Текст книги "Мармион"

Автор книги: Вальтер Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

И рыцарь движется, звеня

Секирой и копьем.

Вот группа сквайров и пажей

Гарцует по краям полей,

Хвалясь и ловкостью своей,

И быстротой меча,

Вздымая на дыбы коней,

Чтоб конного врага верней

Ссадил удар сплеча!

Суровых горожан отряд

Пешком проходит в блеске лат, В открытых шишаках,

И солнца отблески горят

На их воротниках.

Мелькают пики длинные

Над круглыми щитами,

И палицы аршинные

Усажены шипами.

3

Вот йомен с длинным бердышом.

Он, как положено, пешком,

Кинжал и арбалет при нем,

Или топор стальной,

И – что намного тяжелей —

Запас еды на сорок дней

В котомке за спиной.

Он в куртку темную одет,

А сверху – кожаный жилет

С пластинами стальными.

С угрюмой грустью он глядел:

Ведь он оставил свой надел

И разлучен с родными.

Кто дом починит? Чья рука

В тяжелый плуг впряжет быка?

Но не отыщет места страх

В его задумчивых глазах,

А гнев страшнее в нем,

Чем в тех, кто лихо рвется в бой, Рискуя буйной головой,

Их доблесть – клок травы сухой, Охваченный огнем.

Зато характер не таков

У вольницы лесных стрелков:

Воспитаны войной,

Еще издалека они

Отлично слышат шум резни,

И клич их боевой

Дороже им, чем арфы звон.

(Что мирный день? – бесцельный сон!) Их повседневный труд —Набеги, стычки и разбой

В горах, в болотах в час ночной —И пусть себе идут

Барон за славой, а вассал —

Куда барон его погнал,

Пусть мирный горожанин встал, Спасая свой приход,

А для стрелков набег ночной —И слава, и доход.

Их не смутит, не удивит

Английских луков грозный вид!

Но лорд вниманье их привлек:

Один, толкнув соседа в бок,

Шепнул: «Ринган, гляди, дружок, Как разоделся лорд!

Узнать бы их обратный путь,

Да повстречать их где-нибудь: Добыча – ух ты, черт!

А лорд-герольд сам будет рад

Отдать свой красочный наряд!

Ему дороже голова…

Мадлен! Тебе, голубка,

Из пестрой шкуры лорда-Льва

Такая выйдет юбка!»

5

Подумал Мармион о том,

Что внешностью и языком

Различны кельты меж собой.

Он видел кланов пестрый строй.

Все в разных пледах и плащах; И резко дребезжал в ушах

Волынок дикий вой!

И с любопытством дикарей,

Как на диковинных зверей,

Они на англичан взирали.

Их лица грубы от ветров,

А из-под юбок и штанов’

Колени голые торчали.

Вожди издалека видны:

Палаш немыслимой длины,

Украшенный хитро,

В оленью шкуру вождь одет,

С плеча назад свисает плед,

И воткнуто в его берет

Орлиное перо.

Висит щит круглый на руке,

Сверкают бляхи на щите,

На поясе колчан,

Лук за плечами укреплен,

Но меньше и слабее он,

Чем луки англичан.

А из островитян – любой

С секирой датской за спиной.

Гостей невиданных встречая,

Они кричали всей толпой,

Как чаек вспугнутая стая,

И в их нестройный крик порой

Волынок вмешивался вой.

6

Вот лорд со свитой миновал

Дун Эдина высокий вал,

Его ворота охранял

Отряд вооруженных граждан:

Ведь лагерь горцев и стрелков

У стен – а нрав у них таков,

Что начеку быть должен каждый.

На перекрестках там и тут

Оружье мастера куют

Или кузнец железный прут

Сгибает для подков.

То молотки стучат, то вдруг

Залязгает точильный круг

Железом топоров.

Паж, грум, сквайр, слуги – все спешат, Тот меч несет, а тот – шишак, И кучки городских зевак,

Приняв серьезный вид,

Везде толкутся. Обсужден

Любой приехавший барон:

Чей внук и чем владеет он,

И чем он знаменит.

Сэр Дэвид рыцаря привел

В дом, где готов был пышный стол: Здесь гости отдохнут,

А к вечеру лорд Мармион

Был милостиво приглашен

Приехать в Холируд.

Вот час назначенный настал,

Барон уже готов —

И входит он в дворцовый зал

За Королем Гербов.

7

Гремит весельем Холируд —

Здесь круговые чаши пьют.

Король сегодня в пышных залах

Шотландских чествует вождей:

Им на рассвете приказал он

В поход на юг вести людей.

Монарх блистательный любил

Звон песен и пиров,

Он королем веселым был,

День на турнирах проводил,

А ночью с рыцарями пил

В сверкании балов.

Но всех веселий веселей

Был этот пир последний:

Бросали лампы с галерей

Луч пляшущий и бледный.

Тут менестрель запел, а там

По арфам плыли пальцы дам…

В кафтане пестром, тут как тут, Среди гостей проворный шут.

Бродили маги и труверы,

Сражались в шашки кавалеры,

А кто моложе – по углам

Сердца своих прекрасных дам

Успешно осаждали:

Ведь если на заре в поход

Влюбленный кавалер идет,

То женщина едва ли

Сумеет холодно снести

Его последнее прости!

8

Король навстречу гостю встал.

Он шел через шумящий зал,

И расступались все учтиво.

Его б, наверное, смогли вы

Без всякого труда узнать.

(Хотя он с вежливым поклоном

Снял шляпу перед Мармионом,

Чтоб уваженье показать).

Вид благородный и суровый,

И бархат мантии лиловый,

И мех куницы, и атлас

Невольно поражали глаз.

И на атласном ярком поле

Широкого воротника —

Татарник – символ древней воли —В лиловой вышивке цветка.

А к шпаге из толедской стали

Тянулась перевязь в шелках,

И шпоры звонкие блистали

На белоснежных каблуках.

Берет широкий окаймили

Рубины редкой красоты…

Но Мармиона поразили

Лица монаршего черты.

9

Иаков ростом невысок.

Но стройность крепких твердых ног, Каштановый отлив волос,

Орлиный взор и тонкий нос

О многом говорят.

Король отлично танцевал,

Любил турнир и шумный бал,

И милых дам не забывал,

Пленяя всех подряд.

Как мотылек среди цветов,

Он перед каждой был готов

Вздыхать, склоняться и молить, А иногда и слезы лить…

Но, впрочем, не в привычке дам

Давать отказы королям!

Итак, он весел был и рад

Гуденью праздничного зала,

Но вдруг в нем радость угасала

И затуманивался взгляд,

И боль являлась на лице:

Его давил железный пояс

Напоминаньем об отце.

Но, так же быстро успокоясь,

Лишь только проходила боль,

В порыве радости двойном

Беспечно танцевал король.

Так может овладеть конем

На миг какой-то смутный страх: Он делает неверный шаг,

Но вот – прикосновенье шпор, —И конь летит во весь опор

Среди лесов, долин и гор!

10

Весь двор твердил единодушно, Что сердце короля послушно

Супруге сэра Хью.

Он, лорда Сесфорда убийца,

Чтобы с монархом помириться,

Заложницей в его столицу

Прислал жену свою.

Но не в одну миледи был

Влюблен король. Он получил

От королевы лилий белых

Перчатку, перстень с бирюзой, Чтоб шел на Генриха войной

Он за ее святое дело,

И сам, как рыцарь, за нее

В сраженье преломил копье,

Чтоб трижды мечь он поднял свой, Чтоб трижды вмешивался в бой, Чтобы прошла его нога

Три мили по земле врага,

Чтобы в английском ветре он

Услышал шум своих знамен!

Каприз двух женщин – ив войну

Он жизнь бросает и страну!

Две дамы, ни одна из вас

Не стоила, о нет,

Жемчужных слез, что в этот час

Катились из прекрасных глаз

Шотландской Маргарет!

Она в суровом Литгофе рыдала

Одна, одна среди пустого зала!

11

Там королева слезы льет

Одна, совсем одна

О том, что горе принесет

Шотландии война.

А Холируд шумит и пьет,

И леди Хэрон вдруг встает,

И арфу звонкую берет

С улыбкою она.

Округлой, нежною рукой

Перебирает лад,

Струну настроив за струной,

И грудь вздымается волной.

Откинут капор голубой,

Развязан пышный плат…

Лукавый темный блеск очей…

Как будто чем-то смущена,

На короля глядит она

И на замолкший круг гостей.

То вдруг смеется, то краснеет, То говорит, что не умеет,

Что петь не может и не смеет.

Потом с лукавой простотой

Берет аккорд, за ним второй.

12

ЛОХИНВАР

(Песня леди Хэрон)

Вдоль границы скакал Лохинвар молодой.

Всех коней был быстрей его конь боевой.

Рыцарь ехал без лат, рыцарь ехал без слуг, При нем – только меч, его преданный друг.

В любви безупречен, в сраженье – герой —Нет равных тебе, Лохинвар молодой!

Он лесами скакал, мимо гор, мимо скал, Реку он переплыл, брода он не искал, А когда замок Незерби встал перед ним, Услыхал он, что Эллен венчают с другим.

Соперник трусливый с душою пустой

Взял невесту твою, Лохинвар молодой!

Бестрепетно входит он в Незерби Холл

И вместе с гостями садится за стол.

Ни слова жених – как язык проглотил, Но отец свою руку на меч положил: «Отвечай мне: ты с миром пришел, иль с войной, Иль на свадьбе плясать, Лохинвар молодой?»

«Трижды сватался я, трижды ты отказал, И отхлынуло чувство, как вспененный вал…

Пусть на свадьбе своей уделит мне она, Только танец один, только кубок вина: Из красавиц Шотландии может к любой

Посвататься лорд Лохинвар молодой!»

Наполненный кубок целует она, Рыцарь залпом его осушает до дна, И на пол бросает, ей глядя в глаза: Сквозь улыбку невесты пробилась слеза.

И руки ее рыцарь коснулся рукой: «Что ж, станцуем!» – сказал Лохинвар молодой.

Она так прекрасна, он – статен и смел.

В округе никто так плясать не умел!

Брови хмурит отец, мать в тревоге встает, А жених свою шляпу богатую мнет, И шепчут подружки: невесты такой

Достоин один Лохинвар молодой!

И вот они в танце дошли до дверей.

Он сжал ее руку, шепнул ей: «Скорей!»

Конь стоял у крыльца, лорд ее подсадил

И в седло, словно ветром подхвачен, вскочил.

«Ты – моя! У кого конь найдется такой, Чтоб догнать нас?!» – вскричал Лохинвар молодой.

Вот первыми Грэмы седлают коней, А следом – Масгрейвы в погоню за ней, Ну и скачка была через Кенноби Ли, Но куда там вернуть – и догнать не смогли!

В любви ты так дерзок, в сраженье – герой, Кто сравнится с тобой, Лохинвар молодой?!

13

Король прелестнице внимал

И такт ногою отбивал,

Потом придвинул ближе стул

И слово похвалы шепнул.

Тут хлынули аплодисменты,

В них утонули комплименты,

А леди запахнула плат,

На Мармиона бросив взгляд,

Веселый, ведьмински лукавый,

Гордясь минутной этой славой, Подернула плечом, шаля,

Свою победу презирая,

Как будто тут же забывая,

Что покорила короля.

Взгляд говорил: «Не скрою я —Мы с лордом старые друзья!»

Сидевший с чаровницей рядом,

Король следил за встречей взглядов, Сжав губы… Впрочем, ясно нам, Что не по вкусу королям

Соперничество – будь оно

В улыбке, в слове – все равно…

И холодно рука взяла

Пергамент – грамоту посла.

«Граница вся в огне, – сказал он, —Вы грабите моих вассалов,

То губернатор мой убит,

То замок Бэртона горит.

Когда бы я не отомстил,

Я трона б недостоин был —

С герольдом, не нарушив правил, Я вызов Генриху отправил».

14

Он молча пересек весь зал,

Ему навстречу Дуглас встал —

Граф Ангус – тот, в роду шестой, Тот, что прославился резней

На мрачной Лодерской равнине, Ну, а вельможи и поныне

Дрожат: ведь Дуглас – это тот, Кто с фаворитами покончил,

Кого не зря прозвал народ

«Надень-На-Кошку-Колокольчик».

Монарху вызов бросив, он

Без жалости покинул склон

Прекрасной Лидисской долины,

Где башни рвутся в высоту,

Где берег Босвелла в цвету,

Чтоб снова укрепить старинный

И неприступный Танталлон.

Он больше латы не носил,

Был стар, но все же полон сил, И с жаром юных дней

Противустать он был готов

И гордости временщиков,

И гневу королей.

15

Был Ангус худ, ширококост,

Смотрел сурово и серьезно.

Он схож был с башней, прежде грозной —Всех поражал гигантский рост.

И с белизной седых кудрей

Был в споре черный цвет бровей.

Граф твердо верил, что война

Пока Шотландии вредна:

Сегодня утром на совет

Пришел он для того,

Чтобы разгневать твердым «нет»

Монарха своего.

И вот Иаков Мармиона

Подвел к владельцу Танталлона

И, оглядев замолкший зал,

Посланцу Генриха сказал:

«Лорд Мармион! Вам письма эти

Велят на Севере пробыть,

Пока на мир надежда светит,

И вас уехать попросить,

Пока герольд мой не вернется, Я не могу, но в Танталлон

Поехать вам, лорд Мармион,

С отважным Дугласом придется.

А кстати: волею судьбы

Не схож он с теми, чьи гербы

С его донжона смотрят вниз,

Хотя старинный их девиз

Он носит на мече своем

Но больше спорит с королем,

Чем служит родине мечом!

Да, граф, сегодня мне вручен

Военный приз: я в Танталлон

Овечек божьих к вам направил, Мне на галере их доставил

Патрульный мой морской отряд.

Вы в Линдисфарн их, лорд, свезите…

Ну, а пока пускай творят

Молитвы… хоть о фаворите

Повешенном – им там дней пять

Кочрейна можно отпевать!..» —Сказал – и над его лицом

Прошла, как туча ясным днем,

Смесь гнева со стыдом…

Ответить был не в силах граф.

Он отвернулся, задрожав;

Король не мог перенести

Слез старика. «Ну, граф, прости, —Сказал король и взял

Под локоть старца. – Видит Бог, Я о тебе сказать бы мог,

Как Роберт Брюс сказал

О Дугласах: „Обшарь весь свет —Нигде таких вассалов нет!”

Такого смелого в речах,

Такого храброго в боях

Король еще не знал!

Прости мне, Дуглас верный мой, И вот тебе моя рука…»

А по щекам у старика

Слеза катилась за слезой.

Момент используя такой,

Шепнул монарху мудрый лорд:

«Коль плачет тот, кто вечно тверд, —Так лучше не спешить с войной.

Ребенок плачет просто так,

Причина женских слез – пустяк, Предастся юноша слезам

От шалостей прекрасных дам,

Но слезы воина всегда

Есть знак, что ждет страну беда!

Подумай сам, что это значит,

Когда могучий Дуглас плачет!»

17

Король был очень недоволен,

Что вдруг его монаршей воле

Перечат. «Что ж, – промолвил он, —И смеху, и слезам свой час.

Рассвет в пути застанет нас…

А если в замке Танталлон

Задержится лорд Мармион, —

Пока домой вернется он,

Мы сами будем у него».

Лорд, этой колкостью задетый, Ответил так на хвастовство:

«Мой скромный дом о чести этой

Едва ли мог бы и мечтать,

Но будут вам в пути мешать:

Стрелками Ноттингем богат,

Да и Йоркшир вам будет рад,

И нортумбрийцы угостят,

У Дерби тропы нелегки,

На Озе броды глубоки,

И много связок стрел уйдет,

И много рыцарей падет…

Ведь если здравый смысл презрев

И предпочтя рассудку гнев,

Король границу перейдет —

Зачем?..» Но тут король воззвал: «Милорды! Продолжаем бал!»

Он плащ легко с плеча спустил

И леди Хэрон пригласил.

И грянул менестрель куплеты:

«За Твидом синие береты».

18

Оставим этот шумный бал.

Ведь я еще не рассказал

О злоключеньях дев святых.

В заливе захватили их

Шотландцы, и теперь они

С молитвой проводили дни

В Дун Эдине, но вот

Приказ монарха сообщен

Монахиням: лорд Мармион

Их в Англию везет!

Мать-аббатисса причитала,

Молитвы всем святым читала —

О Констанс думала она…

Дорога с лордом ей страшна.

А чувства Клары каковы?

Читатель, посудите вы.

Меч, что в защиту дан ей был, —Сей меч де Вильтона убил!

Ей больший страх внушает тот, Кто в монастырь ее свезет,

Чем эдинбургский плен!

Но кто бы слушать стал сейчас

Монашки-пленницы рассказ

В тревожный день, в тревожный час

Военных перемен?

Как быть с проводником опасным?

Не избежать его несчастным!

19

Им предоставлен королем

Соседний с Мармионом дом.

Мать-аббатисса у окна

Вдруг увидала пилигрима,

Что проходил случайно мимо.

И, подозвав его, она

Записку пишет, что должна

Ему секрет она открыть,

Касающийся дел церковных,

А также неких душ греховных,

Что надо им поговорить.

Для встречи должен будет он,

Лишь спустится ночная тьма,

Из дома выйти на балкон,

Соединяющий дома.

20

Балкон окутан темнотой.

Там аббатисса и Святой.

За тучи спряталась луна,

На город пала тишина.

Внизу, на улице, где днем

Не умолкал военный гром,

Сейчас был слышен каждый звук: Звенел сверчок, кружился жук…

И хлопанье совиных крыл

Неслось оттуда, где Собор

Вздымал свой острогранный шпиль, А дальше в небо уходил

Тянувшийся до самых гор

Готических фронтонов лес…

Вот лунный луч, сверкнув, исчез

За выступами крыш,

Скользнув по стеклам витража —И снова тьма и тишь.

Лишь где-то факелы, дрожа,

Чадили, освещая путь,

По улицам кому-нибудь

Из тех вельмож, кто покидал

Последний королевский бал.

Мать-аббатисса неслучайно

И час избрала помрачней,

И место для раскрытья тайны

(И менестрель согласен с ней!).

21

Святой отец! Блажен, кто мог

Шаги благословенных ног

Своих направить в те места,

Где гроб Спасителя Христа!

О пилигрим! Молясь Ему,

Внимай рассказу моему!

Де Вильтон в Клару был влюблен, Но знают все, что Мармион

И сам хотел взять в жены Клару —Из рода Глостеров она.

(Я в том же доме рождена!)

И в ревности, вскипевшей яро, Сказал однажды Мармион

(Он был безумно озлоблен),

Что Вильтон – тайный ренегат, Что был Мартину Шверту рад

И с ним вступил в союз

В те дни, когда сей генерал

На нас с бургундцами напал…

Но видно, Вильтон трус,

Лишь потому он, видит Бог,

Врагам в сраженье не помог!

Перчатку бросил Мармион —

Испытанный прием!

В измене Вильтон обвинен,

И перед королем

Он откровенно рассказал,

Что Шверта в Гульдресе знавал, Но он ни в чем не виноват —Пусть это письма подтвердят!

И он за письмами послал.

Ему пакет привез вассал —

Послания, что там лежат,

Яснее ясного твердят,

Что Ральф де Вильтон виноват!

И удивлен, и разъярен,

Прибегнул к поединку он

(Пути Господни знать не нам!), Но победил проклятый лорд:

Быть может, Вильтон дрогнул сам, А может – в вере был нетверд?

Иначе, где ж она тогда,

Всеблагость Божьего суда?

22

А паж, тот, что пакет привез, Увидел, что беда – всерьез,

И сам признался в том,

Что по пути из замка он

Был юной девой обольщен,

И погружен в глубокий сон

Неведомым вином…

Он даже клятвы в том принес —Никто не принял их всерьез.

Лишь Клара верила одна.

Чем Мармиону стать женой,

Конечно, предпочла она

Жизнь Хильде посвятить Святой.

Так множество причин земных

Выводят нас к путям святых…

С времен саксонской Эдельфлед

У нас и не было, и нет

Чистейшей красоты такой,

Достойной звания Святой!

И лишь одна земная в ней

Еще живет черта:

Часами о любви своей

Горюет у креста.

Ее поместья все лежат

Вдоль Теймских берегов.

Там урожай в полях богат,

Бесчисленны стада телят,

И с лаем гончие летят,

И егери не зря трубят

В тиши густых лесов!

Позор обители моей

И мне до окончанья дней,

Грех переполнит меру,

И надо мною рухнет храм,

Когда я это всё отдам

Барону-лицемеру!

Король же хвастался не зря,

Что Клару из монастыря

Вернут насильно… Вдруг указ

Об этом и вручен как раз

Его любимцу Мармиону?

Кто может знать определенно?

23

«Я, пленница во власти зла,

К тебе за помощью пришла.

Тебя молю и заклинаю

Во имя всех твоих шагов

К святыням всех святых гробов, Во имя Церкви умоляю!

Кем Вильтон оклеветан был?

Кто эти письма подменил?

Чья грязная интрига

Таится здесь? И чья вина?

Стыд говорить – она, она,

Монахиня-расстрига!

И может быть, что, не узнав

Ее причудливость и нрав,

Ты был бы очень удивлен:

Ее любовник – Мармион,

И вдруг она – и для чего? —

Спешит устроить брак его!

Но ей бесчестный этот ход

Над Мармионом власть дает:

В его дела посвящена,

Хранила при себе она

Его приказ, конверт, печать —Всё, что могло разоблачать

Бесчестность Мармиона.

Святая Хильда помогла

Раскрыть пути греха и зла

И честь обители спасла,

И Клару от барона!

24

Распространяться смысла нет,

Как мне достался сей пакет —

С ним ехать не должна я:

Ведь рыцарь может по пути

На преступление пойти,

Спаси меня, Святая!

И коль случится мне опять

Твои владенья покидать,

Я наложу епитимью

На душу грешную свою!

Возьми пакет, отец святой,

Тебя преступною рукой

Не остановят! В Кентербери

Тебе всегда открыты двери…

Всё надо Волей передать,

Чтоб Генрих правду смог узнать!

Пусть Бог тебя благословит,

Святая Хильда наградит,

И ночью будем мы, и днем

Служить о здравии твоем…

Чем ты взволнован? Что с тобой?»

Монах дрожащею рукой

Из рук ее берет пакет,

Держась за стену. И в ответ

Ни слова. «Что с тобой?» – но вдруг

Пронзительный далекий звук

В ночи пронесся по холмам.

«Святой Витольд! Что это там?

Смотри! Над городским крестом!

Там – призраки из темноты

Несут гербовые щиты!

Флажок мелькает за флажком!»

Крест городской был водружен

На перекрестке двух дорог,

Тяжелый каменный пилон

И на кресте – единорог.

Кончался башенкой пилон,

И кольцевой кругом балкон,

С которого герольд, бывало,

Читал указы короля.

А вся шотландская земля

Под звук трубы ему внимала.

А ныне… Будь земля свинцом, Тому, кто снес пилон с крестом!

…И вот над цоколем креста

Явилось дикое виденье:

Там колыхалась пустота,

Меняя форму и движенье.

Фигуры смутные, привстав,

С неясным шелестом качались,

То словно падали стремглав,

То, подымаясь, разлетались.

Казалось, там, в тени столпа, Герольдов смутная толпа,

Знамена, ленты и гербы,

Вот-вот, казалось, звук трубы

Над улицей ночной

Прорежет сон. Но вдруг слегка

Свет заскользил издалека.

Так пламенеют облака,

Волнуясь под луной!

Свет разливался и порхал,

Перебегал и затухал,

И грозный вызов прозвучал

Над призрачной толпой:

26

«Все рыцари, кого сейчас

Поименую я,

Внимайте зову! Близок час,

Бароны, графы, принцы – вас

Ждет грозный судия!

Я заклинаю вас грехом,

Что гнезда вьет в сердцах,

И плотских вожделений злом,

Что оскверняют прах,

Гордыней заклинаю вас,

Могилой, стоном в смертный час, И страхом, и стыдом —Явиться через сорок дней

Перед лицом Царя царей

И дать ответ во всём!»

Тут прогремели имена,

И первым (бедная страна!)

Король был назван твой.

Потом Гленкерн, Аргайл, Монтроз, Форбс, Ленокс, Кроуфорд, Босвелл, Росс…

Владыка Мрака длань простер

И громовой трубой

Звал рыцарей обеих стран,

Шотландцев или англичан

Под Флодден в смертный бой.

Ни Мармион, лорд Фонтеней,

Лорд Лютервард, лорд Скрайвелбей, Ни Вильтон, бывший Аберлей, —Никто не позабыт…

Вдруг голос прозвучал другой: «Я отвергаю вызов твой,

Сгинь, сгинь! Я обращусь с мольбой

К Тому, Кто в милости святой

Всех грешников простит».

И тут, терзая воплем слух,

Толпу оставил адский дух,

Настала тишина…

И аббатисса, ниц упав,

Молилась, четки крепче сжав:

Она была одна.

Когда монахини пришли,

Исчезло всё в ночной дали,

И неизвестно было им,

Куда девался пилигрим…

Читатель, переменим сцену:

Оставим Эдинбург пустой.

С утра войска за строем строй

Ушли, покинув эти стены.

И лишь с тревогой и мольбой

Дитя или старик седой,

Или красавица с тоской

Бредут к часовенке святой.

Где ж пилигрим? Где Мармион?

Где Клара? В древний Танталлон

Их велено везти.

Теперь их Ангус опекал,

И он, как Линдзи, приказал,

Чтобы никто не покидал

Отряда по пути.

Лорд ехал справа. А за ним,

Уздой играя, пилигрим

Всё говорил о том,

Что в поле воин и один,

Когда себе он господин,

Что верные родной стране

Свершают чудо на войне!

Казалось, что-то в нем

Переменилось, словно он

Какой-то тайной ободрен…

Так что ж задумал пилигрим?

Где мрачность? Что случилось с ним?

То вдруг коня он горячил,

То усмирял упрямый пыл…

А старый Хьюберт говорил

Растерянно о нем,

Что, кроме лорда своего,

Вовек не видел никого,

Кто б так владел конем!

28

На полчаса отстав от них,

Фитц-Юстас вел отряд,

Сопровождая дев святых.

А Мармион был рад

Не попадаться на глаза

Красавице и ждал, пока

Утихомирится гроза,

А королевская рука

Сметет преграду. И тогда

Клара де Клер, вернувшись в свет, Ему сама промолвит: «Да!»…

Любил ли он? Конечно, нет!

Давно уж не был он знаком

С тем чуть мерцающим огнем,

Что гаснет, если вздох и взгляд

Его в свой час не распалят…

Итак, его влекли не страсти:

Над землями он жаждал власти, И был к тому же оскорблен:

Ему де Вильтон предпочтен!

Теперь же, когда цель так близко, Возненавидел Клару он —Ведь чтоб достичь победы низкой, Он преступил честь и закон!

Что ж до любви – то никого

Он, кроме Констанс, не любил

На свете… И любовь его

Подземный склеп похоронил.

29

Вот впереди, как на ладони,

Старинный Берик. По пути,

Увидев, что устали кони,

Фитц-Юстас предложил войти

Под кров монастыря, что рядом

Чернел высокою громадой,

С чьих башен виден был вдали

На грани моря и земли

Суровый черный Басс.182

Вот приоресса к воротам

Спешит воздать почет гостям

В благословенный час.

Смиренно просит отдохнуть,

Пока ладью граф снарядит —

До Витби морем труден путь.

Монахиня благодарит

И спешивается. За ней

Все девы сходят с лошадей.

Когда ж хотела Клара тоже

Седло свое оставить – вдруг

Фитц-Юстас взял узду из рук:

«Мне жаль, что я вас потревожу, Миледи, – так сказал он ей, —Но что поделать – я обязан

Строжайше следовать приказу.

Причина дерзости моей —

Подписанное королем

Письмо, в котором говорится,

Чтоб вы вернулись в отчий дом.

У лорда то письмо хранится.

Он сам домой вас отвезет.

Там лорд Фитц-Клер, ваш дядя, ждет».

30

Домой? И Клара, побледнев,

Похолодела, как свинец,

И, скрыть не в силах страх и гнев, Решила, что всему конец,

Что приговор свой услыхала,

Но аббатисса ей сказала:

«Крепись, дитя! Нет прав у них, Забрав тебя из рук моих,

Одну везти среди солдат!»

«Нет, ваша святость, нет! —

Сказал Фитц-Юстас. – Буду рад

Вам сообщить в ответ,

Что эти семь иль восемь дней

Графиня Ангус будет с ней.

А там – недолгий переход,

И в Англии мой лорд найдет

Достойных спутниц, без сомненья.

Дочь Глостера в свое именье

Прибудет с ними, и ни взгляд, Ни слово лорда моего

Ее в пути не оскорбят.

Поверьте, вежливость его

Не даст ему претендовать

Ни на малейшее вниманье!»

Краснея, смолк он. Но молчанье

Она нарушила опять,

И громко стала порицать

И короля, и графа с ним,

Молилась сразу всем святым

И Мармиона проклинала,

И приорессу призывала.

Но та в ответ сказала ей:

«Увы, сестра, закон для нас —И воля наших королей,

И графа Ангуса приказ.

К тому ж, честней всех честных он —Пусть едет дева в Танталлон!»

31

Поняв, что спорить ни к чему, Приняв обычный важный вид,

Печальным голосом ему

Мать аббатисса говорит:

«Пускай твой дерзкий лорд

Семейной летописи том

Раскроет и отыщет в нем

Повествование о том,

Как дерзостен и горд

Был некий Роберт Мармион:

Из Ковентри монахов он

Изгнал рукой своею!

Но божья месть его нашла:

Конь сбросил гордеца с седла, И смерть барона унесла,

Как низкого плебея!

Бог нас рассудит, Мармион!

Пускай ты горд, богат, силен, А я, смиренная черница,

Но и в Писанье говорится

О том, как слабая Юдифь,

Могучего в грехе сразив,

Смогла…» Тут Блонт вмешался: «Эй, Фитц-Юстас, ну-ка, поживей,

Спаси тебя святой Антоний,

Так мы отряда не догоним!

Ты что, готов стоять тут год

Со шляпою в руках?

Ну, лорд тебя и вгонит в пот —Такую проповедь прочтет,

Что и подумать страх!

Садись в седло, да побыстрей, А притчи подождут, ей-ей!»

32

И Клара уступила силе:

«Нет, прежде буду я в могиле, Чем лорд достигнет своего.

Пусть замки, земли, жизнь возьмет он —Меня женой не назовет он,

Грех смертный стать женой его!

И пусть возьмет меня земля,

Когда по воле короля

Мне нет спасенья даже там,

Где и убийца – видит Бог! —

От кровной мести скрыться мог, А мститель – он бы на порог

Допущен не был в Божий Храм!

Что ж, у меня один приют

Есть в этот час ужасный:

Туда в отчаянье идут,

Там короли не властны —

Лишь там смогу я избежать…

Второю жертвой буду я!

Благослови, святая мать!

Молитесь, сестры, за меня».

Но тут, уздечкою звеня,

Смахнул Фитц-Юстас слезы с глаз, И грубый Блонт на этот раз

Слезу не мог сдержать,

А Юстас что-то говорил

И девушку по мере сил

Пытался утешать…

33

Трех миль, пожалуй, не прошли —Вдруг круто вниз восточный склон, И неожиданно вдали

Возник огромный Танталлон.

Массивен, вытянут в длину,

Он неприступен был в войну.

Он возвышался над скалой,

Где с трех сторон кипел прибой, С четвертой был прикрыт стеной

И рвом, и насыпью двойной.

Минуя внешний частокол,

Отряд подъемный мост прошел,

Затем меж насыпей в проход

Под свод окованных ворот

Идет, на главный двор вступая.

Огромен площади квадрат,

Вдоль стен – построек ровный ряд, И башни разных форм стоят,

Прямую линию ломая.

Там грани башни боевой,

Тут бельведер сторожевой

(С него сигналит часовой,

Когда погода штормовая).

34

Не стоит говорить о том,

Какой оказан был прием

Гостям, о том, как с каждым днем

Сюда (Бог весть каким путем)

Слух новый проникал:

Король Иаков взял Итол,

Ворк осадил и в Форд вошел,

И крепкий Норем пал.

Все это слыша, Мармион

Был неприятно изумлен,

А граф уверен был: вот-вот

И всю Нортумбрию займет

Его король, но как-то вдруг

Прошел довольно странный слух: Твердили все о том,

Что, мол, бездействуют войска

И тают по частям, пока

С шотландским королем

В пирах проводит день и ночь

Лукавая британца дочь…

Но так ли это или нет —

Ищите в хрониках ответ,

Ведь не историк я!

И лишь о битве давних дней,

О прошлом Флодденских полей

Расскажет песнь моя.

Пришло известие о том,

Что стан шотландцев за холмом

Близ Милфилдских полей,

И что английские войска

В Нортумбрию издалека

Ведет сам лорд Сэррей!

Как иноходец боевой,

Что слышит зов трубы,

Лорд горячился: «Боже мой!

Как девка, от пальбы

Я прячусь тут, когда такой

День близится! Вот будет бой!

Ведь если здесь останусь я,

Навек погибла честь моя!

А Дуглас? Кто его поймет?

Да, он со мной уже не тот…»

И Мармион приказ дает

С рассветом выступить в поход.

ВСТУПЛЕНИЕ К ПЕСНИ ШЕСТОЙ

Ричарду Хеберу, эсквайру.

Мертон-Хаус, Рождество.

Подкинь-ка дров! Холодный ветер

Пускай за окнами свистит!

Нас Рождество развеселит!

Хоть в нашем, хоть в прошедшем веке, Хоть семь веков тому назад —Большому празднику был рад,

Наверное, любой народ:

Всегда был весел Новый Год!

Еще язычники-датчане

Весельем свой Иол встречали: мши

Ладьи из струганых досок

Вытаскивали на песок,

И всей компанией пиратской

Сидели за пирушкой братской.

Чего тут только не видал

Бревенчатый и низкий зал!

По стенам – топоры, щиты,

И зелень в Новый год,

Столы, понятно, не пусты:

Олень да вепрь, а рядом ждет

Хмельной и темный мед!

Вепрь недожарен? Не беда!

(Дрянь, правду говоря!),

Но пива черного всегда

Лились кругом моря!

А игры? Вот пиратов гордость, Когда со смехом, без затей

Друг в друга запускали горсти

Полуобглоданных костей!

И воспевал свирепый бой

Их грубых скальдов дикий вой, И вдруг в безумном танце мчались, Мечами варварски звеня,

И космы рыжие сливались

С хвостами рыжего огня!’

Таким, наверно, был тот зал,

Где грозный Один пировал!

И наши предки-христиане

Любили тоже Новый год,

Когда с беспечными гостями

В поместье Рождество грядет!

Семейный древний ритуал

Священной ночи смысл давал:

В сочельник – звон колоколов…

В сочельник, мессу отслужа,

Пройдя в сутане вдоль столов, Священник чашу выпивал,

Что подносила госпожа…

В баронском замке светлый зал

Омелой праздничной сиял,

Крестьянин, егерь и вассал

Все вместе, за одним столом

Сидят на празднике ночном.

Гордыня, титулы – всё прочь

Отбрасывалось в эту ночь:

На танец сельскую красотку

Наследник благородный звал,

И тут же душу потешал

Хозяин, как мужик простой,

Вполне народною игрой

В записочки или в трещотку.

Камин гудит, дрова трещат,

И стол трещит от блюд.

Там вместе лорд и сквайр сидят, И вот к столу несут

Сначала блюда солонины,

Сливовый пудинг, а потом —

Выносят слуги вчетвером

Поднос огромный, а на нем

Глядит косматым королем

Клыкастый вепрь. И чебрецом

Увенчан он и розмарином,

И лавром… Егерь сообщал,

Когда и как зверь страшный пал, Каких собак он разодрал

И все подробности картины.

Но пивом кубки вновь полны,

И лентами увиты,

Вот пироги принесены,

Говядина дымит и —

Пирог рождественский румян,

(Хватило бы на целый клан!)

Все веселы – никто не пьян!

Но все ж над всем – сказать решусь —Царил шотландский жирный гусь!

Тут ряженые в холл врывались, Едва ли дверь не сокрушив,

Шальные песни распевались —

Фальшиво, но от всей души!

В нестройном пенье этом скрыт

Мистерий древних след.

Пусть маску сажа заменит,

И пусть костюмов нет,

Пусть этот сельский маскарад

Бесхитростен и небогат —

Но Англия не зря

Веселой на весь мир слыла:

Под Рождество она была

Раз в год и вправду весела,

По чести говоря…

Любой рождественский рассказ