Текст книги "Нэнуни-четырехглазый"

Автор книги: Валерий Янковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

БРАКОНЬЕР

Туманным июльским вечером с западного перевала к хутору торопливо семенил Митюков. Прошагал двором прямо к крыльцу, взбежал по ступенькам и постучался в кабинет. Михаил Иванович уже засветил керосиновую лампу и, сидя за рабочим столом, четким острым почерком заполнял свои книги по коннозаводству.

– Здорово, Митюков, чего так запыхался?

– Шибко поспешал, Михал Иваныч. Ввечеру ктой-то стр е лил в Смежной пади, а наши никто в ту сторону вроде не проходили. Стало быть, чужой. Я еще вчерась приметил, – вроде бы дымокурчик из овражка вился. Да ведь этот чертов туман как залег, так три дни и ни с места, ничего толком не разглядишь. Чуть пронесет и снова здорова…

– Да, одолел нынче туман пуще обычного. Выстрел, говоришь? Подозрительно. Сегодня у нас и верно на пантовку никто не спрашивался. Кто бы это мог быть? А Андрей где?.

– Андрей Алексеевич ноне в Семивершинной, то не он. Этот дьявол бродит вдоль обрывов, я слыхал, там олени свистели. Приплыл, видать, стервец, морем, а лодку, поди, крепко припрятал, незаметно нигде. Залег теперича в чаще, а на заре опять зачнет браконьерствовать!

– Похоже, ты прав. Ну ладно, иди на кухню, поужинай и отправляйся назад в сторожку, а я чуть свет подскочу…

Едва светало, когда Михаил Иванович подъехал к указанному Митюковым распадку. Похрапывая и «играя селезенкой», Саиб шел свободной рысцой, оставляя позади в высокой, седой от мороси траве извивающуюся змейкой темную стежку. Слева показалась узкая, свободная от тумана, хмурая полоска моря. Михаил Иванович придержал коня, перевел на шаг. Становилось заметно светлее.

И вдруг, приглушенный туманом, не далее, как в полуверсте, бухнул одиночный выстрел. А следом за ним прозвучал протяжный, тревожный свист; мелькнули тени, процокали копытами несколько убегавших в горы оленей.

«Ага, где-то там, неподалеку от моря, в обрывах!»

Михаил Иванович стянул винчестер, положил его поперек седла и тихонько послал Саиба вперед. Не прошли и двухсот саженей, как перед ними, поперек пути, обозначился волок. На примятой траве – кровь.

Повернул коня по направлению волока. Еще сто шагов – и в кустах мелькнуло что-то бурое. Михаил Иванович спрыгнул с седла. Так и есть, олень! Даже не выпотрошенный, еще горячий, но уже обезглавленный. Значит, браконьер захватил только голову с пантами и кинулся к берегу, чтобы тут же скрыться на лодке. Но где она? Митюков вчера ее не обнаружил. Видно, ловкий хищник!

Янковский снова вскочил в седло и поскакал к невысокому обрыву, нависшему над бухтой. Над морем стеной стоял плотный туман. Он только чуть отступил от берега, оставив неширокую полосу отливавшей сталью воды.

Михаил Иванович спешился, быстро привязал Саиба к кусту и огляделся. «Этот черт где-то здесь у берега, под обрывом. Неужели успел столкнуть лодку и уйти? Не может быть, ведь я опоздал на какие-то минуты…»

И в этот момент из-за темных, обсиженных бакланами прибрежных камней на серую гладь воды вынырнула лодка!

Их разделяло меньше сотни шагов, и Михаил Иванович отчетливо разглядел стройную поджарую фигуру и молодое, с темными усиками лицо. Сейчас оно было бледно от волнения и напряжения.

Человек очень спешил. Почти ложась на спину, далеко назад забрасывал весла и сильными толчками гнал шлюпку в открытое море, в полосу тумана. Он еще не видел преследователя, но чутьем браконьера ждал его появления с минуты на минуту.

– Стой! Поворачивай, стрелять буду! – крикнул Янковский.

Мушка винчестера нащупала зеленовато-серую куртку, сделала нужный вынос. Палец лег на крючок. Теперь только плавно нажать, и парень ткнется носом в дно лодки. И все.

Но тот и не думал поворачивать, приналег еще сильнее.

«Но ведь совсем молодой, да и в меня не стрелял. Нет, надо перебить греби или сбить уключину и взять живым, проучить».

Он поймал в прицел весло, и, когда беглец занес и опустил его в воду, – с обрыва рявкнул крупнокалиберный винчестер. Донесся сухой щелчок, весло вздрогнуло, от него отлетела большая щепка. Подняв фонтанчик брызг, пуля ушла в глубину. Гребец весь съежился и выронил весло, но оно не переломилось.

– Черт, выдержало! А ну, дай-ка в уключину… – Михаил Иванович передернул скобу, прищурился, убрал дыхание, и – снова попал точно. Уключину заклинило, шлюпка начала разворачиваться.

Однако браконьер не растерялся. Мигом пригнулся, схватил лежавший под ногами маленький топорик и начал лихорадочно выправлять погнувшееся железо. Раздался третий выстрел. Видно, и эта пуля попала в цель, но дала рикошет. Человек вдруг странно дернулся, покачнулся, но вскочил на ноги, и, выхватив из гнезда другое весло, опустил его за кормой и начал быстро, по-азиатски, юлить. Остановившаяся было лодка снова набрала ход и, тускнея, втянулась в полосу тумана. Михаил Иванович чертыхнулся и опустил ружье.

«Ну да ладно, хорошо, что не продырявил. Зато теперь уж на всю жизнь запомнит!»

Услышал свист и оглянулся. С горки, до пояса мокрый от росы, спускался Митюков.

– Что, ушел?

– Уйти ушел, но я ему, кажется, нагнал жару!

– Я видал, как он завертелся. Кажись того, ожгли его малость, так ему и надо. Но прыткий, сатана: услыхал Саиба и айда налегке с одной головой. Да и убил-то второпях двухлетка, какие у него панты: шилья, за них и пяти рублей никто не даст…

* * *

За то недолгое время, что Юрий учился в гимназии, у него завелся дружок-одноклассник – Андрей Кочергин, ловкий, стройный, «прогонистый» парень. Юрия забрали домой помогать на хуторе, а Андрей сбежал из гимназии сам. Спутался с темной компанией, стал баловаться контрабандой и «легкой» охотой. Но ребята продолжали дружить. В детстве они соревновались в стрельбе из лука, а когда подросли, начали соперничать в пулевой. Стрельба из нарезного оружия по стандартным «офицерским» мишеням все больше входила в моду. Во Владивостоке каждое лето устраивались крупные состязания, победителям доставались ценные призы, за первое место – золотая медаль. В числе юных стрелков постоянно выделялись двое: Юрка Янковский и Андрюшка Кочерги и. Спор между ними проходил с переменным успехом, хотя Юрий и стал обладателем золотой медали.

В это лето, когда они, как обычно, встретились на спортивном стрельбище, он заметил на руке друга повязку.

– Что это у тебя с рукой, Андрюшка?

– А то не знаешь!

– Правда не знаю, в чем дело? Андрей выглядел необычно смущенным.

– Ладно, отойдем, расскажу…

Они присели в стороне на скамейке. Кочергин снял повязку и протянул Юрию руку.

– Вот, смотри – на левой руке не хватало среднего пальца, но рана почти зажила.

– Кто это тебя?

– Как кто? Да твой же батька!

– Папа? Когда? А-а, постой, постой, так это ты в прошлом месяце был на лодке?!. А мы все гадали… Я ж тебя сколько раз предупреждал: коли не можешь не браконьерить – твое дело, но к нам на Сидеми не лезь, у нас охрана поставлена как надо!

– То-то и оно, что говорил, не спорю. И верно, охрана налажена здорово. Да черт попутал, понес туда. Вот и оставил мне Михаил Иванович метку на всю жизнь. Но, брат, спасибо ему.

– Благодарность за то, что без пальца оставил? – Серо-зеленые материнские глаза Юрия озорно заискрились. – За науку, значит, спасибо?

– И за науку, конечно. – Андрей потрогал темные усики. – Но, главное, я же понимаю: ну чего ему было ту пулю мне в башку не всадить?! Уж коли в весло да в уключину на полном ходу лепит без промаху, то в человека-то с закрытыми глазами попал бы. А там камень на шею, бух в море – и концы в воду!.

– Папа и дома говорил, что только попугать хотел. Молодой, мол, совсем мальчишка.

– Понятно, пожалел. А попадись я, к примеру, нашим староверам на Сице или охране на острове Путятина – пустил бы твой Андрюшка Кочергин пузыри! Так что передай твоему бате поклон. Скажи – не обижается, мол, Андрей и больше на Сидеми ни ногой, вот те крест. А ежели и соберусь еще пошкодить, только не туда. Слово даю.

Кочергин сдержал слово и больше никогда не появлялся на полуострове. Но через несколько лет после отчаянной перестрелки с настигшей его охраной погиб от егерской пули и утонул у берега острова Рикорда.

КОРЕЯ И АМЕРИКА

Ольга Лукинична распахнула дверь рабочей комнаты мужа.

– Михаил Иванович, к нам гости…

Секретарь Приморского отделения Русского географического общества пропустил вперед представительного молодого человека с небольшой клинышком бородкой.

– Здравствуйте, разрешите вам представить нашего молодого ученого Владимира Леонтьевича Комарова. У нас есть письмо от вице-президента общества, господина Семенова-Тян-Шанского. Он просит содействовать господину Комарову в намеченной экспедиции по соседним странам.

Все обменялись рукопожатиями, хозяин рассадил гостей.

– Каков же ваш маршрут и основные задачи, Владимир Леонтьевич? – поинтересовался он.

– Получил задание пересечь северную Корею от устья Тюмень-Улы до верховьев Ялу, а там перейти на маньчжурскую сторону. По пути произвести съемку местности, этнографические исследования, собрать предметы национальной утвари и, конечно, ботанические, энтомологические и орнитологические коллекции. В Петербурге знают о вашей дружбе с корейцами, начальство надеется на вашу помощь.

– Может быть, выделите для этой цели кого-либо из ваших сыновей, Михаил Иванович? – добавил секретарь, – мы знаем, что они уже бывали в Корее, имеют опыт, навыки. Помогли бы со сбором коллекций. Да и с языком и бытом, наверно, знакомы.

– Специального образования мои ребята, к сожалению, не получили, но сборами занимаются с детства. Умеют ловить, определять и препарировать. Пожалуй, дам вам старшего, Александра. Пусть дойдет с экспедицией до верховьев Ялу, а там отпустите. Дальше вы пойдете в Маньчжурию, а китайского языка он не знает. И возвращаться придется, вероятно, одному, В Корее-то, я знаю, его никто не обидит, может переночевать под любым кустом: у нас с корейцами, действительно, давняя дружба.

– Буду очень рад иметь такого помощника, Михаил Иванович, спасибо. И, конечно, отпущу по первой его просьбе!..

Михаил Иванович помог с организацией путешествия, выделил лошадей. Экспедиция Владимира Леонтьевича Комарова – будущего президента АН СССР – выступила в мае 1897 года. Кто шел, кто ехал верхом. Скарб везли вьючные кони, тракта в северной Корее в те годы не существовало. От устья реки Туманган отряд двинулся на запад сперва извилистыми тележными дорогами, а дальше узкими тропами. Тянулись сквозь перелески и аккуратно возделанные поля, засеянные чумизой, кукурузой и бобовыми культурами. Миновали селения с крытыми соломой и черепицей одноэтажными фанзами, хуторки и обнесенные каменными стенами уездные города: Онсон, Хойрен, Мусан.

Крестьяне встречали приветливо. Королевские чиновники – вежливо, но подозрительно. Вели себя важно, носили белоснежные халаты с бантом на груди и черные, сплетенные из конского волоса шляпы-пагоды, в зависимости от ранга и дворянского достоинства – о трех, пяти и семи углах!

Александр добывал для Комарова бабочек и птиц, вел свой «орнитологический дневник».

Крутые перевалы и реки без мостов не давали делать больших переходов, только в августе экспедиция достигла подножия знаменитого в Корее потухшего вулкана Пяктусан Обошла белоголового старца с юга, одолела покрытый мачтовым лиственничным лесом водораздел и вышла к истокам Ялу. Здесь миссия Александра Янковского и переводчика корейца Кима оказалась законченной.

Здесь они и распрощались. Экспедиция переправилась на северный берег Ялу, Александр с Кимом зашагали на юг. Долгий, через множество перевалов, лежал их путь к морю. Только в октябре выбрались они на побережье, пришли в знакомый порт Вонсан. Там сели на пароход и через несколько дней оказались дома.

Дружба Янковских с будущим академиком сохранилась на всю жизнь. Впоследствии Комаров еще не раз был гостем Сидеми, где, кстати, за обеденным столом состоялась их первая встреча с Владимиром Клавдиевичем Арсеньевым.

Александр привез свой толстый дневник и массу ярких впечатлений. Его слушали до поздней ночи.

– Видел корейские праздники, – рассказывал он. – Сначала весенний – «тано». Парни и мужики состязаются в стрельбе из луков, борются, продев руку в тряпичное кольцо, которое опоясывает бедро противника. Бросают друг друга через голову и по-всякому. Крик, шум! Кто переборет всех, танцует под флейту и барабан, забирает первый приз – быка с красным поясом и медными бляхами. Под конец победитель садится на него верхом и уезжает под музыку к себе в деревню. А девки и молодые бабы на высоченных качелях соревнуются, достают ногами перекладину с колокольчиками. Которая больше всех прозвенит, та и выиграла. Для них первый приз – несколько кусков материи. Все в разноцветных кофточках, в глазах рябит!

– В первом же селении, когда Ким упомянул ваше прозвище и сказал, что я ваш сын, сбежалась вся деревня. Шепчут: «Нэнуни атыри, Нэнуни атыри», – сын Четырехглазого. И так на всем пути через горы, до Вонсана. Кормили, поили и денег брать не хотели!

– Скажи, пожалуйста, значит прослышали уже и там. Далеко.

– Просто удивительно, как легенда о вас и Син Солле успела облететь чуть не всю северную Корею.

– Я всегда поражался, с какой быстротой их устная почта разносит всякие были и небылицы. Да, а знаменитый осенний перелет под Вонсаном вы захватили?

– Перелет сказочный! Если у нас на Лебяжьей лагуне весной бывают десятки тысяч, то там – сотни, или даже миллионы. Гусей на полях – черно! Но не подпускают. Однако Ким их перехитрил: взял под уздцы коня, спрятался за ним и подошел на выстрел. Те вытянули головы, вот-вот слетят, а он ка-ак даст дуплетом из своей двадцатки! Поднялись, как заорут, я чуть не оглох. И все небо закрыли. А мы тут же на месте собрали девятнадцать казарок…

Отец помог обработать и издать при содействии географического общества «Орнитологический дневник Александра Янковского». Он думал, что Шура увлечется наукой, но братья запоем читали Майн Рида и Фенимора Купера. Может быть, именно они и смутили неуравновешенную душу Александра: в один прекрасный день он заявил родителям, что твердо решил ехать в Америку…

Нелегко было собрать нужные деньги, но их собрали, и Шура уплыл из Владивостока в Иокогаму, а оттуда прямым пароходом в Сан-Франциско. Писал аккуратно. Через несколько месяцев сообщил, что решил ехать на строительство Панамского канала. Оттуда написал, что устроился на сооружении шлюзов плотником. Что, как видно, унаследовал способности отца, им довольны. Зарабатывает хорошо, живет весело.

Юрию писал, что сейчас все в Америке только и говорят о золоте Аляски и он вскоре думает махнуть, туда.

Эти письма Юрий читал Анне. Она уже закончила конвент в Японии и вернулась домой, принялась энергично помогать по хозяйству.

Как-то брат с сестрой решили развлечь рабочих чтением и явились после работы во «дворец». «Дворцом» на Сидеми окрестили кирпичный одноэтажный домик с крылечком, построенный для русских рабочих. Для корейцев была выстроена типичная корейская фанза.

Юрий и Анна явились в общежитие вечером. В уютной комнате сидели несколько человек. При свете большой керосиновой лампы каждый занимался своим холостяцким делом: кто шил, кто починял, кто сучил дратву. Старшим среди всех был Митюков.

Юрий устроился под лампой и раскрыл любимую книгу. Он читал старательно, с выражением. Закончил первую главу, дошел, как он считал, до самого захватывающего места и остановился. Ему очень хотелось видеть, – какое впечатление книга произвела на слушателей, хотелось, чтобы его поторопили скорее добраться до развязки. Он обернулся к Митюкову.

– Ну как, интересно?

Старик сосредоточенно грыз соломинку, разглядывая что-то на потолке. Он обернулся и закивал:

– Интересно, интересно, Юра, как же, А теперь – из другой книжки почитай!

Брат с сестрой переглянулись. Остальные все были заняты своими делами и, видимо, не слышали ни чтения, ни разговора. Нюта незаметно толкнула брата в бок.

– Пойдем, Юра. Потом дочитаем. Всем, наверное, уже пора спать.

Они собрали свои книжечки и вышли на улицу. Стояла теплая ночь, светила луна.

– Ты знаешь, я заметила, они совсем не вникали. Видно, просто не привыкли к чтению. Наверно, нужно начинать с чего-то полегче, может быть, со сказок?

Юрию было немного смешно, но в общем он был раздосадован.

– Вот ты теперь и читай им сказки, с меня хватит. Раз таких интересных вещей не понимают, я больше не пойду. Нет, как вам нравится: «Интересно, как же. А теперь из другой книжки почитай!» – он передразнил скрипучую интонацию Митюкова.

– Нет, я посоветуюсь с папой и подберу, что он подскажет.

– Ладно, это твое дело. А я вот о чем хотел с тобой поговорить. Слушай, – Юрий атаковал сестру неожиданно и круто: – Ты поддержишь меня, если я тоже попрошусь в Америку?

– Ты чего? Тоже, как Шура? Что вы оба с ума сошли по этой Америке!

– Нет, ты послушай, ведь мне скоро двадцать лет. У Шурки там Панама, Аляска, золото. Мне этого не надо. Я решил проситься года на три, хочу выучить язык и все то новое, что есть у них в сельском хозяйстве и коневодстве. Хочу побывать в прериях Техаса, поработать на фермах. Все это должно потом нам очень пригодиться!

– Это другое дело. Тогда просись. А я скажу, что беру часть твоей работы на себя. Зато, когда вернешься, – я поеду по России. Тогда ты меня поддержишь, ладно?

– Конечно, обещаю. Лишь бы папа отпустил меня в этом году. Я ведь знаю – от моей поездки будет польза всем. Может быть, и чистокровных лошадей удастся привести!

– Знаешь, сначала с мамой поговори, попроси ее, И скажи, что я – за. Мама поможет.

– Я тоже так думаю.

На следующий вечер в столовой после ужина состоялся семейный совет.

Михаил Иванович согласился не сразу, В самом деле, нелегко было надолго оставаться без двух старших помощников. Ян, хотя и заканчивает иностранную школу в Японии, сразу пойдет учиться в мореходное училище во Владивостоке. А Павлика только недавно отправили в первый класс в Иокогаму.

– Ты говоришь, хочешь учиться. Отлично. Но на отцовские деньги это каждый может. А ты докажи, что сумеешь сам заработать и на жизнь и на ученье. На дорогу мы тебе соберем, но содержать в Америке два-три года не сможем, знай это.

– Я ко всему готов. И на дорогу дайте сколько сможете, лишь бы хватило в третьем классе добраться. Вы ведь знаете, – я не боюсь никакой работы, а научусь многому.

– Так и быть, попробуй. Посмотрим, что выйдет, А если не осрамишься, года через два соберу денег, чтобы на обратном пути привез чистокровных английских производителей.

КУПЕЦ

Юрий собрался быстро. Во Владивостоке зашел к тетке Наталье Осиповне, одной из дочерей Куркутовых, у которых когда-то в девушках жила Ольга Лукинична. Муж тетки – коммерсант – дал к своему родственнику в Америке рекомендательное письмо.

На шевелевском пароходе Юрий пересек Японское море, прибыл в Иокогаму. Оживленный японский порт произвел неизгладимое впечатление. Скрежет трамваев, звонки и окрики босоногих рикш с высокими двухколесными колясками; длинные кимоно с широкими поясами, веера, зонтики; освещенные желтыми фонариками тележки ночных торговцев бананами, сладким картофелем и каштанами; дробный перестук тысяч пар деревянных сандалий «гета» – все это было необыкновенно и ново.

С большими трудностями купил самый дешевый билет третьего класса и доплыл до Сан-Франциско. Наконец Америка! Белые, черные, желтые лица. Невиданные костюмы, шляпы. Разноязыкая непонятная речь. Огромные трамваи и поток самых различных экипажей и повозок, влекомых крупными сытыми лошадьми…

Нужно было проехать с пересадками тысячи миль по совершенно незнакомой стране! К счастью, неожиданно помог добрый попутчик негр, с которым они как-то легче понимали друг друга. Помогло и точное, четкое расписание железных дорог. В общем, без знания языка, он все-таки преодолел огромное расстояние от Тихого океана до Миссисипи и добрался до городка Хайленд.

Домой писал аккуратно. Рассказал о том, что на океанских пароходах белым с «цветными» ездить не разрешается и во время мучительных объяснений при покупке билета в отвратительный, «улучшенный для европейцев» третий класс его единственный переводчик, едва выглядывавший из-за конторки первоклашка Павлик так переволновался и расстроился, что расплакался прямо перед кассой. Описал свои мытарства в пути и наконец о том, что чета Хилди, к которым было адресовано рекомендательное письмо, оказала ему самый радушный прием. Хозяин разрешил построить на чердаке отдельную комнатку, в которой Юрий сейчас живет.

Работает на его, Хилди, молочном заводике, в свободное время помогает по хозяйству и усиленно изучает английский язык. В этом ему помогают миссис и мистер Хилди, которые относятся к нему, как к сыну.

Позднее писал, что на заработанные деньги купил велосипед, объездил на нем три штата, работал поденщиком на разных фермах. Изучал быт, технику, передовое ведение хозяйства и, конечно, продолжал совершенствоваться в английском.

Спал чаще на сеновалах, но питался, как здесь принято, за общим столом, Ходил за лошадьми, пас свиней, доил коров, помогал собирать и сушить фрукты. По воскресеньям хозяйские дочки катали его в экипаже.

Потом сообщил, что мистер Хилди обещал устроить его следующей осенью вольнослушателем в сельскохозяйственный институт. А весной он едет в Техас, будет изучать коннозаводство.

Свой первый, заработанный на ферме серебряный доллар хранит, как памятный сувенир для мамы…

От Александра долго не было никаких известий. Боялись, что погиб по дороге на Аляску. Но, наконец, оттуда, с севера, пришло долгожданное письмо. Шура писал, что они, четверо, в самом деле едва не погибли на пути в Клондайк. Под конец съели своих ездовых собак, тащили нарты на себе, голодали, обморозились. Но, слава богу, добрались, и теперь подлечились, окрепли. Сейчас уже застолбили на Юконе участок, приступили к промывке песка. Идет неплохо. Те, кому везет, зарабатывают здесь бешеные деньги…

Михаил Иванович внимательно перечитывал письма обоих сыновей. Юрием он был доволен. А над письмом Александра покачал головой и сказал слушавшим его жене и дочери:

– Не верю, чтобы Шурка добился большого успеха старателем. Для этого нужно быть настоящим мужчиной, а он неуравновешен и слабоволен. Я столько лет проработал на золоте и знаю: лучше не искать его под землей, – слишком ненадежно. Гораздо легче закопать, чем выкопать. Нужно уметь замечать и находить золото на земле!

Анна честно старалась заменить брата. В шароварах и куртке, с хлыстом в руке, с утра бывала в седле. То объезжала табуны, проверяя пастухов, то скакала на ферму племенного скота на берегу речки Сидеми. Издали ее легко было принять за плотного парня. В четырнадцать лет, прыгая с парнями через костер, Нютка зацепилась за корягу и рухнула в огонь. Все ахнули и растерялись, думали ей конец. А она выкатилась из костра и пылающим факелом нырнула в реку, отделавшись пустяковыми ожогами.

Теперь, правда, Нюта остепенилась. Вечерами, помимо чтения и бесед с отцом, успевала учить грамоте детей пастухов. И терпеливо ждала возвращения Юрия.

Между тем домашних пантачей на Сидеми становилось все больше, они тоже требовали ухода. Михаил Иванович сконструировал станок для спиливания пантов, который позднее стал образцом для всех оленеводов Приморья. Соседи-новоселы поняли выгоду пантового хозяйства, начали наезжать, просили уступить несколько голов на расплод. Так полуостров стал «рассадником», как говорил Михаил Иванович, пятнистого оленя в Приморском крае.

Как-то в перерыве заседания географического общества Михаил Григорьевич Шевелев сказал Янковскому:

– Давно хочу дать вам один совет. Сидеминское оленеводство, как и женьшеневое хозяйство, растет, в последний приезд оно меня просто поразило. Советую познакомиться с представителем крупной фирмы из Чуфу Тун-Чуй-куном. Это честный и порядочный человек. Скажите, что рекомендовал я.

Янковский и Тун познакомились. И теперь отпала надобность обивать пороги разных аптек, Тун-Чуй-кун всегда сразу давал настоящую цену.

У некоторых купцов тех лет были свои традиции и этика. Постоянному клиенту такой купец помогал и даже поддерживал в трудную минуту кредитом. Однажды Михаил Иванович слышал, как Тун поучал охотника, которому одолжил порядочную сумму денег.

– Через месяц деньги нету – ничего. Только приходи, говори. Опять нету – опять пришел, честно сказал – еще нету. Это ладно. Только если срок пришел, а тебя нету – а-я, так шибко худо! Если люди честна слова нету – наша его человека не считай!..

Михаил Иванович застрелил в оленнике самого драчливого, калечившего молодых, пантача. Вырубил панты вместе с лобовой костью, укрепил на дощечке, приплыл на попутной шхуне во Владивосток и отправился к Туну. Он вошел в большую сумрачную комнату нижнего этажа аптеки-лавки и снял темные очки. После давнего ослепления, которое когда-то так заботливо лечила Катя Полозова на Уссури, он еще раз пострадал от сверкающего снега на весенней охоте у озера Ханка. Потом в саду во время прививки повредил левый, и теперь постоянно берег глаза от яркого света.

В лавке царило оживление. Оборванные, пропахшие потом и дымом костров, два охотника таза, старый и молодой, топтались у высокого прилавка. За прилавком в длинных синих халатах стояли старшие и младшие приказчики. Из рук в руки переходили небольшие, но толстые, в три отростка, покрытые пушком две пары пантов. Торговались азартно: хлопали друг друга по плечу, обменивались таинственными рукопожатиями, Это был условный, безмолвный торг при помощи одних пальцев.

Люди то хмурились, то улыбались. Кивали или отрицательно качали головами. Сизый дым от нескольких трубок застыл неподвижным облаком. В лавке резко пахло чесноком и восточными пряностями.

Но вот торг подошел к концу, и на прилавке зазвенели маленькие романовские золотые и большие китайские серебряные даяны.

Довольные охотники ссыпали деньги в кожаные мешочки, спрятали их под куртками на поясе, раскланялись и вышли; Михаил Иванович поставил свой товар на прилавок и попросил позвать хозяина. Мальчик легко затопал войлочными подошвами по лестнице на второй этаж, и вскоре, поблескивая в улыбке золотым зубом, выплыл Тун-Чуй-кун.

Он потряс руку гостя двумя мягкими теплыми ладонями и приказал помощникам подать чай. Потом распахнул занавеску и ввел посетителя в узкую гостиную с неуклюжими деревянными креслами и продолговатым столом посредине. На стене висело мутное зеркало, повсюду расклеены дешевые репродукции набеленных и нарумяненных красавиц, улыбающихся среди розовых пионов.

Быстро окинув опытным глазом панты отстрелянного в загородке оленя, Тун-Чуй-кун сказал:

– Эта олени сопка стреляй нету. Вы дома олени держи?

– А ты как догадался?

– А-я, Тун-Чуй-кун кругом понимай. Который олень сопка живет, туда-сюда бегает, панты непременно мала-мало царапает. Эти ваши панты чистые, как старовера Поносова одинаково. Его олени тоже в загородке сидят.

Михаил Иванович уже слышал эту фамилию. Энергичный и предприимчивый старообрядец Семен Яковлевич Поносов прибыл в край в конце восьмидесятых годов. Поставил заимку на речке Сице, северо-восточнее Владивостока и через несколько лет тоже принялся разводить оленей. Но не ловил оленят и не выращивал. Семен Яковлевич использовал чужие лудевы, которые обнаружил в тайге неподалеку от своего хуторка. Зная, что ловушки эти противопоказаны, а, следовательно, хозяева на него не заявят, хитрый старовер попросту вытаскивал из ям попавших туда оленей и помещал в свою загородку. Покалеченные гибли, от здоровых появлялся приплод. Впоследствии он перевез животных на север, в бухту Валентин. Хозяйство было некрупным, но тем не менее Поносов справедливо считался одним из пионеров пантового оленеводства в Приморье.

– Я слышал о Поносове, но еще не встречался с ним.

– Поносов олени много нету. Я слыхал, ваша Сидеми больше.

– Верно, у нас в загоне порядочно, а в лесу тем более. Но когда на море тайфун, в город скоро не попадешь. А в жаркую погоду панты, сам знаешь, как быстро портятся. Вот если бы умели варить и сушить на месте, тогда другое дело.

– Русска люди панты вари, суши никогда не могу. Это шибко трудно, большой секрет. [3]3
  Когда пантовое хозяйство стало государственным, миф о том, что русские никогда не сумеют консервировать панты, был рассеян. Совхозы вырастили своих специалистов-пантоваров. (Прим. автора).


[Закрыть]Моя думай так: наша мастера можно к вам посылать. Они кругло лето на ваша заимка живи, все панты сразу на месте варить, сушить будут. Вам надо крепко подумать, будем дружно работать. Я слыхал – ваше слово крепко, Туп-Чуй-кун слово тоже крепко.

– Хорошая мысль. Шевелев говорил – ты честный купец. Только нынче уже поздно. Да на тот год и пантачей будет больше, молодые подрастают. А у нас там еще и женьшень есть.

– Слыхал, слыхал. Шевелеф говорил, ты на сопка много женьшень посадил. Это очень интересное дело. В сентябре я на ваше Сидеми пойдем, все кругом посмотреть будем. Ты, я – оба сердце прямо. Нам нужно друг друга рука крепко держать, тогда никакой худой люди нам никогда мешать не будет!