Текст книги "Письма императора"

Автор книги: Валерия Вербинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 4

– Монталамбер отказывается отдавать письма, – сказала Амалия послу на следующее утро.

Граф Шереметев переменился в лице.

– Как! Он не хочет брать семьдесят пять тысяч франков?

– Нет. – Амалия мотнула головой. – Он дал мне понять, что намерен заключить сделку с англичанами.

– Но, Амалия Константиновна, – пролепетал посол, когда вновь обрел дар речи, – этого ни в коем случае нельзя допустить! Сами знаете, какие у нас сейчас отношения с Англией…

– Знаю. Поэтому мне понадобится ваша помощь.

– Все, что вы захотите! – поспешно ответил Шереметев.

– Я намерена пробраться в дом Монталамбера и выкрасть письма, – пояснила Амалия.

Тут посол утратил дар речи вторично.

– Но, Амалия Константиновна, ведь это…

– Знаю, – отмахнулась его собеседница. – Это уголовно наказуемое деяние, недопустимое, чреватое неприятными последствиями и так далее, но у нас нет выбора. Или мы выкрадем письма, или через неделю все газеты Европы будут пестреть сообщениями о юношеской любви русского царя.

– Хорошо. – Шереметев вытер проступивший на лбу пот. – Так чем именно я могу вам помочь?

Выслушав Амалию, он вызвал своих доверенных лиц и дал каждому из них поручение. Один должен был раздобыть подробный план дома, в котором проживал Монталамбер, другой – собрать информацию обо всех имеющихся в доме слугах, третий – узнать, где именно граф прячет резную шкатулку с инициалом «А» на крышке, в которой хранятся драгоценные для русской короны письма.

Что же до самой Амалии, то она положила вексель на семьдесят пять тысяч в банковскую ячейку, снятую на собственное имя, и вернулась к себе в особняк. Граф Шереметев вторично предложил прислать к ней слуг, но Амалия ответила отказом. Ей не хотелось, чтобы кто-либо из посторонних людей оказался свидетелем того, что она затевала, тем более что дело предстояло и впрямь нешуточное.

Тщательно заперев двери, Амалия поднялась в свою комнату и принялась распаковывать изящный чемоданчик красной кожи, в котором хранились милые дамскому сердцу безделушки – веера, перчатки и невесомые шелковые шарфики. Но отбросив все их в сторону, Амалия засунула руку в неприметное углубление на дне чемодана и извлекла оттуда аккуратно перевязанный пакет продолговатой формы. Когда Амалия сняла с него тесемки и развернула бумагу, внутри оказалось несколько предметов, по форме сильно смахивающих на свечи, а на ощупь отдаленно напоминающих мыло. Сходство со свечами усугублялось еще и тем, что из каждого предмета торчал фитиль, хотя и довольно длинный. Это были динамитные шашки.

Не удержавшись, Амалия улыбнулась и послала сим предметам воздушный поцелуй. Затем она отложила связку шашек в сторону и стала искать бикфордов шнур, предусмотрительно запрятанный в другом чемодане среди поясков и брошек. Уложив шнур вместе с шашками в запирающийся ящик стола, наша героиня сильно воспрянула духом и отправилась сочинять горящему страстью графу де Монталамберу жалобное письмо, чтобы усыпить бдительность старого шантажиста.

«Насколько я знаю эту породу людей, – думала она, – вряд ли он будет хранить письма императора у всех на виду… Скорее всего, мерзкий граф прячет их в каком-нибудь несгораемом шкафу. Какое счастье, что я не стала слушать Багратионова и захватила с собой динамит на случай, если месье Монталамбер вдруг окажется менее сговорчивым! В хорошеньком бы положении я сейчас оказалась, если бы сразу не предусмотрела такую возможность!»

И, улыбаясь во весь рот, она легко закончила письмо, в котором умоляла графа сжалиться над ее молодостью, уверяла, что не питает к нему страстных чувств, и взывала к его благородству.

«Отправлю эту чепуху по почте, а пока… Пока остается только ждать».

Амалия подумала, чем бы ей занять себя, пока нужные ей сведения еще не были собраны. Пойти в театр? Поехать кататься в Булонский лес? Но тут она вспомнила об одном своем друге, который находился сейчас в туберкулезном санатории на юге Франции, где лечил больные легкие. Амалия почувствовала угрызения совести. Подумать только, ведь она так давно ему не писала! Почти целый месяц!

«Напишу ему письмо, – решила она, – и пошлю ящик книг… Он же так любит читать!»

Она написала на новом листке: «Дорогой Билли» и остановилась. На мгновение у нее мелькнула мысль приобщить своего друга к делу, которым сейчас занималась. Билли мог оказать ей существенную помощь, но она вспомнила слова доктора, давшего ей понять, что пациент должен оставаться в санатории по крайней мере до конца 1883-го, и ей стало стыдно.

«Нет, я не имею права рисковать его здоровьем… В конце концов, дело-то совсем пустячное. Справлюсь сама».

И Амалия написала Билли обстоятельное, дружеское и милое письмо, в котором призывала его поменьше курить, слушаться врачей и побольше времени проводить на свежем воздухе. В заключение она обещала навестить его, как только у нее появится возможность.

Взяв с собой оба письма, Амалия надела новую шляпку и отправилась на почту. По пути она заглянула в книжную лавку, где отобрала штук двадцать новейших приключенческих романов, и попросила переслать их в Ментону, месье Уильяму Генри Мэллоуну [2]2
  О приключениях Амалии и Билли на Диком Западе читайте в романе В. Вербининой «Амалия и бриллиантовая Пуля», издательство «Эксмо».


[Закрыть]. Продавец обещал исполнить все в точности.

Отправив письма, Амалия вернулась в особняк. Вечером к ней заглянул Иннокентий Добраницкий. Он принес план дома Монталамбера, который ему удалось раздобыть в архитектурном управлении Парижа.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – сказал Добраницкий на прощание.

На другой день Амалия получила остальную информацию, необходимую для претворения в жизнь ее замысла. Итак… В доме Монталамбера немного слуг: лакей, повар, кучер и садовник. Последний приходит три раза в неделю, по понедельникам, средам и пятницам. Повар появляется только тогда, когда граф устраивает у себя приемы, потому что месье де Монталамбер предпочитает обедать в ресторанах.

– Стало быть, остаются лакей и кучер, – резюмировала Амалия. – Мне нужна о них дополнительная информация – есть ли у них родственники, где они живут и так далее. Кроме того, мне нужно знать, когда в ближайшие дни графа не окажется дома.

Впрочем, добыть все эти сведения не составляло труда. Куда сложнее дело обстояло со шкатулкой, в которой хранились царские письма. Только через два дня агент, которому было поручено разузнать, куда граф ее прячет, смог доложить Амалии.

– В спальне графа, за небольшой картиной в позолоченной раме, находится несгораемый шкаф, сделанный по специальному заказу в английской фирме, которая также изготовляет сейфы для банков. – Агент поколебался. – Насколько мне известно, открыть его, не зная нужной комбинации цифр, практически невозможно.

– Ну, это мы еще посмотрим, – хмыкнула Амалия, косясь на ящик, в котором находилась заветная связка динамитных шашек. – Опишите мне картину, пожалуйста.

– Это портрет матери графа, – с готовностью отвечал агент. – На нем изображена красивая женщина с розой возле корсажа. В правом нижнем углу дата: 1839.

– Прекрасно. – Амалия сделала какую-то пометку на лежащем перед ней листке. – Что еще известно относительно сейфа?

Агент вздохнул.

– Он открывается ключом, а после того, как ключ повернут, надо набрать восемь цифр кода. Ключ существует в единственном экземпляре и хранится у господина графа. Как мне удалось выяснить, тот постоянно носит ключ с собой.

– Это усложняет дело, – заметила Амалия. – Ключ, да еще и код… Восемь цифр – стало быть, больше сорока тысяч возможных комбинаций… – Она встряхнула головой. – Хорошо. Можете идти.

Агент шагнул к двери.

– Будут ли еще какие-либо поручения, госпожа баронесса? – спросил он, уже взявшись за ручку двери.

– Возможно, – уклончиво ответила Амалия.

Вскоре она узнала все недостающие ей данные. У кучера Венсана близких родственников нет, у лакея Шевалье есть старая мать, которая живет в Ла-Рошели. Что же до передвижений графа де Монталамбера, то в эту субботу, то есть уже послезавтра, состоятся скачки, которые он никогда не пропускает. Так что в это время его, скорее всего, не будет дома.

Удовлетворенно потерев руки, Амалия вызвала к себе агентов:

– Так, господа, начинаем операцию. Лишних вопросов просьба не задавать, вы должны лишь исполнить то, что от вас требуется. Слушайте меня внимательно…

В четверг двое неизвестных напали на кучера Венсана Леваллуа в темном переулке. По-видимому, с целью ограбления. Кучер был сильно избит, и к тому же ему сломали руку. Беднягу пришлось поместить в больницу.

В пятницу лакей Шевалье получил телеграмму, что его мать неожиданно заболела и находится при смерти. Само собою, лакей отпросился у своего господина и тотчас помчался в Ла-Рошель.

«Все идет, как надо, – думала Амалия ранним утром в субботу, облачаясь в одежду мастерового – холщовые штаны и голубую блузу. – Лакей в Ла-Рошели, кучер в больнице, садовник по субботам не приходит, повара тоже не будет. Граф отправится на скачки, стало быть, дом окажется пуст. – Тут Амалия скривилась, как от зубной боли. – Черт возьми, а Скарамуш! Я же совсем забыла про собаку! Ну, тут уж ничего не поделаешь… – Амалия вытащила из стола револьвер и проверила, заряжен ли он. – Придется пристрелить беднягу, а жаль. Но я не могу позволить себе неудачи! Если собака будет вести себя тихо, я ее не трону».

Успокоив себя этим рассуждением, она взяла холщовую сумку, в которой лежали динамит и прочие приспособления, надвинула пониже на лицо простенькое кепи и, шаркая ногами – имитируя походку рабочего, покинула особняк через черный ход.

Погода была изумительной, и бульвары бурлили веселой, фланирующей туда-сюда, оживленной толпой. «Интересно, действительно ли только в Париже воздух словно сияет, или это мне лишь кажется? – думала Амалия, пробираясь сквозь толпу и зорко следя за тем, чтобы никто не покусился на ее драгоценную сумку. – Господи, только бы все закончилось хорошо!»

Через двадцать минут она уже была на рю де Гренель. Улучив момент, Амалия перемахнула через решетчатую ограду и приземлилась в саду, окружавшем особняк графа де Монталамбера. Слава богу, ее никто не видел… Ну а теперь – в дом!

Вспомнив план, Амалия легко нашла дверь черного хода. Та оказалась незаперта – иначе жене родовитого барона Корфа пришлось бы разбивать стекло и лезть через окно, как самой настоящей грабительнице. Однако тут Амалии пришла в голову неожиданная мысль: «Все-таки очень странно, что дверь незаперта… Уж не догадался ли этот месье граф, что нападение на его кучера и отъезд лакея организованы мной? Может быть, он решил расставить мне ловушку?»

Ни мгновения не колеблясь, Амалия достала из-под блузы револьвер. Но пока все было тихо. На цыпочках она миновала кухню и комнаты прислуги, после чего, руководствуясь выученным наизусть планом, стала подниматься по лестнице, и на нижних ее ступеньках внезапно различила странный, тонкий, хватающий за душу звук. Амалия замерла на месте.

«Черт возьми, Скарамуш! Все-таки учуял меня…»

Да, она услышала вой собаки. Взведя курок, Амалия бегом поднялась по лестнице, миновала небольшой коридор и, осторожно нажав на ручку, приотворила дверь, за которой должна была располагаться спальня. Вой доносился именно оттуда.

Коротко выдохнув, Амалия распахнула дверь и вошла в комнату. Сердце молотом стучало у нее в висках. Конечно, господин граф очень умно сделал, посадив собаку сторожить сейф, но… И тут Амалия увидела нечто, отчего кровь застыла у нее в жилах.

На полу спальни, на роскошном персидском ковре с ворсом вершковой толщины, лежал граф де Монталамбер, и кровь струей хлестала из его простреленной шеи. Большая белая собака находилась тут же и, жалобно скуля, металась вокруг своего хозяина. Когда дверь распахнулась, Скарамуш бросился к Амалии, но, не добежав до нее, вернулся к убитому и закружил возле тела. Белые лапы собаки были все в крови, в больших черных глазах стояли слезы. Пес поглядел на Амалию и жалобно не то завыл, не то застонал – совсем как раздавленный горем человек.

– Тихо, Скарамуш, тихо, – прошептала Амалия, убирая револьвер. – Ах, проклятье!

Кровь была повсюду – на ковре, на кровати, даже на картинах, которые висели на стенах. Закусив губу, Амалия склонилась над графом и осторожно взяла его запястье. Она знала, что пульса не будет, что при таких ранах человек живет каких-то несколько минут, даже секунд. И едва не закричала во весь голос от ужаса, когда рука Монталамбера неожиданно задрожала в ее руке, и граф приоткрыл глаза. Они были мутные – поволока смерти уже затягивала их, и все же Амалия, ни на что не надеясь, проговорила:

– Граф, это я, баронесса Корф. Что здесь случилось? Кто вас убил?

Губы Монталамбера дрогнули. Амалия покрепче сжала его руку.

– Прошу вас, скажите мне! Кто здесь был?

На какое-то мгновение голубые глаза графа прояснились.

– Это она… – прошептал он.

– Кто? – пролепетала пораженная Амалия.

Но взор Монталамбера уже замер, нижняя челюсть безвольно отвисла. Он был мертв.

Глава 5

Некоторое время в голове Амалии стоял полный хаос. Боже мой! Так хорошо подготовиться, устранить из дома всех лишних людей, все предусмотреть, обо всем позаботиться, продумать все мелочи – и в итоге получить на свою голову труп шантажиста, явное убийство, а в будущем – возможность таких неприятностей, о которых даже думать не хотелось.

Скарамуш снова жалобно завыл, и этот звук вернул Амалию к действительности. Надо немедленно что-то делать, но только что?

«Надо делать ноги», – лаконично шепнул голос здравого смысла.

Но письма, письма царя, от которых зависит столь многое! Нет, прежде всего надо во что бы то ни стало добыть их!

Амалия поднялась на ноги и подобрала свою сумку. На долю секунды в глазах у молодой женщины потемнело, но все же она сумела превозмочь себя и стала рассматривать картины на стенах.

Их было всего две: портрет надменного господина с большими бакенбардами и портрет женщины в голубом платье. Приблизившись, Амалия различила в правом нижнем углу второго портрета надпись: «1839».

Немного воспрянув духом, она стала ощупывать портрет, прикидывая, как отодвинуть его от стены, чтобы стал виден сейф. Скарамуш, не обращая на Амалию никакого внимания, подполз на брюхе к хозяину и улегся с ним рядом, тихо поскуливая, как смертельно раненное животное.

Должно быть, Амалия, водя пальцами по раме, нажала на потайную пружину, потому что портрет внезапно мягко откинулся в сторону. Под ним и в самом деле обнаружился сверкающий стальной сейф. Подергав дверцу, Амалия убедилась в том, что та заперта.

Так, а теперь что?

План предусматривал принудительное открывание заветного сейфа динамитом, но, учитывая сложившуюся ситуацию, лучше было все-таки не поднимать лишнего шума. И Амалия решилась. Мягко ступая по ковру, она подошла к Монталамберу и стала осматривать одежду мертвеца. Скарамуш, увидев, что она делает, поднял было голову, но тут же вновь безучастно опустил ее на лапы.

Во внутреннем кармане графского жилета Амалии наконец удалось обнаружить небольшой стальной ключик. Судя по всему, это был именно тот, о котором ей говорил агент. Вставив ключ в скважину сейфового замка, Амалия мягко повернула его и услышала едва различимый щелчок. Теперь оставалось только набрать код.

«Восемь цифр, восемь цифр… – металось в ее голове. – Не так-то легко обычному человеку их запомнить, даже если дело касается сейфа, от целостности которого зависят его благополучие и процветание. Так что же это могут быть за цифры? Какая-нибудь дата? Ну да… две цифры числа, две цифры месяца, и четыре цифры года, в итоге как раз восемь… – Тут ее осенило: – Может быть, это был день рождения Монталамбера? Черт возьми, а когда же он родился? Год 1825-й, но число и месяц… Черт бы побрал этого Петра Петровича, ну что ему стоило сказать мне такой пустяк?!»

Она наугад попробовала несколько комбинаций, но сейф не открывался. Поневоле Амалия начала злиться.

«И вовсе не обязательно это должен быть день его рождения, слишком уж просто… Возможна любая другая дата… Если это вообще была дата, конечно. День рождения матери, к примеру…»

Амалия покосилась на портрет, с которого на нее равнодушно взирала дама с розой возле корсажа. И тут баронессу словно что-то кольнуло… какое-то предчувствие… Словно решение находилось близко, так близко, что стоит только руку протянуть. Нагнувшись, Амалия снова посмотрела в правый нижний угол картины, на дату написания портрета: «1839».

Да нет, вздор, тут только четыре цифры.

«Но на противоположной стене висит еще один портрет!» – напомнил голос здравого смысла.

«На нем может не оказаться никаких цифр», – засомневалась Амалия.

Однако на портрете старшего графа де Монталамбера цифры все-таки имелись – едва различимая дата в самом верху полотна – 1820.

«Ну что ж, попробуем набрать 1839 и за тем 1820», – решила Амалия.

Она покрутила диск и с замиранием сердца налегла на дверцу. Сейф был по-прежнему заперт.

«Ну что, баронесса, – невесело сказала себе самой Амалия, – похоже, придется все-таки использовать динамит». Однако у нее оставалась еще одна возможность. Она набрала те же даты, только сначала – ту, что стояла на портрете отца, а потом – написанную на портрете матери.

18201839…

Щелк!

Дверца сейфа подалась. Не чуя под собой ног от радости, Амалия распахнула ее и приготовилась вытащить оттуда шкатулку, от которой зависела вся ее дальнейшая судьба.

Увы, баронессу Корф ждало разочарование. Сейф был пуст.

* * *

В те несколько минут, что последовали непосредственно за этим прискорбным открытием, Амалия вспомнила примерно половину всех известных ей ругательств. А так как она знала полдюжины языков – польский, французский, английский, немецкий, итальянский и, конечно же, русский, – то и ругательств у нее набралось более чем достаточно.

Помянув недобрыми словами Монталамбера, изготовителей сейфа, Петра Петровича Багратионова, свою судьбу и пронырливую мадемуазель Перпиньон, Амалия решила, что теперь можно и передохнуть, и почти без сил повалилась в кресло.

«Ну что ж, баронесса, этого ведь и следовало ожидать! – сменила она адресат упреков, взявшись теперь ругать себя. – Пока вы прикидывали да собирали сведения, кто-то более нетерпеливый, чем вы, явился в дом к графу, убил его, открыл сейф, забрал письма, которые стоят целое состояние, и преспокойно удалился. Хотя остается еще вероятность… совсем маленькая, правда… что наш агент ошибся и что Монталамбер держал в сейфе вовсе не шкатулку, а еще какие-то бумаги, и убийца пришел именно за ними. Чем черт не шутит – вдруг шкатулка до сих пор преспокойно лежит в каком-нибудь запертом столе?»

И Амалия, сорвавшись с места, поспешила в соседнюю гостиную.

Она пересмотрела все в ящиках стоящих там бюро и комодов, но не нашла ничего, интереснее пинцета для выщипывания волосков. Судя по всему, покойный весьма тщательно следил за своей внешностью.

Из гостиной Амалия проследовала в кабинет, потом во вторую гостиную. Она обшарила весь второй этаж, но резной шкатулки с монограммой «А» нигде не оказалось, как не оказалось и никаких следов писем императора.

– Влипла, – тяжелым голосом констатировала Амалия, возвращаясь в спальню.

В самом деле: писем нет, более того – совершенно ясно, что они попали в чужие руки. Монталамбер убит, и если, не дай бог, лакей Венсан сейчас вдруг войдет в дом, вернувшись из Ла-Рошели раньше времени, то вполне может обнаружить ее, Амалию Корф, возле еще не остывшего тела графа, после чего ее обвинят в убийстве. А за убийство во Франции, господа хорошие, полагается не что иное, как гильотина. Пора убираться отсюда! Письма исчезли, стало быть, нет больше никакого смысла оставаться в этом доме, который с каждым мгновением все сильнее становился похожим на склеп.

Амалия вернулась в спальню и, скользя по липкому от крови ковру, взяла свою сумку. Тут ее взгляд упал на сейф, и, поразмыслив, она решила, что лучше всего будет запереть его. Пусть полицейские решат, что имело место простое убийство. Пока они отыщут сейф, пока сумеют открыть его, пока разберутся, что именно в нем хранилось, она, Амалия, получит время на размышления. И, может быть, если ей очень-очень повезет, она все-таки отыщет письма императора и вернет их в Россию.

Амалия вытащила ключ из скважины и приготовилась захлопнуть дверцу, когда внезапно заметила, что в самой глубине сейфа что-то лежит. Это «что-то» было так ничтожно мало, что вначале она даже не обратила на него внимания. Не веря своим глазам, Амалия осторожно протянула руку и взяла предмет, которому в сейфе было абсолютно нечего делать.

Это был голубой цветок с пятью лепестками.

* * *

Сначала Амалия слегка опешила, но, так как была особой рационального склада, она задумалась, как же цветок мог попасть в несгораемый шкаф. Только два человека имели доступ к сейфу – граф Андре де Монталамбер и вор, укравший шкатулку. Однако цветок был совсем свежий и, по правде говоря, вовсе не походил на те роскошные бутоньерки, которыми любила себя украшать парижская знать. Амалия даже не сразу вспомнила его название. Она поднесла цветок поближе к глазам, покрутила его в пальцах, и только тогда к ней вернулось давно забытое название. Ну конечно же, это барвинок!

«Значит, вор любит барвинки, – решила изрядно приободрившаяся Амалия. – Это уже кое-что».

Она осмотрела сейф, убедилась, что больше в нем ничего нет, и захлопнула дверцу, после чего вернула картину на место. Скарамуш мрачно посмотрел на Амалию, когда она положила ключ от сейфа обратно в жилетный карман покойного, но с места не тронулся. Почти бегом Амалия спустилась но лестнице и вышла из дома через черный ход. Оказавшись снаружи, она наконец вздохнула с нескрываемым облегчением.

«Ну что ж, пора домой. – Она посмотрела на цветок, который держала в левой руке. – Стало быть, теперь мы будем искать вора, который таскает с собой барвинки».

Амалия сунула цветок в карман и, поправив сумку с динамитом, стала перелезать через ограду.