Текст книги "Аметистовая вьюга"

Автор книги: Валерия Комарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Валерия Комарова
Аметистовая вьюга

Пролог

1 декабря

Он спит на животе, уткнувшись носом в подушку, разметавшись на кровати, раскинув руки-ноги. Рыжие волосы спутаны, на плече синяк, руки и спина исцарапаны в кровь: золотую, тягучую как деготь. Он мог бы залечить царапины в мгновение ока, но не стал, оставил это напоминание о ночи, полной ненависти, жестокости и жажды.

– Прости, – шепчу. За окном метёт вьюга, зло воет, стонет, белой плетью рассекает этот мир на две половинки. В одной остаётся он, а другая – для меня. И дело даже не в том, что не любит он – лишь использует, просто потому, что другого выхода нет. Не в том, что не люблю я – лишь греюсь, по крупицам собираю осеннее, сумеречное тепло. Просто ещё не время. Или уже не время?

– Куда ты собралась? – Будто и не спал вот, секунду тому назад, сел на кровати, свесил ноги, касаясь пальцами холодного пола. В карих глазах гнев и разочарование. Отнекиваться поздно, да и бессмысленно. Исчезнуть, не попрощавшись, не получилось. – Я не разрешал тебе уходить.

Да, не разрешал. Только вот чихать теперь я хотела на твои запреты. Не сегодня. Не в первый день зимы. Не твоё время, мой рыжик, не твоё право – моё. Теперь – моё. Уже – моё. Время рвать этот мир на части, рассекать его и вновь сшивать. Время понимать. Время познавать.

– Я ухожу, – озвучиваю то, что ясно и без слов. – Прости, мне пора.

– Я – твой хозяин, Рани, – мягко. И уже жестче: – Ещё пятьдесят лет буду твоим хозяином. Или ты всё же выберешь смерть? Я ведь предупреждал.

Он такой смешной, этот рыжий. Иногда он кажется мне ребёнком, хотя, я знаю, Осенний Листопад вечен, как вечны все князья фейри. Он видел тысячи миров и увидит, даст Порядок, ещё тысячи.

– Наше время закончилось. – Передёргиваю плечами. – Ты знал, кого пленил и знал, что однажды меня позовут. Можешь считать меня своей рабой, но тебе не быть моим хозяином. У Вьюг лишь одна Хозяйка, и над ней нет никого.

Он знает, но не верит. Не понимает. Он ведь так и не удосужился спросить, что произошло три дня назад там, среди седых скал, на краю мира, у самой Грани, и, наверное, я не смогу объяснить так, чтобы он понял. Придётся показать.

– Смотри. – Я стягиваю тонкую осеннюю куртку, затем снимаю рубаху. Он охает. Странно, неужели бессмертного Великого Князя можно ещё чем-то удивить. Вот бы никогда не подумала.

– Вьюга… – шепчет он. В его зрачках кружат снежинки. – Аметистовая Вьюга.

– Вьюга, – соглашаюсь. Улыбаюсь сквозь силу. Через «не могу». Через «не хочу». Улыбаюсь фальшиво и неискренне. – Аметистовая Вьюга. Ты знал, кто я, с самого начала. – Медлю, перед тем как, озарённая случайной, невероятной догадкой, уточняю тихо: – Или нет?

И, глядя в его шальные глаза, понимаю – не знал. Не знал, считал обычной Вьюгой, Холодной Душой. Спешно натягиваю рубаху и сажусь на пол. Мы смотрим друг на друга и не находим слов.

Теперь уже смеяться хочется. Князь Листопада и Аметистовая Вьюга – могли ли нити Ткачихи сплестись в узор более причудливый, чем этот?

– Спасибо тебе, Осенний Князь, – изморозь расползается от меня по полу, взбирается по стенам, рисует узоры на стекле. – Спасибо, что согрел меня. Я не держу на тебя зла.

Он молчит. А что тут ответить? Он мог удержать при себе Киранну Проклятую, но не меня. А если бы попытался…

Встаю и натягиваю куртку, мигом позже понимая, что это глупо. Разве может замёрзнуть Аметистовая Вьюга?

Я чувствую зов. Си'Эн уже вышла из Врат. Зима пришла в смертные земли, пора Вьюгам собирать жатву. Пора мне возвращаться. Но что-то не даёт уйти, я мнусь на пороге, не решаясь шагнуть в снежное марево, не торопясь раствориться в нём.

– Ты согрел меня, Князь, – повторяю, с губ слетают слова, которые я не говорила никому и никогда: – Я тысячи лет пыталась узнать и понять, что такое – тепло. Ты показал мне, научил меня, поделился. Теперь ты в праве просить меня о чём угодно, Осенний Князь. Я признаю за собой долг.

– Останься, – он с трудом разлепляет спекшиеся губы, глядя на меня с жаждой и безумием. – Останься со мной, Аметистовая Вьюга. Он и сам понимает, что просит о невозможном. Но всё равно просит.

Я возвращаюсь. Опускаюсь на колени перед кроватью и осторожно, не касаясь, глажу воздух над его щекой. Теперь мои прикосновения могут его убить. Три дня Си'Эн дала мне, большее – не в её силах. Но я ещё помню, что это такое, прикасаться. Я помню ощущение его теплой кожи под моими пальцами. Это бесконечно много для существа, которое никогда ранее не знало прикосновений, да и не думало, что они возможны.

Осенний Князь. Листопад. Мой Князь. Глупый мальчишка… Единственный, кто сумел меня пленить, и единственный, кому я это позволила.

Узор Ткачихи так запутан, так сложен, так страшен. И, зная, что Князь виноват сам, я ничего не могу с собой поделать. И плевать на то, что он – от Осени. Плевать на то, что я – Вьюга. Разве важно это? Важно лишь, что он поделился со мной тусклым, сумеречным теплом. Не потому, что я просила – потому, что нуждалась.

Мне не свойственно милосердие, единственное, что есть у меня – голод. Но этот Князь – мой. Даже если он от Осени. Даже если сама я – Аметистовая Вьюга.

Сделать выбор невероятно сложно, даже если этот выбор иллюзорен, если его нет вовсе. Я рву нити. Рву и связываю их иначе, я путаю узор и сплетаю новый. Даже Ткачихе не под силу подобное, но сегодня смертные земли принадлежат мне, я могу всё.

Я хватаю его за волосы и заставляю наклониться ближе, почти касаюсь его губ своими. Почти. А от моих пальцев по осенней рыжине разбегаются белые дорожки. Я мечу его. Мечу князя неподвластной мне семьи, принадлежащего не мне – брату, Осеннему Огню. Я клеймлю его, чтобы однажды, спустя восемь тысяч лет, в новом мире, когда Закон позволит мне вновь обрести плоть, позвать его, найти, отобрать у Хаоса добычу. И нет пути обратно, и нет мне прощения.

А потом я встаю и, не прощаясь, ухожу в зиму, растворяюсь в ней, рассыпаюсь снежинками, роняю слёзы – драгоценные аметисты. И воет стылый ветер, и тают воспоминания о последних двадцати пяти годах, проведённых в смертных землях. Но его я буду помнить. Он – единственное, что я буду помнить. Он – всё, что я хочу помнить.

Пусть он – Осенний Князь. Пусть я – Стихия Зимней Семьи. Это не важно. Важно лишь, что однажды, спустя восемь тысячелетий, в ночь, когда в не знающем, не помнящем о магии мире заполыхает осеннее пламя, мы снова встретимся. Надолго ли? На час? На день? На год? До конца времён не разожмём объятий? Какая разница. Даже если нам предоставлен будет миг, я сумею превратить его в вечность.

Кто решил, что Стихии неразумны, лишь инструмент, оружие, что нами можно повелевать? И кто сказал, что мы не способны чувствовать?

ГЛАВА 1

15 – 17 сентября

В деревушке было неспокойно – это я почувствовала, едва ступила за околицу. Вроде бы ничего необычного не происходило, но в воздухе ощутимо пахло страхом и ненавистью. Признаться, я едва не повернула обратно: ничего хорошего мне подобные настроения селян не сулили. Один знакомый Старший как-то сказал, что люди – стадо. Я тогда позволила себе не согласиться со старым мудрым эльфом: хищная стая. А когда хищники боятся, они пытаются этот страх перебороть, ищут жертву, чтобы забыться в крови и жоре. Люди в таких случаях всегда находят крайнего: иного, чужого, непонятного. А кто годится на эту роль лучше бродячего мага, отмеченного силой? Не правда, что маги не горят. Горим, ещё как. Даже те, кому огонь – подвластная стихия. Всего-то и надо, что по голове приложить чем тяжелым или руки-ноги переломать. Маги смертны. Даже Старшие смертны. В этом мире вообще нет абсолютной вечности, таков уж порядок вещей.

Но я не об этом, я – о запахе. Едва ощутив его, я должна была бежать со всех ног, но не побежала. Три ночевки под открытым небом – я бы отдала всё что угодно за мягкую постель и сытный ужин. Даже магам нужен отдых.

В корчме было на удивление пусто. Пахло пирожками и перебродившим пивом. А ещё похотью, трусостью и прокисшим бельём. Я невольно поморщилась. Запахи – моё слабое место. Меня даже за оборотня принимали из-за нюха. И не объяснить ведь, что это – магия. Я – Нюхач, Следопыт. Привыкли люди, что маги все как один – стихийники, а о том, что четырьмя разделами искусство не ограничивается, и не слышали. Мой дар не из распространённых, вот и мучаюсь, объясняю всем и каждому. Нюхачи или следопыты – маги ищейки. Нас натаскивают на то, чтобы брать след и идти по нему. Если вы год назад в лесу потеряли кольцо – заплатите, и я его отыщу. Если от вас ушла жена – догоню, как бы она не путала следы. А ещё я чую. Чую эмоции, чую мысли, чую желания и страхи. Это считается ценным даром, но, на мой взгляд, нюх – не дар, а проклятье. Будто одного мне мало было…

– Эй, хозяин! – крикнула я, не обнаружив никого в зале. – Эй, встречай гостью!

Он выскочил из неприметной дверки, на ходу застёгивая штаны, за ним, хихикая, по стеночке, выбралась румяная подавальщица в замызганном фартуке. Смерила меня взглядом, фыркнула. Да уж, выгляжу я, словно селянка, притворяющаяся наёмницей. Меня даже в Академии дразнили мужичкой. Я лишь смеялась. Ну, мужичка – и что?! Зато человек, чистокровный, до тридцатого колена все мои предки – люди. А крепко, по-мужски сбитая фигура – пустяк.

– Чего изволите, госпожа? – спросил корчмарь, стараясь незаметно застегнуть брюки, никак не желающие сходиться на объёмистом пузе. – Комнату? Ужин?

– И то, и другое, – сообщила я, стряхивая капюшон и позволяя получше рассмотреть меня. Если до этого у хозяина были какие-то сомнения насчёт моего статуса, то уж теперь их не осталось. Магам не затеряться среди обычных людей. Сила метит нас. Кого-то уродует, кого-то клеймит. Моё клеймо – глаза. Правый серый, а левый ярко-зелёный. А ещё – волосы: светлые, серебристые, словно пеплом у корней присыпанные и белые на концах. Оба от отца перешли. В его роду в каждом поколении рождаются сереброволосые девочки с разными глазами. Есть на мне ещё две метки, одна – от матери, другая – непонятно откуда, но их я прячу. Не стоит дразнить гусей…

– Минуточку, Мастер. Вы присядьте. Сейчас, я Маньку кликну. Вам что подать? У нас греча с тушеной олениной есть, а доча моя пирожки вот только-только напекла. Вы не сомневайтесь, у нас всё вкусное…

– Давай, что найдёшь. Главное, чтобы погорячее. И вина, со специями. Есть вино-то? – Я сбросила сырой, колючий плащ, за две недели пути превратившийся в обычную тряпку. Даже неловко было такое носить, но выбирать мне не из чего. Не рассчитывала я, что непогода в дороге застанет, до Листопада редко ливни хлещут. Все вещи в Костряках остались, на сохранении, на мне лишь тонкая куртка была. Вот и пришлось покупать первый попавшийся плащ. Доберусь до Костряков – выкину, не пожалею отданных за него трёх полновесных серебряных монет.

– Есть. Как же не быть. – Корчмарь улыбнулся. – Мастер, а вы к нам надолго?

– Переночую, и утром уйду, – сообщила я, вытягивая гудящие, усталые ноги. Тощий мешок я бросила на пол, под стол, плащ – на стул.

– Вы бы поговорили со старостой, может, до чего бы договорились…

– А что? Работа для мага есть? – удивилась я. – Что же, ваша знахарка не справляется?

Знахарка жила всего в двух часах отсюда, я даже думала остановиться у неё, но потом решила не делать крюк. Хорошая женщина, в травках толк знала, могла бы даже Мастеров-Целителей удивить. Я у неё прошлой осенью отлёживалась, отходила от шальной стрелы, настигшей меня на охоте.

– Нету больше у нас знахарки, – разом помрачнел корчмарь и тихо, шепотом, добавил: – Загрызли её. Оборотень загрыз. А вчера за околицей невестку нашего старосты нашли – горло ей вырвали и лицо объели.

Я вздрогнула и, не удержавшись, чихнула. Вот гадость! От корчмаря исходила жуткая вонь: ещё не выветрившаяся похоть, страх, злорадство, любопытство и жадность. А ещё он не врал. Или верил, что не врёт. Я сомневалась, что в этих местах поселился оборотень-убийца, но хищник-людоед – тоже не подарок. Здесь и правда найдётся мне работка…

– Мастер Рани? Слышал о вас, слышал… – староста огладил окладистую седую бороду и цокнул языком. – Вовремя вы к нам пожаловали, ничего не скажешь. Вы же сама… Я нахмурилась и резко махнула рукой, не дав старосте договорить.

– Я – не оборотень. Даже не полукровка. Что бы вы ни слышали об этом – всё ложь. Я человек. Чистокровный. На тридцать поколений вглубь веков нет у меня в предках нелюди.

Он не поверил. Сделал вид, что верит, но меня обмануть невозможно. Беспокойство усилилось. Я окончательно уверилась, что нужно уносить ноги, но не вовремя вспомнилось, что я давала клятву Совету. Это было одним из условий моего помилования: защищать людей от порождений Вьюжных Лесов. За плату или бескорыстно, но защищать. В тот миг, когда я услышала о людоеде, у меня не осталось иного выбора, как его уничтожить. Клятвы, данные Совету, не нарушаются. Наказание – смерть. Недостатка в палачах Академия не испытывает. Правда называют их охотниками, но ведь суть от этого не меняется?

Правда плату я всё-таки стребовала. Невеликую, но с паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок. Лишними деньги не бывают. Тем более, осенью, когда жизнь в пограничье замирает до зимы. Осенью, от которой я прячусь за толстыми стенами. Три месяца я живу в клетке, прутья которой – ливни, ветра, листопад и пламя. Три месяца я болею и тоскую. Не люблю я осень, а она – меня. Не моё это время. Чужое.

На оборотней магия не действует. А в деревеньке лютовал сошедший с ума Старший – это я узнала, обнюхав труп молоденькой девчушки, вчерашней жертвы. Тонкая нить следа вела вглубь леса, но я не пошла по ней, чувствуя, что вечером оборотень вернётся сам. А я подожду и приготовлю ему тёплую встречу.

Засела я в кустах, в ста шагах от околицы. Повесила над собой магический светлячок, зная, что магия – лучшая приманка. Плащ остался в корчме, на мне была тонкая куртка на рыбьем меху. И плевать, что не греет, замёрзнуть я не могу – не чувствую холода, главное, что она движений не стесняет. Под рукой любимый кнут, им я могу выбить глаз летящей мухе. Это не просто мастерство, я помогаю себе магией. В моих руках этот неказистый кнут может превратиться во что угодно: плеть ледяного огня или вихрь, кружащий вокруг меня и защищающий от любой атаки. Ещё до того, как Совет наложил печати на мой основной дар, я использовала его. И была всемогуща. Или верила, что всемогуща. Но что жалеть о том, что было? До конца жизни мне не сорвать печать, не ощутить вновь, как бежит по венам стужа…

Так и сидела полночи, тихо напевала непонятно где услышанную песенку и ждала.

Не дождалась. Оборотень не явился на свидание. Зато утром у околицы обнаружилась Манька, подавальщица из корчмы. То, что от неё осталось – не много.

– Что ж вы, Мастер Рани? – укоризненно качал головой староста. – А вы говорили… Я лишь плечами пожала.

– Странный тут у вас оборотень, – заметила. – Ни один людоед не откажется от мага ради обычного человека. А этот вот отказался. Так ли он безумен? Вы случайно ничем Старшим не насолили? Если это – месть, я вам не завидую. Пока деревня не вымрет – не успокоятся.

Староста и священник Единого, опирающийся на посох-крест, переглянулись и синхронно замотали головами. На меня дунуло вонью лжи и недоговорённости. Значит, права я. Не просто так оборотень заявился.

– Или вы говорите мне, в чём провинились, или я ухожу! – пригрозила. Двое пройдох снова переглянулись.

– Тут такое дело… – неохотно начал священник. – Мальчишки неделю назад притащили из лесу парня, едва живого. Старшего. Оборотня. Нелюдь.

– Я его к себе взял, знахарку позвал, чтоб подлечила. Старшие-то благодарными быть умеют, – признался староста. – А он, отродье, дочку мне попортил. А потом ещё глазами наглыми сверкал, говорил, честь оказал. Ну, я сгоряча его и приказал… Вина, злость, отвращение и страх. Страх, страх и ещё больший страх.

– Что? – поторопила я. – Что с ним сделали?

– Да ничего. Побили чуток, руки переломали, да в подпол кинули. Мы ж не звери какие. Очухается, подумает, я с ним и поговорю. Дочка-то у меня одна-единственная, – признался староста. – И что, что нелюдь, невиданное ли дело.

И, правда, в пограничье это сплошь и рядом. Старшие падки на пышную, полную жизни и крови человеческую красоту. Я лично знаю двоих, женившихся на человеческих девушках. И ничего – живут неплохо. Только вот решений своих Старшие никогда не меняют, это я тоже знала точно. Если сразу не согласился одеть ленту в волосы – и не согласится.

Зря я, наверное, это сказала. И зря вступилась за совершенно незнакомого мне любвеобильного Старшего. Надо было плюнуть, забрать вещи, и отправиться в путь. В своих бедах здешние людишки сами виноваты. Только вот забыла, за кого меня принял староста. Не подумала, как легко меня можно обвинить, в том, что…

Вот и получила тяжёлым крестом по затылку. Так мне и надо за то, что забыла – людям нельзя доверять. Слишком дорого оно потом обходится – это доверие.

В погребе было темно и сыро. Скреблись крысы, булькало в бочонке пиво. Пахло кровью, железом, ветром и сумеречной осенью. Моя голова лежала на чем-то мягком. Чьи-то пальцы скользили по лицу, словно их обладатель пытался запомнить каждую чёрточку. Я видела, слепцы так делают…

– Очнулась? – спросили сверху. Надо мной во тьме вспыхнули золотые глаза. Мигом позже я поняла, что подушкой мне служат колени оборотня. И эти ласковые, горячие пальцы – его. Закусив губу, я скатилась, попытавшись отползти подальше. – Эй, маг, ты чего?

– Не… не прикасайся ко мне, – выдавила я, захлёбываясь кашлем. – Не прикасайся.

– Что, боишься? – Смешок. – Да не бойся, не съем, я вегетарианец.

– Извини, – наконец я прокашлялась. Нащупав бочонок, я прислонилась к нему спиной и подтянула колени к груди, обхватив их руками. – Извини, я не выношу прикосновений. Любых.

Не вру. И правда, я не выношу, когда прикасаются к моей коже. Я спокойно могу обнять знакомого или стоять спина к спине в драке, но сама никогда не касаюсь чужой кожи и не позволяю другим дотрагиваться до моей.

– Ясно, – у него был невероятно красивый голос. В нем слышался шорох сухих листьев и шепот ветра. Необычный для оборотня голос, обычно у них глубокий, звучный баритон, рычащий и напористый. – Скажи, маг, почему ты здесь? Или это в счёт приданого?

Я вздохнула. Да уж, правда, в счёт приданого. Обед. Жаркое из Нюхача – деликатес.

– Кто-то из твоих родичей тонко намекнул, что лучше бы тебя отпустить. Сначала знахарку, что тебя лечила, загрыз. Потом невестку старосты. Вчера подавальщицу из корчмы. Меня наняли людоеда приструнить.

– И? Не удалось? – спокойно спросил мой сосед, а я с удивлением обнаружила, что не могу прочитать чувства оборотня. Я и не думала, что такое возможно – никто из знакомых мне Старших не умел блокировать мой нюх. Это становится интересным.

– Как видишь. Удалось – здесь бы не сидела.

– А за что тебя всё-таки кинули? Не верится, что наш добрый староста решил разнообразить мою диету свежей магятиной.

Я хмыкнула и, против желания, рассмеялась. Слово-то, какое… Интересно, мясо магов чем-то отличается на вкус от обычной человечины? Жаль, спросить не у кого. Людоеды долго не живут, а магов жрать – дело неблагодарное. Трапезу может прервать некстати очнувшееся блюдо. Помню, рассказывал нам один из Мастеров, как его гномы оголодавшие поймали и попытались превратить в ужин. На их горе, маг уже три месяца блуждал по горам и сам был не прочь подзакусить. Гномятина, по его словам, ничем не хуже оленины, только пожестче.

– А они решили, что я – и есть неуловимый людоед, – всё же ответила я.

– Ты? – несказанно удивился он. – Серьёзно? Ты же человек. Или за эту неделю рацион смертных резко изменился?

– Таких, как я, вы зовёте Ищейками, – невесело усмехнулась я. – Мне больше нравится: Следопыт или Нюхач. Вот меня и приняли за оборотня, а я доказать ничего не смогла. Теперь вот… Кстати, меня Рани зовут. А тебя?

– Лис, – представился он. – Зови меня Лис.

– Мог бы и не уточнять. Я знаю, настоящие имена вы не используете, меня, кстати, тоже Рани лишь кличут. Говорят, удачлива чересчур. Но, по правде, меня скорее Нира должны были прозвать.

– Ты странная, – заметил оборотень ни с того ни с сего. Золотые угли глаз потускнели, растворились во тьме. – Странная и холодная. Никогда не встречал никого, похожего на тебя. И меня ты не боишься, чую, хотя по всему выходит – должна. Неужели, тебе, в самом деле, уютно рядом со мной?

– А у меня есть выбор? – спросила я, а потом, вздохнув, пояснила: – Не то, чтобы уютно, но бояться я разучилась так давно, что и не помню – каково это. Могу лишь представить себе по запаху. Да и не вижу я причин тебя бояться. Если до сих пор не тронул, значит, или не хочешь, или не можешь.

– Не хочу, – согласился Лис. – Могу, но не хочу. Здесь скучно. Неделю сижу, ни поговорить, ни послушать. Съесть тебя я всегда успею.

– Старшие людей не едят, – напомнила я.

– Не едят, – согласился Лис. – И, кстати, ты что-то там говорила о тонких намёках?

Я повторила услышанное от старосты и священника. Лис слушал, не перебивая, лишь шорох его дыхания напоминал, что я не одна в этой тьме. Зачарованный нательный крест, на который расщедрился священник, неприятно жег кожу. И ведь не снять эту гадость…

– Странно, – заключил Лис. – Кто ж это расстарался так? Неужто, Акир? Глупый мальчишка. Говорил ведь не ходить за мной. Наверняка, отец приказал проследить. Вот ведь…

Он выругался на незнакомом мне, певучем языке, отдалённо напоминающем древнеросский, и замолчал. Тихо стало… Ни звуков, ни запахов его мыслей – ничего. Даже дыхания не слышно.

– Слушай, Лис, а ты собираешься отсюда выбираться? – спросила я, устав ждать, пока оборотень сам заговорит. – Не верится, что Старшего можно удержать в подвале.

– Меня ещё никогда не сажали в подвал, – серьёзно ответил он. – Это воистину бесценный опыт. Если честно, мне всё равно, где быть. Где бы я ни был, я остаюсь свободен. Теперь никто и ничто не сумеет отнять мою свободу – я скорее уйду в Хаос. Ты права, захоти я, давно бы мчался по лесу. Но тогда бы я не встретил тебя.

– И? Меня ты уже встретил… Может, подумаем вместе, как выбраться? Да и оборотень твой. Я же знаю, Старшим человечину нельзя, он теперь обречён, свои же убьют. Лис расхохотался.

– За что? За то, что загрыз пару-тройку смертных, посмевших меня пленить? – С весёлым удивлением переспросил он, а потом неожиданно серьёзно добавил: – Ты действительно смешная, Рани. Ты мне нравишься. Скажи, Рани, у тебя есть хозяин?

Я закашлялась, подавившись так и не сказанными словами. Вот тебе и милый соподвальник. Договорилась! Знала ведь, Старшие могут казаться кем и чем угодно, но доверия заслуживают не больше людей. Меньше. По крайней мере, людей я могу понять, их мотивы и желания прозрачны и логичны. Старших же понять – легче познать Хаос. Их логика, мораль и Законы не известны никому, кроме них самих. В один момент они могут смеяться над твоей шуткой, а вот уже вырвут тебе сердце. А потом поплачут, вспоминая смешного смертного. И забудут. Что им смертные – сколько ещё будет на их веку забавных игрушек.

– Так у тебя есть хозяин, Рани? – вновь спросил Лис.

– У меня нет, не было и не будет хозяина, – резко ответила я.

Я почти увидела, как он равнодушно пожимает плечами, дескать, что за капризы.

– Тогда я возьму тебя себе. Это будет интересно: повелевать Вьюгой. Я сказала, что не умею бояться? Кажется, только что научилась…

– Лис, я – маг. Выпускница Академии. Ты не можешь просто так взять, и стать моим хозяином. Это вызовет дипломатический скандал. Тебя за это по головке не погладят.

Со Старшими можно разговаривать только так, на языке разума. Единственный мой шанс – доказать, что владеть мной не выгодно. Откуда-то я знала, что противопоставить ему что-то ещё не смогу. Конечно, Старшие смертны, и убить оборотня задача мне вполне по силам, но в этом конкретном оборотне было что-то неправильное. К обычному для них аромату примешивалось ещё что-то. Незнакомое мне, опасное, сильное, горячее, сумеречное, осеннее, страшное, не человеческое и даже не старшее. Оборотень молчал. Думал. Потом сообщил:

– Скандал, может, и будет, но в масштабах вечности это – пустяк. Войной на нас из-за одного мага не пойдут. Ну, напишут ноту протеста, ну, повоет Вожак. И всё на этом закончится. Одна смертная не стоит того, чтобы из-за неё ссориться со Старшими. Даже маги это понимают.

– Я – Проклятая, – выложила я последний козырь. С Проклятыми опасались связываться даже Старшие… Правда, убивали они Проклятых ещё охотней людей.

– И что? Знаю… Клеймо сложно не заметить. Оно не твоё, ты из второго поколения. Люди глупы, что бы там ни было, дети не должны отвечать за родителей.

– Меня завтра сожгут, – сообщила я. Если до этого разговора перспектива мучительной смерти в пламени меня не прельщала, то сейчас казалась желанной. – Священнику и старосте нужно успокоить свою стаю, я стану их жертвенным козлом. Так что наслаждайся владением, пока можешь. Завтра от твоей собственности останется лишь пепел, да и тот по ветру полетит.

– Сожгут? Тебя? Ты, правда, веришь, что я позволю сжечь мою собственность? – Я не видела этого, но уверена – Лис широко, довольно улыбнулся.

Нас вытащили из погреба спустя несколько часов. Увидев меня целой и невредимой, староста со священником окончательно уверились в том, что я оборотень.

– Свояк свояка… – злобно прошипел священник. – Нелюдь поганая.

Нелюдь? Да эта неразлучная парочка – большие нелюди по отдельности, чем мы с Лисом вместе взятые. Оборотень меня разочаровал. Не таким я его представляла. Это был рыжий парень, субтильный, всего пальца на два выше меня. Его спутанные, пушистые грязно-рыжие волосы были небрежно заколоты у основания шеи в хвост, длинный – на зависть девкам, до задницы. Спереди же пряди были неаккуратно, криво обкромсаны: справа – почти под корень, а слева чёлка была заплетена в три растрёпанных тонких косички, закреплённых костяными бусинами. У него были карие раскосые глаза с чуть вытянутыми зрачками, обведенными золотой каймой. Высокие острые скулы – у людей таких не бывает. На переносице россыпь тёмных веснушек. Брови и ресницы светлые, почти незаметные на загорелом лице. Он был одет в дорожный костюм, расшитый бисером, на шее болталась налобная повязка, вышитая золотой нитью. На мгновение я даже не поверила нюху – это оборотень?! Магия говорила одно – глаза другое. Оборотни – хищники. Этот же взъерошенный парень напоминал человека-наёмника, но не Старшего. От людей пахло не страхом, хуже – ненавистью. Стая почуяла кровь.

– Странные они. Не боятся, – произнес шедший рядом Лис. Ему руки связали освященной верёвкой. Глупцы – словно она способна удержать оборотня. Мне приходилось хуже. Кроме инстинктов Нюхача, врождённого дара, магия мне была не доступна, блокировалась крестом, который снять мог лишь священник. А без силы я – обычная человеческая девушка, не способная справиться даже с одним мужчиной.

– А что, обычно тебя боятся? – съязвила я. – Лис, боюсь тебя разочаровать, но ты не выглядишь опасным. Даже оборотнем – и то. Боюсь даже предположить, кем ты оборачиваешься. Не мышкой ли?

– Лисом оборачиваюсь, – серьёзно ответил он, дергая на себя верёвку, да так, что священник, державший в руках свободный конец, не удержался на ногах и покатился по земле, пачкая парадное облачение и сдавленно шипя. Пока его поднимали и отряхивали, Лис стоял спокойно, разглядывал собравшихся посмотреть деревенских. В конце концов, он заключил: – Говорил я, что ничего хорошего от помесков ждать не придётся. Ни рыба – ни мясо. Ни одной души нет. Все уйдут в хаос, да даже кошмарами не станут – растворятся, исчезнут. Пора менять Законы, хватит смертную кровь портить.

В этот момент он не выглядел ни смешным, ни нелепым. Как-то неуловимо изменился. Вроде бы и прежним остался, но вот сейчас я видела перед собой не человека – Старшего. Мудрого.

– Ну что, нелюдь, оденешь моей Горыське ленту? – спросил староста, когда нас вывели на утоптанную площадку перед его домом, к вбитому в землю столбу, обложенному хворостом. Да что ж такое?! Ну почему Старших и магов всегда порываются сжечь? Нет бы, топить – но именно пламя, как считается, смывает грехи.

– Ленту? Человеку? – Пахнуло презрением, скукой и уверенностью. – Даже если бы я совершил подобную глупость, моя избранница не дожила бы до свадьбы. Моя семья не поняла бы шутки… Альянсы со смертными это словно с животными спариваться, если не хуже.

Я тихо застонала, закрывая глаза. Лис – ты действительно дурак, или притворяешься? Ну, к чему тебе это представление? Самоуверенный мальчишка. Даже оборотню не под силу перебить стольких вооруженных крестьян. Из подвала ты выбраться мог, верю, но здесь – не подвал. Если ты срочно не отрастишь крылья, что, по твоим же словам, невозможно, ибо лисам не дано, нам не спастись.

Глупая-глупая Рани. Снова я попалась на своей доверчивости. Поверила, что возомнивший себя моим хозяином Старший вытащит из беды, а уж вопрос принадлежности решила обговорить по факту спасения. Вот теперь и умру. И напишут на моей могилке: «Собственность оборотня». Да что я себя обманываю? Не напишут. Не будет могилки. Сожгут, а пепел над текучей водой развеют, дабы не оскверняла Мать-Землю.

Вот Хаос! Говорили мне наставники, чтобы не связывалась со Старшими. Магам Единый велел истреблять поганое семя, не зря велел.

Я не сопротивлялась, когда меня привязывали к столбу. Не сопротивлялась, когда священник стянул с меня левую перчатку. А вот правую не смог. Совет позаботился, чтобы печать не мог снять никто, даже я сама. Но хватило и знака на левой – Ни-ра. Даже крестьяне знают его. Даже им известен Закон. Да ответят дети за родителей… Моя мать, Адьена Искра, была повинна в убийствах людей. Она использовала свой дар во вред простым, неодарённым. Её приговорили к Проклятию. Её и весь её гнилой род – до тринадцатого колена.

Моя смерть ничем им не грозит. Даже если приедут с Совета разбираться, признают невиновность убийц. Да и не убийц – палачей. У Проклятых нет никаких прав. Даже права на жизнь. И пусть мне кажется несправедливым то, что приходится отвечать за грехи, совершённые не мной, ничего это не меняет.

– Боишься, Рани? – раздалось сзади. Нас привязали спина к спине. – Не бойся, не время ещё костры жечь. Листопад ещё владеет этим миром – не даст пропасть, не уступит Огню. А и сам Огонь возмутится. Не его я, он чужого не возьмёт.

Я заскрипела зубами. Ну что тут сказать? Утешает лишь, что самоуверенный горе-спаситель – самоназванный хозяин сгорит вместе со мной. Вместе пеплом по ветру полетим.