря это, американец явно рассчитывал, что Кунерт также поймет смысл сказанного. Поэтому, когда Гомес, встревоженный такими неприятными перспективами, был готов ответить согласием, американец вдруг резко повернулся к Кунерту:

– Думаю, что вы меня поняли, господин Кунерт.

Почти два месяца лежит немецкий моряк на острове в небольшом американском госпитале. С того дня, как его поместили сюда, здоровье его начало быстро улучшаться. Ему уже начали понемногу давать твердую пищу. Но примерно на третьей неделе наступил кризис. Опять начались тяжелые приступы лихорадки, озноб, деятельность сердца ослабла, и его поддерживали уколами. Доктор Монро – Кунерт за это время узнал фамилию американца – многое сделал для улучшения состояния больного. Но выздоровление шло медленно, и нетерпеливому Кунерту приходилось с этим мириться.

И еще один человек также нетерпеливо ждал затянувшегося выздоровления Кунерта. Голландский резидент господин ван Пладден. Перевозка немецкого моряка с португальского танкера в американский госпиталь, конечно, не могла пройти незамеченной.

На острове не было еще ни одного более или менее значительного события, о котором в кратчайшее время не узнало бы все население. Поэтому полковнику Хатчинсону, командиру американской военной базы, и в голову не пришло создавать тайну из того, что в подведомственном ему госпитале находится немец. Вскоре полковник Хатчинсон пригласил господина ван Пладдена и официально сообщил ему об этом. Правда, полковник подошел к делу весьма осторожно.

Собеседники – американский полковник и голландский резидент – удобно расположились на веранде, любуясь заходом солнца. Вначале они поговорили о красотах природы, о недостатках людей и о прочих вещах, не имеющих никакого отношения к теме предстоящей беседы. Полковник был большой любитель выпить, и на этой почве он нашел в лице господина ван Пладдена единомышленника.

Сообщение полковника о временном пребывании немца на территории американской базы сначала встретило понимание со стороны резидента. Возможно, затем слова «временное пребывание» несколько задели голландца. Ведь как-никак эта земля принадлежит королевству Нидерландов, и в этом случае голландцы сами могли бы выделить врача. Но, бросив взгляд на бутылку, господин ван Пладден подумал, что в данном случае действия американцев не ущемляют прерогативы местных голландских органов.

Несколько позже, когда они уже обсудили международные события и посплетничали на местные темы, Хатчинсон перешел к основному вопросу и стал говорить яснее:

– Соединенные Штаты заинтересованы в том, чтобы мистер Кунерт все время находился под наблюдением американских военных властей, и даже тогда, когда он выздоровеет.

Это заявление полковника натолкнулось на сопротивление резидента, что вызвало некоторое удивление американца. Ибо до сих пор господин ван Пладден был весьма приятным и сговорчивым гостем. Трудно сказать, что заставило резидента занять такую отрицательную позицию – выпитое ли вино, или действительно какие-то особые причины. Во всяком случае, он коротко сказал:

– Нет!

Собеседники больше не возвращались к этому вопросу. Оставшееся время они провели мирно, дружески улыбаясь. Прощаясь, каждый притворялся, что у него хорошее настроение. Но Хатчинсон теперь знал, что ему делать.

* * *

Подводная лодка «U-43» снова бороздила воды Атлантики. Стальная сигара вновь заняла заданный квадрат, где, как акула, выслеживала добычу.

Жизнь на подводной лодке была опять точно такой же, как во время последнего боевого похода. Рулевой внимательно следит за командами, штурман ведет прокладку. У плиты в маленьком камбузе кок готовит обед. Все как и раньше.

И все же на всю команду огромной тяжестью давило предчувствие беды.

На лодке все заметили, что их командир вернулся из отпуска совсем другим человеком. Строились разные предположения и догадки, но никто не мог правильно объяснить причину столь резкой перемены. Все только видели и чувствовали это.

Эта перемена впервые была замечена не на лодке.

В конце своего отпуска Тен Бринк пригласил нескольких наиболее близких ему офицеров в один из гамбургских ресторанов, чтобы вместе провести вечер. В центре внимания собравшихся был он сам. Его поздравляли, спрашивали, он рассказывал, слушал других. И все же хорошее настроение не приходило: слишком большие потери понесли они за последнее время.

Много говорили о вероятных судьбах пропавших без вести подводных лодок. Упоминался и «Хорнсриф», на счастливое возвращение которого уже никто не рассчитывал. Тен Бринк узнал, что запрещение боевых действий в квадрате «Z-З» было вызвано тем, что там должен был проходить «Хорнсриф». Командиру «U-4-З» рассказали также о том, что «Хорнсриф» – бывший английский шестнадцатитысячный транспорт. Расспросив еще о некоторых деталях, касающихся этого судна, Тен Бринк неожиданно простился и вышел, сопровождаемый удивленными взглядами офицеров.

Придя домой, он сразу же раскрыл справочник по иностранным флотам и, сравнивая различные торговые суда, обнаружил то, чего больше всего боялся. Командир «U-43» потопил не «Дыонедин стар», а «Хорнсриф»! Это открытие страшно поразило Тен Бринка. Он долго не мог собраться с мыслями. Несколько успокоившись он попытался восстановить в памяти все подробности потопления. Тогда, в ночной темноте, невозможно было что-либо точно определить. Но Вильдхаген говорил же, что он слышал крики на немецком языке! А разве Краус не возражал фенриху, утверждая, что это англичане? Мучительно медленно проходили последние дни отпуска Тен Бринка. Он не мог прийти к окончательному выводу и решил поговорить с Крау– со м.

Но и разговор с первым помощником не внес ясности и не успокоил капитан-лейтенанта. Краус не разделял волнений командира. Для него было ясно: запрещение ведения «охоты» вступало в силу 6 апреля, а транспорт был потоплен 30 марта. Они действовали согласно приказу, значит, правильно. Когда Тен Бринк высказал свое предположение о том, что они, по всей вероятности, потопили «Хорнсриф»– немецкое судно, Краус только пожал плечами:

– Война есть война, и потери неизбежны. Но… – добавил он высокопарным тоном, – но даже если бы мы и знали, что это немецкое судно, мы все равно должны были его атаковать. Этого требует приказ, и наш высший долг состоит именно в том, чтобы неукоснительно выполнять приказы фюрера.

Внутренне возмущаясь словами Крауса и убедившись, что продолжать разговор с ним бесполезно, Тен Бринк замолчал.

Он еще долго думал об этом разговоре. Капитан-лейтенант Тен Бринк не был нацистом, как его первый помощник, и всегда считал себя только офицером, солдатом, которого политика не касается. Он воевал, не зная во имя чего. Вильдхаген, маленький фенрих, понимал сложность такого положения лучше, чем он, загнавший его в могилу. В этот момент он снова позавидовал Геммелю, которому все было ясно и который знал, чего он хочет. Моторист не бездействовал, прикрываясь аполитичностью. Наоборот, убедившись в преступном характере нацистского режима, он начал действовать. Конечно, для оправдания своей аполитичности он, Тен Бринк, мог бы найти много причин, но он их не искал. Командир не мог простить себе того, что выполнял приказы как машина. А в результате он потопил немецкое судно, лишил жизни триста шестьдесят пять человек, своих товарищей, таких же моряков, как и он… Непостижимо! Военные законы оправдали его, но его собственная совесть оправдать его не могла никогда.

Большую часть времени он проводил теперь в каюте, погрузившись в свои мысли и абсолютно безучастно относясь ко всему, что происходило на борту. Так продолжалось до того дня, когда наконец случилось то, чего все ожидали, томимые страшным предчувствием.

Тен Бринк стоял на ходовом мостике. Полчаса назад он получил от командира флотилии оповещение о самолетах противника. Командир «U-43» и вахтенные сигнальщики внимательно следили за горизонтом, готовые каждую секунду по тревоге нырнуть в рубочный люк. Из рубки на мостик вылез обер-лейтенант Краус и стал рядом с командиром.

– В-о-оздух!

Люди вздрогнули от крика. В это мгновение солнце как раз выходило из-за облака, и его лучи заиграли на стальном корпусе лодки.

– Боевая тревога! Срочное погружение!

Командир сразу заметил на горизонте самолет и быстро подал команду. Вахтенные скользнули в люк. Тен Бринк прыгнул последним и задраил крышку. Через несколько секунд «U-43» с большим дифферентом на нос начала уходить под воду.

И вдруг раздался глухой грохот. Люди инстинктивно втянули головы в плечи. Вслед за первым раздался второй взрыв, но теперь уже рядом с лодкой. За ним третий. Лодка подпрыгнула и затряслась мелкой дрожью. Погас свет. Но электрики быстро включили аварийное освещение.

Лодка продолжала идти. Моряки облегченно вздохнули.

Но тут совсем рядом раздался четвертый оглушительный взрыв, подбросивший лодку вверх, словно спичку. Люди в отсеках попадали с ног. Дизели сорвались с фундаментов и со страшным грохотом пробили корпус. В пробоины хлынула вода.

В какие-то доли секунды Тен Бринк понял всю опасность положения. Рядом с ним стоял Геммель. Он глядел на командира, и в глазах его Тен Бринк прочел обвинение и упрек. Капитан– лейтенант не мог выдержать этот взгляд и отвел глаза в сторону. В это мгновение новый страшный взрыв увлек лодку в пучину. Навсегда.

* * *

После беседы с голландским резидентом Арубы полковник Хатчинсон понял, что переговоры с голландцами по поводу Кунерта не дадут никаких результатов. Тогда он решил пренебречь дружелюбием ван Пладдена и одним ударом разрубить этот узел.

Однажды солнечным утром в одной из бухт острова Аруба опустился на воду гидросамолет американских военно-воздушных сил. Покачавшись некоторое время на волнах, он снова взмыл в воздух. В это время голландский резидент еще спал – он отсыпался после очередной попойки. Но несколько часов спустя голландец узнал, что на гидросамолете американцы вывезли того самого военнопленного, который являлся предметом его спора с Хатчинсоном. Теперь, говорят, немец находится в одном из военных госпиталей в Соединенных Штатах.

Больше всего в этой истории ван Пладдена разозлило неуважение к его авторитету представителя королевства Нидерландов.

Очень обозленный, он, сидя в своем кабинете, развил бурную деятельность. Между радиостанцией Арубы и резиденцией голландского правительства в Лондоне завязался оживленный обмен радиограммами, окончившийся тем, что ван Пладдену по поручению правительства Ее Величества надлежало немедленно заявить протест.

Голландец считал ниже своего достоинства заявлять Хатчинсону устный протест. С помощью своего секретаря он составил дипломатический документ, в котором на довольно большом количестве страниц доказывались права голландского правительства на Кунерта. Это было подлинное произведение дипломатического искусства, которое Хатчинсон сразу же отправил в – Вашингтон, одновременно послав голландскому резиденту открытку с любезным приглашением на вечер в американскую военную базу.

Обе стороны были удовлетворены: ван Пладден, который не последовал приглашению и не пошел на вечер, и государственные чиновники в Вашингтоне, изучившие документ и решившие оставить его «без последствий». Таким решением они избежали серьезных дипломатических затруднений с одним из своих союзников.

Что же касается виновника всей этой истории, то он благополучно перенес перелет. В тот день утром в его палате, как обычно, появился врач, чтобы сделать ему инъекцию витаминов. Однако вместо свежести и бодрости Кунерт почувствовал, что его непреодолимо тянет ко сну. Проснувшись через несколько часов, он не увидел над собой белоснежного потолка больничной палаты. Кунерт лежал в темно-зеленой подвесной койке, по реву моторов он понял, что находится на самолете. Вскоре один из военных санитаров, сопровождавших его, разъяснил, что его личная безопасность и быстрое восстановление здоровья потребовали перевоза на континент.

И вот уже три недели Кунерт лежит в госпитале в США. Казалось, что все его первоначальные опасения не сбылись. С ним обращались чрезвычайно вежливо и предупредительно. Он не мог понять, почему с ним, каким-то незаметным унтер-офицером, американцы так много возятся. Врачи были очень внимательны. Стоило ему высказать малейшее желание, как оно немедленно исполнялось. Кунерт чувствовал себя хорошо. Он был рад, что уехал из этой дыры – Арубы. Теперь, когда он находился в прекрасных условиях и ему с каждым днем становилось все лучше и лучше, моряк хотел во что бы то ни стало остаться в американском госпитале. Со временем к нему вернулась бодрость, и он начал интересоваться происходящими вокруг событиями, беседовать с обслуживающим персоналом, насколько это было возможно при сдержанности американцев.

Однажды в палате появились два санитара и молча поставили кровать Кунерта на тележку. Его провезли по длинному чистому коридору и поместили в пустой комнате с голыми стенами. Это озадачило Кунерта, тем более, что на все вопросы он получал уклончивые ответы. Несколько дней его уже не навещали врачи. Уколы ему делала грубая и неприветливая сестра. Она же давала лекарства. Моряк начал раздумывать над своим положением и попытался вспомнить последние часы «Хорнсрифа». Он вспомнил доктора Монро, которому он тогда проговорился на Арубе. Может быть, пребывание Кунерта на американской территории связано с тем, что он был военным моряком и служил на судне германских военно-морских сил? Он никак не мог найти ответа на этот вопрос.

Шли недели. Кунерт все еще в одиночестве лежал в. своей палате. Внимание к нему заметно уменьшилось. Нельзя сказать, что к нему стали относиться плохо, но интереса больше не проявляли.

На улице, в госпитальном саду, уже опадали листья. Шел ноябрь 1944 года. Однажды в палату к Кунерту вошли четверо. Каждый принес с собой стул, и они уселись полукругом около кровати больного.

Пришедшие представились сотрудниками военно-морского министерства и заявили, что они, поскольку мистер Кунерт уже почти совсем здоров, должны задать ему несколько вопросов. Все это было сказано очень вежливо. Но моряк, привыкший за свою жизнь только к приказам, насторожился. «Им что-то нужно от меня!»– подумал он и, инстинктивно натянув одеяло повыше к подбородку, внутренне приготовился к отпору.

Один из чиновников начал беседу:

– Из показаний капитана «Компоамор» Гомеса мы знаем, что ваше судно было потоплено в точке примерно тридцать шесть градусов северной широты и тридцать четыре градуса западной долготы. Вы, мистер Кунерт, проделали на вашем яле громадный путь.

Кунерт, соглашаясь, кивнул и почувствовал при этом удовлетворение и гордость. Ему показалось, что американцы восхищены его подвигом.

– А теперь будьте внимательны, – продолжал чиновник. – Мы не обидимся, если вы не ответите на наш вопрос. Вы честный моряк, были военнослужащим. И мы прекрасно понимаем, что вы считаете себя обязанным хранить военную тайну. Но нам нужна одна-единственная справка.

Кунерт задумался. Он ни в коем случае не хотел выдавать служебную тайну. Но, с другой стороны, он должен вести себя так, чтобы это ему не повредило. Прежде всего надо узнать, что эти чиновники хотят от него.

– Пожалуйста, – сказал он по-английски.

Чиновники улыбнулись:

– Мы бы предпочли говорить по-немецки… Итак, вы знаете, что ваше судно было потоплено торпедой?

– Конечно!

– Значит – подводной лодкой.

– Разумеется, подводной лодкой. Я в этом убежден.

– Но эта была не американская лодка…

– То есть как? – невольно вырвалось у Кунерта.

– Американская подводная лодка, несомненно, донесла бы о потоплении судна, и военно-морское командование немедленно узнало бы об этом. Вам понятно, мистер Кунерт?

– Но если… – заикаясь, начал Кунерт, – если американская лодка не вернулась в базу?

Один из чиновников, молча до сих пор сидевший у изголовья кровати, сказал:

– Вы можете фантазировать сколько угодно, можете верить или не верить, дело ваше. Однако мы знаем наверняка, что это была не американская подводная лодка и не лодка наших союзников.

– Вы можете поклясться в этом? – вырвалось у Кунерта.

– Поклясться-то мы можем, – с иронией заметил сидевший у изголовья, – но вы, наверное, посчитаете это за сказку, если я скажу, что спустя несколько недель после гибели вашего судна в море была найдена бутылка, которую в момент катастрофы, видимо, бросил кто-нибудь из ваших товарищей.

– Нет, господа, так не пойдет. Вы вообще не имеете представления, что бывает, когда такая коробка, как «Хорнсриф», идет ко дну?

Кунерт испуганно закусил губу. Американцы перехитрили его. Своей дурацкой историей они выманили у него название судна. Но четверо сделали вид, что ничего не случилось. Они были по-прежнему полны участия.

– Но так оно и есть. «Хорнсриф» потоплен немецкой подводной лодкой.

В голове Кунерта все перевернулось. Вновь ожили ужасные картины, которых никогда не забыть, снова все навалилось на него, как страшный кошмар.

– Немецкой… – захрипел он, – немецкой подводной лодкой… может быть… ведь мы оказались в операционном районе своих лодок…

Губы Кунерта потеряли способность шевелиться. Сердце бешено заколотилось. Чиновники поднялись и с сочувственными улыбками стали прощаться.

– О, – вежливо сказал один из них, – мы слишком утомили вас, мистер Кунерт.

Но Кунерт уже не слышал этих слов.

Он только почувствовал легкую боль, когда сестра сделала ему укол. Господа из американской разведки могли спокойно возвращаться в свое учреждение. После нескольких часов сна Кунерт придет в себя.

В тот же день американские радиостанции сообщили о потоплении «Хорнсрифа» немецкой подводной лодкой. Особенно часто это сообщение повторялось в передачах для Германии. Разумеется, офицер разведки штаба подводных сил услышал его. Он тщательно застенографировал текст, в котором говорилось, что единственный оставшийся в живых из команды «Хорнсрифа», старший унтер-офицер Кунерт находится в плену, чувствует себя прекрасно и шлет привет своим родственникам на родине. После сообщения раздалась танцевальная музыка. Офицер хотел было продолжить свои поиски в эфире, как вдруг музыка неожиданно оборвалась и из приемника послышался серьезный голос:

– «Друзья! Почему от вас скрыли, что команда «Хорнсрифа» погибла от торпеды, выстреленной немецкой подводной лодкой? Ваши правители не хотят, чтобы вы поняли, что творится вокруг! Мы заверяем вас, что говорим правду. После войны вы убедитесь в этом. А конец ее недалек. Война неудержимо идет к победе союзников!»

Разведчик немедленно доложил начальнику оперативного отдела о сообщении, принятом по радио. Адмирал мелкими шажками подбежал к карте и вызвал адъютанта.

– Тридцать шесть север, тридцать четыре запад, – тихо сказал он. Потом стал отыскивать нужное место. На большой карте было воткнуто много булавок. Каждая означала потопленное судно. В зависимости от времени потопления и класса потопленного судна головки булавок были окрашены в различные цвета. И пока адмирал отыскивал на карте место с указанными координатами, адъютант достал папку с надписью «Хорнсриф».

– Пожалуйста, господин адмирал!

Адмирал раскрыл папку, полистал ее и нашел то, что искал. Потом он еще раз прочитал донесение командира «U-43»: «30 марта потоплен транспорт водоизмещением 16 000 тонн. Название точно не установлено. Предположительно «Дьюнедин Стар»…»

Покусывая дужки очков, начальник оперативного отдела задумался.

– Скажите, ведь командир «U-43», кажется, очень молод? Я имею в виду его неопытность.

– Так точно, господин адмирал, он молод. Что касается неопытности… я не знаю. Господин адмирал наградил его золотым крестом…

Начальник оперативного отдела удивленно поднял брови и сердито посмотрел на адъютанта.

– Мы разве не вели тогда контрольную прокладку? Не может же быть, чтобы «Хорнсриф» в этот день оказался именно в этом квадрате?

Старший лейтенант не знал, что ответить. Дело принимало неприятный оборот.

– Передайте приказ: по возвращении в базу командиру «U-43» немедленно явиться ко мне с докладом! Понятно?

Приказ прозвучал категорически, и было ясно, что возражения недопустимы. Но адъютант набрался смелости и сказал:

– Прошу прощения, господин адмирал, к сожалению, это невозможно. «U-43» из боевого похода в базу не возвратилась.

Адмирал закусил губу: «Неприятная история, надо немедленно что-то предпринять, пока не вмешались другие».

– Как фамилия того человека, что остался в живых?

– Кунерт, господин адмирал. Старший унтер-офицер Кунерт.

– Надо сделать все, чтобы заполучить его. Немедленно свяжите меня с абвером [2]2
  Абвер – гитлеровская военная разведка и контрразведка.


[Закрыть]. Полагаю, мы сможем предложить американцам кого-нибудь в обмен. Надо это сделать во что бы то ни стало!

Об этом уже думали и другие люди – господа с изображением черепа на фуражках…

Ничего удивительного не было в том, что представитель Соединенных Штатов при встрече с немцем в одной швейцарской гостинице проявил полное взаимопонимание, когда ему предложили назвать фамилии двух американских офицеров, которых американцы хотели бы обменять на старшего унтер-офицера Кунерта.

* * *

Давно уже никто не навещал Кунерта в его палате, которую он начал считать камерой. Такая изолированность даже при хорошем питании и прекрасном обращении начала уже действовать ему на нервы. Его обуяла смертельная скука. Чем больше было сил, тем невыносимей казалось пребывание в госпитале. Моряку не давали газет, и он ничего не знал о ходе войны. В какой-то библиотеке ему раздобыли несколько старых романов на немецком языке, но эти книги мало помогали коротать время. Кунерт был предоставлен самому себе. Сотни раз он вспоминал и продумывал все случившееся с ним. С тех пор как Кунерт узнал, что «Хорнсриф» был потоплен немецкой подводной лодкой, он не мог примириться со своей судьбой, с пленом. Ведь, в конце концов, по вине своих же соотечественников Кунерт оказался в таком положении, не говоря уже о двадцати одном дне страшных мучений и страданий. А вспоминая погибших товарищей, он приходил в ярость. Конечно, здесь не так уж плохо дождаться конца войны, который, видимо, наступит довольно скоро. Но чем больше он думал о причине гибели «Хорнсрифа», тем сильнее росло в нем желание как можно скорее возвратиться в Германию. Часто мысленно моряк представлял себе, как он, ранее неизвестный старший унтер-офицер, от имени своих погибших товарищей выскажет свое мнение высоким чинам.

Рождество 1944 года прошло очень однообразно. Кунерта пригласили принять участие в богослужении, а затем снова быстро водворили обратно в палату. Он видел только полную сестру, когда она, немного более любезная, чем обычно, принесла в маленькой соломенной корзиночке небольшой рождественский подарок и поставила его на ночной столик. Там лежало несколько яблок, пачка печенья, сигареты и маленькая бутылочка джина.

В расположенном неподалеку длинном деревянном бараке отмечали праздник ходячие больные госпиталя вместе с персоналом. Если бы Кунерт мог быть среди них, то этот рождественский подарок был бы настоящей радостью для него. А так его одиночество действовало на Него еще сильней.

Но вскоре после рождества положение Кунерта изменилось.

Однажды январским утром 1945 года сестра, войдя в палату, попросила его встать и одеться, так как к нему скоро должны были прийти важные посетители. Больше она ничего не сказала. Кунерту было безразлично, что с ним будет. Главное, что кончится наконец это томительное ожидание.

Побрившись, он надел обычный для американских госпиталей темно-красный махровый халат и стал ждать важных американцев. Спустя некоторое время сестра проводила его в комнату для посетителей, где уже находился офицер американских военно-морских сил. Кунерту предложили сесть. То обстоятельство, что разговор предстояло вести не в палате, как раньше, а в специальной комнате, позволяло сделать вывод, что речь пойдет о чем-то необычном. Это подтвердилось после того, как сестра появилась в комнате с подносом, на котором стоял кофейник с ароматным кофе.

На раздумье у Кунерта оставалось немного времени. Удовлетворенно посмотрев на дрожащие руки немца, когда тот потянулся за сигаретой, офицер без обиняков начал:

– Наше военно-морское командование сообщило по радио о потоплении «Хорнсрифа». Можете себе представить, какое впечатление произвело это сообщение в Германии. Ну, а поскольку сейчас война, о сентиментах думать не приходится. – Офицер сделал паузу, чтобы посмотреть, какое действие произвели его слова на немца. Затем, сделав несколько затяжек и выпустив густую струю дыма изо рта, он продолжил: